Я снова пожимаю плечами.
— Ты определенно скучный, — говорит Меган, хотя видно, что она явно шутит. Когда она увидела, что меня это не веселит, она схватила меня за локоть (о, боже мой) и потащила прочь по коридору.
— Я думал, ты идешь в библиотеку, — сказал я, пытаясь держаться, а она все не выпускает мою руку.
— Не буду им мешать на случай, если они там обжимаются или что, — говорит она таким голосом, что я должен подумать, что это само собой разумеется. Я надеюсь, что они этого не делают, конечно, потому что одна мысль о них вместе тошнотворна, несмотря на то, что им обоим этого хочется.
— Мне нужно, чтобы ты помог мне пролезть на кухню, — продолжает она. — Я пропустила обед, а Роуз говорила, она знает, как заставить эльфов дать ей еды.
— Я не могу! — выкрикиваю я, и я серьезно хочу как следует себя пнуть. Что со мной не так?
— Не можешь что? — она остановилась и странно на меня посмотрела.
Да, Меган, я настоящая задница.
— Я не могу тебе помочь, — нервно заканчиваю я. Она приподнимает бровь, и я чувствую, как мои ладони начинают гореть. Какого черта со мной не так? Почему я такой идиот? — Домовые эльфы, они не любят меня… То есть, мама Роуз, вот почему они любят ее…
Ох, гребаная нахер ебаная хрень.
Меган ничего не говорит. Просто смотрит на меня, будто я спятил, и мне нужна срочная психиатрическая помощь.
— Почему бы тебе не попросить ее, — продолжаю я, и почему я на хрен, все еще говорю? Заткнись, заткнись, заткнись. — Ты не помешаешь им с Дэвидом, я уверен, они не обжимаются.
О боже, я только что сказал «обжиматься» перед Меган Томас. Блять.
— Ну, хорошо, — медленно произнесла она. — Тогда, наверное, пока.
— Да, пока, — быстро сказал я, и потому, почти на хрен убежал от нее. Я все еще чувствовал ее руку там, где она за меня держалась.
Ох, убейте меня.
Я такой неудачник.
========== Глава 8. Колючая Роуз ==========
Ну да. Это случилось снова.
Моя мать меня опозорила на глазах у всех, кого я знаю. Уф. На этот раз, вообще—то, она пришла сама. Школа ее даже не вызывала. Она просто решила появиться и опозорить меня. По крайней мере, она хоть не орала на меня на глазах у других на этот раз, но я уверена, что все в радиусе сотни метров все слышали.
Это прошло как—то так:
Она: Что с тобой не так, черт возьми?
Я: Со мной все в порядке, а что, черт возьми, не так с тобой?
Она: Послушай, юная леди, я не в настроении выслушивать твои дерзости.
Я: Тогда прикрой уши.
Она: Я не понимаю, что с тобой твориться! Ты отбилась от рук!
Я: Серьезно, мам, несколько театрально, не думаешь?
Она: Я даже не знаю, с чего начать! Как будто ты специально стараешься попадать в истории и разочаровывать нас с отцом как можно чаще!
Я: Мам, профессор Монтегю ошибся. Что я должна была делать? Стоять и смотреть, как он всех неправильно учит?
Она: Ты хотя бы представляешь, что случилось бы со мной, если бы я поправила своего учителя Зелий?
Я: Мам, это было сто лет назад, когда девочкам было положено молчать и быть тише воды, ниже травы и вся такая херня.
Она: Насколько старой ты меня считаешь?
Я: Я пыталась быть вежливой и просто указала на его ошибку. Это у него вонючий характер.
Она: Ты не смеешь поправлять профессора! Это неуважительно!
Я: Он идиот!
Она: Он твой учитель!
Я: Я не понимаю, почему ты на его стороне. Он тебя ненавидит, знаешь?
Она: О, неужели, ненавидит?
Я: Да, так оно и есть. Он сказал, что я — как ты — раздражающая, надоедливая, самовлюбленная всезнайка.
Она: Забавно, если учесть, что он на два года старше и никогда не был со мной на уроках.
Я: Похоже, твоя слава бежала впереди тебя.
Она: Роуз, это не игра, и я не играю с тобой. Ты прекратишь это, понятно?
Я: Или что?
Она: Не провоцируй меня!
И бла—бла—бла. Была еще какая—то херня, но в основном это она болтала без умолку и не слушала ни единого моего слова — как всегда. Я в итоге начала плакать, просто, чтобы заставить ее заткнуться и уйти. Она не любит, когда я плачу, все время боится, что я окончательно спячу или что—то вроде. Так что, когда мне надоедает слушать ее болтовню о том, что я должна и что не должна делать, я просто даю волю слезам.
Это всегда работает.
На самом деле да, я была немного расстроена. Она сказала, что я их разочаровываю. Не просто устраиваю проблемы — разочаровываю. И ее, и папу. Ух ты.
— Ты думаешь, у твоей мамы есть на это основания?
Это мой психолог, Мельда. Она приходит в школу раз в неделю, и я получаю освобождение от пары уроков, чтобы поговорить с ней. Мои родители платят ей, не знаю, кучу денег, так что она никогда не уходит. Она никогда не говорит, что я безнадежна и пытается меня мотивировать, как будто я не совершенно сумасшедшая и будто она может мне помочь. На самом деле, я не думаю, что я сумасшедшая, но некоторые со мной не согласны. Иногда это служит мне на пользу.
— Я думаю, моя мать, — ехидно ответила я, — пытается спроецировать на меня свои собственные подростковые неудачи.
Мельда просто смотрит на меня. Могу сказать, она мне не верит, но полагаю, это ее работа, смотреть сквозь ту хрень, что я несу.
— Я рада, что ты близко к сердцу восприняла мои лекции о проецировании.
Я люблю Мельду. Серьезно, люблю. Она саркастичная и стервозная, и я это обожаю. Конечно, в основном она саркастична и стервозна по отношению ко мне, но мне это нравится. Приятно знать кого-то, кто не настолько пустоголовый идиот, как все остальные вокруг меня. Меня даже не волнует, что она здесь из-за денег, потому что не я ей плачу.
— Но я собираюсь повеселиться с тобой, — продолжает она, откидываясь в кресле и глядя мне прямо в глаза. — И какие, по-твоему, конкретно неудачи были у твоей матери подростком?
О господи. Теперь она пытается играть в психоаналитику. Отлично. Повеселимся.
— Ну, она спрашивала, знаю ли я, что случилось бы с ней, если бы она поправила учителя. Само собой, она зла из-за того, что никогда не набиралась храбрости его поправить.
— Или, — вмешивается Мельда, — она была консервативной и уважительной.
О, да. Уверена, она была идеальной. В конце концов, моя мать само воплощение идеального гражданина. Уверена, я сейчас расхохочусь.
— Это не имеет к этому отношения, — отвечаю я. — Моя мать — лицемерка, и ее расстраивает то, что она никогда не делала то, что сама же и проповедовала.
— Что ты имеешь в виду?
Отлично. Думаю, надо сказать ей это вслух.
— Когда я была маленькой, мои двоюродные меня все время задирали. Постоянно надо мной издевались за то, что я такая умная, обзывали меня, дразнили и все такое, — Мельда приподняла брови, и я продолжила. — Мама всегда говорила: «Роузи, ты должна уметь сама за себя постоять, или они тебя затопчут». Всегда мне это говорила.
— И что ты? Стояла за себя?
Я кивнула:
— Конечно же, да! Я не собиралась сидеть там и позволять этим идиотам меня доставать!
— А сейчас?
— А сейчас, — продолжила я, — она кричит на меня за то, что я делаю то, что она всегда мне велела делать.
Мельда перебросила волосы через плечо. У нее длинные золотистые волосы, которые вьются до самой талии, очень красиво.
— Серьезно, ты должна бы понимать разницу между защитой от грубых кузенов и дерзостью к преподавателям?
Она не права. Я не вижу разницы, потому что я не верю, что тут есть разница.
— Прошу прощения, но говорить, что следует стоять за себя перед одним человеком, а перед другим следует склоняться — это потрясающий пример двойного стандарта.
Мельда ко мне привыкла. Некоторые могли просто уставиться на меня с поднятыми бровями и выражением лица, к которому я уже привыкла: «Что ты нафиг несешь?». Но не Мельда. Она лишь качает головой и смеется.
— Ты никогда не устаешь меня поражать, — недоверчиво сказала она. — Иногда мне интересно, действительно ли ты веришь всему тому, что говоришь.
Я пыталась сказать что-нибудь умное, но идей не было. Хотя, какая разница, наше время истекло. Маленький таймер запищал, и Мельда начала паковать свои вещи. Я была раздражена, потому что теперь мне придется идти на урок. И это Гербология. Великолепно (сарказм). Уф, не то чтобы я не любила Невилла, но я действительно ненавижу этот предмет, не так сильно, как Зелья, но я просто считаю, что Гербология бессмысленная и скучная. Я имею в виду, если я в будущем не планирую этим заниматься, какое имеет значение, умею ли я сажать семена?
— Я приду в следующий четверг, — напомнила Мельда. — Не опаздывай.
— А когда я опаздывала? — скромно спросила я и пошатнулась под весом своего рюкзака.
***
Теплицы были далеко от кабинетов администрации, где я встречалась с Мельдой. Я пыталась идти так быстро, как могла, но едва-едва успела, хотя Невилла на месте не было.
У нас Гербология совместно с хаффлпаффцами, и они все сгрудились в одной стороне кабинета, а гриффиндорцы — в другой. Так обычно бывает на всех уроках. Школа может сколько угодно говорить о межфакультетском единстве, но никто этому на самом деле не следует.
Мои соседки по комнате заняли один стол для посадки растений, тот, что рассчитан на трех человек. Они ехидно уставились на меня, когда я вошла, и ни одна из них не подвинулась, чтоб дать мне место за их столом. Мило. Суки. Они все злы на меня из-за Дэвида, не то чтобы у меня было что-то с Дэвидом, но Элизабет уже успела их всех убедить, что я просто дьявол. Или что-то вроде того. Не знаю.
Мальчишки толпились все вместе за одним столом, и я осталась совершенно одна. Я могла бы, конечно, пойти устроить вечеринку с хаффлпаффцами, если бы захотела (определенно, не хочу. Неудачники). Поэтому я заняла один столик на двоих и принялась выгружать на него мои вещи из сумки, чтобы стол выглядел как можно занятнее, дабы скрыть, что больше здесь никто не сидит. Но спустя секунду я уже была не одна.
— Могу я сесть здесь?
Дэвид.
Он оставил мальчишек и сел со мной, за мой столик для двоих. Да!
Элизабет прошептала что-то достаточно громко, чтоб я услышала, но недостаточно, чтобы я поняла, что. Я ласково ей улыбнулась, и она уставилась на меня самым злобным взглядом, что можно было только представить. Ну что же, ха-ха-ха, Лиззи, я увела твоего парня!
Он, очевидно, заметил взгляд Элизабет и приподнял брови в немом вопросе, пока я продолжала распаковывать сумку для урока. Не знаю, почему он прикидывается изумленным взглядом Лиззи, он встречался с ней целый год, несомненно, он знает, какая она психованная.
— Она злится, потому что ты сел здесь, — заметила я так громко, чтобы она и остальные девчонки услышали. — Думаю, она ревнует.
Я услышала резкий вздох, и мне не нужно было смотреть, чтобы знать, что Лиззи, Мег и Сюзи стоят в шоке с разинутыми ртами. Мальчишки повернулись к нам, явно надеясь на девчоночью драку. Хаффлпаффцы, что ценно, хотя бы прикидывались, что ничего не слышат (хотя, конечно, они слушали).
— Я не ревную, Роуз Уизли, — сказала Элизабет, и я вижу, как она зла, потому что ее щеки горят ярко-красным цветом. Она до сих пор смотрит на меня, будто хочет убить, и, если бы она не была в миллиард раз тупее меня, она могла попробовать меня проклясть.
— Ой, правда? — невинно спросила я.
— Да, правда! — выкрикнула она.
— Тогда почему ты на меня так смотришь?
— Так я обычно смотрю на омерзительных шлюх!
Еще один коллективный шокированный выдох пронесся по комнате, и на этот раз даже хаффлпаффцы перестали притворяться, что не слушают. Не могу поверить, она назвала меня шлюхой! Я почти не знала, что сказать, но мамин старый совет гремел у меня в ушах: «Роузи, ты должна стоять за себя».
— Я бы посмотрела в зеркало, прежде чем оскорблять других, ревнивая сука, — ядовито выплюнула я. — И перестань злиться, что твой бывший парень нашел кого получше, с кем позависать.
Дэвид в шоке, но он явно наслаждается ситуацией. Он быстро мне улыбнулся, и я знаю, что он на моей стороне. В отличие от моих так называемых друзей. Предатели.
— Ты не лучше, — прошипела Элизабет. — Ты просто доступнее.
Во-первых, не понимаю, о чем она говорит. Дэвид и я даже не целовались ни разу!
Она просто бредит, и она так ревнует, что думать нормально не может. А во-вторых…
Сука!
Не знаю, где учитель, но мне плевать. Элизабет самодовольно мне улыбается, а все вокруг смотрят в шоке, наверное, они все думают, что она сказала правду и все такое. Сука! Я встала из-за стола, чтобы пойти и придушить ее, но я не успела и шага сделать, как кто-то потянул меня назад.
— Не надо! — это Ал. Он бросил свой стол и добежал до меня вовремя, чтобы успеть схватить за руку. Дэвид, как я заметила, даже и не думал попытаться остановить приближающуюся драку.
— Отпусти, — прошипела я, но Ал лишь покачал головой.
— Оставь, — прошептал он. — Тебя отчислят.
Он прав, конечно, но сейчас меня это не волнует. Она не будет ходить по всей школе, болтая такое и заставляя всех поверить, что это правда. Это неправда!
Элизабет, естественно, тут же увидела прекрасную возможность подкинуть еще дровишек:
— Да, — весело сказала она. — Ты ведь не хочешь попасть в историю? А то ведь твоя мамочка опять приедет сюда и устроит тебе сцену.
— Заткнись, Элизабет, — злобно ответил Ал. Он не часто злится, поэтому, когда это случается, это всегда сюрприз для всех. Все выглядят шокированными его вспышкой гнева, и секунду никто ничего не говорит. Наконец, Ал зовет:
— Пошли, — и тянет меня за руку вон из теплицы. Я не знаю, куда мы идем, потому что урок еще не закончился (черт возьми, он еще даже не начался!), но мне плевать. Когда мы выходим, он, наконец, отпускает мое запястье и просто смотрит на меня некоторое время.
Он серьезен, и все еще выглядит немного сердитым.
— Это неправда, — сказала я и удивилась тому, что мой голос дрожит.
— Я знаю, — тихо ответил он.
— Я с ним ничего не делала, она врет!
— Я знаю.
— А теперь ей все поверят! — о боже. У меня на глазах появляются слезы. Я сейчас расплачусь.
Черт.
Ал покачал головой:
— Нет, не поверят.
— Поверят, — с жаром ответила я. — Дэвид даже ничего не сказал.
— Они ей не поверят, — повторил он.
И тут я начала плакать. Несильно, но несколько слез я обронила, и я почувствовала, что мое лицо горит.
— Нас накажут за прогул, — выдохнула я, отворачиваясь, чтобы он не видел, что я плачу, как маленькая дура.
И словно я на хрен накликала, сзади раздался голос:
— Что вы здесь оба делаете?
Это Невилл. Опаздывает на урок, но он остановился, когда увидел нас. Он принимает вид озабоченного псевдо-дядюшки, когда видит, что я плачу. Я быстро вытираю щеки, стараясь скрыть следы слез.
— Роуз, что не так? — ласково спрашивает он, положив руку мне на плечо. Ужаснее всего, что он действительно обо мне заботится, я знаю. Иногда я хочу, чтобы он не делал этого, тогда мне не пришлось бы чувствовать себя виноватой, за то, что я ему вру и все такое. Я даже не знаю, что сказать сейчас, когда он поймал меня красную и заплаканную у теплицы.
— У нее болит голова, — быстро сказал Ал, и я вспоминаю, за что я так его люблю и почему он самый любимый мой человек на всей планете.
Невилл прикоснулся ладонью к моему лбу:
— Ты немного горишь, — сказал он по-невилльски ласково. — Может тебе стоит сходить в больничное крыло?
Я покачала головой:
— Нет, я в порядке.
— Тогда тебе нужно прилечь, — говорит он, и на этот раз это предложение. — Пойди и попытайся поспать, может, поможет.
Ох, его я тоже люблю. Спасибо, спасибо. Я знаю, что в классе никто и слова не скажет, так что я свободна. И мне даже не придется сидеть на уроке.
— Хорошо, — тихо сказала я, слабо кивнув. — Спасибо.
— Конечно. Надеюсь, тебе станет получше, — ласково добавил он.
— Мои вещи там…
— Я принесу, — перебил меня Ал. — Я потом их принесу.