От паркинга мощеная камнями дорога вела вверх к забору из колючих кустов. Из-за кустов доносились вскрики большой толп' звуки музыки и всплески воды.
- Ну влипли, - сказал Никита. - Сколько же он пригласил людей Автомобилей уже с сотню. И шесть автобусов, - сказала Пам, оправляя юбку. Саймон просил народ объединяться, из-за ограниченности паркинга. Сто, и в каждом четверо или пятеро, плюс автобусы - шестьсот человек будет. И сейчас лишь половина двенадцатого. В прошлом году гостей было полторы тысячи... Кошмар что творилось.
Мы преодолели наконец забор из кустарников и увидели прям перед собой большой дом в стиле ранчо, за ним меж деревьев блеснул зеркало пруда или бассейна. Чуть дальше внизу колосилось урожаев желтое поле, и за ним виднелось еще одно ранчо. У края поля, за оградой, как в ковбойском фильме, паслись и ржали несколько лошадей. На этом пейзаже повсюду расположились группы людей. Три оркестра играли фольклорную музыку, от нескольких жаровен к нам прилетали запахи жареного мяса. Розовый голый здоровяк с маленьким членом плюхнулся в пруд. За ним еще один. Третьей прыгнула грудастая женщина, взмахнув грудьми.
- Вода в пруд поступает от настоящего горного источника, - скаэала Пам. - Это вам не лос-анджеловский бассейн. - Забавно, - сказал я. - А почему они голые? -- Old fashion californian style" *, - комментировала моя религиозная Джули с презрением. Может быть боялась, что я тоже последую примеру аборигенов, и разденусь. Стану ходить среди людей, размахивая членом, а ей будет стыдно за меня. - Во времена хиппи нудизм был моден в Калифорнии, дяди и тети выросли, но привычки остались... Они выглядят глупо... Я подумал, что с ее очень большими шведскими грудьми моя подружка, оголившись, потеряла бы религиозно-кроткую ауру.
* Устарелый калифорнийский стиль
- Следует сказать "Хэлло!" хозяину... Вон он идет в нашу сторону, - Пам метиулась к мужчине в вылинявших джинсах и легкой синей рубашке со стеклышками, вшитыми в воротник и манжеты. Он прижал Пам к себе. Высокий, седой и сутулый, Саймон пожал всем нам руки.
- Good to see you, boys, - сказал он. - Welcome. I like Russians *. Я был на Эльбе, вы знаете... И я никогда не изменил своего фронтового мнения, чтобы политишианс не лили. Надеюсь, вам будет весело у меня...
- И все это принадлежит вам? - Никита обвел руками, как бы плывя куда-то, горизонт. - Вся гора?
- Гора и часть ущелья. И все это я построил сам, с сыновьями. И большой дом, и второй дом, и конюшни. - Но ведь вы писатель? - вмешалась Джули.
- Да. Так сложились обстоятельства. Однако мне больше нравится физический труд. - Саймон почесал шею. - Я делаю "trash books"* -. Он сообщит это таким тоном, каким люди говорят "Я в иншуранс бизнес." Без гордости, но и без сожаления. Trash books прозвучало без эмоций.
- Получается, что вы не жертва Голливуда? - Я прилично заулыбался, так как Саймон Нортон мне понравился. Ханжество в моих глазах самый серьезный недостаток. Саймон, кажется, был начисто лишен его.
- Ха-га-га... Я-таки немало потрудился на чертовой кухне. Четверть века. Выдоил из них немало. Земля эта куплена на голливудские мани. Но последние лет десять я делаю исключительно trash books. У меня четыре сына, я был три раза женат, мне нужно кормить человек двадцать, потому я ушел в trash books business.
- Саймон! Старый жулик! - Выскочив из таборной живописной группы новых гостей на нашего хозяина набросилась дама с крупным круглым задом, затянутым в пижамные штаны. Во всяком случае штаны были подозрительно полосатыми и легкими.
- Вайолет! Old beach!* - Они обнялись и расцеловались с явным удовольствием.
- Бойз! - обратился он к нам, держа даму в объятиях. - Имейте все удовольствия, чувствуйте себя как дома. Я никого не представляю, ибо в такой толпе, это бесполезно. Знакомьтесь сами. Вино и пиво в бочках на территории и два бара имеются в доме. Чего надо - / will be
* Хорошо видеть вас. ребята. Добро пожаловать. Мне нравятся русские. * Бросовые книги, мусорные книги. Старая сука.
around.' - И он повлек олд бич Вайолет к дому, по пути не забывая касаться выдающихся частей дамы.
- Вы знаете его историю? - В голосе Пам звучало восхищение. Он был тяжело ранен в голову в последние дни войны. Пролежал в ком несколько месяцев. Выжил. Утверждает, что помнит тот свет. Что там холодно, темно и неуютно. Просветленный, решил использовать эту жизнь с наибольшим коэффициентом. Оказался в голливудских сценаристах случайно, только потому, что переселился из Чикаго в Калифорнию. В Калифорнию же его привлек не Голливуд, но природа. До того как стал сценаристом, ничего, как сам он утверждает, не писал кроме писем. И вот, не желая этого, он заработал кучи денег. Он бы самым дорогим диалогистом Голливуда, дороже Натана Аргуса.
- На потребу дня... - пробормотал Никита. Ему не понравилось восхищение его подружки Саймоном. - Что? - переспросил я.
- Он работает на потребу дня, - строго сказал мой друг модернист ' - Ты тоже. Вечной литературы нет. Литература старится. Идеи старятся. Человек, утверждающий, что читая Данте в приблизительном переводе, испытывает наслаждение - лжец и сноб.
Улыбающаяся блонд в красном купальнике и босиком сунула на в руки бумажные стаканчики с вином. Мы послушно глотнули. Взвизгнули скрипки народного, а ля Нэшвилл, оркестра из пяти музыкантов, заухал контрабас и несколько пар выделились из толпы. За танцевали на небольшом пятачке земли, лишенном растительности Пыль веселыми струйками выползала из-под ног.
- Я все же предпочту Данте в переводе, голливудскому сценарию, -сказал Никита.
Я не стал ему возражать. Мы спорили почти каждый вечер и чаще всего на именно эту тему. Никита был уверен, что создает произведения, которые надолго переживут Никиту. Я же, напротив, считал его писателем специфического отрезка времени. Я вменял ему в вину отсутствие героя, то что персонажи его бродят в непроницаемой пыли подобной той, в какой мы приехали в гости к Саймону, что в Никитиной прихоти они почти неотличимы от пейзажа. - Можно, разумеется, выбрать себе творческим методом литературный пуантилизм и всю жизнь дрочить точечки, однако ни Сера, и Синьяк никогда не стали художниками первого класса! - кричал ему. - Времена орнаментальной прозы прошли, это был тупик. С рукоделия литература вернулась к ясности и в ней опять ценится метод и выдумка, но темперамент и талант. Он соглашался со мной.
Но себя он считал ясным писателем..! Продолжая писать как лжеавтор "Слова о полку Игореве".
Девушки, стаканчики пива в руках, вернулись к нам. - Мне не очень нравится здесь, Эдвард, - сказала Джули. - Я видела банду мотоциклистов... Она не закончила фразу и неуверенно взглянула мне в лицо. - Саймон слишком гостеприимный... Смотри вон, входят...
Пыльные, шумные, загорелые ввалились сквозь просвет в кустах несколько десятков молодых людей. Навстречу им, вышел из дому улыбающийся Саймон. Одна рука на талии прильнувшей к нему олд бич Вайолет. Саймон расцеловался со здоровенным бородачом в кожаной безрукавке. - Hells Angels?*
- Но, - засмеялась Пам. - Вам иностранцам, везде чудятся Hells Angels. Это соседи Саймона по каньону. У них в каньоне еще с конца шестидесятых коммуна. Посмотри на парня, к которому подошла голая блонд. Он совсем седой. - Я не иностранец, - пробормотал я.
Приблизившись, толпа действительно оказалась много старше, чем издали. На загорелых рожах обнажились резкие морщины, шеи девушек оказались окольцованными морщинами.
- Что-то вроде современных цыган. Новые цыгане, - заметил Никита. - Ты смог бы жить, окруженный двадцать четыре часа в сутки телами полсотни родственников, а?
По этому вопросу наши мнения сходились. - Нет, - сказал я. - Максимум трое суток выдержал бы. После сбежал бы. Или нужно быть обкуренным круглые сутки. Или пьяным. Частью потока жизни, молекулой. .
Коммунары были скоро смыты и поглощены толпой. Главного бородача я увидел несколько минут спустя у бассейна пруда, сдирающего с себя кожаные штаны. Он, смеясь, подпрыгивал на одной, на удивление тонкой и белой (в сравнении с загорелым и мощным торсом) ноге. Ему на помощь бросилась обнаженная особь с узкими плечами и большим животом. - Хэй, - воскликнул я, - она что, беременна?
- Ну да, - равнодушно подтвердила Пам. Бородач и беременная, обнявшись, опрокинулись в пруд. - Натан явился! - объявил Никита радостно. - Будет хотя бы с кем поговорить.- И он ринулся в толпу. Поблуждав взглядом, я отыскал
* Я буду в окрестностях,
* Ангелы Ада ( известная банда мотоциклистов).
черный френч "а ля Сукарно" и бородку китайского философа. Несмеющийся, невозмутимый, Аргус поддерживал под руку Найоми, одетую в подобие желтого халата. Подбежавший к ним в джинсах и белой рубашке Никита был издали похож на хорошо ухоженного американского студента. Церемония рукопожатия Аргуса и Никиты выделялась из контекста этого, в сущности деревенского, несмотря на присутствие в нем элементов дебоша, празднества. Как будто испортилась машина времени и Аргуса сбросили не на китайскую, но на американскую гору, плюс еще ошиблись на пару столетий. Я подумал: Пойти, поздороваться? И не пошел. Выждав момент, когда Никита обернулся в мою сторону, я поднял руку и помахал Аргусу. Он вежливо наклонил голову. >
- Это мой сын. - Проходя мимо и задержавшись лишь на секунды, Саймон оставил меня с молодым и очень круглоголовым Саймоном. У молодого Саймона, в отличии от старого, неприлично отсутствовала талия. Я подумал, мимоходом, что эту часть тела он может быть унаследовал от матери.
- Возьми. Потяни. - Молодой Саймон дружески сунул мне в руку внушительных размеров джойнт. - Самосад. Но очень ничего. Горло, правда, дерет.
Нужно было слиться с толпой и стать молекулой, иначе будет скучно и одиноко. Я знал по опыту. Я взял джойнт и затянулся. Жадно.
- Ты откуда? - спросил молодой Саймон, может быть удивившись моей жадности. - Paris. - Paris, France? - Ага.
- Оставь себе, - сказал он, сжалившись над выходцем из слаборазвитой страны, где не растет самосад. - Я не люблю город. Я -country boy*. И он ушел, посоветовав мне пойти и взять spare ribs** с маисом. Может быть он считал, что в Париже нет настоящей еды, как в country***
Выстояв в небольшой очереди, получив бумажную тарелку со спэр рибс, салфетку, пластиковые нож и вилку, взяв стакан вина или пива, народ рассеялся по территории. Лучшие места у пруда были захвачены немедленно. Сад был разумно отгорожен и убегал вниз по другому склону куда-то может быть в самый каньон, но несколько беглецов уже преодолели невысокий забор и уселись обедать среди саймоновских
* Провинциал. ** Свиные ребра. *** В провинции.
роз. Явился сильный молодой человек, торс разрывал рубашку, и произошел первый скандал... Пам сказала, что молодой человек - конюх, то есть ковбой и бадигард Саймона. Оказалось, что у Саймона три бадигарда.
- Как граф какой-нибудь, - заметил я. - Большой синьор... - Конечно, сказала Пам, - он очень важный человек в Калифорнии.
- Хорошо живут, жертвы Голливуда, - обратился я к вернувшемуся к нам Никите. - Три оркестра. Даже если только посчитать одни spare ribs на тыщу человек... А пиво? А вино? ...Что сказала тебе другая жертва?
- Аргусы ненадолго. Сказать "хэлло" Саймону. Натан плохо себя чувствует.
Я обратил внимание на пару, уснувшую, обнявшись, в тени дерева. Ноги их вторглись в месиво бумажных тарелок и стаканчиков. Ее босая ступня вгреблась пальцами в горку маиса. "Смотри, Никита!"
- Уже нагулялись. С другой стороны, за террасой, я видел, две пары совокупляются. - Никита сам любил совокупляться. Пам была его четвертой или пятой женой, однако он произнес "совокупляться" с ханжеским неодобрением и насмешкой.
- Алкоголь, жирная пища, солнце... Неудивительно, - защитил я совокупляющихся. На меня самого подействовали уже перечисленные три элемента, плюс самосадная марихуана, я выкурил ее не поделившись ни с кем. Я с интересом поглядел на лежащую животом кверху уже знакомую мне беременную. Рука одетого парня обхватывала ее за шею, и хотя они не совершали ничего неприличного, было ясно, что очень скоро совершат. Таз и бедра женщины чуть заметно двигались.
- До какого месяца беременности женщина может иметь секс? - спросил я Пам, смеясь. И я снял тишорт.
- До семи, кажется... - Взглянув в направлении моего взгляда, Пам фыркнула.
Я притянул Джули к себе. Тяжелые, под ее сиреневой тишорт, грозно качнулись шведские груди. - Я хочу домой, Эдвард, - прошептала она. Приличная учительница моя стеснялась всенародных проявлений чувств. Я же пожалел, что не могу поучаствовать в народном гулянии Саймона Нортона в полную силу: выпить еще, еще покурить и затем совокупиться, чтоб в спину грело жгучее калифорнийское солнце. Я опять взглянул на беременную. Парень гладил ей губы рукой. Она еще энергичнее двигала животом, забыв очевидно о том, что голая и лежит открытая сотням взглядов. Я бы совокупился с нею с большим удовольствием, чем с Джули.