Помните, как к Гайавате явились призраки ушедших любимых? Он молил, чтобы они вернулись и утешили его, и однажды они вернулись, «чрез порог переступили, проскользнули по вигваму, в самый дальний, темный угол, сели там и притаились»[15].
Вам нет места в нашем мире, бедные, бедные призраки! Не тревожьте нас. Дайте нам забыть. Вы, грузная матрона, чьи жидкие волосы поседели, глаза потускнели, подбородок расплылся, а голос стал грубым от брани и причитаний, прошу вас, уйдите. Я любил вас живой. Какой милой и нежной вы были когда-то! Я помню вас в белом платье посреди цветущего яблоневого сада… Вы умерли, а ваш призрак продолжает тревожить мои сны.
Ты, хмурый старик, смотрящий на меня из зеркала, когда я бреюсь, почему ты не оставишь меня? Ты — призрак того весельчака, которого я хорошо знал когда-то. Останься он в живых, он бы многого добился, я всегда в него верил. Зачем ты приходишь ко мне? Лучше бы я вспоминал о нем тогдашнем, чем видеть, каким жалким призраком он стал ныне.
© Перевод М. Клеветенко
О варке и употреблении любовного зелья
Иногда друзья спрашивают, какие женщины мне нравятся: блондинки или брюнетки, высокие или низкие, смешливые или серьезные? Отвечая, я чувствую себя девицей на выданье. Любящие родители недоумевают — столько сил и средств вложено, а отдачи нет. Ни один из кандидатов на ее руку и сердце не кажется разборчивой дочке подходящим. Все хороши, и так трудно предпочесть одного. Вот если бы выйти за всех сразу… но что толку мечтать о несбыточном.
Я похож на эту юную даму не столько красотой и изяществом манер, сколько нерешительностью. Еще спросили бы, какое блюдо я предпочитаю. Иногда мне хочется яиц и чаю без сахара, иногда — копченой селедки. Сегодня я мечтаю о лобстере, а завтра не хочу на него глядеть. Или возьму да сяду на диету из хлеба, молока и рисового пудинга. Огорошьте меня неожиданным вопросом — мороженое или суп, бифштекс или икра? — и я не найдусь с ответом.
Я люблю высоких и низких, брюнеток и блондинок, веселых и печальных.
Не сердитесь на меня, дорогие дамы, сами виноваты. Вы такие разные, и каждая хороша по-своему, мужское же сердце очень вместительно. Вы и не представляете, прекрасные читательницы, сколько хлопот оно нам причиняет, — а порой и вам.
Имею ли я право восхищаться дерзкой гортензией, если влюблен в скромную лилию? Могу ли поцеловать нежную фиалку, если одурманен царственным ароматом розы?
— Еще чего! — восклицает роза. — Если она так дорога вам, между нами все кончено!
— Если вы предпочли мне эту выскочку, — обиженно заявляет лилия, — нам с вами не по пути.
— Ступайте к своей фиалке, — высокомерно цедит гортензия, — она вам под стать.
А когда я вернусь к скромнице лилии, ее нежное личико болезненно скривится, и она признается, что больше мне не доверяет, ибо убедилась в моем легкомыслии.
Из-за своей любвеобильности я вынужден жить без любви.
Удивляюсь, и как это юноши умудряются находить себе жен, ведь выбор поистине безграничен.
Иногда я прогуливаюсь по Гайд-парку. Оркестр лейб-гвардии играет волнующую музыку, толпа охвачена атмосферой ухаживания и флирта. Разумеется, я глазею на местных красоток. В основном это продавщицы и работницы. Ради такого случая барышни принарядились. Они сидят на скамейках, прогуливаются, щебечут и прихорашиваются, словно сойки на бельевой веревке. А какую восхитительную стайку они образуют! Взятые в массе, ни немки, ни француженки, ни итальянки не могут соперничать с толпой англичанок среднего класса. Три из четырех радуют глаз, каждая вторая — само обаяние и миловидность, каждая четвертая — настоящая красотка. Когда я брожу между ними, в голову приходит невероятная мысль: будь я холостяком, чье сердце не занято, и согласись все эти девицы принять мое предложение, я впал бы в отчаяние. Блондинки, способные одним взглядом навеки лишить покоя, брюнетки, чьи прелести воспламенят самое холодное сердце. Вот рыжеволосая прелестница с печальными серыми глазами, за которой кто угодно пойдет на край света; а вот простодушная глупышка — холить и лелеять такую куколку втайне мечтает любой мужчина. Утонченные красавицы, достойные поклонения, легкомысленные резвушки, что превратят вашу жизнь в бесконечный праздник; умницы, что сделают ее чище и возвышеннее; домоседки, из которых выходят лучшие на свете жены. А вот озорницы, чей заливистый смех и игривый взгляд обратят вашу жизнь в безумный карнавал; девушки, мягкие как воск и твердые словно гранит; плаксы, которых вы станете утешать, и хохотушки, что будут вам утешением; худышки и толстушки, статные и утонченные.
Вообразите юношу, которому пришлось бы искать свою суженую среди двадцати — тридцати тысяч претенденток, или девушку, вынужденную остановить свой выбор на одном из двух с половиной тысяч холостяков. Наверняка они так и остались бы одинокими. Но судьба добра к нам и готова идти на поблажки.
Однажды в вестибюле парижского отеля мне довелось услышать разговор двух дам. Дамы обсуждали магазины.
— Ступай в «Мезон нувель», у них самый богатый выбор.
— Именно этого я и боюсь. Выбрать из шести шляпок — пара пустяков, выбрать из шестисот — непосильная задача. Ты не знаешь магазин помельче?
Заботясь о счастье юных пар, судьба сужает границы.
— Отправляйся-ка в эту деревню, мой милый, — шепчет она юноше, — в эту благословенную глухомань, на эту улицу, в этот приход. А теперь, мальчик мой, выбирай из этих семнадцати юных леди. С которой из них ты хотел бы связать судьбу?
А ты, девочка моя, кто из этих тринадцати молодых людей тебе по нраву?
— Нет-нет, мисс, отдел на втором этаже закрыт, не работает лифт. Но и у нас огромный выбор. Осмотритесь, наверняка вы найдете здесь то, что ищете.
— Ах нет, сэр, эти модели сделаны на заказ, для особых клиентов. (Мисс Случайность, сколько можно твердить, чтобы вы зашторили эту кабинку?) А как вам цвет, сэр? Последний писк моды, товар расхватали как горячие пирожки.
— Нет, сэр, на вашем месте я бы подумал. Не спорю, это дело вкуса, но, прислушайтесь к моему совету, вам идут брюнетки. Мисс Случайность, подайте сюда этих двух. Очаровательные девушки, не находите? Пожалуй, та, что повыше, сидит лучше. Нет-нет, сэр, позвольте мне. Видите, как влитая. Ах, вам по душе та, что пониже? Как скажете, слово клиента — закон. К тому же цена у них одинаковая. Увы, сэр, отложить не могу, это против наших правил. Видите ли, на брюнеток сейчас повышенный спрос. Только сегодня утром один джентльмен интересовался именно этой моделью, обещал вечером перезвонить. Нет-нет, не упрашивайте… О, тогда, конечно, сэр, я немедленно выпишу чек! (Мисс Случайность, не забудьте повесить табличку: «Продано».) Отличный выбор, вы не пожалеете о покупке! Благодарю вас, сэр, и всего наилучшего!
— Ну что, мисс, определились? Да, в пределах этой суммы выбор невелик. (Закройте шкаф, мисс Случайность, сколько раз вам говорить, что излишнее предложение только смущает покупателей?) Да, мисс, вижу, дефект налицо. Они все здесь такие. Производитель уверяет, что проблема в сырье. Впрочем, небольшой изъян лишь придает покупке остроту. Вот, посмотрите сюда, мисс. Прекрасен в носке, немаркий. Желаете поярче? (Мисс Случайность, подайте коллекцию для артистических натур.) Нет, гарантия год, не больше, зависит от того, как бережно вы будете с ним обращаться. Да, мисс, считается, что образцы спокойных тонов практичнее, но, поверьте моему опыту, это не так, в процессе носки проявляются недостатки. Нам запрещено давать советы. Тут никогда нельзя быть уверенным, такова природа нашего товара. Поэтому я всегда говорю покупательницам: «Мадам, вам это носить. Зачем покупать то, к чему не лежит душа?» Да, мисс, ну будто специально для вас, смотритесь отлично! Благодарю. (Отложите, мисс Случайность, да смотрите не перепутайте с непроданными образцами.)
Какое полезное снадобье — сок цветка, которым Оберон капает на веки спящих! Мгновение, и все трудности разрешены. Кто сказал, что Гермия прекрасна? Елена несравненно прекраснее — Гермия рядом с ней ворона рядом с голубкой. А ткач Основа? Умный, красивый, сущий ангел! Мы благодарим тебя, Оберон, за твое приворотное зелье. Матильда Джейн — истинная богиня, со времен Евы не рождалось женщины достойнее. А этот прыщик на ее носике, ее миленьком вздернутом носике? Он поистине прекрасен. Глаза Матильды Джейн метают молнии — вы не знали, что темперамент только красит женщину? Старина Уильям — набитый болван, но даже его недалекость — повод в него влюбиться, особенно если он сам от вас без ума. В разговоре Уильям не блещет остроумием, но разве вам не надоели пустые трещотки? Щеки у него впалые, зато как выгодно оттенит их борода!.. Благодарим тебя, Оберон, за твой любовный напиток. Выжми еще соку нам на веки, а лучше оставь бутылочку, мы найдем ей применение.
Ах, Оберон, Оберон, и о чем ты только думал? Отдать бутылочку Паку! Храни нас Господь! Страшно даже подумать, что будет вытворять негодный сорванец, пока мы спим!
А что, если твое зелье, Оберон, не одурманивает, а, напротив, открывает глаза? Помнишь историю про Царевну-лягушку? Целый день пребывала она в облике мерзкой жабы и лишь ночью в объятиях принца становилась прекрасной принцессой. В сказочном королевстве хватает знатных дев с землистым цветом лица и волосами как пакля, и вот глупые принцы скачут к чумазым кухонным девчонкам, облаченным в королевские наряды. Ах, если бы капнуть им на веки твоего любовного зелья, Оберон!
В галерее одного заштатного европейского городка висит картина, которую я не могу забыть. Не помню художника, только сюжет. На обочине дороги распят человек. Он не похож на мученика. Если кто и заслужил страшную казнь, так это он, ибо лицо распятого, даже перекошенное гримасой боли, — это лицо предателя и негодяя. Стоя на цыпочках на спине ослика, деревенская девушка приникла к кресту. Она тянется вверх, чтобы полумертвый страдалец мог запечатлеть на ее лице прощальный поцелуй.
Все пороки распятого написаны у него на лице, но неужели в душе негодяя не осталось ничего человеческого, доброго? Приникшая к кресту женщина разве не свидетельствует пред Тобой в его защиту? Любовь слепа к нашим грехам. Она выплачет все глаза, если нам не будет даровано спасение. Но когда дело доходит до наших добродетелей, глаза любви остры. Распятый преступник, выйди вперед. Сотня свидетелей будут чернить тебя. Неужели никто не заступится? Женщина, о, Великий Судия, женщина, любившая его. Выслушай ее, пусть скажет в его защиту!
Впрочем, что это я? Я ведь прогуливаюсь по Гайд-парку и глазею на красоток.
Они смеются и болтают, их глаза лучатся весельем, голоса нежны и мелодичны. Они радуются и хотят дарить радость. Некоторые замужем, другие стоят на пороге замужества, остальные надеются найти мужа.
А что же мы, десять тысяч юношей, включая меня? Повторюсь, десять тысяч юношей, включая меня, ибо кто из нас готов признать, что немолод? Это мир вокруг старится с каждым годом. Дети покидают песочницы, глаза девушек тускнеют, холмы становятся круче. Песням, что поет нынешняя молодежь, далеко до песен, что пели мы. Дни холодают, ветра крепчают. Вино теряет аромат, шутки — соль, а сверстники глупеют на глазах. И только мы не меняемся, просто мир становится старше.
Не смейся, юный читатель, тебе меня не смутить, и я снова повторю: мы, десять тысяч юношей, прогуливаемся среди чаровниц. Наши мальчишеские глаза не устают восхищаться их прелестями. Какое счастье жить рядом с ними, угождать им, потакать! Беззлобно подшучивать над ними, слыша в ответ заливистый смех; быть их защитником и утешителем, ловить их благодарные взгляды. Что ни говорите, жизнь — приятная штука, а институт брака дарован нам мудрым провидением.
Мы улыбаемся встречным женщинам, мы уступаем им дорогу. Вскакиваем с кресел с вежливым: «Прошу вас», «Нет-нет, я постою», «Отличный вечер, не правда ли?» Иногда — и кто посмеет нас упрекнуть? — мы вступаем с ними, нашими попутчицами на жизненной дороге, в диалог, а некоторые смельчаки отваживаются на флирт. Если нам доведется повстречать приятельниц, следует обмен любезностями. Сказать по правде, молодые англичане среднего достатка не слишком преуспели в искусстве флирта. Наши методы несколько тяжеловесны, а сами мы слишком громогласны и неотесанны. Но мы не хотим ничего дурного, мы искренни в желании радоваться и дарить радость.
Мои мысли обращаются к домикам в дальних предместьях, где веселые юноши и их очаровательные спутницы стареют под грузом забот. Что с того? Разве не красит усталые лица любовь, разве труд и заботы о ближних не основа семейного счастья?
Впрочем, приблизившись, я вижу на лицах раздражение и гнев, а голоса звучат язвительно и недобро. Комплименты обратились колкими замечаниями и бранью. Ямочки на щеках стали морщинами. Никто больше не ждет от жизни радостей, никто не жаждет дарить их ближнему.
А куда девался флирт? Добродушные заигрывания забыты, как и стремление угождать и потакать друг другу. Воздух стал заметно прохладнее, тьма сгустилась.
Очнувшись, я замечаю, что по-прежнему сижу в кресле, сцена опустела, солнце село, и тогда я встаю и возвращаюсь домой сквозь редеющую толпу.
Природа сурова и черства. Лишь размножение видов способно ее растрогать.
«Плодитесь и наполняйте мой мир новыми людьми».
Для этого Природа наряжает юных дев, искусной рукой придает им соблазнительные формы, расписывает алой и белой краской, коронует копной роскошных волос, обращает их голоса в музыку и отправляет в мир, чтобы завлечь нас в сети и приручить.
— Смотри, как она хороша, мой мальчик, — бормочет лукавая старуха. — Бери ее, свей для нее гнездышко в уютном пригороде, работай ради нее, обеспечивай деток, которых я пошлю вам вскоре».
— Разве он не красавец, девочка моя? — шепчет стогрудая Артемида Эфесская. — О, как будет он холить и нежить тебя! Будет работать для тебя, построит дом для тебя, а за это ты нарожаешь ему детей.
Мы беремся за руки, полные радужных надежд, и Мать-Природа считает свою миссию исполненной. Время идет; наши лица покрывают морщины, голоса грубеют, сердца черствеют, себялюбие правит бал. Однако Матери-Природе больше нет до нас дела. Она свела нас; мы можем любить друг друга или ненавидеть, ей теперь все равно.
Порой я спрашиваю себя: можно ли научить доброму нраву? В делах мы вежливы и предупредительны. Владелец магазина — сама любезность, иначе прогорит. Продавец втайне считает неуклюжего покупателя болваном, но, разумеется, помалкивает. На службе мы не позволяем себе раздражаться и портить окружающим кровь — что мешает нам вести себя так же дома?
Юноша, что сидит рядом, бережно укутывает худенькие плечики швеи. Стоит девушке заикнуться, что ей надоело сидеть, с какой готовностью вскочит он с места и предложит подруге прогуляться, хотя предпочел бы остаться в удобном кресле! А девушка? Заливисто смеется его шуткам. Они не слишком новы и не особенно остроумны, да и вообще печатались на прошлой неделе в ее любимом журнале, но кавалер так доволен собой, что ей не хочется его разочаровывать. Интересно, спустя десять лет будет ли ее смех звучать так же искренне, станет ли он с тем же неуклюжим пылом укутывать плечи своей избранницы шалью? Опыт качает головой, удивленный моим вопросом.
Иногда я думаю, почему бы мне не организовать курсы для женатых пар. Я учил бы их терпению и самообладанию. Боюсь, правда, что из-за отсутствия желающих моя затея прогорит. Мужья могли бы оплачивать женам занятия в качестве подарка на день рождения. Я так и слышу ядовитые реплики жен, возмущенных столь бесполезной тратой: «Ах нет, Джон, иди лучше ты, тебе нужнее». И спор, затянувшийся до вечера.
О, как мы безрассудны! С каким тщанием мы пакуем корзинки для пикника, именуемого жизнью. Мы позаботились о пирожках и отбивных, смешали отменный майонез, с любовью заправили салат и аккуратно сложили припасы под самую крышку. Мы учли все мелочи, но забыли соль! О горе нам, что делать на пикнике без соли? Мы горбатимся за конторскими столами ради того, чтобы построить дом для любимой. Мы хлопочем на кухне от зари до зари, мечтая получить от близких чайную ложку тепла, горсть похвал, щепоть участия.
Кто не знает образцовую домохозяйку, которая трудится, не разгибая спины, чтобы дом блестел как новенький? Она так добросовестна, неутомима и самоотверженна — и так раздражительна. В комнатах ни соринки, обед — пальчики оближешь, слуги вышколены, дети заняты делом, но отчего в доме так неуютно?
Дорогая мадам, пока вы натирали столы и полировали чайник, вы забыли о главном предмете обстановки. Вы найдете его в собственной спальне, перед зеркалом. С годами он выцвел, обтрепался и выглядит старше своих лет. С него сошла полировка, и он давно утратил яркость и блеск. Помните, как вы гордились им когда-то? В те времена вы не пренебрегали им, сознавали его ценность. Уделите чуть меньше заботы кастрюлям, мадам, и чуть больше — себе. Сотрите с себя накипь. Неужели вы запамятовали, какой любознательной и смешливой вы были? Неужели когда-то могли поддержать разговор не только о порочных слугах и вороватых лавочниках?