Как мы понимаем, непосредственно в экономике (если все еще, по старинке, понимать под этой самой экономикой реальный сектор) даже к началу 2009 года не произошло еще ничего в принципе - нефти (равно как и газа, меди, золота, урана, включая калийные удобрения) не стало ни больше и ни меньше, закредитованые в Штатах дома не были разрушены ветхозаветным потопом, производственные мощности предприятий, в принципе, какими были, такими и остались (причем, надо полагать, пребывают примерно в таком же состоянии и по сей день). Но, несмотря на это, мир драматично стоял в непосредственной близости от вселенского Апокалипсиса: люди фактически, благодаря невероятной "скорости доверия", лишались состояний, работы, домов, снова поползли вверх показатели завершенных суицидов, а книжки "доктора Курпатова" о депрессии стали срочно переводить даже в моей любимой и, в принципе, крайне нерасторопной Греции. Смех смехом, но мы по-настоящему рисковали утонуть, просто наблюдая за этой смертоносной бурей в стакане воды.
Впрочем, было у этой, так рано покинувшей нас, экономики "Капитала 2.0" и свое - киношное, по существу, - очарование. Тут нам стоит в очередной раз вспомнить и поблагодарить Бодрийяра за понятия "территории" (реальность, фактичность) и "карты" (представления, информация): кризис 2008 года как возник из ниоткуда, просто по информационной "случайности" (не на "территории", а на "карте"), так и рассеялся исключительно по причине информационных шагов, на сей раз, правда, не трейдеров и финансовых аналитиков, а глав государств и правительств. Все они дружно пособирались в разных местах (о чем нам докладывали все возможные СМИ) и клятвенно заверили непонятно кого, что погибнуть миру они не дадут, все зальют деньгами и жизнь наладится. В итоге для спасения нашей цивилизации ни Бэтмена, ни Человека-паука, ни Борна с агентом 007 не понадобилось, достаточно было просто официально объявить, что кризиса больше нет.
Какими деньгами и кто кого в конечном итоге "заливал", думаю, навсегда останется тайной. При этом совершенно понятно, что никакие фактические деньги никуда не были ни залиты, ни перенесены, ни утрамбованы там. Откуда бы они вообще взялись?! Словно бы они не существовали до этого в экономике, если в принципе могли в ней существовать. Да, было продемонстрировано (информация) движение финансовых средств (информация) в ожидаемом направлении (информация) - и этого оказалось вполне достаточно (информация), чтобы ситуация нормализовалась (информация). В крайнем случае какие-то виртуальные нули обновились в каких-то виртуальных базах данных - коммерческих банков, казначейств, резервов и т. д., и т. п. Но это, если вдуматься, вообще не играет никакой роли, по крайней мере, без соответствующего "объявления" данный факт ничего бы не изменил.
Скажу еще и по собственному опыту генерального директора: именно в 2009 году (в России основная волна кризиса пришлась на 2009 год), благодаря "чудовищному", "разразившемуся кризису", подведомственная мне компания продемонстрировала самый существенный рост по всем показателям - доходам, рентабельности и чистой прибыли - за всю свою, теперь уже семилетнюю, историю. Нет, я не шучу: апокалиптическая информационная завеса была настолько убедительной и реалистичной, что трудно было не воспользоваться этой потрясающей возможностью радикально сократить издержки, выйти на новых заказчиков и даже переверстать производственную схему. Кто будет противиться этому "спасительному шагу" перед лицом "вселенской катастрофы"?! Никто. Конец дискуссии, переходим к делу. Должен заметить, в этом упражнении не было никакой финансовой спекуляции, игры на свопах и спредах, я не просил мне доверять - ни прямо, ни косвенно, никого ни в чем не убеждал и, более того, ничего не закладывал, я просто предложил новый рисунок ("карта") реальности ("территория") и воспользовался этим ресурсом (в точности по Алену Бадью, когда он говорит о создании "нового вымысла", используя теорию множеств как призму понимания реальности).
Да, эти процессы происходили и на макроуровне (заявления глав правительств о предоставлении неограниченных объемов ликвидности и прекращении кризиса), и на микроуровне - посредством таких вот генеральных директоров, которые заставили кризис 2008–2009 годов поработать на свои компании. И все это написано у Бодрийяра, только нужно внимательно читать: отношения "карты" и "территории", как и пресловутая "скорость доверия", двунаправленны. Если ты способен прочертить на "карте" желаемую схему (не вообразить, а именно физически создать ее на "карте"), то реальность ("территория") будет вынуждена подчиниться (это что-то вроде эффекта "кротовой норы", знаменитая "червоточина" пространства-времени). Но только в конце 2008 года мы узнали, что это такое применительно к экономике и как это работает: дело в том, что "карта", поскольку сама по себе она существует физически, так же принадлежит "территории", и если рассматривать "карту" именно в таком качестве, то у вас появляются неограниченные возможности влияния на саму "территорию". Вот почему все, кто был в 2008 году в плену "карты" (с ее "скоростью доверия" и прочей требухой "Капитализма 2.0"), проиграли тем, кто оказался на стороне "территории". Эта специфическая (вовсе не рабоче-крестьянская) приверженность "территории" и есть новый "Капитал 3.0", валютой которого стал "ресурс".
Границы мира: новый словарь - ценность, потребность, время
http://snob.ru/selected/entry/85651
Продолжаем публиковать текст Андрея Курпатова, посвященный новым экономическим отношениям. В третьей части читайте о том, зачем для описания изменившегося мира нужен новый язык, в чем суть новой методологии, какова роль потребности в экономике и почему деньги выражают наши отношения со временем.
Теперь мы на время отвлечемся от экономической и финансовой эмпирии, чтобы посмотреть на происходящее, изменив привычные, усвоенные нами границы языка, которые, как когда-то писал Людвиг Витгенштейн, определяют границы нашего мира. Скажу больше, если мир, действительно, изменился, мы просто обязаны перекроить устоявшиеся лингвистические границы. Существо дела от этого не пострадает, однако, оно явится нам иначе, и возможно, куда более потребным образом, нежели до сих пор. Нам необходимо новое понимание того, что происходит, а попытки продолжать думать, используя язык, данный нам миром, давно и нарочито почившим в бозе, затея предельно идиотическая. С тем же успехом можно пытаться сформулировать теорию относительности или второй закон термодинамики, пользуясь звуками, которые достаточны гулящему младенцу, чтобы высказать все, что он думает об окружающей его действительности.
Вот уже 20 лет мы с профессором Анатолием Николаевичем Алехиным занимаемся разработкой инструмента работы с реальностью, который назвали "новой методологией". Особенностью этой новой методологии является обращение к сущности рассматриваемых процессов - то есть, к тому, что, грубо говоря, происходит на самом деле, то есть, глубже тех уровней существования, где мы фиксируем то или иное овеществление (формы проявления) процессов и их опредмечивание (концептуализацию). Рассказать новую методологию в "двух словах" я, при всем желании, не смогу, поэтому попытаюсь показать этот эффект на некой аналогии.
Сферой психики (с точки зрения науки, разумеется) занимаются психологи, психотерапевты и психиатры (это, кстати сказать, наша с Анатолием Николаевичем базовая специализация): психологи концептуализируют информацию, которую получают в своих исследованиях (что-то пытаются разглядеть в создаваемых ими метамоделях и полученных статистических таблицах), психотерапевты непосредственно работают с фактическими проявлениями тех или иных процессов и, насколько это возможно, оказывают на них влияние, а вот психиатры (и это самая беззаботная специальность из перечисленных) решают, по большому счету, один-единственный вопрос - сошел с ума человек, или нет (то есть, они должны понять суть происходящего, и этого для них вполне достаточно, потому что остальное - детали, содержание которых почти не влияет на логику последующих действий врача-психиатра). Конечно, я известен как психотерапевт, а Анатолий Николаевич возглавляет кафедру медицинской психологии в СПб ГПУ им. А.И.Герцена, но оба мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что и психотерапия, и психология напрочь лишены эффективности и какого-либо смысла, если психотерапевт и психолог не имеют, прежде всего, ответа, получением которого занят психиатр - о сути того самого процесса, который нам так или иначе предъявлен пациентом, а потом нами же и объяснен. Поверьте, если психотерапевт примется за лечение психоза, "разоблачая", как ему кажется, бредовые "когниции" своего пациента, а психолог начнет анализировать галлюцинации как факт восприятия - толку от этого, прямо скажем, будет маловато. Иными словами, если мы рассчитываем на корректные результаты своих исследований и эффективность собственной работы, мы должны понимать, о каком именно процессе идет речь - о том, что лежит в основе реальности, которую мы видим перед собой и пытаемся осмыслить.
Теперь, опуская долгие объяснения и тысячу разных нюансов, давайте обратимся к сущности процесса, который мы привыкли называть экономикой (имея в виду при этом, в первую очередь, политическую экономию). Во многом благодаря уважаемым классикам, мы оказались в заложниках у сложносочиненной языковой игры, посвященной "товару" и "деньгам", отражающим наше наличное экономическое бытие - такой хайдеггерианский Daz Man. Но понятно, что и "товар", и "деньги" не существуют в реальности в качестве таковых, в реальности существуют "предметы" (включая услуги, знания и др.), в которых люди испытывают потребность (то есть, некие объективные ценности), и так же какие-то условные фишки, которые выполняют роль эквивалентов стоимости в обмене одних ценностей на другие. И если мы сделаем над собой усилие, чтобы отвлечься от этих затемняющих существо исследуемого нами процесса слов "товар" и "деньги", то увидим, что в основе лежит упомянутая потребность - нечто, вполне очевидное, но вовсе не продуманное должным образом.
Много истрачено чернил на описание того, что сталось с потребностью в "эпоху потребления" (как они исказились фантазмом желания и т.д., и т.п. - см., что называется, Жижека), много дискуссий велось и о том, какие потребности являются объективными (то есть, отражают действительно необходимое человеку), а какие - нет (мол, наносное), и как отделить одно от другого. Но, наверное, следовало бы понять, что это вообще такое - "потребность"? Можно, конечно, взять знаменитую пирамиду Маслоу, и убедиться в том, что перед нами почти полный перечень наших ожиданий - тут все, что нам надо, и это то, за что мы готовы платить (трудом, деньгами, доверием и т.д.). Где-то по этому пути своего экономического развития человечество всю дорогу и двигалось, научившись покупать, кажется, все, включая уважение, знание, прекрасное и даже самоактуализацию. Но опять-таки все это не вглубь, а по поверхности. Вглубь - это когда мы понимаем, что потребность - это то самое ожидание: мы не платим и никогда не будем платить за уже удовлетворенную потребность, мы платим и будем это делать лишь за возможность удовлетворения нашей потребности в будущем.
Допускаю, что все это выглядит как какая-то совершеннейшая, лишенная смысла банальность, а на сцену выкатился Господин Очевидность. Но что если, действительно, старт политической экономии дало именно представление человека о "будущем", его желание управлять своим будущим, а еще точнее - гарантировать это свое будущее с помощью тех или иных экономических инструментов?
Вообще говоря, способность представлять ("видеть") будущее - это сложный психологический навык (понятно, что мы говорим о времени, которое находится в голове человека - точнее, о способности его мозга разворачивать представления о мире на оси "прошлое-настоящее-будущее"). Эта способность нашего мозга локализуется в лобных долях (самый "молодой" и самый, так сказать, необязательный для нашей жизнедеятельности мозг) и обусловлена уровнем миелинизации соответствующих нервных путей. Нам только кажется, что мы всегда думали о времени так, как думаем сейчас - во взрослом состоянии. На самом деле, этот плод зрел и на разных этапах был разным: лет до 10-ти мы вообще не слишком умели разворачивать время, годам к 12-ти научились смотреть чуть дальше и как-то принимать в расчет последствия собственной социальной активности, и только после 18-ти - строить его, а с 21-го года жить так, словно бы оно уже есть (т.е. представлять его как некую фактическую реальность, несмотря на несомненную иллюзорность этих представлений).
Так, в сжатом виде, выглядит онтогенез времени (развитие функции времени в процессе нашего индивидуального развития), и очевидно, что он является культурно-обусловленным феноменом - то есть специфическое социальное бытие вынуждало соответствующие нервные пути в нашем мозгу миелинизироваться. Но это означает, что и в культуре данная функция - способность к развертыванию времени - возникла и неспешно развивалась на протяжении значительного исторического периода (Михаил Михайлович Бахтин, например, отчетливо зафиксировал эту динамику, анализируя хронотопы романа, начиная со времен античности), и она не одинакова в разных культурах (подробный и крайне увлекательный анализ европейского и китайского "времени", например, принадлежит перу Франсуа Жюльена). Наконец, очевидно, что культуры, которые не справились с формированием развернутой идеи времени, так и продолжают оставаться в весьма примитивном состоянии (иллюстративный пример - индейское племя амондава, живущее в джунглях Амазонки; в их языке нет никаких намеков на "время" - ни самого понятия "времени", ни прочих временных прелестей - прошлого, будущего, дней, месяцев, лет, поэтому засыпая, они, в своем представлении, умирают, а проснувшись, считают себя родившимися заново; тогда как в английском языке, кстати сказать, слово "время" используется чаще, чем любое другое существительное). Иными словами, умение мыслить будущее - это сложный психологический навык, сформированный в каждом из нас культурой, а степень развитости самой нашей культуры, в значительной степени, определяется глубиной проникновения в прошлое (история) и будущее (представление о целях), то есть совокупной миелинизацией соответствующих нервных путей в лобных долях ее носителей.
Итак, способность к бытию "во времени" (абстрактно-логическом, представляемом) развивалась в культуре постепенно. Еще совсем недавно наши предки жили без идеи "истории" - их прошлое было условным "давеча" и "намедни", а будущее было тем, что наступало, "после заката" или "когда рассветет", и лишь в самом пределе - "когда сойдет снег" или "листья опадут". "Сезоны" в древнем Китае, "Дионисии" древней Греции, "праздник Опет" в древнем Египте и, наконец, наши "Иваны-Купалы" и "церковный календарь" - это был тот временной круг (как правило, годовой), на который, прошу прощения, хватало ума нашим предкам. Вообще говоря, "история" - явление и молодое, и новое (если мы говорим о массовом сознании), а потому и будущее, выходящее за рамки актуальных потребностей людей, для них особенно не существовало. Теперь давайте попробуем ответить на вопрос - зачем в таком мире деньги как "универсальный эквивалент стоимости"? Точнее, способен ли вообще человек подобной культуры думать так? Все, что мы знаем о самых ранних кредитно-денежных опытах - в Месопотамии, древнем Египте, древней Греции и др., - свидетельствует исключительно о том, что тамошние "деньги" (то, что мы из современности считаем подобием наших денег) выполняли, скорее, роль фиксации ответственности и обязательств одних людей перед другими, и не рассматривались как хоть сколько-нибудь "универсальный эквивалент".
Давайте приглядимся к древней Греции... В самом центре Эгейского моря - между Элладой и Малой Азией - до сих пор находятся развалины древнегреческого Уолл-Стрит. Это остров Делос - святой клочок солнечной земли, родовое гнездо Аполлона и Артемиды, остров, на котором нельзя было ни рождаться, ни умирать, население которого, однако, превышало двадцать тысяч человек (не считая бессчетных "туристов"). Что же делали все эти людские толпы (достаточно оценить невероятный масштаб делосского стадиона) на малюсеньком каменистом куске суши в пять квадратных километров? Из реальности привычного нам языка ответ звучит однозначно и определенно - они "торговали". Но на центральной улице Делоса сохранился банк - самый настоящий, с кассовым окном и выбоинами для металлической решетки. Какие же у него размеры? Точно не скажу, но на глаз - где-то два на три метра... Мы привыкли говорить: "торговали", "купцы", "богатства", но что все это значит, если банк (а точнее - "сберкасса"), обслуживающая десятки тысяч человек была таких вот микроскопических размеров? Несомненно, что все перечисленные "словоформы" - лишь привнесенные идеи нашего настоящего в радикально не связанное с ним прошлое.
Ни один современный посетитель Делоса не может пропустить площадь Гермеса ("бога торговли", как мы теперь, нынешними мозгами, называем "посланника богов") - с нее начинается экскурсионная программа, а дальше: пойдешь направо - попадешь в город, пойдешь налево - на территорию бесчисленных святилищ и увеселительных заведений. Так что же происходило на этой площади - античной, как мы теперь сказали, "бирже"? Думать, что там "купцы" "торговали" - значит переписывать фактическую историю. Нет, эта площадь была местом, где люди, съехавшиеся на Делос со всей Греции, обменивали те ценности, которые имелись у них в избытке - например, хлеб, мрамор, древесину и т.д., на те ценности, которых у них, на малой родине, по тем или иным причинам не было - дерево, мрамор, хлеб и т.д. Приехав развлечься на Делос (ведь это был не только античный Уолл-Стрит, но еще и античный Диснейленд-Лас-Вегас), они попутно решали вопрос удовлетворения своих потребностей на ближайший сезон, может быть, год - пища с ощутимым сроком хранения (масло и зерно), строительные материалы для храма, ткани для одежд и т.д. Они ехали с конкретными ценностями за конкретными ценностями, а деньги, хранимые в том самом два-на-полтора банке, выполняли роль не столько "эквивалента", сколько "разменного предмета". В стародавние советские времена, когда мы летом, живя на даче, ходили на железнодорожную станцию за покупками, в местной "стекляшке" таким "разменным предметом" были, например, конфеты - купил что-то, а у продавца нет трех копеек на сдачу, и ты берешь конфету, а то и две - и разошлись, детям радость (могли еще дать два коробка спичек вместо одной копейки - в детстве я никак не мог понять, как что-то может стоить полкопейки). Такова роль денег в культуре, которая пытается овладеть будущим на ближайший сезон или год: практически никакая - относительная добавочная ценность. То есть, политэкономия уже есть (одна делосская гавань на сотни кораблей чего стоит!), а нынешние "деньги", то как мы их сейчас понимаем, находились еще в самом зародыше.