— Слышь, Брейк, хрен нам получится у тётки поработать, сейчас «рундук» с ней договорится, у него возможностей больше.
Ну, скорее всего, так оно и будет, да и удастся ли нам вырваться в следующее увольнение — одному каплейту известно.
Помощник дежурного, встречающий увольняемых, подозрительно покосился на нас, спросил — нахрена мы тащим весь этот хлам в роту? — заглянул в коробки сверху и отпустил восвояси.
— Александр Палыч, — заорал я, ввалившись в каптёрку, — смотри, что я принёс!
— Ух ты, коробки! — восхитился Федос, — в эту большую сухпай складыватьбудем, в те, что поменьше пилотки, а в эти…
— Достань те, которые сверху, коробки и посмотри, что внутри, — охладил я его рвение, грохнув картонки на пол.
— Ни фигааа себе, аппарат! сейчас мы его раскурочим, достанем монетки, а на них купим наборник!
— Саня! Ты что — идиот? Ты думаешь, я под ментовскими пулями, под лай овчарок эту бандуру с будки срывал для того, чтобы монетки достать? Это и есть наборник! это — Т-Е-Л-Е-Ф-О-Н!!
— О, точно! а я чего-то и не сообразил, думал сейчас монеток наберем, линейщику десятку дадим и еще на телефон останется.
— Не ты один такой! Зелёный на шухере стоял — тоже, как ты, подумал. Стоп! а что у тебя на морде?
Справа на скуле Сани отчётливо виднелся свежий синяк. Федос, чуть потупился и отвёл глаза в сторону.
— Да так, ерундень, об косяк стебанулся.
— Ага, и косяк тебе зарядил с левой, чтобы по команде «равняйсь» синяк заметно не было?
— Да этот Гвоздь на ужине снова доколебался — теперь уже до меня. Я ему надерзил, он меня на выходе выцепил, в скулу зарядил. Тут наши подтянулись, он сказал — ждите, типа, шторма после отбоя.
— Ни фига, это он, типа, учить нас придёт? Наши ведь старшаки нас с роты не трогают — до конца слаживания. Да каплейта они боятся. Говорят, наши «предки» всю роту держали — одного призыва были.
— Да, так нам и достаётся за «предков», которых мы и в глаза не видели. Наши старшаки бают, что Гвоздь нарывался пару раз, даже на разборы с толпой приходил, но их всех отметелили, теперь думает нас по полной загнуть.
— И, что теперь делать будем? Надо группу подымать.
— Все уже итак в курсе, посмотрим кого из старшаков Гвоздь приведёт. Да ладно, ты не думай про то, давай «кохве» попьём, там Зелёный уже в группе рассказывает, что по ресторанам на «Мерседесе» катались, все бабы ваши были!..
Мы попили кофе, переложили форму по размерам по коробкам, расставили рюкзаки для завтрашней выдачи. Весело почему-то не было. Предчувствие «разбора» от старшего призыва, да еще не с нашей роты, угнетало. Вышли на общее построение, на вечернюю прогулку, проверку. Спели песню — про то, как готовы «всю жизнь служить в военном флоте». Прошлись в составе группы и роты перед трибуной. Разошлись готовиться к отбою. В группе никто не курил (карасям запрещено), но, перед заходом в казарму, долго сидели в курилке, молчали, ничего не обсуждая, пока нас не разогнали по кубрикам. Постирали носки, развесили на баночках для просушки, молча нырнули на шконки. Прошёлся дежурный, пересчитал личный состав, ушёл. Потом казарму покинул ответственный — мичман из третьей группы. Я даже потихоньку начал засыпать. Проснулся от того, что вахтенный тихо будил Федосова. Я сразу же навострил уши. Саня тихонько огляделся, запрыгнул в брюки, надел тельняшку, ботинки на босу ногу, намотав на руку ремень, крадучись вышел из кубрика. Я тут же спрыгнул со своего блатного второго яруса, начал спешно экипироваться. Рядышком со мной мягко приземлился Зелёный, чуть ли не в полёте запрыгнув в штаны, даже не расстёгивая боковые застёжки. Я крутнул головой. Вся группа тихо, как мышки, одевалась и наматывала на руки ремни.
— Ну что? — полушепотом спросил один из «киевлян».
— Идём в колонну по одному, — махнул я рукой на выход.
Вахтенный, увидев нас, крадущихся в походном порядке, выпучил глаза и зашипел:
— Мляяя, карасня! по шконкам, выдрёныши! бегом-марш в кубрик!
— Тсс, — прошипел на него Зелёный и приложил палец к губам, — не кричите, товарищ матрос. Карасня отрабатывает задачу. Отработаем — и вернемся в кубрик.
Вахтенный попытался еще что-то сказать, но, увидев наши насупленные морды и бляхи ремней, постукивающие по ладоням, смутился и, молча отойдя в сторону, взял в руки «русалку» и, как будто не видя нас, начал надраивать палубу.
Федоса мы нашли на «песочнице» — площадке для рукопашного боя. Наш второстатейный старшина стоял напротив Гвоздя и, немного склонив голову, слушал его. Неподалёку стояло еще четыре «годков», покуривавших в кулак и делавших вид, что их ничего не касается. По моему разумению, они наверняка сами были недовольны своим старшиной Гвоздём. Если сам не можешь застроить карася, то тебе уже хрен кто поможет. А пришли наверно из-за чувства солидарности или от нечего делать. Мы пока показываться не стали и заняли за углом казармы выжидательную позицию.
Гвоздь что-то высказывал Федосу, поднимая его рукой за подбородок и пытаясь заглянуть ему в глаза. Потом отпустил голову и резко двумя руками хлопнул Саню по ушам. Федос присел, схватившись за уши, и замотал головой. Всё, пора выскакивать. Но мы не успели. Саня резко выпрямился и за какую-то секунду отработал на Гвозде ту самую четверку ударов, которую мы тренировали накануне. То, что я представлял в своих грёзах, свершилось наяву. Только вместо меня был Федос, а вместо здоровенного Боло Янга был Гвоздь.
Резкий хлёсткий удар лоу-кик в бедро, сразу с правой в челюсть, начавшему приседать Гвоздю, этой же рукой с локтя, и левой ногой — пыром в грудак. Быстро, мощно и эффективно! Ай да Федос! Он наверно мечтал поднять за ногу Гвоздя, как в «Коммандо», но и «Кровавый спорт» сгодился. Гвоздь отлетел на пару метров, рухнул на спину и не шевелился. Годки враз побросали свои окурки, и подбежали к валявшемуся без памяти сослуживцу.
— Да ты охренел, выдра блядская, — заорал один и кинулся на Федоса, ставшего в эффектную стойку.
Вот тут мне, да и остальным, стукнула «моча» в голову. Я краем глаза заметил срывающегося с места Зелёного, и сам, чуть ли не с низкого старта, кинулся в сторону годков. Какой там нахрен страх, какое там уважение к старшему призыву! «Наших бьют!»
Наверно и в старину у латников также крыша съезжала, как у нас тогда. А я ведь еще так хотел отработать вживую, придуманную мною связку. В два прыжка я обогнал Зелёного и уже со всей дури, какую имел, врезал лоу в бедро годка, кинувшегося к Федосу. Связка не удалась — сила удара была такова, что ногу матроса, которого я атаковал, вынесло вверх, и он грохнулся на песок, закрученный центробежной силой. Уже лёжа на песке, он по инерции перевернулся, попытался вскочить, но тут же заорал, встав на отсушенную ногу. Я кинулся к Зеленому, который бился, как боксёр, против матроса, махавшего перед ним ремнем. Хлясь — бляха ремня залепила Зеленову по черепу, соскользнула и раскровянила ухо. Я кинулся в ноги, уходя от летящей мне в лицо железяки с якорем, и спину словно обожгло от удара, и я даже выгнулся от боли, но все-таки, упав на колени, успел захватить ноги и, упершись башкой в живот, дёрнул матроса на себя. Тот, заваливаясь, еще раз перетянул меня бляхой по спине, стараясь попасть по голове. Зеленый навалился на него всем телом. Пока мы возились, наши остальные разведчики уже завалили всех оставшихся «годков» и месили их ногами. Рядышком раздались чьи-то вопли и я, не успевши даже отпраздновать победу, получил сильнейший удар в «солнышко» от непонятно откуда взявшегося старшака. Пришлось резко прыгать на землю и кататься, уклоняясь от ног, пытавшихся меня достать. Ёёёёё, нам конец! Откуда непонятно набежали старшаки — уже не поймешь с каких подразделений. Мля, помирать — так с музыкой! Краем глаза заметил Федоса, который снова лупил связку кому-то из вновь прибывших. Пара секунд и Федос несется к другому. Мляяяя, чуть ли не реву от злости и от боли, получив ощутимый пинок по рёбрам. Хорошо, что на флоте ботиночки, а не наши «сапоговские говнодавы».
Да, в конце концов, брейкер я или нет, что за позорище. «Вертолёт» получился не ахти какой, но зато я ногами задел пару человек, катавших меня ударами ботинок по песочнице, и снова оказался в стоячем положении. Кинул ремень кому-то наскочившему на меня в лицо — противник увернулся, — дернул ремень назад, отпрыгнул от наскакивающего с боку, влупил с ноги, стараясь попасть в пах наскакивающему спереди, и всё-таки протиснулся к Федосу. Тот чуть не отработал свои удары на мне, но кое-как распознал своего. Вдвоем мы пробились к Зеленому, катавшемуся в песке с каким-то здоровяком. Отпинали чужака от нашего матроса, одновременно отмахиваясь от наскакивающих с разных боков противников. Сзади нас раздался истошный крик:
— Поповские сюда! бля, в кучу пацаны! — это орали «киевляне», подтянувшиеся к нам. Выстроившись чуть ли не кругом, получая удары бляхами и ногами, мы затащили в круг еще пару своих человек, остальные подбежали или подползли сами. Федос, отплевываясь от крови, стекавшей с губы, проорал:
— Считаемся — первый!
— Второй! — заорал я, — третий! четвертый!! — начали орать наши разведчики свои номера, как будто находились в походном порядке.
В голове уже гудело, кровь с рассеченной брови заливала глаза. Нас пытались растащить, разбить на одиночек. Блин, нас всего двенадцать, но сколько тут против нас?? Черт! ни хрена из-за крови не видно, тут что — весь разведпункт против нас дерётся? Дальше уже всё воспринималось смутно. Какие там приёмы и удары. Молоти руками-ногами куда попадёшь. Голова только гулко стучит от ударов. Совсем обезумев, когда нас все-таки удалось растащить, я начал вертеться, пинаться, собрав силы влепил еще один лоу-кик кому зашедшему слева. Знакомое лицо! Чёрт, это же Дитер!! Извините, Дмитрий Анатольевич, вы хоть и первоклассный водолаз и старшак неплохой, но драка есть драка — нехрен лезть! Крики и вопли прекратились внезапно. Не поняв в чём дело, я обследовал взглядом окрестности и песочницу, обнаружил своих — Федоса, Зеленого и еще пару матросов, которых не смогли разделить, — и, пошатываясь, побрёл к ним. По дороге помог подняться с карачек еще одному разведчику. Наша группа, как муравьи, сходилась, сползалась в кучу.
— Становииссь! — раздалась у меня за спиной громкая и властная команда. Наша группа выстроилась в две шеренги и я, на инстинктах, плюхнулся на своё место в строю, тяжело дыша и отдуваясь.
Напротив нашей группы стояла толпа человек в двадцать пять старшаков и «годков», которые начали разбираться по группам и подразделениям и тоже пытались изобразить некое подобие строя. Драку разнял прибывший дежурный по части.
— Охренеть! — пророкотал офицер, — просто охренеть! вы тут какого хуя делали?? — обратился он к Федосову.
— Товарищ капитан третьего ранга! докладывает заместитель командира первой группы первой роты старшина второй статьи Федосов! группа занималась отработкой элементов рукопашного боя в ночных условиях! — отрапортовал, стараясь держаться браво, Федос.
— Толково брешешь, сучёныш! — удивился капитан третьего ранга, — а эти чего тут делали? А, старшинка? — он кивнул на строй старшаков. Некоторых из них поддерживали под руки, некоторые шатались и сплевывали кровь и выглядели ничуть не лучше нас.
— Обеспечивали учебный процесс, товарищ каптри! — отбрехался Федос.
Каптри сначала хмыкнул, а потом в голос заржал. Делал он это так заразительно, что за ним начали ржать старшаки, мне тоже стало смешно и я начал прихихикивать.
— Так, мля, мудозвоны-караси и охреневшие вдупель водолазы старшего призыва! весть о ваших ночных занятиях один хрен уже доложена командованию и вашим группным командирам! старшим в группах развести личный состав по кубрикам — умыть, осмотреть, нештатным медикам провести осмотр, перевязать, замазать зеленкой и поцеловать в лобик. Дежурный фельдшер уже ждёт наиболее тупорылых пострадавших. Старшие в группах! через час списки пострадавших с описанием характера повреждений! заместители старшин уже получили задачу предоставить списки участников, так что — не вздумайте уйти под воду! Две секунды — ррраазойдись!
Мы строем развернулись и убежали в кубрик. Настроение, несмотря на боль от ушибов и синяков и завтрашнюю расправу над нами Поповских, было почему-то преотличнейшее!
Да и пусть завтра на нас снова наедут, опять всей толпой подымемся — не хрен с нами связываться! Всё-таки, неплохой экспериментатор наш каплей, группа одного призыва — это сила! А дежурный каптри! как он разобрался в ситуации и расставил всё по полочкам: слов — минимум, а всё итак понятно — ни нравоучений, ни визгов. Жаль только, что я ударил ногой в драке Дитера. Надо будет на завтраке извиниться. Вахтенный, провожавший нас на «побоище», увидев возвращающихся с поля брани, сделав круглые глаза, заорал:
— Поповские карасиии!
Из кубриков заорали:
— Самые охуенные караси на флоте! — и…захлопали, награждая нас аплодисментами. Как оказалось позже, многие из нашей роты тоже участвовали в побоище и, причём, на нашей стороне. Только кто там разберет в пылу драки — кто есть кто? Так что и нашим досталось от нас, и нам — от своих. Кто-то, при появлении дежурного, успел в доли секунды испариться с места событий и нырнуть в свои кубрики. Бегавший по казарме помдеж, пересчитывая личный состав, сбивался со счёту, а потом, плюнув, убежал. В гальюне мы долго умывались, застирывали тельники и робы от пятен крови. Пришёл замстаршины, «холодный» баталер, таща на плече укомплектованную медсумку, и, вместе с нашим группным нештатным медиком, начал осмотр прямо в баталерке под светом ламп, записывая на листочке пострадавших и характер травм. Федос кипятил банку за банкой, наши разведчики хлебали «Масловский» кофе, обсуждали происшествие. Вахтенный забегал иногда в баталеру и доносил вести о «потерях» в других подразделениях. Итого, как мы узнали: выбито несколько зубов, сломано пару челюстей, гематомы, ушибы, порезы, рассеченные брови, губы, уши, разбитые носы. Короче — е-р-у-н-д-а!.. Ничего серьёзного.
Это сейчас бы данная драка считалась происшествием на все Вооружённые Силы — в части бы уже крутилась прокуратура, работали дознаватели. На следующий день в различных печатных изданиях и интернете появились бы шокирующие статьи и фото. Вовсю голосил бы «комитет нерожавших матерей», неясно на чьи деньги существующий. Сняли бы с должностей кучу народа. А тогда всю ситуацию разрулил в несколько минут дежурный по части. Никто никуда не побежал жаловаться и строчить доносы. Никто!
На следующий день всё нещадно болело и ломило. Бровь, замазанная медицинским клеем, опухла и мешала открыто и ясно смотреть на мир. А на разводе САМ командир разведпункта что-то долго орал на стоящих перед ним в одношереножном строю офицеров.
Ох, и достается же сейчас нашему каплейту. А ведь с утра всё — будто так и надо. Построились по его прибытию. Равняйсь. Смирно. Равнение на середину. Доклад:
— Товарищ капитан-лейтенант! за время вашего отсутствия в группе без происшествий, за исключением…
Каплейт прерывает доклад кивком головы и взмахом руки.
— Здравствуйте, товарищи разведчики!
— Здра жла тщщ капле. й ант!
И всё — ни криков, ни воплей. Как будто ничего и не было, только улыбка краешком губ.
А сейчас нашего группного командира разносят, и всё это из-за нас. Только и слышны обрывки рыка капитана первого ранга:
-..ля эксперименты, нах, опять двадцать пять, — и много еще чего нецензурного.
После общего построения и развода на занятия и работы, наша группа осталась стоять на площадке в гордом одиночестве. Командир роты увел оставшиеся три группы на политическую информацию, а мы торчим в гордом одиночестве. А вот к нам идёт САМ! Впереди идёт Поповских. Что же нам сейчас скажут? А если самых ярых зачинщиков выпнут под задницу на «железо» или в береговые части? Хотя — кого ярых? Всю группу?
Подошёл Поповских скомандовал:
— Группа! Рааавняйсь! Смирнааа! рааа. праааво! — и пошел, приложив руку к фуражке, навстречу каперангу.