Более серьезного планирования требовал среднествольный лес. Здесь оставляли на корню отдельные деревья, прежде всего дубы, а с остальными обращались как в низкоствольном хозяйстве или корьевой дубраве. Правда, оставшиеся дубы не поднимались вертикально вверх, а росли вкривь и вкось. Дело в том, что у многих из них на высоте примерно трех метров срубали верхушку для получения древесины, а потом уже из этого места вырастали новые ветви. Такие же криво растущие деревья одиноко возвышались на пастбищах, в пастбищных лесах, на пустошах. Скот объедал с них листья и ветки, разрушая точки роста отдельных крупных ветвей, с них срезали листву и побеги, их повреждал ветер и непогода, ведь лишенные естественного лесного окружения пастбищные буки и дубы были беззащитны перед стихией.
В Средние века и раннее Новое время выросла популярность фахверковых домов. Их конструкция допускала использование не только абсолютно прямых бревен. Прямые стволы нужны были лишь для угловых столбов и горизонтальных балок, служащих основой этажа, а также для стропильной фермы. В остальной, фасадной части можно было использовать и кривые стволы, что видно на многих фахверковых домах. Крупные раздвоенные рогули служили надежным базисом для верхнего этажа, несколько выступающего над нижней частью. Кривые стволы, а также пневая поросль и ветви для плетения стен были из среднествольных лесов.
Древесина из среднествольных и пастбищных лесов была, кроме того, излюбленным материалом кораблестроителей. Рогули и искривленные стволы нужны были для сооружения шпангоутов. Угол кривизны ствола должен был точно соответствовать заданным параметрам, и кораблестроители с угломерами в руках бродили по лесам, выискивая и отмечая те деревья, которые подходили им для строительства конкретного судна.
Поскольку большинство городов лежало в долинах, на берегах рек, озер или морей, страдали в первую очередь низинные пригородные леса. Под воздействием человека менялись их облик и состав: присутствие бука сокращалось, а дубы, грабы, березы, лещина и другие виды, напротив, распространялись. Это сделало еще более четким зонирование растительности, уже наметившееся в некоторых частях Центральной Европы. Буковые леса встречались теперь только вдали от городов, в основном на возвышенностях. Ближе к городам, в основном в низменностях, леса, если они вообще сохранялись, состояли из дуба и граба либо дуба и березы. Очевидно, обособление двух растительных зон (горных буковых лесов, расположенных выше 800 метров, и нижележащих дубово-грабовых и дубово-березовых) объясняется не только климатическими причинами, но и особенностями различных форм лесопользования в Средние века. Граница между буковыми и дубово-грабовыми лесами сформировалась не только из-за перепада высот, но и в связи с расположением населенных пунктов.
Если вдуматься в то, сколь велико было экономическое значение леса в Средние века и раннее Новое время, если вспомнить, что экономическими центрами были тогда города, то станет очевидным, что наиболее активными лесопользователями той эпохи были горожане и что именно антропогенными факторами определялось тогда развитие лесов, особенно вблизи городов. Из-за различной степени интенсивности лесопользования могло возникнуть впечатление, что понятия Hochwald ("высокий лес") и Niederwald ("низкий лес") имели иные значения: будто бы "высокие леса" с буком, пихтой, елью, горным кленом и высокими стройными дубами росли выше в горах, а "низкие леса" с дубами, грабами и березой занимали понижения. Однако же понятия "высокий" и "низкий" относятся не к высотам над уровнем моря, а к высоте ствола, до которой успевали дорасти деревья перед очередной рубкой.
Геоботаники утверждали, что наиболее ранние поселения человека возникли в низинах, потому что растущие там дубово-грабовые леса были для этого особенно благоприятны. Но это не так, потому что ко времени первых поселений дубово-грабовых лесов еще не было. Эти леса – наследники бывших низко- и среднествольных лесов, сформировавшихся в Средние века прежде всего в регионах с наиболее высокой плотностью населения и потому активной хозяйственной деятельностью. Сначала здесь выросли населенные пункты, а уж затем – дубово-грабовые леса.
XV. Плотогоны. Молевой сплав. Лес как предмет торговли
Прошло несколько столетий экономического роста, общественного подъема и расцвета городов, и повсюду возникла одна и та же проблема: дефицит дерева. Перенести город в другое место, как делали это когда-то с небольшими селениями, было нельзя, и вместо этого свои возможности должна была показать торговая сеть. Города лежали на берегах рек и морей, и для доставки товаров это было удобно. По воде в города доставлялся и лес.
Дефицит ощущали не только горожане, которым нечего стало рубить в изничтоженных пригородных лесах. От нехватки древесины страдала промышленность, занимающаяся переработкой леса, а главное – не было стройматериала. Между тем, аппетиты промышленности в индустриальных центрах возрастали. Там сосредоточивался большой капитал, потребность в ресурсах увеличивалась. Древесина нужна была для строительства монументальных зданий (для того же Собора Святой Богородицы в Мюнхене добыть лес вблизи города было бы невозможно), для нужд флота, терпевшего потери в ходе многочисленных войн, для укрепления речных берегов, для получения соли в солеварнях…
Освоение новых источников древесины было возможно только с развитием дальней торговли. Ведь в нескольких километрах от города лежали соседние деревни, им тоже требовался лес, а еще на таком же расстоянии – другой город. Положение становилось удручающим: без поставок леса дальнейшее существование городов и всего "дела колонизации" оказалось бы под угрозой. А поскольку культурная жизнь уже сконцентрировалась в городах и таких столь же активно потребляющих дерево центрах, как монастыри и замки, то на карте стояло существование европейской культуры в целом.
В Высоком Средневековье, да и позже, обширные леса сохранялись в горах Центральной Европы, где поселений в то время было немного, а главное – практически не было городов, а также в зоне бореальных хвойных лесов на северо-востоке Европы. Каждая из этих территорий могла предложить определенные породы древесины, ведь после окончания ледникового периода виды деревьев расселялись неравномерно. От нехватки древесины особенно страдали регионы по берегам морей на юге и западе Европы. Уже во времена Римской империи не только в Средиземноморье, но и на западе Франции, во Фландрии и на Британских островах лесов было меньше, чем в Центральной Европе. По краям континента уже тогда располагались центры сельского хозяйства, земледелия и особенно животноводства.
С лесистых склонов гор центра Европы к краям континента стекали огромные водные потоки. По ним можно было переправлять лес плотовым или молевым сплавом. При молевом сплаве в воду спускались отдельные стволы, а при плотовом – их укладывали рядами и связывали. Так доставляли лес уже в римское время, иначе стволы пихт из Центральной Европы не оказались бы в регионе устья Рейна.
Странам, расположенным на побережьях, нужен был в первую очередь строительный материал. Потребность в дровах довольно долго удовлетворялась за счет низкоствольных лесов близ города и отдельных деревьев на выгонах. Кроме того, в этих местах были обширные болота, и можно было топить торфом. А вот строевого леса не было. Так что проблема заключалась в том, чтобы каким-то образом доставлять сюда с больших расстояний в неповрежденном виде как можно более длинные бревна. Легче всего было вязать их друг с другом и в виде плота спускать вниз по течению реки.
Зависимость от поставок плотогонов проявилась на берегах морей с их заливаемыми соленой водой почвами очень рано. Все толстые доски, использованные для обустройства раннесредневекового селения Элизенхоф в устье Эйдера, построенном на специально насыпанном для защиты от половодий и приливных волн холме, были доставлены плотовым сплавом из внутренних частей Шлезвиг-Гольштейна. Огромное количество дерева потребляла Венеция. Лес в лагуну доставлялся из Альп к месту впадения реки По в Адриатическое море. В Высоком Средневековье, а особенно в раннее Новое время крупными скупщиками леса из самых разных частей Европы стали города Нидерландов, которые уже тогда буквально теснились друг к другу на побережье Северного моря.
Торговля лесом с Нидерландами составляла одну из важных отраслей европейской торговли. До этого торговли массовым товаром не существовало. Основными товарами в раннем, а также и Высоком Средневековье были благородные металлы, пряности, шелк, то есть предметы роскоши, не перевозившиеся в больших количествах. С появлением торговли лесом, а вскоре и зерном – и то и другое было непосредственно связано с возникновением и ростом городов, – торговля и экономика вышли на другой уровень, с этого времени жизненно необходимые товары массового потребления приходилось доставлять с больших расстояний.
Плотовой сплав по Рейну осуществлялся в течение всего Средневековья, постепенно набирал обороты, а в XVIII веке достиг расцвета. Первые плоты, доставлявшиеся по воде к устью реки, вязались относительно низко по Рейну – в среднем течении или на Липпе. Позже плоты для отправки леса в Нидерланды вязали в Шпессарте, северном Эльзасе, Франконском лесу (Frankenwald) и северном Шварцвальде. Плоты из бассейнов Липпе, Мозеля и Среднего Рейна состояли в первую очередь из столь нужного в Нидерландах дуба. Из-за высокого содержания дубильных веществ дуб обладает устойчивостью и крепостью, но и большим недостатком: дубовые бревна "топлые", как говорили плотогоны, то есть не плавают на поверхности воды, а погружаются в нее. Плоты из Франконского леса и Шварцвальда имели большую плавучесть, потому что во Франконском лесу росла ель, а в Шварцвальде – пихта, и обе хвойные породы имеют превосходную плавучесть. Правда, в Шварцвальде дуб тоже был, тогда его росло там больше, чем сейчас. Если дубовые стволы вязали между пихтовыми, то такие плоты не тонули.
Сплав плотов с гор был возможен только после подготовки сплавных путей на горных реках. Особенно больших трудозатрат требовали ручьи и реки Шварцвальда. В этих горах выпадает очень много дождя и снега, вода с огромной, если не разрушительной, скоростью течет по узким, глубоко врезанным долинам к лежащему ниже Рейну. Тысячелетиями вода со всей ее гигантской мощью несла каменные глыбы и обломки, откладывая их в течении реки и нагромождая пороги. Теперь через эти заграждения вода каскадами обрушивалась в долины. Только в начале Нового времени удалось сделать эти дикие реки пригодными для сплава плотов. Плотогоны работали прежде всего на северо-восточном склоне Шварцвальда, в Вюртемберге, потому что в районы выше по Рейну (Oberrhein) то и дело вторгались французы, затрудняя сплав в регионе южнее устья Неккара под Мангеймом. Но это было не единственной причиной, почему плотогоны, несмотря на лишний крюк, включали в свои лесосплавные ходы Неккар. Перепад высот на водотоках, которые, стекая с гор Шварцвальда, попадали сначала в Неккар, а уж потом достигали Рейна, в горных регионах был не таким значительным, как на реках, несущих свои воды из Шварцвальда непосредственно в Рейн. Пфорцхайм, "северо-восточные ворота Шварцвальда", лежит почти на 100 метров выше, чем Оффенбург – его "западные ворота". Путь для сплава через Пфорцхайм в верхней своей части был не столь крутым, как путь через Оффенбург. Поэтому помимо рек в Бадене, Кинцига (правого притока Рейна) и большей части Мурга для успешного сплава плотов были обустроены в первую очередь вюртембергские реки Энц и Нагольд. Ложе реки освобождали от камней, берега укрепляли стенами и обшивали массивными досками, чтобы вдоль них могли скользить плоты. Закладывали пруды, на которых плотили (вязали) бревна и в которых собиралась вода. Такие водоемы, подпруженные плотинами, называли "водные цеха" (Wasserstuben). К местам, где вязались плоты, бревна доставляли в основном по суше – их либо тянули конными волокушами, либо спускали по специальным деревянным лесоспускам, похожим на катальные горки. Бревна могли также пускать по реке молевым сплавом или в виде небольших плотов, разбирая их затем на отдельные бревна. Бревна притормаживали в воде специальными деревянными приспособлениями в виде крупных "граблей". Для связывания плотов использовали так называемые "вицы" (Wieden), которые скручивали из стволиков молодых пихт (в других местах – елей). Перед пуском связанного и готового к отправке плота открывали плотину, чтобы пропустить в реку нужное количество воды. Копить ее приходилось не в одном, а в нескольких "водных цехах", и плот во время сплава проходил каждый из них. Без этого он "ехал" бы по дну или цеплял берега, потому что в ложе реки было недостаточно воды. В верхнем течении рек расстояния между "цехами" составляло всего несколько километров. У плотин делались чуть наклонные протоки для прохода плотов.
Таким образом, плотовой сплав требовал значительной и сложной инфраструктуры. Массу древесины поглощала сама подготовка реки. Оборудованный лесосплавный ход нужно было каждый год подновлять, ведь проход плотов причинял много повреждений, свои следы оставляли половодья и ледоход. Поначалу герцог Вюртембергский сам занимался поддержкой водных путей, затем перепоручил это частным компаниям. В любом случае, он зарабатывал на плотовом сплаве огромные суммы, иными словами, он переводил древесину своих лесов в капитал. Поскольку у герцога Вюртембергского было мало иных источников дохода (Швабия очень бедна полезными ископаемыми), то плотовой сплав ценился тем более высоко. Герцог был амбициозен, стремился к абсолютной власти, и стремление это требовало наглядного воплощения. Значительная часть получаемых от продажи леса денег ушла на постройку дворцов Людвигсбург, Штутгарт, Солитюд и Гогенгейм.
Примерно то же происходило и в Бадене. Одна из частных компаний отвела значительную часть лесов вдоль реки Мург для сплошной рубки. Так появился "Корабельный лес на Мурге", который постепенно вырубали. "Корабельное общество Мурга" было объединением плотогонов, выручку от которого получало Баденское государство: на этих деньгах вырос дворец Карлсруэ.
Вюртембергские и баденские плоты встречались в Мангейме. Город и гавань были основаны пфальцскими курфюрстами в XVII столетии. Как и многие другие города, Мангейм обладал стапельным правом, то есть плотогоны должны были в этом городе разобрать свои плоты и предложить дерево на продажу местному городскому населению, прежде чем транспортировать далее. В городах со стапельным правом проблема нехватки древесины теряла актуальность, лес поступал в город в достаточном количестве и для отопления, и для строительства, и купить его можно было в любой момент. Экономический скачок, связанный с торговлей лесом, приносил прибыль и властям. В XVIII веке в Мангейме был возведен один из крупнейших барочных дворцов Центральной Европы, а город стал крупным культурным центром.
В месте впадения Неккара в Рейн плоты перевязывали в более крупные. Теперь в них входили пихты и наиболее высокие сосны из Шварцвальда, а также сосны из Хагенауэрского форста, причем особенно ценились деревья более 21 метра – "капитальные" или "мачтовые сосны", пригодные для корабельных мачт. До такой высоты поднимались прежде всего тонкие и стройные сосны Шварцвальда. Сосны и пихты придавали плотам плавучесть, так что между стволами хвойных деревьев можно было класть прямые тяжелые стволы шварцвальдских дубов.
Город Майнц также был наделен стапельным правом. Древесина, нужная жителям города, оставалась там, а плоты после продажи части леса вязали заново. К уже имеющимся добавляли еловые стволы из Франконского леса, которые доставлялись плотами по Майну до его впадения в Рейн, а также прямые дубы из Шпессарта.
После опасного сплава по бурному, узкому и извилистому верхнему течению Среднего Рейна плоты оказывались в следующем городе стапельного права – Кобленце. Здесь жители города покупали у плотогонов лес, но зато в плоты добавлялись дубовые бревна из Мозеля. Их старались гнать до Кобленца; приходилось встраивать в плоты бочки, чтобы повысить плавучесть. В бассейне Мозеля почти не было хвойных лесов; только в истоках реки (в Вогезах) росли и растут пихты, но не в таких количествах, как в северном Шварцвальде, поэтому вряд ли можно предполагать, что они в сколько-нибудь значимом количестве попадали в Кобленц. Кроме того, здесь набиралось и такое дерево, которое из-за кривизны плотить было нельзя: дубовая пневая поросль из рейнских низкоствольных лесов. Кривые дубовые стволы перевозились на плотах в качестве так называемого "верхнего груза".
Теперь плот приобретал гигантские размеры. Известно, что рейнский плот ниже Кобленца мог иметь длину более 300 метров и ширину более 30. На нем вырастала целая деревня из дощатых будок, в которых жили несколько сотен гребцов и рабочих. Всю эту "армию" нужно было снабжать питанием. На плоты брали даже живых волов, которых резали по пути, чтобы кормить плотогонов.
Сплав на плоту по Рейну ниже Кобленца сулил немало приключений. Хотя течение реки там более спокойное, управлять мощным деревянным сооружением было непросто. Беда, если он наткнется на берег! Тогда плот мог расколоться на части, и все предприятие могло закончиться крахом. За час до отправки плота по реке на лодке сплавлялся оповещатель. Его задачей было убрать с пути другие суда, чтобы деревянный колосс получил свободную воду. Ведь для других пользователей водных путей плот был опасен.
В Кёльне и Везеле – также городах стапельного права – плоты вновь развязывались и затем вновь компоновались. Часть леса оставалась на месте (в Кёльне из такого дерева был выстроен Гюрцених – городской дом танцев и торговли). Вместо него в плоты добавляли дуб: прямой и кривой – из Липпе, в основном кривой – из низкоствольных лесов по Рейну.