Ни привычной в таких случаях охраны, ни даже сторожевых собак не было видно, и Бешеный подумал, что пресловутое русское разгильдяйство имеет и свои плюсы, особенно в такой ситуации, в какой он сейчас находился.
В ботинки набился снег, рама "Стингера" тяжелила плечо, но Савелий ничего не замечал. Почему‑то вспомнилось, как давным–давно, в той, полузабытой жизни, он вот так же сидел в засаде со "стингером".
В Афганистане, кажется, под Тулуканом.
Там не было ни сугробов, ни расслабляющей тишины Подмосковья. Палящее солнце, лысые горы, скрежет песка на зубах, редкие глинобитные домики, чахлая растительность.
Перед операцией инструктор - пожилой неулыбчивый прапорщик с багровым шрамом через все лицо - поучал: "Лежа стрелять нельзя. Реактивный снаряд дает сильную отдачу в обратную сторону рамы - можно не только без сапог, но и без ног остаться".
Бешеный уже определил, куда пойдет волна отдачи: в сугроб. Так что ботинки и ноги не пострадают, и Савелий весь обратился в слух.
Где‑то далеко–далеко послышался тихий, едва различимый гул, и Говорков напрягся. Постепенно гул нарастал. Прошло несколько томительных минут, и Бешеный уже был уверен, что это идет на посадку тот самый "ан", которого он с таким нетерпением ждал.
Злое жужжание моторов становилось все громче и невыносимей, закладывало уши, все тело ощущало вибрацию. Говорков поднял голову: над самым лесом, вгрызаясь винтами в синий бархат вечернего неба, шел на посадку маленький бело–голубой самолет. Разноцветные огоньки на крыльях и фюзеляже, нелепо свисающие баллоны шасси, рельефный бортовой номер - казалось, до летящего самолета можно дотянуться рукой.
Самолет стремительно приближался, до бетонки оставалось совсем немного. Десять… пять… три метра…
То, что произошло дальше, навсегда врезалось в память Савелия.
Мгновение - и тишину аэродрома расколол жуткий, леденящий душу скрежет. Земля содрогнулась, будто на взлетно–посадочную полосу упал огромный космический метеорит.
Через какую‑то долю секунды бело–голубой самолет вспыхнул, объятый пламенем. Нестерпимый жар заставил Савелия отступить на несколько шагов. Жуткие багровые пятна скакали по бетонке, башне диспетчерского пункта, сугробам, отражались от ребристых дюралевых плоскостей ангаров. А Говорков, сжимая уже ненужный "стингер", невольно попятился назад, к проваленной секции бетонного забора.
Яркое пламя заливало аэродром. Силуэт самолета словно таял в трещавшем костре. Где- то вдалеке за ангарами истошно завыла сирена. Бешеному почудилось, будто из горящего самолета, ставшего братской могилой, доносятся душераздирающие крики и стоны.
Но Савелию сейчас было не до этого, бросив "стингер" на заднее сиденье "уазика", он лихорадочно заводил двигатель.
Звук провернувшегося стартера, скрежет передачи, урчание мотора, резкий разворот, хруст снега под днищем, освещенные гигантским костром сугробы, - и зеленый "уазик", набирая скорость, покатил по заснеженному проселку в сторону шоссе.
Савелий вел машину предельно сосредоточенно, то и дело бросая взгляды в зеркальце заднего вида, - над низким леском и аэродромными постройками полыхало зарево.
Вскоре "уазик" выскочил на пустынное шоссе, и только теперь, немного расслабившись, Говорков понял, в каком страшном напряжении находился все это время.
Впрочем, крушение самолета ставило куда больше вопросов, чем давало ответов.
То, что катастрофа была загодя спланирована и организована, сомнений у Савелия не вызывало.
Но кто ее организовал?
А главное - зачем?
Хотя по большому счету это уже не суть важно.
Конечная цель достигнута - Лютый мертв. И не все ли равно, что явилось тому причиной: халатность диспетчера, козни бандитов или же выстрел из "стингера" его, Бешеного?!
А в том, что Максим Александрович Нечаев сгорел в самолете, Савелий ни минуты не сомневался.
Как часто мы выдаем желаемое за действительное, а потом раскаиваемся в собственной ошибке!
Он жив!
Это было первое, что Говорков услышал от Богомолова, когда спустя несколько часов после катастрофы явился к нему с докладом. Генерал выглядел хмурым и утомленным. Красные глаза, заторможенность движений, землистое брыластое лицо - сразу видно, что день для генерала выдался тяжелый.
Бешеный с трудом подавил стон - уточнять, кого подразумевает Богомолов под местоимением "он", не приходилось.
Он жив, черт бы его побрал! - со злостью повторил Константин Иванович, прошел по коридору до лестничной клетки, остановился, закурил, после чего продолжил: - Спасатели обнаружили в сгоревшем самолете семь трупов. Все они уже идентифицированы. Двое - члены экипажа, трое - из сабуровской братвы плюс артист оригинального жанра, лилипут, некто Владимир Мадамчик, плюс девушка, восемнадцатилетняя Светлана Пузиновская. Максима Александровича Нечаева среди погибших не обнаружено.
Они стояли в конце длинного коридора, устланного бордовой ковровой дорожкой. Тусклый блеск бронзовых ручек бесчисленных дверей, далекий прямоугольник окна на противоположной стороне, мертвенный электрический свет, струившийся из высоких плафонов… Все эти вещи, такие знакомые и привычные, сейчас действовали раздражающе.
Извини, что принимаю тебя не в кабинете, - вздохнул генерал, - весь день за столом просидел, ноги затекли. Давай немного походим.
Богомолов курил молча, и Савелий, прекрасно понимая его состояние, не спешил с расспросами - лишь тяжелый взгляд светло–голубых глаз Говоркова да подрагивающие крылья носа выдавали его растерянность и замешательство.
Сигарета, зажатая между пальцами, неслышно тлела. Константин Иванович по–прежнему молчал, и Бешеный знал: молчат они об одном и том же.
Произошло то, чего я больше всего опасался: Нечаев покинул самолет во время вынужденной посадки в Ярославле, - прервал наконец затянувшуюся паузу генерал.
Утечка информации? - предположил Савелий.
Исключено. - Богомолов поджал губы. - О нашем с тобой плане знали только ты да я.
Кто же уничтожил самолет?
Тяжело вздохнув, Константин Иванович произнес в раздумье:
Пока неизвестно. Но что катастрофа подстроена - это факт. Наши оперативники сразу же выехали на место крушения. По горячим следам удалось многое установить. Во–первых, кто‑то сместил начало подсветки взлетно–посадочной полосы. Одного этого вполне достаточно для гибели самолета. Во–вторых, радиолокационные службы утверждают, что за пятнадцать минут до приземления на частоте радиомаяка прослеживались сильные помехи. Подробности пока не ясны; обнаружен "черный ящик", и уже идет расшифровка переговоров экипажа и наземных служб. А в–третьих… - не договорив, генерал отошел от окна и, пропустив вперед Савелия, зашагал к своему кабинету, - в третьих, - продолжил он, - неподалеку от аэродрома найдена искореженная взрывом бежевая "девятка". В машине два сильно обожженных трупа и остатки аппаратуры, пригодной для излучения мощных помех. Это явно были исполнители, которых сразу же после катастрофы самолета ликвидировали.
Кто?
Наверняка заказчики убийства Лютого. Конкурирующие бандиты. По всей вероятности, они знали о месте и времени приземления самолета. Может быть, Лютый, человек действительно проницательный и расчетливый, обо всем догадался. А может, произошла утечка информации. Вот он и решил не рисковать, сойдя в Ярославле.
Выходит, это случайность? - искренне изумился Говорков.
Да. - Дойдя до двери своего кабинета, Константин Иванович нажал на ручку. - Случайность или невезение. Во всяком случае, для нас с тобой. Прошу…
Богомолов усадил Савелия за свой рабочий стол, и тот, помешивая ложечкой кофе, принесенный догадливым Рокотовым, внимательно слушал логические построения Константина Ивановича.
У меня несколько версий случившегося.
Первая: крушение самолета - результат войны между организованными преступными группировками. Вторая: это дело рук самого Лютого.
Кого? - не поверил своим ушам Савелий.
Лютого, - спокойно повторил Богомолов. - Может быть, он перестал доверять этим людям и решил их ликвидировать.
Не проще ли было подложить часовую бомбу в самолет еще в Ярославле? Зачем весь этот цирк: помехи на радиомаяк, смешение огней взлетно–посадочной полосы, взорванная "девятка", в конце концов… - Савелий злился на самого себя, словно был виноват в том, что случилось на аэродроме. - Нет, вторая версия исключена, она просто абсурдна. - Он сделал паузу и продолжил: - Но если даже принять ее, все равно непонятно, зачем понадобилось столько всего городить?
Чтобы направить братву по ложному следу. Или РУОП. Или нас с тобой. - Константин Иванович кашлянул. - Ладно. Как бы то ни было, в ближайшее время Нечаев непременно объявится в Москве. Не отчаивайся, Савелий, - старался ободрить Говоркова Богомолов, - даже у профессионалов экстракласса порой случаются проколы. Лютый - человек, а не машина. Ходить по лезвию ножа, постоянно опасаясь за свою жизнь, не выходить из стресса… Честно говоря, не позавидуешь ему.
Он сам выбрал такую жизнь, - нахмурился Бешеный, не понимая, как может Богомолов сочувствовать этому негодяю. И чтобы переменить тему, спросил: - Какие новости о Рассказове?
Пока в Ялте. Продолжает общаться с сабуровскими… Их интересы по–прежнему представляет тот самый Василий Фалалеев, по кличке Кактус. Уже ведут подготовительную работу: зондируют, куда можно вложить деньги, составляют долговременные стратегические планы. Полагаю, еще немного - и Рассказов приступит к исполнению задуманного. Тогда остановить его будет сложно.
Стало быть, надо форсировать ликвидацию Лютого, - подытожил Савелий.
Да, надо во что бы то ни стало. - Константин Иванович грузно поднялся из‑за стола. - Информации по Нечаеву у тебя более чем достаточно. Конспиративные квартиры, транспорт, способы связи, контакты. Так что задача у тебя все та же - уничтожить Лютого.
Примерно в то время, когда обреченный самолет подлетал к подмосковному аэродромчику, Лютый наконец отыскал кафе, где ему назначила свидание Наташа Найденко.
Причудливое отражение синей неоновой вывески в белых сугробах, заиндевевшие стекла, тусклый свет окон - все выглядело таким уютным, можно сказать, домашним.
Наташу Максим увидел сразу - девушка сидела у самого входа, видимо, опасаясь, как бы не пропустить Нечаева.
Максим! - окликнула она его.
Он стоял в проеме дверей, окутанный клубами морозного пара, и не успел опомниться, как Наташа, радостно вскрикнув, вскочила из- за стола, повисла у него на шее и зашептала горячо, сбивчиво:
Я думала, ты не приедешь, обманешь меня. Я так ждала, так ждала…
Разве я тебя хоть раз обманул? - сдержанно улыбнулся Нечаев, ощущая щекой горячее дыхание девушки.
Не–ет.
Не снимая рук с его плеч, Наташа чуть отстранилась и, наклонив голову, рассматривала его будто в перевернутый бинокль, не веря, что перед ней тот самый Максим, которого она так ждала.
Это ты? - произнесла она удивленно.
Да, это я, а не оптический обман, - вновь улыбнулся Лютый.
Только сейчас он мог хорошенько рассмотреть девушку.
За те полгода, что они не виделись, Наташа изменилась, и заметно. Абрис лица, уже не детского, но девичьего, теперь, в полумраке зала, выглядел необычайно рельефным и выпуклым. Узкие крылья прямого носа, матовая кожа шеи в треугольном вырезе блузки, ровный ряд мелких зубов, отливающих перламутром, пышная копна светло–каштановых волос…
Прежними остались только глаза - огромные, влажные и очень–очень наивные.
Они так и стояли друг против друга, не зная, что делать, что говорить. Пальцы ее рук, лежавших на плечах Максима, чуть заметно подрагивали, и, чтобы успокоить девушку, Лютый предложил мягко:
Ну что, может, пригласишь меня наконец‑то за свой столик?
Нет, неужели это и вправду ты? - словно не слыша, прошептала девушка.
Наконец они сели за столик. Сейчас, в половине двенадцатого ночи, посетителей было немного. Какие‑то прыщавые юнцы пэтэушного вида тянули пиво; две пожилые тетеньки, скорее всего базарные торговки, громко жаловались друг другу на пьяниц–мужей, хотя сами накачались так, что вполне могли попасть в вытрезвитель.
Ну как ты, где живешь, чем занимаешься? - справившись с волнением, засыпала его вопросами Наташа.
Максим неопределенно хмыкнул.
Живу в Москве. А занимаюсь… общественно–полезной деятельностью. Ну, как обычно, делами.
Такими, как дядя Леша? - Она склонила голову набок.
С чего ты взяла? - деланно удивился Нечаев; он‑то хорошо знал, что высокий статус Коттона в уголовных сферах давно не секрет для племянницы.
Цепь у тебя какая… - Девушка осторожно потрогала массивную цепь червонного золота на шее Нечаева.
Ну и что?
Когда к дяде из Москвы какие‑то бандиты приезжали… авторитеты, или как там их называют… У них точно такие же были. - Наташа смешно наморщила лоб. - Бандиты, кажется, называют их "цепуры голдовые".
Какая ты наблюдательная, однако, - немного удивился Лютый.
Вся в тебя, - улыбнулась Наташа, втайне гордясь собой. - Так ты что - тоже в бандиты подался? - спросила она без всякого осуждения, просто из любопытства.
Да нет, до настоящего бандита я еще не дорос, - задумчиво произнес Максим. - Да и не дорасту никогда.
Слова лидера сабуровской мафиозной империи прозвучали искренне: только с этой девочкой Нечаев мог быть до конца откровенным.
А знаешь, дядя их ненавидит, хотя сам вор в законе, - поджала губы девушка. - Ненавидит и презирает. Да и мне они ничуточки не нравятся.
Еще бы они тебе нравились.
Лютый невольно вспомнил, как они познакомились с Наташей: так уж случилось, что когда‑то, промозглым осенним днем, Нечаеву пришлось вырывать девушку из лап "быков", входивших в бригаду ныне покойного отморозка Атаса - Валерия Атласова.
А если ты не бандит, зачем тебе эта цепь? - наивно спросила девушка.
Чтобы все принимали меня за жуткого- жуткого мафиози и очень–очень боялись, - в тон Наташе отшутился Лютый и, не желая продолжать эту неприятную для себя тему, перевел беседу в другое русло: - Послушай, как это ты на ночь глядя в Ярославль сорвалась, а дяде ничего не сказала? Он ведь любит тебя, волноваться будет.
Я же тебе говорила - в Москву он уехал. Вернется только завтра, после обеда. Он мне звонит иногда. - Девушка не без гордости достала из сумочки дядин мобильный.
И когда ты домой собираешься? - осторожно поинтересовался Максим, прикидывая, каким транспортом можно за полночь добраться до деревни.
Каково же было его удивление, когда Наташа спокойно ответила:
Завтра собираюсь.
Когда, когда? - не понял Лютый.
Завтра с утра.
А ночевать где? Предлагаешь гулять по ночному Ярославлю, любуясь красотами природы и памятниками архитектуры?
А я номер в гостинице сняла, - слегка покраснев, призналась девушка. - Я ведь взрослая, и паспорт у меня есть.
Нечаев взглянул на часы: было без двадцати час.
Ну что, взрослая, давай провожу тебя до гостиницы и двину в Москву.
Никуда я тебя не отпущу! - с отчаянной решимостью заявила Наташа и насупилась. - Ночь, темно, страшно… Бандиты какие‑нибудь прицепятся, деньги потребуют.
Да я их своей золотой цепью напугаю, - вновь попытался отшутиться Лютый, но по взгляду девушки понял: эта действительно не отпустит.
Наташа поднялась из‑за стола, накинула на плечи пальто:
Пошли.
Куда?
Как - куда? Ко мне, в гостиницу.
Зачем?
Девушка потупила взор и смущенно ответила:
Будешь там ночевать.
Не могу, Наташенька.
Ты вот о дяде Леше думаешь: мол, волноваться за меня будет. А обо мне ты подумал? Я ведь тоже буду волноваться! За тебя.
Максим понял: спорить с ней бесполезно, во всяком случае сейчас. Лучше выйти на январский морозец, неторопливо проводить ее до гостиницы и, извинившись, уехать в столицу.
Ладно, пошли.
Гостиница - высокое трехэтажное здание конца прошлого века - находилась неподалеку.
Блеклая желтая лампочка в ржавом конусе с унылым скрипом раскачивалась над дверью, и тени от нее то сжимались, делаясь микроскопическими, то вырастали до уродливо–гигантских размеров. Город засыпал - лишь изредка по соседней улочке проезжали такси, развозя по домам завсегдатаев ресторанов, да из приоткрытого окна общежития напротив доносились обрывки какого‑то шлягера.
Наташа приоткрыла дверь.
Давай в вестибюль зайдем… Я замерзла.
Давай, - согласился Нечаев.
Они остановились в неосвещенном углу. Неожиданно девушка обняла Лютого и прижалась к нему так, что даже сквозь одежду он ощутил трепет ее тела.
Максим… - голос Наташи предательски дрогнул, - ты ведь знаешь, ты все знаешь… Ты - умный! Я ведь… я ведь люблю тебя. Очень–очень!
Нечаев поцеловал ее в щеку - влажную и солоноватую.
Я знаю. Я тоже тебя люблю. Поверь мне. Как старший брат, как друг.
Ты привык смотреть на меня как на маленькую девочку, - с нескрываемой обидой в голосе шептала она, - а я уже взро–о-слая!
Знаю я, какая ты взро–о-ослая, - ласково передразнил Лютый. - Короче, все: иди спать, я тебе денег оставлю, а завтра утром…
Я не хочу, чтобы ты уезжал! - крикнула Наташа так громко, что дежурная администраторша, глянув из‑за стойки, воскликнула удивленно:
Молодые люди, что вы там делаете?!
Обсуждаем наболевшие вопросы взаимоотношения поколений, - отозвался Максим, не оборачиваясь. - Ничего, хозяйка, я уже ухожу.
Не пу–щу–у-у!.. - Наташа вцепилась в рукав Нечаева мертвой хваткой, подсознательно понимая, что мужчина, пытающийся вырваться из объятий молоденькой девушки, будет выглядеть смешно и нелепо.
Уговорила, я поднимусь к тебе в номер, - нехотя согласился Лютый, затем нащупал в кармане пятидесятитысячную купюру для строгой администраторши и кивнул. - Пошли, взро–о-ослая моя девочка.
Через минуту они уже были в Наташином номере - тесном прямоугольном пенале. Сквозь полузадернутые портьеры пробивался мерцающий свет уличных фонарей и окон соседних домов. Тихо бубнило радио, "Эхо Москвы" передавало нечто информационно–развлекательное.
Сняв пальто, девушка несмело подошла к Максиму, обвила его шею руками и прошептала:
Знал бы ты, как я не хочу тебя отпускать!
Но, пойми… - Лютый не нашелся с ответом и только твердил: - Извини, это невозможно. Пойми, невозможно!
Максим, ты ведь умный и добрый, ты все понимаешь. Ну почему же ты не можешь понять меня? Не можешь понять, что я давно уже не та малолетка, которую ты когда‑то спас, что я действительно стала взрослой? - с горечью шептала Наташа. - Пойми же наконец, я не могу всю жизнь оставаться девочкой с косичками! Я ведь не маленькая и все понимаю в жизни.
И что же ты понимаешь в жизни? - с печальной улыбкой спросил Нечаев, осторожно высвобождаясь из ее рук.
Если девушка любит мужчину, если она ему… тоже не совсем безразлична… Я ведь не безразлична тебе, правда? - Наташа лукаво заглянула Максиму в глаза и снова обвила его шею руками.
Зачем ты об этом спрашиваешь? Я ведь люблю тебя… по–своему…