После чего оценивающим взглядом бесцеремонно осмотрела его с ног до головы. Перед ней стоял симпатичный молодой парень, которому очень шла милицейская форма и новенькие погоны капитана. Она, конечно же, заметила откровенные взгляды женского населения и сразу решила воспользоваться его вниманием к себе, в упор уставившись на него своими огромными глазами.
Сергея это смутило, и он, чтобы скрыть смущение, попытался отвлечься новым вопросом:
- Вас кто‑то здесь встречает?
- Конечно! - она усмехнулась и хитро прищурилась, - вы! - потом кокетливо спросила: - Или я ошибаюсь?
Так, уже с первой минуты, Елизавета поставила его в тупик, чисто с женским коварством расставив ловушку: Сергей и в самом деле встречал в этот момент именно ее, но он‑то хотел получить ответ совсем на другой вопрос: к кому девушка пришла? Он не мог поверить, что такая красавица может быть одна.
- Нет, вы не ошиблись: я действительно встречаю вас и очень надеюсь, что и Я не ошибся! - ответил Сергей, намеренно или нет выделив слово "Я".
Вероятно, он и сам не понял, что его ответ прозвучал не только самонадеянно, но и довольно дерзко.
Тот, кто хорошо знал Елизавету, из тех, кто находился на этом празднике и слышал весь их разговор, был уверен, что сейчас девушка его так отбреет, что парень сгорит от стыда, и ему и бриться не придется. Но Елизавету так позабавил ответ этого статного красавца, что она сделала вид, что не поняла его дерзости. Она решила, во что бы то ни стадо, завоевать его сердце, однако себе самой пообещала, при случае, вернет эту дерзость с лихвою.
- Сергей, вы сказали? - переспросила Елизавета и загадочно поинтересовалась: - Уж не вы ли являетесь виновником торжества?
- А вы откуда это знаете? - удивился Сергей.
И тут девушка наклонилась к его уху и томно прошептала:
- Так у вас на лбу написано, что вы и есть именинник! - сказала и тут же неожиданно залилась в хохоте.
Она смеялась столь заразительно, что ее смех подхватили почти все присутствующие.
- У вас такой удивительный голос, что я готов слушать его вечно! - он произнес это столь торжественным голосом, что это прозвучало, как признание.
- Пойдемте танцевать! - вдруг предложила красавица.
Сергей покраснел от неожиданного приглашения и беспомощно оглянулся: у оркестра как раз был перерыв, а это могло сорвать его планы.
И Сергей, чтобы как‑то скрыть свое смущение, громко воскликнул:
- Маэстро, музыку!
На его счастье музыканты уже оказались на месте и тут же заиграли вальс.
- Вы умеете танцевать вальс? - спросила Елизавета, и ее глаза вновь хитро блеснули.
- Я все умею! - пересохшими от волнения губами выдавил он, сразу подхватил ее за талию, и они закружились в красивом танце.
Они были такой красивой парой и настолько подходили друг другу, что все присутствующие встали вокруг них полукругом, наблюдая за их легким скольжением в вальсе. Женское население завидовало партнерше, а мужское - виновнику торжества.
Когда музыка закончилась, они остановились, но рук своих не разжимали и не хотели выпускать друг друга из своих объятий. Они стояли и, не мигая, смотрели в глаза друг другу.
Трудно сказать, сколько бы продлились эти "переглядки", но в этот момент рядом раздался чей‑то голос:
- Что, уже познакомились? - спросил он.
Этот голос Сергею был хорошо знаком: он тут же отпустил партнершу и вытянулся по стойке "смирно":
- Так точно, товарищ генерал! - виновато выпалил он.
- Оставьте субординацию и свои реверансы, Сергей, это твой праздник, - добродушно бросил генерал и добавил: - А это моя дочь!
- Ваша дочь? - с ужасом воскликнул Сергей.
- А что, ты против? - улыбнулся генерал, явно довольный произведенным эффектом.
- Я? Нет, что вы? Я за! - с глупой улыбкой тут же возразил капитан.
- Вот и хорошо! Веселитесь, а у меня есть дела! - стерев с лица улыбку, заметил генерал, потом чмокнул дочь в щеку и пошел к выходу…
С этого вечера и началась странная "любовь" между Сергеем и Елизаветой: когда один человек безрассудно любит, а другой только позволяет себя любить и всячески унижает того, кто любит.
Девушка относилась к Сергею, как к вещи, которой можно любоваться пять минут, потом взять и вытереть об нее ноги. Создавалось впечатление, что Елизавета, издеваясь над Сергеем, ловила настоящий кайф. И чем больше она заставляла его страдать, тем больше получала удовольствия.
Разумом Баринов понимал, что она не успокоится на этом: с каждым днем ее издевательства становились все изощреннее и обиднее, но сердце отказывалось верить и продолжало надеяться, что девушка образумится и полюбит его чистым и светлым чувством.
А она, как опытная стерва, все время держала его на коротком поводке и как только начинала чувствовать, что он вот–вот может взбрыкнуть и соскочить из‑под ее влияния, тут же принималась ласкать его и давать обещание стать его женой. Но как только он размякал, начинал сюсюкать и признаваться в "вечной" любви, снова отталкивала его от себя, откладывая бракосочетание на неопределенный срок.
Полностью погрузившись в свои личные, проблемы, Сергей запустил работу и если бы не покровительство генерала, давно бы слетел с должности, а с него, как с гуся вода, более того, подошел срок и Сергей благополучно превратился из капитана в майора. Подчиненные стали перешептываться, злословить за спиной, но рискнуть пойти против будущего зятя всемогущего тестя никто не решился.
Но, как в народе говорят, как бы веревочке не виться, а конец обязательно придет. И наступление этого конца ускорила сама дочь генерала.
Однажды Елизавета, сильно поднабравшись алкоголя и усугубившись изрядной долей героина, вдруг вытащила пистолет из кобуры Сергея и принялась палить во все стороны. С одной стороны, к счастью, все это происходило в ее собственной квартире, подаренной любящим отцом, и вполне можно было все уладить, не раздувая общественного резонанса, но, с другой стороны, к несчастью, одной случайной пулей раздробило колено одного из гостей. Ситуация усугублялась еще и тем, что этот гость, во–первых, был подчиненным офицером Баринова, во–вторых, его отец работал в районной администрации, а в–третьих, спал и видел Елизавету своей девушкой.
Находясь под дурманом, Елизавета, не понимая, что она совершила преступление, истерично хохотала и никак не могла остановиться. Чтобы как‑то привести девушку в чувство, Сергей впервые сорвался и надавал ей пощечин. Елизавета действительно сразу отрезвела и, увидев стонущего парня и кровь, хлеставшую из простреленной ноги, в которую сама же и выстрелила, вдруг разрыдалась, но уже через секунду, видно сообразив, чем это может грозить ей, бросилась звонить своему всемогущему отцу.
- Папа, Серега избил мои щеки, - сквозь рыдания говорила она…
- За что, милая? - недовольно спросил генерал.
- Кажется, я стрельнула в Толика… - сквозь рыдания лепетала она, пытаясь удержать в голосе мысль. - Ой, папа, он так плачет: вызови доктора!
Из ее причитаний генерал единственное, что понял: ее любимая дочь совершила нечто такое, за что ее могут отправить в тюрьму. Почему‑то генерал был уверен, что дочь застрелила какого‑то Толика. Нужно срочно что‑то делать! Во–первых, он позвонил своему приятелю–хирургу и договорился, что подхватит его через десять минут: пусть захватит с собой сумку с медицинскими инструментами. Во–вторых, набрал помер бывшего своего однокашника - следователя прокуратуры. Не вдаваясь в излишние подробности, сказал, что дочка попала в беду и ему нужна его помощь.
Главное нужно было решить как‑то проблему с тем беднягой, которого подстрелил а дочь; может, он еще жив? К счастью, Анатолий действительно был жив, и генерал Астахов лично провел с ним беседу. И, как было сказано ранее, этот Толик был так давно и безнадежно влюблен в Елизавету, что генерал воспользовался этим, чтобы загасить конфликт, и дал ему генеральское слово поженить их в самом ближайшем будущем. Елизавета попыталась что‑то возразить, но генерал так рыкнул на дочь, что она мгновенно заткнулась.
В итоге шума удалось‑таки избежать: раненый Толик взял всю вину на себя, сделав признание, что сам неосторожно выстрелил себе в колено, и следователи, не без помощи генерала, дело благополучно закрыли. Пострадавший получил приличное приданое, и в придачу исполнилась его давняя мечта: он женился на взбалмошной Елизавете.
Вот и получилось, что Елизавета оказалась наказанной женитьбой на парне, которого презирала с детства. Сам Баринов тоже пострадал, как хозяин пистолета: чтобы не дать ход служебному расследованию в отношении Сергея, генерал убрал его не только с должности начальника отдела, но и вообще, с оперативной работы, предложив ему взамен должность заместителя начальника СИЗО по оперативной работе. Причем по одному из условий новоиспеченного жениха генеральской дочки, Сергей должен был навсегда забыть имя Елизаветы и обходить ее стороной.
Забегая вперед, заметим, что молодая семья просуществовала недолго: через полтора года, при неизвестных обстоятельствах, муж Елизаветы покончил жизнь самоубийством, выбросившись с балкона двенадцатого этажа собственной квартиры. Кроме травм от падения в его голове обнаружили смертельное ранение из его собственного служебного пистолета.
Поговаривали, что до самоубийства его довела супруга, изменявшая ему направо и налево. Но были и такие, кто шептал, что его убила сама Елизавета.
Никакой записки покойный не оставил, и дело закрыли под тем предлогом, что смерть произошла из‑за неосторожного обращения с огнестрельным оружием. Мол, вышел офицер на балкон и принялся чистить свой табельный пистолет, а тот возьми и выстрели, а несчастный возьми, да и упади с балкона! Боясь мести всесильного генерала, никто не стал задавать излишних вопросов.
Так и стал Сергей Баринов старшим Кумом тюрьмы, откровенно радуясь тому, что так легко отделался от своей безрассудной и погибельной любви. Узнав о странном самоубийстве мужа Елизаветы, Сергей подумал, что вполне мог оказаться на его месте.
Однако на том злополучном торжестве, когда он отмечал свое назначение на новую должность, кроме знакомства с роковой красавицей Елизаветой, свершилось еще одно событие, которому в то время Баринов не придал особого значения и которое в последствии проклял навсегда: он встретил того, с кем учился когда‑то в Высшей школе милиции…
Автор в который раз убеждается в народной мудрости, одна из которой гласит: когда пришла беда - отворяй ворота! А другая, вдогонку, будто в насмешку ей, вторит: беда никогда не приходит одна!
Сначала знакомство с роковой женщиной, которая вихрем ворвалась в его жизнь и едва не сломала ее, потом встреча со старым однокашником по Высшей школе милиции - Николаем Будаловым. И если от знакомства с Елизаветой Сергей выбрался с наименьшими потерями, отделавшись потерей должности и любимой работы, то встреча со старым однокашником круто изменила его жизнь и превратила его из честного сотрудника правоохранительных органов в продажного мента, оборотня в милицейских погонах.
А человек, которого насильно заставили изменить своим идеалам, своим принципам, предать все то, во что свято верил, много опаснее того, кто всегда был с гнилым душком. Недаром история имеет примеры, когда работники органов безопасности, перейдя на сторону врага, превращались в самых жестоких врагов власти, которой они служили, и лично расстреливали своих бывших товарищей и коллег.
Глава 20
НИКОЛАЙ БУДАЛОВ
Николай Будалов, в отличие от своего однокурсника, учился с большой неохотой, да и учиться в школу милиции пошел только для того, чтобы, во- первых, откосить от армии, а во–вторых, избежать тюрьмы. Его отец Григорий был потомственным алкоголиком и пьяницей едва ли не в третьем поколении. Из всех отпрысков Будалова, по мужской линии, ни один не ушел из жизни собственной смертью: кто умер от запоя, кто был убит собутыльниками, а кто скончался в страшных муках от цирроза печени.
Его мать, с простым именем Алевтина, работала в привокзальном буфете, была скромной забитой женщиной, с весьма невыразительной внешностью, на которую не западал даже самый горький пропойца. Единственно, чем могла гордиться Алевтина, своей стройной, несмотря на роды, девичьей фигуркой. Очень часто, со спины к ней обращались, как "девушка, можно вас спросить?" Но она всегда была одета в такие балахоны, что разглядеть ее точеную фигурку можно было лишь на пляже, на который ходить у нее времени никогда не было.
До двадцати с лишним лет она оставалась девственной, и первый же мужчина, под пьяным угаром переспавший с ней, а этим мужчиной и был Григорий - отец Николая, и стал ее мужем.
А все произошло случайно: кто‑то из приятелей-собутыльников Григория предложил ему зайти к одной "серой мышке", которая была сиротой, чтобы раздавить бутылку водки. Не часто балуемая мужским вниманием, хотя бы и меркантильного свойства, Алевтина засуетилась, накинула на себя лучшее платье и выставила на стол свои чудные пирожки с черешней. Видно, пирожки Григорию так сильно пришлись по душе, что он, под воздействием алкоголя и хорошего расположения духа, заболтав молодую хозяйку, увел ее в спальную комнату.
Проснувшись ранним утром в объятиях Алевтины, ничего приятного он не ощутил. Однако, взглянув на нежное хрупкое существо с точеной фигуркой, лежащее рядом, сразу вспомнил, что ночью лишил ее девственности, и доказательство, в виде кровавого пятна, тут же обнаружил на белоснежной простыне. Неожиданно в нем вдруг проснулась такая нежность к девушке, на четырнадцать лет моложе его, что он принялся ласкать и покрывать поцелуями ее бархатистую кожу. Девушка проснулась, обвила его шею своими маленькими ручками, и они вновь слились в любовных играх. Только на этот раз, кроме боли,
Алевтина испытала некую дрожь во всем теле и приняла ее за любовь.
Они стали изредка встречаться, и всякий раз все заканчивалось постелью и страстными объятиями. Через пару месяцев она, смущаясь и краснея, объявила о своей беременности. К удивлению приятелей, Григорий не стал долго раздумывать и женился на ней: Алевтина была нежной, преданной, отличной хозяйкой, а кроме того, терпеливой женщиной. Ни для кого не было секретом, что Григорий уже на следующий день после свадьбы, сильно избил Алевтину, а позднее, когда понял, что она никогда никому не пожалуется, стал избивать ее регулярно, вымещая на бедной женщине свои жизненные неурядицы.
Когда маленький Коля подрос, Григорий ни разу не только не запретил сыну садиться за стол, когда кто‑нибудь из его приятелей выпивал у них в доме, а часто сам подзывал его присесть рядом. А это случалось столь часто, что вскоре Николай на равных с взрослыми дядями, даже не морщась, мог влить в свой молодой организм даже полный стакан водки на едином дыхании.
Когда Николаю исполнилось пятнадцать лет, отца постигла участь многих мужчин рода Будалова: Григорий умер от цирроза печени. И после смерти ненавистного мужа, постоянно унижавшего и избивающего ее, Алевтина, словно очнувшись от заколдованного сна, неожиданно расцвела, словно бутон розы в ясную весеннюю пору. У нее появилась куча поклонников, но она, к удивлению всех подруг, более ни с кем не захотела связывать свою жизнь. Имея горький опыт замужества, Алевтина была уверена, что все мужики алкоголики и драчуны.
Всю свою невостребованную чувственность Алевтина перенесла на сына и в какой‑то момент настолько увлеклась в игру с ним в материнскую любовь, что однажды, поддавшись на уговоры сына, выпила с ним добрый бокал портвейна "Агдам", отмечая его пятнадцатилетие. До этого, в последний раз Алевтина выпила лишь на свадьбе, да и то лишь бокал шампанского, когда новоиспеченный муж в пьяном угаре впервые избил ее на следующее утро. С того дня Алевтина поклялась не пить и молчаливо терпела все пьяные выходки своего мужа. Терпела ради единственного сына, единственного близкого человека, в ком души не чаяла.
Выпив с сыном в день его пятнадцатилетия, она не заметила, как ее потянуло на "подвиги", и утром женщина проснулась в объятиях своего любимого сына. Толи в пьяном угаре, то ли подвели плотские фантазии, то ли давнее отсутствие мужской ласки так подействовало на жаждущее любви тело. Но утренние воспоминания о ночи были столь сладострастными, что Алевтина не раздумывая ни секунды, принялась нежно прикасаться пальчиками к бархатистой коже на молодом красивом теле спящего сына. У него была такая нежная кожа, что, лаская ее, она получала такой оргазм, какого у нее никогда не было с покойным мужем.
А Николай, еще не протрезвев до конца, легко поддался ласкам своей матери: его тело еще не успело остыть от ночных нежностей и отлично помнило некоторые моменты их бурной ночи. До этого у него были попытки близости с женщинами и довольно много, но ни с одной из них у него так ничего не получалось: его приятель никак не хотел вставать во всеоружии и помогать ему в его желании. И всякий раз Григорий, пробуждаясь с новой очередной потаскухой, не испытывал ничего кроме омерзения и пустоты, и едва продрав глаза тут же исчезал прочь, чтобы его не стошнило.
Все чаще Николаю казалось, что в том, что его плоть никак не хочет отозваться на его позывы, его собственная вина, но постепенно во всех своих неудачах стал винить женское "отродье", именно так он отзывался обо всех женщинах. И никак не мог понять, что в нем не так, почему его приятель не хочет реагировать на женщин?
Да, иногда он ловил себя на мысли, что его мать - красивая женщина, а ее фигурка столь точеная, что действительно напоминает девичью, и он никак не мог налюбоваться ею. Тем не менее ему и в голову не могло прийти, что у него с матерью может произойти настоящая близость, какая бывает у мужчины и женщины.
После утренних ласк матери, когда он с головой окунулся в них, Николай испытывал разные ощущения: с одной стороны, он вдруг впервые ощутил себя настоящим мужчиной, но, с другой, неожиданно начинал испытывать такой необъяснимый стыд, что в какой‑то момент он неожиданно сорвался и принялся кулаками охаживать бока своей несчастной матери. Бил и не мог понять, почему он испытывает не горечь, не стыд, не вину, а истинное наслаждение: в какой‑то момент он даже ощутил настоящий оргазм, извергнувшись прямо на ее хрупкое тело бурным потоком порока.
Но сама Алевтина его побои расценила как проявление настоящих чувств. Из серии народных сказок типа: бьет, значит любит!
Это было для нее настоящим смятением чувств. Во время его избиения Алевтина тоже несколько раз испытала настоящий оргазм, извергнувшись бурным потоком страстного нектара.
Кровь из носа, синяк под глазом, все тело в синяках, а Алевтина счастливо смеется и на разные лады повторяет, поворачивая ему то одну щеку. То другую:
- Так, милый мой! Еще, любимый! Сильнее! Еще! Еще! Бей меня! Бей!
Ее все еще молодое стройное тело извивалось от страданий и сладострастия, а разбитые губы, не чувствуя боли, продолжали и продолжали расцеловывать все его тело: от макушки до его плоти и его пальцев на ногах.