Но мопс, виднорешив, что обижать его никто не собирается и большой человек решил простопоиграть с ним, успокоился и стал уже носиться возле меня, при этом радостноповизгивая. Я, наконец освободившись от жестянки, подхватил собачку и, угостивкуском гамбургера, вернул прямо в руки таращившей на нас глаза хозяйке.
- Хороший,Максик, хороший! - потрепал я псину по ушам и быстрым-быстрым шагом двинулся поаллее.
Мопс кинулсяза мной следом, но старушка, вцепившись в поводок костлявыми пальцами, удержалаего.
- Максик!Максик! Веди себя прилично! - заговорила она.
Песик,возбужденный передавшейся ему от меня радостью, жалобно заскулил отневозможности догнать мою стремительно удаляющуюся фигуру...
И вот теперь яехал в Мещерский край к славной девочке Прасковье. Сборы были недолги.Прихватив с собой лишь малость сменной одежонки да предметы гигиены, я вполнеобошелся лишь одной небольшой походной сумочкой. Место в ней еще оставалось, ия заполнил эту пустоту десятком шоколадных батончиков и черной книжкой втолстой кожаной обложке - «Жития святых», с которой и начался прошлым летом нашнезапланированный круиз по горам, лесам да болотам. Я даже не взял мазь откомаров, считая, что Мещера вовсе не такая уж дремучая глухомань, как таежныедебри и, наивно полагая, что и местные биргаши[1]куда более «гостеприимней» уральских.
- Горячиепирожки, свежие сосиски и булочки, картошечка по-домашнему, чаек-кофеек! - ввагоне возник полный, краснощекий, уже сильно лысеющий мужчина в белом халате,кативший перед собой небольшую тележку с коробкой, наполненной всякимивкусностями. Следом за ним шла бойкая худенькая девушка с большим бордовымтермосом, висевшим на боку.
- Чипсы,сухарики, минералочка, пицца с сыром по-итальянски, грибочки... - точнозапрограммированный робот повторял предприимчивый торговец, обращаясь кнемногочисленным пассажирам. Люди, утомленные довольно продолжительнойпоездкой, брали фаст-фуд[2]охотно, чтобы подкрепиться и за едой скоротать время. Мужчина то и делозапускал руку в коробку и извлекал оттуда то хрустящие пакеты, то потныепластиковые бутылочки, то бумажные сверточки, раздавая их налево и направо.Делал он это так ловко и заученно, что я вновь подумал о его принадлежности кумным машинам. Полными пальцами продавец принимал деньги, без задержки давалсдачу и в паузах, при передаче мелочи, умудрялся вновь громко предложить:
- Булочки,сосиски, домашнее пирожное, лимонад, шоколадочки...
Девушка же отвечалалишь за то, чтобы напоить пассажиров кофе или чаем. Как оказалось, у нее заспиной был закреплен еще один термос, а на поясе висела солидная гирляндаодноразовых стаканчиков. Эх, что и говорить, я не удержался и, поддавшись зовуживота, положил на 179 страницу книжки закладку в виде календарика сизображением святой Параскевы Пятницы и сунул «Жития» в походную сумку, так какмужчина с коляской уже добрался и до меня.
- Что будемкушать, молодой человек? - добродушно спросил торговец.
И я, грешный,дал волю своему главному соблазну и купил: два хот-дога, пиццу, чипсы, литровыйпакет виноградного сока, большое пирожное и шесть пирожков с капустой, рисом ипеченкой. Рассчитавшись с довольным, хотя и несколько удивленным от такогобольшого заказа, продавцом, я сложил все приобретенное на расстеленную насидении газетку и с нескрываемым удовольствием приступил к «уничтожению» этихпродуктов быстрого питания.
- Ничего, -думал я, - пребывание в трудовом лагере не позволит мне накопить лишний жирок,а уж Прасковья-то и тем паче не даст мне бить баклуши, с такой девчонкой несоскучишься... Я снова стал думать о Пашке и от этого, увы, аппетит мой ещеболее разыгрывался. Сидевший на соседнем диванчике пацанчик лет 6-7, которыйпутешествовал с двумя бабушками и которому те купили лишь чипсы, забыв о своиххрустящих пластиночках, с раскрытым ртом наблюдал за тем, как я ловко и умело,со знанием дела, расправляюсь с истекающими кетчупом хот-догами, с парящимипирожками, с трепещущей в моих руках пиццей. Управившись с чипсами в 2-3захода, я высыпал остатки пакета прямо себе в рот и все это запил добройпорцией сока. Перед тем, как приложиться к оставшемуся десерту - пирожному, - яс удовольствием икнул и грузно вздохнул, стряхивая с тенниски крошки. Осторожноподняв пирожное, я несколько секунд полюбовался им, как бы прикидывая, с какогоконца лучше впиться в него зубами. Потом взглянул на пацанчика: он так и сидел,точно завороженный, с раскрытым ртом и распечатанным пакетиком чипсов, итаращил на меня восхищенно-удивленные глаза. Я подмигнул ему и, улыбнувшись,протянул мальчугану пирожное:
- Угощайся!
Тот смутился,покосился на бабулек, потом, забросив обратно в пакет зажатый в пальцах чипс,тщательно обтер ладошку о свою нарядную футболку и бережно, с нескрываемой радостью,принял бесценный дар из рук знатока и «великого поглотителя» вкусной пищи.Допив сок, я сложил все остатки своей быстрой трапезы на середину газеты изавернул все в один большой комок. Я взглянул на мальчишку и невольноулыбнулся, видя, как он, пытаясь подражать мне, разделывается с пирожным. Это унего, надо признать, получалось плохо и поэтому и нос, и щеки мальца сталигусто украшать кремовые хлопья, точно он не ел, а собирался бриться.
- Ой, батюшки,да что ж это такое!? - всплеснула руками одна из старушек, когда взглянула насвоего внучка. - Да где же ты это взял-то, окаянный? - она стала быстро шаритьпо сумкам, отыскивая что-нибудь подходящее, чтобы утереть личико мальчика, атот, с набитым до отказа ртом, откинулся на спинку сиденья и, закрыв глаза,наслаждался, медленно пережевывая остатки вкуснятины. В это время электричкаостановилась. Я выбежал на перрон, чтобы пристроить куда-нибудь мусор и, увидевнеподалеку урну, ловким движением, точно баскетболист в кольцо, закинул в нееиспачканный газетный шар. Уже возвращаясь обратно, я натолкнулся на женщину,которая везла на тележке букеты цветов, завернутые в яркую подарочную пленку. Ия, вспомнив, что еду к Пашке без подарка, кинулся к продавщице. Остановив ее, ядотронулся до роскошного букета белых лилий.
- Пожалуйста,лилии можно?
- Да, конечно,берите! Очень красивый букет! - и женщина выдернула букет из общей массыцветов.
- Сколько сменя? - спросил я и полез в карман за деньгами.
Женщинаназвала цену. Хоть было и дорого, но сердито: белые лилии в начале лета - этокруто!
Однако вкармане я нашел лишь горсть мелочи, которой, пожалуй, хватило бы лишь насверкающую обертку букета. И тут я вспомнил, что оставил крупные деньги всумке, в бумажнике.
- Комуберешь-то, подружке? - спросила торговка, улыбаясь.
- Более, чем!Фее! - отозвался я и кинулся к вагону. - Извините, я сейчас, мигом! Деньги впоезде оставил! Подождите, пожалуйста!
Но ужеобъявили об отправке.
- Ой, сынок,да ты же не успеешь! - крикнула женщина мне вслед.
Пулей влетел яв вагон и подскочил к сумке, раскрыл ее и выхватил из тряпок бумажник.
- Погодите, яуже иду! - крикнул я через открытое окошко ожидавшей меня продавщице.
Еще через парусекунд я уже был в тамбуре, но тут дверцы предательски захлопнулись прямо уменя перед носом, и поезд сразу же резво тронулся.
- О, нет! -простонал я, безнадежно ударяя ладонями по толстому стеклу с надписью «Неприслоняться!».
- Что,опоздал? - спросила меня вышедшая из другого вагона высокая женщина с чемоданомв руке. - Сорви «стоп-кран», пока еще слабый ход!
- Да ладно,все в порядке... Чего людей зря пугать... - выдохнул я и медленно поплелсявслед за пассажиркой. - Значит, не судьба...
От такого,почти спецназовского, броска в вагон и обратно сердце мое учащенно колотилось.Однако, когда я вернулся на свое место, моторчик мой ахнул и почти остановилсяот удивления: прямо на сидении, где еще несколько минут тому назад, точно«скатерть-самобранка», покоилась газета с кушаньями, лежал теперь... так и некупленный мною букет белых лилий! Это так поразило меня, что я покрылсяиспариной и во рту у меня пересохло. Я огляделся. За мною по-прежнемувосхищенно наблюдал только пацанчик, который теперь, видимо, усваивал урокитого, как должна действовать группа захвата. И я подумал, что опоздал с деньгамилишь по своей рассеянности и от того, что все же отяжелел, очистив«скатерть-самобранку» самым непозволительным образом. Я нежно взял букет иприсел на скамью. Поднес цветы к лицу. Свежие, яркие, сочные, шелковистые, какщечки моей феи, они источали дивные ароматы.
- О, Господи,да откуда же они тут взялись!? - подумал я и почувствовал, как в животе у менянедовольно заурчала потревоженная пища и даже погрозила небольшим спазмом.Малыш, которого кое-как утерли бабуси, протянул мне теплую бутылочку с минералкойи заговорщически подмигнул. Я тоже моргнул ему глазом и, взяв «баклажку»,немного промочил горло. Возвращая бутылку, шепотом спросил у мальца, кивая нацветы:
- Откуда это?
- Тетенька вокошко забросила! - отозвался он также тихо и покосился на старушек.
- Понятно, -сказал я. - Спасибо за информацию! - и снова отодвинулся к своей сумке.
- Да хранитвас Господь, добрая-добрая тетенька! - сказал я про себя, глядя в окошко. Я былтак растроган поступком цветочницы, что не мог больше говорить. Немногоуспокоившись, поглядел на часы. Ну вот и все - следующая остановка минут черездвадцать, и там меня ждет Прасковья... Я улыбнулся, вздохнул и, понюхав цветы,стал думать о нашей встрече. Колеса по-прежнему считали стыки на рельсах, авагон-подлодка, качаясь, мчал меня по бушующему зеленому морю лета.
«ЗЁРНЫШКИ»
Я увидел Пашкупочти сразу же, едва только спрыгнул на серый пыльный бетон перрона. Правда,пассажиров, сошедших на этой станции и встречающих их родственников, былонемного, но все равно я узнал бы эту девчонку и в тысячной толпе. Такая легкая,светлая, до боли знакомая, она стояла недалеко от здания вокзала и напряженноглядела на выходивших из вагонов людей. На ней было голубое в белый горошекплатье, а пестрая косынка спадала на плечи. На ногах были синие полукеды инежно-розовые носочки. Русые косички по-прежнему озорно резвились на девичьейгруди. Увидев меня, Прасковья махнула рукой и, заулыбавшись, быстрым шагомнаправилась ко мне, ловко лавируя средь переходящих ей дорогу пассажиров электропоезда.Через несколько секунд мы уже были рядом друг с другом. И тут я невольнообнаружил, что Пашка за эти 10 месяцев разлуки заметно похорошела иповзрослела. Красота ее стала еще более яркой и трогательной, так что я на мигдаже растерялся и почувствовал, как чьи-то невидимые холодные пальцы пробежалисьпо моему позвоночнику. Я не знал, как же мне лучше поприветствовать своюдолгожданную подружку. Хотя, скажу честно, хотелось лишь одного: обнять еекрепко-крепко и, смеясь, закружить по перрону. Но я на такое так и не решился.К счастью, все устроилось как-то само собой.
- Жорка,привет! Ну, наконец-то! - произнесла Пашка, обнимая меня за шею.
- Здравствуй,Пятница! - отозвался я, и мы, не сговариваясь, трижды по-христианскирасцеловались.
- Вот, это тебе!- я вручил девчонке чудесный благоухающий букет.
- О, Господи!Какая прелесть! Это мне?!
- Ага, -кивнул я.
- Спасибо! - иона еще раз чмокнула меня в щечку. Потом Прасковья взяла меня за руку ипотащила с перрона:
- Жор, знаешь,как же я рада тебя видеть! Пошли, пошли скорее...
- Уж думал ине увидимся больше! Соскучился страшно... - отозвался я, поправляя сумку наплече.
- Ну что ты,Жор, да быть такого не может, чтобы мы больше не встретились-то! Ведь не дляэтого Господь нас познакомил, верно?
- Конечно! Эх,Пятница ты моя, вот чудо-то - мы опять вместе! Просто не верится! - радостновоскликнул я и обнял девчонку, прижимая ее к себе. В ответ она только веселорассмеялась.
За зданиемвокзала нас поджидала повозка на резиновом ходу, запряженная темно-рыжейкобылкой. За вожжами сидел мальчуган лет 12. Всю одежду его составляли лишькороткие, изрядно потертые джинсы, да желто-зеленая кепка-бейсболка, повернутаякозырьком назад. Загар у пацана был уже почти африканский.
- Вот, этонаше лесное такси! - улыбнулась Пашка. - Ты не против?
- Еще бы! -согласился я. - Я на такой тачке еще ни разу в жизни не ездил! Если, конечно,не считать прогулки по парку на пони... лет так... дцать тому назад.
Когда мыподошли к телеге, Паша представила мне возницу:
- Это Петя!Он, правда, не из нашего лагеря, а местный, но с нами вместе работает.
- Здорово,шеф! - сказал я и крепко пожал загорелую руку пацана.
Тот ничего несказал, а только кивнул головой в знак приветствия, но я заметил, как онудивленно и восхищенно любуется моей мускулатурой.
- А этоЗоська! - доложила Пашка, кивнув на лошадь, которая с любопытством глядела наее букет и при этом активно шевелила ноздрями, улавливая дивные ароматы цветов.- Она, правда, уже старенькая, но все еще бойкая.
- Оченьприятно! - и я погладил кобылу.
Та несколькораз махнула головой сверху вниз и, кажется, потеряв к нам всякий интерес, сталанеторопливо пощипывать пыльную травку-муравку. На дне подводы лежала скошеннаяи уже изрядно подвявшая трава, источавшая какие-то пряные запахи.
- Садись.Поедем. - предложила Пашка и ловко запрыгнула в тележку. - До лагеря отсюда 12 километров.
- Ого,далековато вы забрались! - отозвался я и, сняв с плеча сумку, забросил ее наповозку. Затем, оглядевшись, вздохнул и тоже плюхнулся рядом с Прасковьей. -Ну, Петр и Павла, поехали!
Возница веселодернул за вожжи. Зоська не сразу, а сначала тщательно дожевав вырванный скорнем пучок травы, двинулась с места. Колеса тележки протяжно заскрипели и мы,наконец, мало-помалу тронулись в путь. На выезде из поселка я попросил Петрапритормозить, а сам, взяв большой полиэтиленовый пакет, побежал в сельмаг запокупками. Ехать в гости без гостинцев мне не хотелось, поэтому я накупилнесколько килограммов всяких сладостей для обитателей летнего трудового лагеря.Не забыл и о своих попутчиках и угостил их мороженым. А рыжей Зоське далсдобную булочку, которую она тут же и не без удовольствия зажевала. После этогонаше дальнейшее путешествие шло уже веселее. Кобылка взяла мелкой рысью, аПетька, забыв о рулевом управлении, все свое внимание уделял лишь быстротаявшему пломбиру, едва успевая подхватывать языком вытекающие из высокоговафельного стаканчика прохладные сливочные струйки, пробивающиеся то сверху, тоснизу, то с боков. Да и Пашке было не до меня, ведь и она тоже решала задачку,как бы не пролить на платье сладкую ванильную кляксу. Я не мешал им и, надев наголову белую панаму, любовался окрестной природой. Таким образом мы какое-товремя ехали молча, и я приводил в порядок свою душу и мысли, растревоженные новойвстречей с Прасковьей. День уже давно перевалил за свою середину, однако солнцепо-прежнему висело высоко и жарило землю нещадно. День - с год! Что уж тут иговорить, ведь стоял июнь - пестрый, горячий и голосистый. Юное лето с каждымднем шагало все шире и увереннее. Наступала вершина года... Вдоль проселочнойдороги, серой и пыльной, по обе стороны растекались луга, колыхающиеся яркимифиолетовыми волнами мышиного горошка с нежными оторочками аниса и ромашек,среди которых сверкало ослепительное золото лютиков и плескались лазоревые«отмели» вероники. Лишь ближе к горизонту виднелись несколько мрачноватыезаросли ивняка, куги да осоки. Похоже, там были и болота. Что ж, верный атрибутМещерского края. Горячий ветер окутывал меня дивными ароматами цветущейприроды, кружил голову и будоражил чувства. Хотелось встать на подводе ипрокричать вдаль что-нибудь радостное, помахать руками далеким кустам ипосвистеть вместе с птичками. Земля справляла свои именины, и это праздничноенастроение передавалось и людям.
Лугапостепенно перешли в молодой соснячок. Сразу же запахло смолой и хвоей, а подколесами повозки стали потрескивать сухие сучья и шишки. Такие милые и знакомыезапахи, звуки... Какие-то восторженные чувства бередили мою душу. Я дышалполной грудью и улыбался:
- Помнишь,Паш, как я по такому лесу скакал в одних обмотках?
Девчонкаулыбнулась и легла в повозке.
- А у вас тутпрямо, как на Урале! - продолжал я. - А биргашей много?
- Скороузнаешь, - отозвалась Пашка, любуясь букетом и нюхая нежные цветочки лилий.
- А я мазьзабыл взять... Ну, ничего, на Урале не слопали, думаю, и тут не осилят, а напару литров мне похудеть не помешало бы! - пошутил я.
Прасковьяулыбнулась и закрыла глаза. Я осторожно положил ладонь на ее горячую косичку: