Ну и потому, что он невозможный ублюдок, конечно же.
— Я даже не знаю, кого из девочек выбрали, — вмешивается Ал, не обращая внимания на нашу с Джеймсом перебранку. Снова возвращается к этой истории с префектами.
Я улыбаюсь, зная ответ и зная, какой от этого будет эффект.
— Меган выбрали, — говорю я прямо. — Она мне писала.
Ал моментально снова весь розовеет. И я могу сказать, он изо всех сил старается оставаться нормального цвета, что еще смешнее.
Джеймс, тут же сложив два и два, широко ухмыляется:
— Повезло тебе, приятель! — с энтузиазмом восклицает он и обнимает брата за плечи. — Даже удастся немного с ней потискаться!
Ал отталкивает его, из розового становясь ярко-красным. Он расстреливает нас обоих взглядом, но я не могу удержаться от смеха, таким было выражение его лица. Джеймс тоже хохочет. Мы обычно ничего не делаем вместе, но иногда бывают такие моменты, как этот — моменты, когда мы издеваемся над другими членами нашей семьи — когда мы отлично ладим.
— Я слышал, префекты много времени проводят вместе, — вкрадчиво продолжает Джеймс, не обращая внимания на замешательство брата. — Можешь отвести ее в Астрономическую Башню. Им правда это нравится.
— И, если тебя это утешит, — поддаю жару я, не желая упустить такую возможность позлить моего кузена (хоть и единственного, которого я могу терпеть), — мне кажется, может быть и ты ей нравишься.
— Если ты слышала, как она стонала «Поттер» во сне, то она, скорее всего, про меня, — фыркает Джеймс. — Но во имя нашего братства, я буду держаться от нее подальше.
Он подмигивает Алу, который хмурится и сердито смотрит на нас.
— Ой, да отвалите, — бросает он. — Оба.
С ним всегда так легко.
Как и следовало ожидать, гордо удаляется. Он терпеть не может, когда его дразнят. Наверное, это потому, что он не любит быть в центре внимания. Он «чувствительный». Ну, так сказала тетя Джинни прошлым летом, когда орала на Фреда и Джеймса, потому что те своими поддразниваниями довели Ала до состояния сердитого помидора.
Он до сих пор не может это забыть.
— Итак, Роузи-Поузи, — напевает Джеймс фальшивым сладеньким голосочком, теперь положив руку на мое плечо. «Роузи-Поузи» — это еще хуже, чем просто «Роузи». — С трудом переживаешь, что тебя обошли?
— Чтобы ты знал, Джейми, мне плевать, — он ненавидит «Джейми» еще больше, чем я — «Роузи».
— Правда?
— Да, — киваю я. Очевидно, это правда. Мне плевать, стопроцентно, совершенно точно плевать.
Джеймс впивается в меня раздражающим догадывающимся взглядом, поэтому я бездумно продолжаю:
— И чтоб ты знал, я даже счастлива! Как будто я хотела столько времени проводить с Фионой Энглтон.
Фиона Энглтон — сокурсница Джеймса, префект Райвенкло, и, скорее всего, новая Староста Девочек. Она противная, любит командовать, из тех, кто думает, что значок префекта делает их даром Господа человечеству. Ее все ненавидят.
Джеймса это не слишком убеждает, хотя я даю ему ясно понять мою точку зрения о значках префекта и прочей фигне:
— Это должно было задеть твое эго, а? — ласково произносит он. — Ну, то, что тебя не выбрали и все такое.
— Прости, но я что-то и на твоей груди значка не замечаю.
— А, — усмехается он, и я сжимаю пальцы, стараясь удержаться от того, чтобы врезать ему. — Разница в том, что мне плевать. А вот ты терпеть не можешь проигрывать.
Он прав, конечно. И это охрененно дико раздражает. Я иногда удивляюсь, как дожила до пятнадцати лет, не убив Джеймса Поттера. Но я ни за что не признаю, что он прав. Не раньше конца света.
— Мне тоже плевать, — лгу я сквозь зубы. — Уверена, я найду миллион лучших способов провести время, чем торчать на собраниях.
И это не совсем правда, конечно же. Не так уж много есть чем заняться помимо учебы, если забыть походы в Хогсмид и все такое. На самом деле в школе жить довольно скучно, и было бы здорово делать что-то еще кроме того, чтобы торчать в общей гостиной каждый вечер.
Но я ни за что, ни за что не признаюсь.
Мой психолог говорит, что я подавляю чувства и эмоции. Говорит, что у меня проблемы с «принятием реальности». Ну… Правда это или нет, не знаю. В конце концов, не у меня же диплом психолога. Но вот что я знаю — если я что-то делаю, у меня всегда, всегда есть хорошая причина. Я даже не считаю это ложью, поскольку у меня всегда есть оправдание, а потому не считается.
Честно, я не сумасшедшая.
Джеймс снова смотрит на меня этим идиотским взглядом; ненавижу этот взгляд — будто он применяет легилименцию и знает, что я думаю. Вот только он совершенно бездарен для легилименции. Даже я не могу этого делать, а ведь я самая умная из всех, кого я знаю (и нет, я не выдумываю, это правда). Но Джеймс есть Джеймс, и он умеет выводить меня из себя, потому что всегда знает, о чем я думаю.
Ненавижу его.
— И в любом случае, — продолжаю я, сделав вид, что не вижу его ухмылки, — они ни за что не дали бы мне значок префекта. Моих родителей дважды вызывали в школу в прошлом году, если помнишь. Твоих родителей никогда не вызывали дважды за один год!
На самом деле дядю Гарри и тетю Джинни вызывали в школу всего один раз. Это было на пятом курсе Джеймса, когда он «случайно» наводнил слизеринскую гостиную мерзкими рыбьими потрохами после проигрыша в квиддичном финале. Джеймс часто попадает в истории, но всегда отделывается взысканием и тому подобным — но не я. Я не такая везучая.
Моих родителей действительно вызывали дважды за прошлый год. В первый раз за то, что я назвала профессора Зелий «тупым надутым имбецилом, которому не дадут, даже если он будет последним мужчиной на земле». Не стоит упоминать, что это был не самый умный мой поступок.
Потом их вызвали месяц спустя, потому что я подралась с Марианной Роббекс и превратила ее волосы в червей. Это было весело тем более потому, что я уже вечность как хотела проклясть Марианну. Но она попала в Мунго, а я попала на взыскание на два месяца. Мои родители были не слишком вдохновлены и в первый раз, а после второго они были просто в ярости. Мама даже опозорила меня, обругав на глазах у всех в гриффиндорской гостиной, прежде чем в прямом смысле выволочь меня в спальню, где я получила от нее по полной программе. Она даже грозилась вышвырнуть меня из школы и отправить домой, если случится еще одно «нарушение», как она это назвала. Наверное, это подействовало, потому что я была так напугана, что до конца года старалась не попадать в истории.
Но все равно. Один разок не может навсегда погубить мою репутацию?
Джеймс закатывает глаза. Просто он завидует, что я натворила больше дел, чем он. Я думаю, он иногда даже специально лезет, куда не надо, но люди все равно обычно предпочитают не замечать, если твой отец Гарри Поттер. Думаю, это единственная часть наследия Поттеров, которая Джеймсу не нравится.
Но… Ладно, короче, я не могу найти другого способа описать, насколько полностью туп Джеймс Поттер.
Из дома раздается визг, и мы с Джеймсом оглядываемся на кухонное окно, проверить, что за суматоха. Легко понять в чем дело. Это один из этих пронзительных визгов, которые свидетельствуют о чем-то ужасно девчачьем и дико смешном. Конечно, мы с Джеймсом видим источник звука, когда открывается задняя дверь, и из нее выходит Виктуар, окруженная нашими с Джеймсом матерями, бабушкой и Лили, которая как-то пробралась в дом, оставшись незамеченной. Виктуар была очень распухшей в районе живота, где-то на восьмом месяце, кажется. Ребенка ожидают в октябре. Смешно, как все вокруг нее носятся и удивляются при виде нее каждый раз, как будто они не знают, что она беременна уже целую вечность. Признаюсь, впрочем, она с каждым разом все больше и больше. Но все равно. Неужели беременность — прямо такое уж огромное достижение? Удивляюсь, что Вик вообще позволила себя в это втянуть, судя по тому, какой невероятно толстой она стала. Мама говорит, есть разница между толстой и беременной… Единственная разница, которую я вижу — это одна огромная часть тела.
Беременная выглядит совершенно несчастной, но остальные вертятся вокруг нее, провожая к столику для пикника, лебезя перед ней еще больше, нежели раньше. Похоже, кроме меня только Джеймс думал, что по поводу беременности необязательно устраивать парад или что-то в этом роде. Мы закатываем глаза, повернувшись друг к другу, и нехотя присоединяемся к компании за столом.
Ну, и конечно же через секунду мы об этом пожалели.
— Джеймс, — тетя Джинни повелительно машет ему рукой, — вы с Роуз сходите и принесите еду. Мы накроем здесь.
Это, конечно же, ужасно глупо. Я одна из пяти человек в округе, кто не имеет права пользоваться магией. Все остальные могут просто призвать тарелки с едой, даже не вставая с места. Но-о, нет, я должна идти в дом и нести назад еду на руках. Джеймс, впрочем, может колдовать, но он об этом явно забыл, потому что идет к дому, бормоча что-то себе под нос и пиная камни по дороге.
— Знаешь, — говорю я, когда мы дошли до двери. — Ты мог призвать свою половину.
Джеймс, тупой как обычно, только понимает это и буравит меня взглядом:
— Ты могла мне это и раньше сказать.
— Могла, — соглашаюсь я, еще и кивая для порядка.
Еда уже разложена по тарелкам и готова к переноске. Ал тут, сидит за столом со своим и моим отцами. Лэндон тоже здесь, играет под столом сам с собой. Он выползает оттуда и бежит ко мне, как только я вхожу. Он меня любит, если я могу так говорить. Я его любимый человек, и он не делает из этого секрета.
Увидев наилучший выход из моего положения, я наклоняюсь и беру малыша на руки. Он вообще-то стал довольно большим и начинает становиться чересчур тяжелым, но придется пойти на эту жертву, потому что никто не заставит меня работать, пока я занимаю ребенка. Лэндон обнимает меня и тянет за волосы, он любит тянуть меня за кудри. Иногда я удивляюсь, как у меня получается так любить одного брата и так презирать другого… но потом я вспоминаю, что Хьюго умеет говорить, и вспоминаю, за что я его ненавижу.
— Воузи.
Лэндон словно читает мои мысли и напоминает мне, что тоже может сказать несколько слов, например, мое имя. Да, он пока не поймет разницу между Р и В, но ему два, поэтому пусть себе. И он единственный, кто может звать меня Роузи (или Воузи), чтобы мне при этом не хотелось выть.
— Эй! Ты собираешься мне помочь или как? — выжидательно глядит на меня Джеймс, махнув рукой в сторону тарелок на столе и плите.
— Я занимаюсь братом, — поспешно отвечаю я, как будто это все решало. — Используй свою чертову палочку.
Джеймс сердито оглядывает меня, но слушает моего совета и отправляет горшок с жарким и тарелку с картошкой в открытую дверь. Он пытается отправить курицу, но добивается только того, что она приподнялась на пару дюймов над столом и упала назад с громким стуком.
Разозленный Джеймс рычит и оглядывается на отца с просьбой о помощи:
— Пап, займись этим!
Окей, это не была просьба о помощи, а, скорее, приказ. Дядя Гарри лишь пристально смотрит на него, прежде чем (к моему ужасу) подчиниться и отправить оставшуюся еду лететь наружу. Все сделано почти моментально, и Джеймс, непонятно почему, выглядит гордым собой, когда засовывает палочку в карман и отряхивает ладони. Ал так глубоко закатывает глаза на это, что удивительно, как они не застряли. У него привычка так делать — его отличительная черта или что-то вроде этого.
Лэндон громко смеется, хотя я не понимаю, что он находит смешного. Может, это магия тупости Джеймса или трюк с исчезающими глазами Ала. Может, он смеется без причины, потому что ему два года. Не знаю. Я не помню себя в два года, так что я не понимаю, что творится в этих маленьких младенческих головках. Хотя, голова у Лэндона довольно большая, но это уже другая история.
— Где Тедди? — спрашивает Джеймс, подтаскивая пустой стул к столу и падая на него так, как будто весь день на нем пахали. Он не слишком понимает, что вся его работа — одно заклинание, которое сотворил его отец. Такой идиот.
— Ушел куда-то с Хьюго, — отвечает Ал. Он все еще зол на нас, скажу вам. Но не собирается об этом говорить, потому что его отец начнет задавать вопросы. Или мой отец. И уж он точно не хочет, чтобы кто из наших матерей начал задавать вопросы. Они начнут с ним нянчиться, а он это ненавидит. Он пытается сделать вид, что он жестче, чем есть, чтобы люди не думали, будто с ним надо обращаться, как с фарфоровой куклой. Но, факт есть факт — Ал чересчур чувствительный. Его чувства легко задеть, и он очень часто слишком не уверен в себе, из-за чего еще труднее жить в тени отца. А чтобы было еще хуже — он живет еще и в тени своего брата, и я бы скорее застрелилась, чем смогла бы жить в тени Джеймса Поттера. Но Ал хорошо справляется.
Он перестанет на нас сердиться к концу обеда, я уверена.
— Почему матч не включен? — спрашивает Джеймс, поворачиваясь к моему отцу.
Они вообще-то довольно близки, и Джеймс лучше общается с моим отцом, чем со своим. Мой отец его крестный, и он промыл мозги Джеймсу, приучив болеть за Пушки, к крайнему неудовольствию тети Джинни. Тетя Джинни играла за Гарпий много лет назад, пока Джеймс не разрушил ее жизнь и карьеру. Конечно она хотела, чтобы дети болели за ее команду, и Лили с Алом это и делают, хотя Алу, скорее всего, просто нравится их униформа, а Лили нравится, что там одни девчонки, а ведь «Девчонки Рулят!», «Ура!». Но Джеймс настолько «анти-гарпист», насколько возможно. Он даже не наслаждается ими с сексистской точки зрения, как Ал. Он их терпеть не может. И по каким-то возмутительным причинам, он болеет за чертовых Пушек, которые никогда не выигрывали и которые настолько ужасны, насколько ужасны могут быть игроки, называющие себя профессионалами.
Ну и конечно же, мой отец его за это любит.
Мне на самом деле просто насрать на профессиональный квиддич, но я лучше посижу внутри и послушаю мальчишечью болтовню о спорте, чем буду сидеть с другими женщинами и ворковать над животом Виктуар. Так что я затыкаюсь и прислушиваюсь к радио, которое мой отец призвал из гостиной и настроил на матч. Счет уже триста восемьдесят —шестьдесят. Пушки как следует получают по заднице, а папа и Джеймс делают грустные лица и грозно шипят каждый раз, когда Падлмер забивает гол.
Так глупо.
Единственной веселой частью этого всего было, когда кто-то из Падлмера отобрал квофл у Маклири и забил гол со своей половины поля. Публика на стадионе ревет, и это можно услышать и по радио. И когда все эти невидимые люди воют и орут, Лэндон хлопает в ладоши и верещит «Дададада!»
Думаю, папа сейчас упадет.
И так как я не хочу, чтобы мой братишка стал жертвой издевательств над детьми, я быстро вынесла его наружу, подальше от сумасшествия субботнего квиддича в Норе. Если бы мои остальные дяди были здесь, вы бы не смогли услышать свои собственные мысли из-за их ора и ругани. Конечно, они все болели за Падлмер, и бесконечно злили бы папу с Джеймсом (и это было бы неплохо) …
— Никогда не болей за Пушек, ладно? — прошу я Лэндона, глядя ему прямо в глаза, когда мы выходим на полуденное солнце.
Он кивает и хихикает, а потом бодает меня головой. Я обожаю этого малыша.
Если бы только остальные члены моей семьи меня так не бесили.
========== Глава 2. Я - Джеймс Поттер ==========
Раз, два, три, четыре…
— Джеймс!
Пять.
Блять.
Мама даже не понимает, как действует на нервы ее голос. Или ее просто это не колышет. Или она кричит так специально, чтобы меня достать. Если это так, то она должна быть собой очень довольна, потому что это отлично работает.
Я слышу, как она несется вверх по ступенькам, и знаю, что она готова взлететь. Она зла. Я понимаю, почему, но я быстро прыгаю в постель и притворяюсь спящим. Вовремя, потому что дверь распахивается секундой позже, и я просто чувствую ее тяжелый взгляд, даже с закрытыми глазами.
— Не притворяйся спящим! — командует она. Да, она определенно сердита. Я издаю притворный храп и тем самым доказываю ее теорию, что я притворяюсь. Поверьте, это не сработало.