Новинки и продолжение на сайте библиотеки
========== Глава 1. Роуз. Не Роузи ==========
Долбаное письмо и долбаный список книг.
Какого черта они вообще посылают нам письма? Поезд отходит от перрона каждый долбаный год в один и тот же долбаный день! И раз уж нас не отчислили в конце прошлого года, или мы не отпраздновали, наконец, выпускной, то нет никакой причины думать, что мы не вернемся в школу этой долбаной осенью!
Нет, ну серьезно. Неудивительно, что экология в таком дерьме. Магглы думают, что это из-за машин, заводов, прочей херни, но на самом деле это из-за тонн бумаги, которые магические школы Британии изводят на письма. Я должна начать кампанию против этого — против пустого использования бумаги на идиотские письма каждому идиотскому студенту каждый идиотский год. Не знаю пока, как ее назвать. О, подождите. Остановим Тотальную Вырубку Амазонских Лесов И Таежных Елей.
О.Т.В.А.Л.И.Т.Е.
Отвалите на хрен.
Уф. Серьезно, я даже не знаю, почему я так расстроена. Я имею в виду, что я и не хотела быть префектом. Они заносчивые, нудные, ходят повсюду с задранным носом, как будто они короли какие или что-то вроде того. И, конечно, я не хочу всего этого. Так что нет, я не зла из-за того, что мне не придется бегать вокруг с идиотским значком на груди. Я просто думаю, что это совершенно нечестно, потому что я умнее их всех на моей параллели, да во всей школе вместе взятой, и все, что я получила — долбаное письмо и долбаный список книг.
Нет, ну ладно. Префектом назначают не за оценки. Очевидно. Для этого надо быть маленьким миленьким «как-прикажете» и «будет-сделано», таких профессора обожают до мокрых штанов. И очевидно я не такая. И это не моя вина. Учителя ненавидят меня, ведь я умнее их, вот и цепляются по малейшему поводу. У меня постоянно столько проблем — и вовсе не из-за того, что я будто бы такая ужасная. Я просто отказываюсь быть овцой и соглашаться с ними во всем только потому, что они здесь работают. Серьезно, многие из них даже не квалифицированы достаточно, и очень немногие вообще умеют преподавать. Неудивительно, что столько детей проваливают экзамены. Нет, конечно, если послушать их — и под «они» я имею в виду весь преподавательский состав, это потому, что мы, студенты, такие лентяи, не учимся как положено и бла-бла-бла.
Это просто вранье.
Я, например, учусь много. Я всегда удостоверяюсь, что знаю тему урока еще до того, как вошла в класс. Я делаю предварительные записи по предмету и даже иногда записываю во время урока, хотя часто это бессмысленно, потому что есть некоторые учителя, чья идея «преподавания» заключается в диктовке из учебника. Я тщательно проверяю свои тесты и всегда, всегда выполняю домашнее задание.
Но, конечно же, это никого не волнует.
Их волнует только то, что я высказываю свое мнение и говорю, что думаю. Их волнует, что я не верю каждому их слову, словно божественному откровению. Их только на хрен волнует, что я не моя, на хрен, мать.
И нет. Я не расстроена, я точно, абсолютно, на сто процентов, не завидую ни в какой форме. Ну и что с того, что Ал получил этот идиотский значок? Он хороший парень, верно? И не совершенно тупой. Обычно следует правилам и не влезает в проблемы. И он точно, абсолютно, на сто процентов, стал префектом не потому, что его фамилия Поттер.
Нет, сэр. Точно нет.
— Роуз!
Уф. А вот и упомянутая «на хрен» мать зовет.
— Роуз!
Снова «уф». Она думает, я не слышала в первый раз? Что я внезапно оглохла?
— Иду! — ору я в ответ. Знаю, что она хмурится из-за моего тона и обдумывает, накричать на меня за это или нет, но в итоге не кричит. Понимает, что нет смысла тратить силы. Ах, как же я хорошо знаю свою милую мамочку.
— Мы опоздаем!
«Да неужели?» — бормочу я себе под нос и начинаю зашнуровывать кроссовки так медленно, как только могу. Как же я благодарна моде, что эта жуткая эпоха липучек прошла, и теперь мы снова с милыми нормальными шнурками, пусть липучки и быстрее. Они все равно жуткие, и я не понимаю, как они могли быть модными так долго?
Гляжусь в зеркало и пытаюсь пригладить волосы. Тщетно, конечно же. По крайней мере хоть одета нормально, впрочем, мама наверняка найдет, что сказать о моей обуви и о том, как она сочетается с юбкой, а бабушка прокомментирует длину упомянутой юбки. Ну и ладно, обе старухи могут поцеловать мой (довольно плоский, судя по отражению в зеркале) зад!
Я медленно спускаюсь по лестнице, негромко напевая. Я делаю это, естественно, чтобы позлить моего братца, который ждет внизу и расстреливает меня взглядом.
— Как думаешь, ты можешь еще медленнее? — спрашивает он, хмурясь.
— Уверена, что могу, — холодно отвечаю я. — Хочешь, вернусь наверх и проверю?
— Хватит, вы двое, — мама выскакивает из гостиной с моим младшим братом Лэндоном на руках. Ему два, и он может ходить сам, но мама предпочитает носить его, когда она торопится. У Лэндона нет одной туфли, и она пытается ее найти. И она кричала, чтобы я поторопилась?
Кстати, о туфлях: конечно же, она посмотрела на мои.
— Роуз, разве у тебя нет сандалий? Выглядишь, будто сошла с обложки гранжевого журнала.
Гранжевого журнала? Правда? Что это за хрень — «гранжевый журнал»?
— Что это за хрень — «гранжевый журнал»?
На секунду мне кажется, что я думаю вслух, но на самом деле, это Хьюго задает этот очевидный вопрос.
Мама, конечно же, трясет головой и смотрит на него, сузив глаза.
— Следи за языком!
Так предсказуемо.
— Мам, ну серьезно, — я замечаю туфлю Лэндона под книжной полкой. — Что такое гранжевый журнал?
— Ох, да не знаю я! — отвечает она, явно раздраженная. — Помоги найти туфлю брата.
О нет, мэм, не после такого тона.
Оставляю туфлю лежать там, где лежала, и даже не указываю на нее. Вместо этого ухожу на кухню посмотреть на отца. Он согнулся над радио на столике. Квиддич, конечно же. Суббота, в конце концов. Он подпрыгивает, когда я вхожу, подумав, что это мама. Понимает, что это всего лишь я, и, расслабившись, возвращается в прежнюю позицию.
— Какой счет? — спрашиваю я, хватаю яблоко из вазы и запрыгиваю на стол. Моя мама настаивает, что мы должны ставить для красоты настоящие фрукты, а не восковые, как делают нормальные люди, и она жутко бесится, когда кто-то что-то съедает оттуда и портит вид. Так что фрукты просто там лежат, пока не сгниют, а потом мы их выбрасываем. Моя школа тратит пергаменты, а моя мать — фрукты.
Чудесно. Давайте уничтожим планету и отберем еду у голодающих детей Африки.
— Сто двадцать — сорок, Падлмер, — папин голос звучит грустно, и я не перестаю удивляться, почему он вечно разочарован. Пушки никогда, никогда ничего не выигрывали и не выиграют — тогда почему каждый проигрыш для него такой сюрприз?
Я вгрызаюсь в яблоко, и папа замечает:
— Ты знаешь, что это нельзя есть, — лениво произносит он. Я пожимаю плечами, а он слишком поглощен квиддичем, чтобы настаивать.
— Наконец-то! — распахивается дверь, и входит мама, надевая на ногу Лэндона найденную туфлю. Она останавливается, увидев, как папа лихорадочно пытается отключить радио и сделать вид, что он не слушал трансляцию матча вместо того, чтобы искать туфлю малыша.
— Невероятно! — она яростно качает головой, и несколько шпилек из ее прически полетели Лэндону прямо в лицо. — Я обыскала весь этот чертов дом в поисках туфли, а ты тут слушал квиддич?
Ну, я же говорила. Предсказуемая.
— Вот, — она всучивает Лэндона отцу. — И постарайся доставить своего сына в дом своих родителей, не заглядывая по дороге на квиддичное поле.
Папа закатывает глаза (предварительно отвернувшись, конечно же) и несет Лэндона назад в гостиную. Знаю, он предпочел бы быть на матче Пушек вместо того, чтобы ехать к его родителям. Черт, да даже я бы предпочла, а ведь я не болею за эту кошмарную команду.
Мама, наконец замечает меня и сгоняет со столика:
— Я только закончила уборку! И где ты взяла это, из вазы? — она смотрит на мое полусъеденное яблоко.
Я бросаю его в мойку.
— А других яблок у нас даже и нет, — напоминаю я.
Она смотрит на меня так, будто хочет меня шлепнуть, но конечно она этого не делает. Лишь велит мне отправляться в Нору, сама же вытаскивает яблоко из мойки и бросает его в мусорную корзину.
Я делаю, как она сказала. Папа и Хьюго уже ушли, так что я беру горсть Летучего Пороха и бросаю в камин. Огонь становится по-слизерински зеленым, я вхожу в него и без особого энтузиазма говорю:
— Нора!
Вываливаясь в гостиную дома моей бабушки, я пытаюсь стереть золу с лица, надеюсь — удачно, но зеркала поблизости конечно же нет, так что я не могу сказать точно. Бабушка ловит меня почти немедленно и сжимает в медвежьих объятиях так крепко, что секунду я не могу дышать. Наконец, она меня отпускает, и помогает стереть пепел со щек.
— Ох, Роузи, милая, — ласково говорит она, отлично зная, что я ненавижу, когда меня зовут Роузи. Она улыбается такой фальшивой улыбкой, какой умеют сиять только бабушки. — Ты выглядишь просто прелестно. Но ты не думаешь, милая, что юбка коротковата?
— Я не виновата, бабушка, — отвечаю я таким же неестественно невинным голоском, каким был высказан ее комплимент. — Просто они не делают юбки для девочек с длинными ногами.
— Ах, милая! — она качает головой. — Может, я сошью тебе что-то, что тебе понравится?
— Конечно! — радостно отвечаю я и мчусь прочь.
Черта с два.
На кухне хорошо пахнет, когда я прохожу через нее, так что я вспоминаю, почему я не слишком сильно расстраиваюсь, если меня сюда тащат. В конце концов, никто не готовит лучше бабули, и это многое говорит о том, что она готовит. Да, сбор Семьи — это пытка, но еда того стоит.
Я прохожу на задний двор, пытаясь найти хоть кого-то кроме моих родителей или бабушки с дедом, чтобы поговорить. Строго говоря, я ищу одного человека, но натыкаюсь на Хьюго и Лили, которые уже устроились под деревом. Они склонились над книгой и выглядят очень подозрительно.
— Что это вы тут делаете? — спрашиваю я, пытаясь разглядеть, что за книга их так захватила.
Лили тут же захлопывает ее и прижимает к себе:
— Не твое дело! — с ненавистью отвечает она.
— Ох, да остынь, Лили.
— Не говори мне “остынь”! — Лили яростно вскакивает, и я снова задаюсь вопросом, почему она такая стерва. Было время, довольно давно, когда она меня боготворила, думала, что я самая крутая на свете, но сейчас она такая же противная, как Хьюго.
Она мне больше нравилась, когда она мне поклонялась.
— Ой, а что же ты сделаешь? — с притворным ужасом спрашиваю я. — Побежишь к мамочке с папочкой?
Я знаю, что она ненавидит, когда с ней разговаривают, как с маленькой. Это ее страшно бесит. Папа говорил, что тетя Джинни была такой же. Младшей сестрой в семье мальчишек, как Лили, и папа говорил, что не было способа разозлить ее лучше, чем разговаривать с ней, как с младенцем. На ее дочь это тоже отлично действует.
Лили окидывает меня презрительным взглядом, продолжая прижимать к себе эту идиотскую книгу.
— Пошли! — командует она Хьюго, продолжая смотреть на меня. Он быстро поднимается и послушно бредет за ней. Просто ужасно, что они кузены, потому что Лили не найдет другого парня, который будет так безоговорочно ее слушать. И неважно, что она жутко красивая.
Я смотрю, как они уходят в другой конец двора, скрываясь за холмом. Их так приятно доставать, что я даже не чувствую себя виноватой.
Звук открывающейся и закрывающейся двери привлекает мое внимание и — вот и он. Человек, которого я и ищу в первую очередь. Ал идет со своим старшим братом, и они говорят о чем-то своем. Это начинает раздражать, решила я, что все вокруг меня о чем-то болтают, и только я одна-одинешенька. Я вытягиваю ногу, когда они проходят мимо, и Ал тут же об нее спотыкается, хоть и не падает.
— Бля, Роуз! — говорит он, выпрямляясь и нервно оглядываясь по сторонам. Взрослых не видно, так что он в безопасности.
Я широко улыбаюсь:
— Что за выражения, префект?
Джеймс фыркает, а Ал краснеет. Теперь я почувствовала себя лучше. Может он и избежал рыжего проклятья Уизли, но проклятье уизлевского смущения действует. Так только справедливо.
— Перестань, — серьезно говорит Ал. — Я об этом не просил, сама знаешь.
Джеймс снова смеется, и я закатываю глаза.
— Все в порядке, — говорю я с наигранной нежностью. — Ты будешь великолепен, уверена.
— Ага! — влезает Джеймс, окидывая меня понимающим (и раздражающим) взглядом. — Мнится мне, и да не запротестуешь ты. Кто-то завидует, а?
Мне хочется ему врезать. Вообще-то это моя обычная реакция каждый раз, когда я его вижу, так что это не сюрприз.
— Джеймс, не говори всякую хрень вроде “мнится мне”, ты выглядишь еще большим педиком, чем ты есть.
Хорошо, что я успела научиться от него уворачиваться, а то кулак, который летел прямо туда, где была моя голова, мог что-нибудь и повредить.
— Знаешь, если ты действительно уверен в своей ориентации, такие комментарии не должны тебя задевать.
— О, нисколько не задели, — рявкает он в ответ. — Мне просто показалось, что у тебя на плече какая-то жуткая крыса, вот и попытался ее согнать. Прости, не понял сразу, что это твое лицо.
— Джеймс Поттер, я надеюсь, мне только что показалось, что ты назвал свою двоюродную сестру крысой?
Выходит тетя Джинни, всегда появляющаяся тогда, когда Джеймс делает что-то, что не должен. Она даже не удостаивает его взглядом, проходя мимо него со стопкой тарелок. Тетя несет их на стол для пикника, который был уже собран, и начинает расставлять их там. Я ухмыляюсь и, вызывающе приподняв брови, смотрю на Джеймса.
Роуз — один. Джеймс — ноль.
Главное в Джеймсе то, что он отлично знает, что он не гей, и что его ни капли не интересуют парни. Он — как бы получше это назвать? — главный кобель школы, и клянусь, я почти единственная девчонка с моей параллели, с которой он не спал или хотя бы не пытался. Не говоря уже о девчонках старше. И надеюсь, он не попытается добраться до девчонок с курса младше меня, потому что это будет вообще омерзительно. Не то чтобы ему это нужно. Полным-полно тех, кто готовы еще один (и два, и три, и четыре) раз прокатиться на этой карусели. Не понимаю почему, если честно. Он полный и абсолютный ублюдок, и он обращается с ними, как с дерьмом, как только их бросает. Но это ему не мешает, я уверена, потому что его фамилия Поттер, и он наследник чертовски богатого Спасителя Мира.
Ал не такой. На первом курсе он попался на все эти поттеровские штучки, и тогда это ему немного даже нравилось, но сейчас его это раздражает. Конечно, он этого не говорит, потому что боится, что получится, будто он не одобряет своего отца, вся такая фигня. Но его это нервирует, я знаю. Он не любит представляться людям и старается не называть им своей фамилии. Кривится всякий раз, когда ему говорят, как он похож на отца. А то, что люди каждый раз думают, будто они сделали эдакое открытие, и скорее стремятся об этом сообщить, ситуацию не исправляет. Но это правда, что уж тут. Они просто одинаковые, только Ал намного моложе, естественно. И если фотки из девяностых не лгут, Ал в точности такой, каким был дядя Гарри в юности.
Джеймс не похож на Гарри Поттера. Он выше и не такой тощий, каким его отец был в молодости (и как его брат сейчас). У него темно-рыжие волосы, не традиционно уизлевские, но уж точно не черные. Они немного непослушные, но, скорее, просто длинноватые и завиваются у кончиков, а не торчат во все стороны, как у его отца и брата. И — к счастью для него — нормальные карие глаза и отличное зрение.
По характеру они тоже как день и ночь. Ал тихий и вежливый, и отчаянно старается чуть ли не просочиться сквозь обои, куда бы он не пошел. Джеймс же наоборот — громкий и наслаждается спорами. Он обожает быть в центре внимания, и своей болтовней он чаще создает себе проблемы, чем решает их. Мы с Джеймсом похожи (во всяком случае, все так говорят). Наверное, поэтому мы друг друга не выносим.