На торжество, по случаю дня рождения одного из влиятельных боссов теневой экономики того времени, был приглашен шеф Сейфуллина. Он-то и взял тогда с собою молодого сотрудника, который к тому времени уже пользовался его полным доверием, выполняя порой, далеко небезобидные, с правовой точки зрения, поручения.
Юбилей тогда проходил в великолепном саду загородной резиденции юбиляра. Царившее за огромным столом оживление неожиданно стихло. Юбиляр по-молодому выскочил из-за стола, и засеменил навстречу запоздалому гостю.
- Кто это? - спросил тогда Сейфуллин у сидевшего рядом шефа.
- Оо-о-о, это большой человек, закатывая глаза, зацокал тот языком и, наклоняясь к уху своего помощника, прошептал: "Он в Москве, в админотделе ЦК. Очень большой человек…"
Где-то к вечеру, его, уже успевшего заскучать, неожиданно пригласили в обвитую виноградом беседку. Та находился юбиляр, его шеф и… большой московский гость.
Вот так Ринат Рустамович и познакомился с Вяльцевым Иваном Петровичем.
Шло время. Распался Союз. Но Вяльцев никогда не терял из виду Рината Рустамовича, который, по своей сути, уже давно "работал" на него, являясь представителем корпорации в самом южном районе постсоветского пространства.
Но получилось так, что в одной из зарубежных поездок, гибнут сразу двое его ближайших помощников и, Вяльцев забирает его к себе, в Москву. Почти сразу он становится гражданином России, и становится владельцем комфортабельной двухкомнатной квартиры, в престижном районе столицы. А тут неожиданный сбой в организации нового транспортного коридора. И почти сразу новые накладки, - записи профессора Петрова, и двурушничество Веригина…
… Двадцать километров пролетели незаметно. "Вольво" сворачивает в дачный поселок, проскакивает его, и неожиданно оказывается на проселочной дороге в великолепном сосновом бору. Еще пара километров и машина останавливается перед глухими металлическими воротами.
Створки бесшумно раздвигаются, и "Вольво", немного проехав, останавливается на лесной опушке, почти на самом берегу девственно чистого озера. Чуть в стороне высился небольшой, в один этаж, красного финского кирпича, особняк.
В холле, куда провели Павла, царил полумрак. Два огромных окна, обрамленных тяжелыми розовыми портьерами, с трудом пропускают профильтрованный кронами сосен солнечный свет. На стенах, что говорит об охотничьей приверженности хозяина особняка, висят шкуры каких-то животных, а над камином сверкает клыками голова старого секача.
На встречу из-за стола поднимается худощавый неопределенного возраста, мужчина. Дымчатые очки, в сочетании с блеском наголо обритой головы, делают их хозяина очень похожим на пресловутого "Черепа" из недавно показанного по телевидению сериала "Бандитский Петербург".
Сняв левой рукой, очки и, протягивая для приветствия правую, он мягким баритоном представляется: "Сейфуллин Ринат Рустамович".
Подхватив Павла под руку, подводит к стоящим около камина двум пустующим креслам. Прямо перед ними стоит маленький столик, который украшает огромная хрустальная пепельница.
- Что будете пить? - вежливо спросил он, когда оба оказались в креслах.
- Если можно, сок, - коротко ответил Павел, украдкой продолжая рассматривать хозяина.
В зале неожиданно появился молодой человек с подносом. Поставив на столик два бокала с апельсиновым соком, положив перед каждым по распечатанной пачке сигарет "Мальборо", и две одинаковые зажигалки, мгновенно исчез.
- Угощайтесь, Павел Александрович, - показал глазами нам столик Сейфуллин.
- Спасибо, - коротко ответил Павел, сделал глоток сока и потянулся к пачке с сигаретами.
То же проделал Сейфуллин.
Прикуривая, Павел бросил изучающий взгляд на хозяина. Его высокий лоб, густые черные брови, немного крупноватый нос, округлый подбородок и, черные маслины внимательных и, похоже нездоровых, постоянно щурящихся глаз, говорили о незаурядном уме сидящего напротив человека.
- И почему вдруг Сейфуллин? - подумал вдруг Павел, пуская в сторону струйку дыма. - В нем абсолютно ничего татарского, - скорее армянское…
- Гадаете, почему находящийся перед вами человек, с явно армянской внешностью, вдруг носит татарскую фамилию?
- Уж не читает ли этот Сейфуллин чужие мысли? - Павел с нескрываемым удивлением посмотрел на человека, который только что озвучил то, о чем он подумал, а вслух сказал: "В принципе, вы угадали…"
- Это длинная история, - усмехнулся тот. - Мой предок, богатый казанский купец, когда был по торговым делам в Ереване, влюбился в дочь армянского купца, и попросил ее руки. Ему дали согласие, но с условием, - он должен был стать христианином, и второе условие, - молодые должны жить только в Ереване. Но он выдвинул свое условие, - его дети, он имел в виду только мальчиков, должны носить татарскую фамилию…. Вот и все, - Сейфуллин с улыбкой просмотрел на гостя.
- А вы знаете, Павел Александрович, - неожиданно оживился Сейфуллин, ловко переводя разговор в другое русло. - Вы точно такой, каким вас обрисовал ваш старый знакомый…. Правда, седина, - он, прищурившись, смотрел на Павла, - да и волос, немного поубавилось. А так, "десятку".
- Кого вы имеете в виду? - насторожился Павел.
- Ваш бывший коллега и начальник по Афганистану Горчаков Александр Дмитриевич…. Он был руководителем спецгруппы Кабульской резидентуры КГБ, а вы его заместителем.
- Вот даже, как, - нахмурился Павел, и раздраженно ткнул недокуренную сигарету в пепельницу.
- Не ожидали? - улыбнулся Сейфуллин.
- Не ожидал, вы угадали, - нахмурился Павел и, потянулся к бокалу с соком.
Дело в том, Павел Александрович, с Горчаковым мы трудимся в одной корпорации уже длительно время. Раз в квартал встречаемся в Москве. Он руководитель дальневосточного филиала корпорации…
- Понятно, - усмехнулся Павел, - икорочка, крабики…
- И это тоже, - в тон ему улыбнулся Сейфуллин. - Так вот, узнав, что я еду в ваш город, в котором у него прошла молодость, он попросил разыскать вас, и передать привет.
- Спасибо, коротко ответил Павел, - но у меня одно желание, которое я вынашиваю с того времени, когда вернулся из Афгана, - это посмотреть ему в глаза. Молча посмотреть, и все…
- А что это вдруг он вспомнил обо мне? - сделав небольшую паузу, спросил он.
- Почему? - Сейфуллин откинулся в кресле. - Как ни как, он с вами три года был в Афганистане, да и молодые годы, как я уже говорил, прошли у него здесь. И жена отсюда, и сын здесь родился…
- Это мне все известно…
- Он очень сожалеет, что между вами в те годы произошли определенные трения…. Он уважает вас, как человека, и действительно сожалеет о том, что между вами тогда произошло…
- Надо же, почти двадцать лет понадобилось, чтобы наступило прозрение, - усмехнулся Павел, и замолчал.
- Дело в том, когда он узнал, что в действительности вас тогда подставили, прошло много лет. Тогда в Афганистане, вами "прикрыли" одного из сотрудников, который "стучал" на него в Главк. И вы знаете этого человека, - это ваш бывший подчиненный Губанов. Сейчас он действующий полковник, большой человек. А тогда, помните? - его почему-то, здорового человека, вдруг признали больным, и срочным порядком, откомандировали в Москву. А после этого и начались ваши неприятности…
- Горчаков очень вам благодарен, что по возвращению из Афганистана, вы не "сдали" его начальнику отдела кадров Главка, генералу Бойко, хотя могли это сделать. Кстати, Горчаков просил передать, что Бойко давно уже умер…
- Послушайте, Ринат Рустамович, я вижу, вы неплохой психолог, но смею заверить, меня вы этим не возьмете, так что давайте перейдем к делу, к цели нашей с вами встречи.
- Да, да, вы правы, - Сейфуллин, сверкнув глазами, надел очки. - Так вот, встреча с Лустенко мне необходима не только по поводу возникших разногласий в отношении известного вам автохозяйства, но и по поводу, не знаю, в курсе вы или нет, по поводу исследований профессора Петрова. - Сейфуллин пристально посмотрел на Павла, но, натолкнувшись на невозмутимое, ничего не выражающее лицо, замолчал. Какое-то время продолжал молчать, затем, вздохнув, продолжил:
- Я очень буду, признателен вам, Павел Александрович, если вы попросите Виктора Ивановича со встречей не затягивать. И если вы не возражаете, связь я буду продолжать поддерживать с вами…
- Какая сволочь, - возмущался Павел, когда уже находился у себя в кабинете. - Знает, гад, что напоминание о Горчакове может вывести меня из себя. Сволочь, опять все разбередил, - Павел провел рукой по горевшему лицу, и нервно потянулся к лежащей на столе пачке с сигаретами. Как он ни пытался загрузить себя работой, воспоминания его не отпускали. Сейфуллин, умышленно или нет, но вывел его из равновесия…
… Опять перед ним Центральный военный госпиталь ДРА, куда он попал после контузии, полученной, когда уазик, в котором он ехал, попал под обстрел моджахедов. И вот всплывает Горчаков, с его маленькими свинячьими глазками…
… Июль одна тысяча восемьдесят седьмой год…. Совещание у резидента идет уже более двух часов. В связи с резким обострением обстановки в Афганистане, и в частности, в Кабуле, и возможном выводе советских войск из страны, обсуждаются вопросы усиления конспирации в работе с афганскими источниками, консервации наиболее ценных. Рассматривался вопрос и срочной отправки на родину членов семей военных советников и специалистов. Усиление обстрелов Кабула, диверсионные и террористические акты против всех категорий советских граждан, вынудили советское руководство принимать соответствующее решение…
… А на следующий день неожиданный вызов Горчакова в Москву, в Третье Главное управление…
О причине вызова Горчакова в Союз, Павел мог только догадываться. Факт "экспроприации" Горчаковым в одной из воинских частей правительственных войск, захваченного в одном из боев с душманами инкрустированного драгоценными камнями старинного золотого оружия, и последующая его отправка в Первый Главк (Разведка и внешняя контрразведка КГБ), конечно же стала известна руководству Третьего Главка (Военная контрразведка). Казалось бы, ну и что? Такое встречалось и раньше…. Но все дело в том, что Горчаков, его заместитель Павел, и остальные офицеры спецгруппы, числились в кадрах военной контрразведки, а к резидентуре, были только прикомандированы…. Естественно, руководство Третьего Главка было возмущено действиями Горчакова. Трофей ушел не к ним…
…И только спустя много лет, Павлу стало известно, что оружие это "осело" у бывшего тогда начальником Управления внешней контрразведки ПГУ КГБ, генерала Малугина, который в девяностых, попросил политического убежища в США…
А тогда, об этом оружии, помимо руководства резидентуры, знали еще Павел, и его подчиненный Губанов…
Оба тогда стали невольными свидетелями, как Горчаков показывал это оружие руководству: Они тогда выходили из посольства. Перед аркой стояла ГАЗ-24 Горчакова. Багажник был открыт, А внутри лежал продолговатый, отделанный черным бархатом чемоданчик. Крышка была открыта, а внутри, на бархатной красной подкладке и лежало то злополучное оружие…
Об истинной причине вызова Горчакова в Главк, в резидентуре не знал тогда никто. Даже руководство. За день до убытия в Москву, Горчаков и его друг, заместитель резидента по вопросам внешней контрразведки, Ярыгин, решили прощупать Павла…
Причина была в том, что в Кабул тогда приехали два сотрудника центрального аппарата. Приехали они в Особый отдел 40 Армии по каким-то своим вопросам. Но решили посетить и резидентуру. Горчаков был в командировке, в Шинданте, а потому, все вопросы, о работе спецгруппы в Афганистане, должен был доложить им Павел. Встречались они и с сотрудниками, в том числе и с Губановым.
Спустя два дня после их отъезда в Москву, неожиданно отзывают в Союз Губанова. Никто не знал причину. Ходили разговоры, что по болезни…
… В тот вечер он встретился с Горчаковым в их рабочем кабинете, в помещении аппарата главного военного советника в Афганистане.
- Закуривай, - Горчаков протянул Павлу свою любимую пачку "примы".
Оба закурили.
- Ну, и что ты думаешь по поводу моего вызова в Москву? - Горчаков сверкнул маленькими глазками на Павла.
- А что я должен думать, - пожал плечами Павел, - я не отдел кадров.
- Мне почему-то кажется, что ты метишь на мое место…
- А какой смысл? - Павел снова пожал плечами. - В сентябре заканчивается срок моего пребывания в Афгане, так что, Саша, ты обратился не по адресу.
Горчаков, по привычке мотая окурок сигареты из одного угла рта в другой, молчал.
- Я понимаю тебя, Саша, - Павел затянулся сигаретой. - Но если бы я, как ты считаешь, тебя "закладывал", ты бы давно вылетел из Афгана. И ты знаешь, почему…. Напомнить?
Горчаков продолжал молчать. Только по его багровым скулам, вдруг быстро-быстро, забегали желваки.
- Если ты желаешь знать причину вызова, зачем бы тебе не спросить нашего с тобой начальника, и твоего друга Ярыгина. Он - то наверняка, знает…. Да, что там говорить, ты же сам наверняка знаешь причину. Ты знаешь, что служба внутренней безопасности здесь работает неплохо. Где гарантия, что ты, или твоя благоверная женушка, не "наследили" своими делишками"? Помнишь, Саша, я тебя предупреждал, что бы ты приструнил свою благоверную, которая, положив на все и вся один прибор, занимается с местными нуворишами валютными операциями…. Забыл? То-то. И информацию об этом я получил не от нашего, а от афганского источника…. А твои "проделки" с контрабандой? Да что там говорить с тобой, Саша, - в сердцах выругался тогда Павел и, хлопнув дверью, вышел из кабинета… Он тогда и думать не мог, что причиной всему было то, злополучное оружие…
… Неожиданно Павел вспомнил и другой разговор, в котором прямо обвинил тогда Горчакова в подлости…
… В тот вечер поминали общего друга полковника Колю Еременко, погибшего на глазах Павла под Кандагаром. Шел обыкновенный позиционный бой. С той и другой стороны шла ленивая перестрелка. Николай, - военный советник начальника политотдела 2 Армейского корпуса ДРА, и Павел, находившийся тогда по своим делам в корпусе, сидели в укрытии, курили, и вели ничего не значащий разговор. Павел ждал возвращения "с той стороны" разведгруппы.
Неожиданно со стороны проплешины в центре "зеленки", донесся громкий стон. Еременко молча, сунул Павлу свой "Калашников", выскочил из укрытия, и скрылся в кустарнике. Появился через пару минут, неся на своей спине раненного афганского офицера…. И через мгновение, взрыв…. Коля наступил на противопехотную "итальянку"…
В Кандагарский госпиталь доставить не успели. Не приходя в сознание, Еременко скончался в "вертушке". А через пару дней тело полковника Николая Еременко, "Черным тюльпаном" было доставлено на его родину.
На скромных поминках тогда был и Горчаков. Ушел он рано. Прощаясь, сказал Павлу, который не спал почти трое суток, что дает тому на завтра отгул, о чем сам поставит в известность резидента.
Однако все произошло далеко не так. На следующий день Павла срочно вызвали к резиденту. Вызвали по рации. Павел вспомнил, как резидент встретил его тогда, увидев перед собой его помятую и опухшую физиономию. И будучи по натуре человеком очень деликатным, он без слов отпустил Павла отдыхать, предупредив, что доклад о командировке в Кандагар, заслушает завтра.
На следующий день он подошел к Горчакову, посмотрел в его бегающие глазки и, разделяя каждое слово, произнес: "Какая же ты сволочь, Саша…. Ты хотя бы перед памятью Коли, постеснялся подставлять меня…. Ты же сам мне дал отгул…. Какой же ты подлец, Саша…
- Ничего подобного! Я просто не успел поставить в известность резидента…
- Не надо, Саша, - остановил тогда ему Павел и, со словами, - Бог тебе судья, - вышел из кабинета.
Спустя годы, возвращаясь к давно пережитому, которое нет-нет, да и напоминало о себе, он задумывался, а правильно ли поступил тогда на Лубянке в кабинете начальника отдела кадров, отказавшись дать компрометирующую на Горчакова информацию? И сам себе отвечал: "Правильно. Как бы там ни было, совесть моя чиста". Хотя это "правильно" решило тогда его дальнейшую судьбу.
… Генерал на это отреагировал довольно просто:
- Жаль…. Тогда вопрос вашей дальней карьеры, пусть решают те, кто рекомендовал вас в загранкомандировку…. Вот и все. Коротко, и ясно…
Жалел ли он о том, как с ним обошлись? Пожалуй, да… Карьера не сложилась. Да, за три года войны, ушло здоровье. Да, деньги, что заработаны на этой войне, до последней копейки были украдены разваливающимся государством. Но было главное, - его совесть была чиста. Дышал он свободно…
Сейфуллин глубоко затянулся сигаретой, посмотрел на превратившийся в пепел ее кончик, и решительно ткнул в пепельницу. Снял слегка затемненные очки. Протер бархоткой и снова надел.
Мало кто, даже из ближайшего окружения, знает, что носит он их не из-за какого-то дурацкого имиджа, а по рекомендации врача. Он подошел к зеркалу и посмотрел на свое отражение.
- Значит, имидж, - усмехнулся он своему отражению. - Ну, что ж, пусть будет имидж. Он знал про свое сходство с персонажем телесериала "Бандитский Петербург". Знал, что про это сходство шепчется и его окружение, но не обижался и, даже в какой-то степени по-мальчишески гордился этим.
Еще раз, взглянув на свое отражение, Сейфуллин вернулся в кресло, перемотал кассету диктофона и включил его на прослушивание.
Прослушивая свою беседу с Калинником, как бы, со стороны, он попытался обнаружить хоть какую-то брешь, фальшь в его поведении. Но, ничего не обнаружил. Идя на прямой контакт с Лустенко, конечно же, он рискует. Но иного выхода нет. Его сейчас интересует одно, - вышел ли Лустенко на бумаги профессора Петрова. Это ему нужно узнать, во что бы то ни стало, ибо исследования этого человека, если, конечно же, это не блеф, стоят миллионы и миллионы долларов.
Два часа ночи. Улица, на которой располагалось здание городской прокуратуры, была безлюдна. Да и кто в такое время, и такую мерзкую дождливую ночь, мог появиться в этом глухом районе городского парка. Однако люди все же появились. Их было четверо, и подъехали они на стареньком сером "Москвиче", который в пелене дождя был практически не виден.
Машина с потушенными огнями медленно свернула с проезжей части дороги, и, заехав за огромный куст сирени, остановилась. Из машины вышли трое. Постояв какое- то время, явно прислушиваясь, они подошли к едва различимой в густой пелене дождя, стене.
Улица почти полностью тонула в темноте, и только два уличных фонаря светили перед фасадом трехэтажного старинного особняка. Ночь была такая темнота, что поднесенная почти к самому лицу рука, была еле различима.
- Ни хрена себе, - вдруг нервно прошептал один из них, темная фигура которого едва достигала плеча, стоявшего рядом с ним человека, - скажи, кому что иду "брать" прокуратуру, сразу…. Да, - вздохнул он и замолчал.
- Не бойся, - также шепотом ответил высокий, - уголовный кодекс не делает различия, банк ты "берешь", или прокуратуру, - и со смехом добавил: "Появится новый опыт", и сразу посерьезнев, прошептал:
- Все. Хватит трепаться, - и, повернувшись к молчаливо стоявшему третьему, тихо проговорил: "Включи рацию, и не вздумай курить".
- Пойдем, - подтолкнул он низкорослого под бок, и шагнул в сторону стены.