Законы о сексе
В последние годы либералы, к счастью, пришли к выводу, что любой добровольный акт между двумя (или более) взрослыми людьми должен считаться законным. Очень жаль, однако, что либералы ещё не дошли до того, чтобы распространить этот критерий сексуальных отношений на торговлю и обмен, потому что в этом случае они уже были бы близки к тому, чтобы превратиться в настоящих либертарианцев. Ведь либертарианцы стремятся к тому, чтобы легализовать любые добровольные отношения между взрослыми. Также либералы начали призывать к отмене "преступлений без потерпевшего", что было бы замечательно, если бы при этом была проявлена бо́льшая точность в определении и было бы ясно, что речь идёт о жертвах грубого насилия.
Поскольку секс – это сугубо частная область жизни, идея, что государство может иметь право законодательно регулировать и ограничивать сексуальное поведение, не допустима никоим образом, хотя именно это всегда было одной из любимых забав государства. Изнасилование, разумеется, должно считаться таким же преступлением, как любой другой акт насилия против личности.
Хотя добровольный секс часто объявлялся незаконным и преследовался государством, с обвиняемыми в изнасиловании власти, как это ни странно, временами обходились намного мягче, чем с обвиняемыми в других формах преступлений против личности. По существу, правоохранительные органы во многих случаях обращались с жертвой насилия как с виновной стороной, чего почти никогда не бывает с потерпевшими от других видов преступлений. Нет сомнений, что имеют место недопустимые двойные стандарты в отношении сексуального поведения. Национальный совет Американского союза защиты гражданских свобод в марте 1977 года заявил, что:
С потерпевшими в результате преступлений сексуального характера следует обходиться так же, как с жертвами других преступлений. Сотрудники правоохранительных органов и медицинских учреждений зачастую относятся к ним с недоверием и грубостью. При этом возможны проявления как неверия и отсутствия сострадания, так и жестокого и оскорбительного любопытства к их образу жизни и мотивам поведения. Подобное отсутствие ответственности в поведении лиц, чьей обязанностью является помощь жертвам преступления, может только усугубить травму, пережитую жертвой.
Чтобы избавиться от установленных правительством двойных стандартов, следовало бы отказаться от выделения дел об изнасиловании в особую категорию и рассматривать их в рамках общего закона о причинении телесных повреждений. Во всех подобных случаях судьи должны использовать одинаковые критерии в наставлении присяжным и в оценке приемлемости доказательств.
Если труд и личность в целом должны быть свободны, то необходима и свобода занятия проституцией. Проституция – это добровольная продажа определённых трудовых услуг, и правительство не имеет права запрещать или ограничивать подобную торговлю. Следует отметить, что многие из самых зловещих особенностей уличной проституции – это результат запрета борделей. Поскольку содержательницы публичных домов были заинтересованы в привлечении постоянных клиентов, бордели конкурировали между собой за репутацию и стремились предоставлять качественные услуги. Запрещение публичных домов выдавило проституцию на чёрный рынок, сделало это занятие рискованным и ненадёжным со всеми сопутствующими опасностями и общим падением качества. В последние годы нью-йоркская полиция проявляет большую жестокость в отношении к проституткам, оправдывая её тем, что это занятие больше не является "преступлением без потерпевшего", поскольку многие проститутки совершают преступления против своих клиентов. Но если запрещать какие-либо занятия только за то, что они притягивают к себе преступность, нам следовало бы запретить употребление алкоголя, потому что в барах происходит много драк. Полиция должна не запрещать добровольную и законопослушную деятельность, а следить за тем, чтобы ей не сопутствовали настоящие преступления. Следует понимать, что, защищая свободу проституции, либертарианец никоим образом не защищает саму проституцию. Иными словами, если бы чрезмерно пуританское правительство решило запретить всю косметику, либертарианец призывал бы к её легализации, из чего никак не следовало бы, что он сам является сторонником или противником использования косметики. Наоборот, в зависимости от своих личных этических или эстетических норм он может выступить и против использования косметики после того, как она будет легализована, но при этом он всегда будет стремиться убеждать, а не принуждать.
Для того чтобы обеспечить сексуальную свободу, нужно сделать свободным и ограничение рождаемости. Наше общество никак не украшает тот факт, что едва было легализовано ограничение рождаемости, как люди – в данном случае либералы – потребовали сделать ограничение рождаемости принудительным. Бесспорно, что наличие ребёнка у соседа может основательно испортить мне жизнь. Но ведь почти всё на этом свете так или иначе касается других людей. Для либертарианца это не может служить оправданием применения силы, которая должна использоваться только для противодействия насилию или его подавления. Не существует права более личного, свободы более драгоценной, чем право женщины рожать или не рожать ребёнка, и любая попытка отказать ей в этом праве есть проявление худшей формы тоталитаризма. К тому же, если в семье детей больше, чем она может содержать, эта семья несёт на себе значительные тяготы, а это значит, что желание сохранить столь ценимый многими рост уровня жизни побудит большинство семей к тому, чтобы добровольно ограничивать рождаемость.
Это приводит нас к более сложному вопросу об абортах. Либертарианец не может просто отвергнуть католический аргумент против абортов, даже если он, в конце концов будет признан необоснованным. Ведь сущность этого аргумента, в чисто теологическом смысле вовсе не являющегося католическим, состоит в том, что аборт уничтожает человеческую жизнь, а потому является убийством и как таковое не может быть допустим. Более того, если аборт – это настоящее убийство, то католик или любой другой человек, разделяющий его взгляды, не может просто пожать плечами и сказать, что нельзя навязывать католические взгляды некатоликам. Убийство – это не выражение религиозных предпочтений. Мы не можем во имя свободы религии позволить какой-либо секте совершать убийства, потому что того требует её вера. Главный вопрос таков: следует ли аборт считать убийством?
Большинство дискуссий на эту тему увязают в деталях: когда начинается жизнь человека, с какого момента эмбриона нужно считать живым человеком. Всё это не имеет отношения к вопросу о законности (опять-таки, не о моральности) аборта. Выступающий против абортов католик, например, заявляет, что хочет лишь того, чтобы за плодом были признаны права любого человеческого существа, т.е. право не быть убитым. Но здесь речь идёт о чём-то большем, и это существеннее. Если мы должны признать за плодом те же права, что и за любым человеком, то мы можем спросить себя: какой человек имеет право пребывать непрошенным, нежеланным паразитом внутри тела другого человека? В этом же суть вопроса: в абсолютном праве каждого, в том числе и женщины, на то, чтобы владеть собственным телом. При аборте мать избавляется от того нежеланного, что завелось в её теле; если плод при этом умирает, это не опровержение того обстоятельства, что никакое существо не имеет права жить – незваным и нежеланным – в теле другого человека.
Обычное возражение, что мать сначала либо хотела этого, либо несёт ответственность за то, что в её теле образовался плод, опять-таки не имеет отношения к делу. Даже если мать первоначально хотела ребёнка, она, будучи полновластной хозяйкой собственного тела, имеет право изменить решение и избавиться от плода. Раз государство не должно вмешиваться в добровольные сексуальные отношения, оно не должно проявлять пристрастия в отношении мужчин и женщин. Решение о предоставлении преимуществ женщинам – это очевидная форма дискриминации мужчин или других групп в области занятости, приёма на учёбу, да и везде, где может быть применена система квот. Но покровительственные законы о женском труде, которые могут показаться формой заботы о женщинах, на самом деле дискриминационны по отношению к ним, потому что запрещают работать в определённое время дня или в определённых профессиях. Закон отнимает у женщин право самим решать, хотят ли они, скажем, работать в ночные часы или на подземных работах. Тем самым правительство не позволяет женщинам свободно конкурировать с мужчинами в этих областях.
В общем и целом, платформа Либертарианской партии на выборах 1978 года остро формулирует либертарианскую позицию в отношении государственной дискриминационной политики: "Законы Соединённых Штатов или любого отдельного штата или местные законы не должны ущемлять права личности в зависимости от пола, расы, цвета, вероисповедания, возраста, страны происхождения или сексуальной ориентации".
Прослушивание телефонных разговоров
Прослушивание телефонных разговоров – это беспардонное нарушение права на неприкосновенность частной жизни и права собственности, и, разумеется, оно должно быть запрещено как акт агрессии. Мало кто из людей готов одобрить прослушивание частных телефонных разговоров. Споры возникают лишь в связи с убеждённостью некоторых, что полиция должна иметь возможность прослушивать разговоры лиц, подозреваемых в совершении преступлений. Действительно, как иначе ловить преступников?
Во-первых, если подходить с практической точки зрения, прослушивание редко даёт результаты в случае таких единичных преступлений, как ограбление банка. Прослушивание обычно используют, когда криминальный бизнес ведётся на регулярной основе, как в случае распространения наркотиков и азартных игр, а потому оказывается уязвим для шпионажа и подслушивающих устройств. Во-вторых, мы остаёмся при убеждении, что преступно вторгаться в частную жизнь или собственность того, кого суд ещё не признал преступником. Возможно, если бы правительство наняло десять миллионов шпионов, чтобы следить за разговорами всего населения, общее число частных преступлений и в самом деле удалось бы уменьшить, но ведь такого же эффекта мы добились бы, отправив за решётку всех обитателей гетто или всех подростков мужского пола. Но что значит это сокращение преступности в сравнении с массовым преступлением, которое будет совершено – на законных основаниях и без малейшего смущения – самим правительством?
Можно сделать одну уступку полиции, хотя сомнительно, что она её сильно обрадует. Нет ничего плохого во вторжении в частную жизнь вора, который сам и куда более серьёзным образом нарушил чьи-то права собственности. Представим себе, что полиция решила, что Джон Джонс похитил драгоценности. Его телефон ставят на прослушку и на основании добытых таким образом свидетельств отправляют Джонса за решётку. Можно сказать, что это прослушивание было законным и не должно наказываться, но при условии, что если выяснится, что Джонс не вор, то полицейские и судья, подписавший разрешение на прослушивание, должны теперь считаться преступниками и отсидеть в тюрьме за несправедливое прослушивание. У такого порядка было бы два неоспоримых преимущества: ни один полицейский или судья не свяжутся с прослушиванием, если не будут на сто процентов уверены, что тот, за кем они следят, является преступником. Кроме того, полицейские и судьи наконец-то станут ответственны перед уголовным кодексом в той же мере, что и все остальные граждане. Равенство в свободе несомненно требует равенства каждого перед законом, а значит, любое посягательство на собственность того, кто не является преступником, должно наказываться по закону вне зависимости от того, кто это сделал. Полицейский, чьи подозрения не подтвердились, совершил акт агрессии против того, кто не был преступником, и должен считаться столь же виновным, как любой частный человек, пойманный на прослушивании чужого телефона.
Азартные игры
На свете мало законов, столь же абсурдных и несправедливых, как законы против азартных игр. Прежде всего, такой закон в широком его понимании просто неисполним. Если объявить незаконным пари, которые миллионы людей заключают на исход футбольного матча, выборов или чего угодно другого, то понадобилось бы чудовищное многомиллионное гестапо, чтобы шпионить за каждым и выявлять каждый отдельный случай. Примерно такая же армия сыщиков понадобится для того, чтобы следить за самими шпионами – выявлять тех из них, кого подкупили игроки. Консерваторы любят возражать на подобные аргументы, используемые против законов, запрещающих какие-то формы сексуальных отношений, порнографию, наркотики или, как в данном случае, азартные игры, что запрет убийства тоже проводится в жизнь лишь частично, но это не довод в пользу отмены этого закона. При этом они игнорируют ключевой момент: основная масса публики, инстинктивно следующая либертарианской логике, питает отвращение к убийству и никого не убивает, что делает запрет вполне реалистичным. Но то же большинство населения отнюдь не убеждено в преступности азартных игр, а потому так или иначе в них участвует, что делает закон совершенно неосуществимым.
Поскольку законы против пари явно нереализуемы, власти решили сосредоточиться на заметных формах азартных игр: на рулетке, букмекерстве, лотерее "цифры"[8], тотализаторе – короче говоря, там, где азартные игры осуществляются на регулярной основе. Тем самым мы получили своеобразное и абсолютно необоснованное этическое суждение: рулетка или тотализатор на бегах каким-то образом оказываются моральным злом, поэтому против них следует бросить всю мощь полиции, а децентрализованные пари, получается, морально приемлемы и о них можно не беспокоиться.
В Нью-Йорке с годами развилась особая форма идиотизма: до недавнего времени были незаконны любые виды тотализатора, кроме действующего на ипподромах. Почему ставки на лошадь на Белмонтских или на Акведукских скачках прямо на ипподроме полностью согласуются с моралью и законом, а вот ставки на те же заезды у букмекера в соседнем квартале – это ужасный грех и преступление? Неужто закон обратил весь свой авторитет на службу тотализатору ипподрома? А вот вам недавнее новаторство. Сами нью-йоркские власти решили участвовать в тотализаторе, так что теперь делать ставки у городских букмекеров – это достойно и разумно, а вот ставить у конкурирующих с ними частных букмекеров – это по-прежнему позор и беззаконие. Понятно, что система сначала наделила привилегиями ипподромы, а потом распространила привилегии и на букмекерские конторы, принадлежащие городу. Другие штаты также начинают финансировать свои постоянно растущие расходы с помощью лотерей, которые мгновенно превращаются в воплощение моральности и респектабельности.
Стандартный аргумент в пользу запрета азартных игр гласит, что, если разрешить небогатому труженику играть, он по непредусмотрительности мгновенно спустит свой недельный доход, а его семья впадёт в нищету. Если оставить в стороне тот факт, что никто не мешает ему проигрывать деньги приятелям, этот патерналистский и диктаторский аргумент весьма занятен. Если азартные игры следует запретить, потому что массы могут проиграться, то почему бы не запретить и большинство товаров массового потребления? В конце концов, если труженик намерен оставить семью без денег, у него для этого уйма возможностей: можно беспечно потратить слишком много на телевизор, на дорогую электронику, на выпивку, на бейсбольное обмундирование, да мало ли на что ещё. Логика запрета азартных игр для защиты интересов тружеников и их семей ведёт прямиком в тоталитарную тюремную камеру, в которой отечески заботливое правительство диктует каждому, что ему делать, как тратить свои деньги, сколько и каких витаминов нужно глотать, и принуждает чётко следовать всем предписаниям начальства.
Наркотические средства
Доводы в пользу запрета какого-либо продукта или деятельности, по сути дела, являются применением таких же двойных стандартов, которые используют в оправдание принудительной госпитализации душевнобольных: они наносят ущерб человеку или ведут к совершению преступлений против других. Любопытно, что общераспространённый и вполне оправданный страх перед наркотиками возбудил в массах иррациональное желание их запретить. Аргументы против запрета наркотиков и галлюциногенов намного слабее, чем доводы против сухого закона, эксперимента, будем надеяться, навсегда дискредитированного зловещей эпохой 1920-х годов. Ведь хотя наркотики несомненно опаснее алкоголя, последний также бывает губительным, а запрет чего-либо, что может навредить, напрямую ведёт нас в ту самую тоталитарную клетку, в которой людям запрещают пирожные и заставляют есть полезные йогурты. Но если задуматься о вреде для окружающих, нужно признать, что алкоголь ведёт к преступлениям, автомобильным авариям и подобным инцидентам чаще, чем наркотики, которые делают потребителя необыкновенно мирным и пассивным. Нужно признать, что есть очень сильная связь между пристрастием к наркотикам и преступлением, но связь эта свидетельствует как раз о пагубности запретов. Преступления совершаются наркоманами, идущими на воровство из-за крайней дороговизны наркотиков, вызванной их запретом! Если разрешить наркотики, их поставки на рынок резко увеличатся, взятки полиции и таможенникам останутся в прошлом, а цены упадут настолько, что необходимость воровать ради наркотиков отпадёт.
Это не надо понимать, разумеется, как аргумент в пользу запрета алкоголя. Повторим ещё раз: запрет чего-то, что может привести к преступлению, представляет собой незаконное посягательство на неприкосновенность частной жизни и собственности, посягательство, которое было бы куда более рациональным, если бы мы решились немедленно упрятать за решётку всех подростков мужского пола. Запрет может налагаться только на преступления, а для борьбы с преступлениями, совершёнными в состоянии алкогольного опьянения, следует проявлять больше настойчивости в борьбе с ними самими, а не запрещать алкоголь. Кстати говоря, это поможет уменьшить и количество преступлений, совершаемых совершенно трезвыми людьми.
В этой области патернализм исходит не только от правых. Любопытно, что либералы, в целом благосклонно относящиеся к легализации марихуаны, а порой и героина, стремятся запретить сигареты, поскольку курение часто приводит к раку лёгких. Они уже преуспели в использовании федерального контроля над телевидением для запрета рекламы сигарет, чем нанесли мощный удар той самой свободе слова, которую сами так поддерживают на словах.