Мгновенно ощутив охотничий инстинкт, капитан кинулся за ним следом. Настигнув беглеца уже около самых зарослей, решил его не глушить, а просто сбить подсечкой.
Пропахав физиономией пару метров, парень внезапно вскочил на ноги и, сунув руку в карман, вдруг щелкнул накидышем:
- Распишу, сука.
- Верно говорят, шакал, загнанный в угол, становится тигром. - Сильнейшим микацуки-гири, сметающим ударом подошвой, Савельев тут же оружие выбил, попутно сильно повредив державшую его кисть и, не опуская колена, провел стремительный кансетцу-гири - проникающее движение ребра ступни противнику в голень, - чтобы в следующий раз неповадно было.
Раздался хруст ломаемых костей, сопровождаемый диким воплем, и, сразу же взяв упавшего оруженосца на болевой, капитан заставил его скакать, обливаясь слезами, на здоровой ноге назад на поляну, где произошли кое-какие перемены.
Поруганной девицы там уже не было и в помине, зато неподалеку от "Волги" вовсю светили фары милицейского "УАЗа", и красноперый сержант со старшиной негромко держали совет, вызывать ли им "скорую" или волочь уже начавших приходить в себя пострадавших в отдел. Появление офицера медицинской службы, что-то уж слишком профессионально конвоировавшего еще одного потерпевшего, ситуацию только усугубило. Не мудрствуя лукаво, менты отвезли всех в районное управление - нехай дежурный расхлебывает.
А где-то через час, когда в ожидании представителя военной комендатуры Савельев кропал рапорт о случившемся, произошла одна вещь, которая ему не понравилась чрезвычайно. Откуда-то издалека послышался надрывный вой сирены, затем яростно завизжали тормоза, и стеклянная дверь широко распахнулась, пропуская внутрь мужскую фигуру в штанах с красным лампасом, при виде которой дежурный по управлению майор живо вскочил на ноги и заорал:
- Товарищ ген…
Однако "товарищ ген" никакого внимания на него не обратил, а с ходу кинулся к обезьяннику, где, крепко держась за отбитое мужское достоинство, страдал мрачный любитель криминального секса, окруженный своими стонущими в ожидании медпомощи ассистентами.
- Эдик, сынок, что он с тобой сделал? - И, внезапно повернув украшенный фуражкой череп, родитель посмотрел в глаза Савельеву так, что капитан вновь ощутил себя стоящим рядом с тигриной клеткой.
Глава четвертая
Год 1996-в. Осень
Директора оздоровительного центра, где Савельев арендовал свой массажный кабинет, звали Зоей Васильевной, и была она стройной крашеной блондинкой с телом упругим, а грудью такой высокой, что в случаe надобности, наверное, легко достала бы языком до сосков.
Будучи дамой темпераментной и по-женски весьма сметливой, денег за помещение она с Юрия Павловича брала до смешного мало, зато, уже совершенно не стесняясь, добирала натурой, что, впрочем, всех пока устраивало.
Вот и этим утром, стоило только Савельеву появиться на работе, как в дверь его кабинета поскребли ногтем и на пороге появилась одетая в строгий костюм от Валентино мило улыбающаяся Зоя Васильевна:
- Что-то поясницу ломит, думаю, поможет мне массаж, э-э-э, внутренний.
Светло-голубой приталенный пиджачок выгодно подчеркивал линию ее прекрасно очерченных бедер, а густые белокурые волосы, забранные сбоку в пучок и перевитые снежно-белой лентой девственницы, делали тридцатилетнюю матрону похожей на юную наивную гимназистку. Юрий Павлович принялся платить по счетам.
Заперев дверь, он начал неторопливо директрису раздевать, хорошо зная, что всякие там любовные игры, петтинги и поцелуи были совершенно без надобности ввиду исключительно сильного темперамента Зои Васильевны, которая к моменту, когда Савельев принялся расстегивать пуговки на ее комбидрессе, уже была совершенно мокрой.
"Чудо, а не женщина, никаких хлопот". - Положив начальницу животом на массажный стол, подчиненный напористо вошел в нее и, неторопливо двигаясь с большой амплитудой, принялся думать о предстоящем сегодняшней ночью мероприятии.
А тем временем внизу, у его бедер, изнемогая от наслаждения, бешено вращала ягодицами Зоя Васильевна, и когда она наконец простонала хрипло:
- Все, больше не могу, - Савельев вернулся к реалиям момента и, как всегда сжимая талию партнерши до синяков, ощутил огненный, расползающийся медленными потоками лавы взрыв вулкана внутри себя.
- Сегодня ты был неподражаем, настоящий овцебык. - Без всякого стеснения директриса придвинула к раковине стул и, присев на корточки, трепетно начала приводить свою интимную сферу в порядок.
В это время непривычно зазвонил телефон - вызывали по междугороднему. Подняв трубку, Савельев услышал голос тети Паши, далекой материнской родни, встретил бы в толпе, ей-богу, не узнал бы.
- Юра, голубь ты мой, вчерась с трех разов до тебя не дозвалась. - Родственница секунду пошамкала, а потом вдруг громко, в голос, пустила слезу: - Бяда, Юрок, маманя-то твоя, Евдокия Ивановна, намедни чуток не преставилась! В лечебнице, известно дело, располосовали ей нутро, глянули и зашили взад - рак ее поедом выжрал, поздно, говорят, уже. Тапереча дома лежит, а уж тошнит-то ее, тошнит - кровями черными, и дохтур, что уколы делать ей приходит, в толк не возьмет, отчего еще жива она. И все тебя кличет, не загнусь, говорит, пока кровинушку мою, сыночка, не увижу.
- Павлина Евлампиевна, - Савельев вдруг почувствовал к себе глубокое отвращение, - послезавтра приеду обязательно, послезавтра.
- Ты, Юрок, поспеши, уж так рвет-то ее, тазами таскаем! - Тетя Паша опять заголосила. - А ну как Богу душу даст? - И связь прервалась, видимо, трубку повесили.
Несколько секунд Юрий Павлович молчал, сосредоточенно глядя на огромное, во всю стену, изображение полуголой девицы с черным латексным электромассажером внутренних органов в руке, и, услышав мелодично-равнодушное:
- Случилось что-нибудь? - посмотрел директрисе в глаза:
- Уехать мне надо, у знакомых неприятности.
- Конечно поезжай. - Зоя Васильевна мастерски сделала понимающее лицо и принялась аккуратно натягивать сногсшибательные пятидесятидолларовые чулки от Кардена, по бокам которых переплетались вышитые золотом змеи. - Помогать ближним сам Бог велел.
Одевшись, она подошла к Савельеву, взялась наманикюренной ручкой за пряжку его ремня и попросила:
- Приезжай скорее, - и, не поцеловав, направилась к дверям.
"Вот и славно, все само собой получилось". - Савельев запер кабинет, спустился в пахнувший апельсиновым дезодорантом салон "девятки" и вытащил из кармана куртки бенефоновскую трубу:
- Льва Борисовича, будьте любезны, - а, услышав негромко-картавое:
- Говорите, - произнес:
- Лева, если сразу, то я согласен за двадцатку.
Голос на другом конце сразу же сделался заинтересованным:
- Если быстро, то восемнадцать. Юра, ты же знаешь, район не очень.
- Слушай, Лев Борисович, там аппаратуры одной на две тыщи баксов. - Савельеву вдруг сделалось противно, вот докатился спецназовец, торгуется, как последний барыга. Чувствуя омерзение к собеседнику, он резко сказал: - Двадцать, или другие покупатели найдутся.
- Постой, постой. - Обладатель картавого голоса знал прекрасно, что квартира весила минимум четвертак, и на секунду замолчал, соображая. - Через час на Таганке, как в прошлый раз, подходит?
- Договорились. - Савельев отключился и, врубив погромче Розенбаума, которого уважал за упертость, порулил на встречу со своим старинным знакомцем, известным спекулянтом недвижимостью Львом Борисовичем Смиловицким, носившим погоняло Лысый.
Заметив неподалеку от входа в театр перламутрово-зеленый "ягуар", Юрий Павлович подпер его своей "девяткой", вышел, открыл невесомую дверь иномарки и, усевшись на обтянутое натуральной кожей сиденье, кивнул присутствующим:
- Физкультпривет.
С собою Лысый приволок нехуденького, одетого в лайковый плащ очкастого поддужного - нотариуса, который тут же оперативно составил гендоверенность на распоряжение савельевской квартирой, заверил расписку о получении Юрием Павловичем двадцати тысяч долларов от гражданина Смиловицкого - так, на всякий случай, потом, обменяв две пачки зеленых на связку ключей, Лысый отчалил:
- Понадоблюсь, звони.
Между тем время уже перевалило за поддень. Несмотря на стоявшее высоко августовское солнце, тепло его лучей не ощущалось совершенно. Более того, резкий северный ветер, уже вовсю гонявший вдоль улиц опавшую листву, заставлял прохожих поднимать воротники и отворачивать лица от его несущего холод дыхания.
"Как бы ночью заморозков не было". - Савельев залез в салон "девятки" и резво покатил в направлении юго-запада, где еще месяц назад снял однокомнатную квартиру на седьмом этаже многоэтажного кирпичного монстра. Здесь он не спеша пообедал, соорудив из пяти яиц омлет с ветчиной и основательно сдобрив его консервированными баклажанами, затем завел будильник и разрешил себе поспать минут триста, - ночь обещала быть беспокойной.
Когда Юрий Павлович, с хрустом потянувшись, вылез из спальника, за окнами уже разливался мертвенный свет фонарей - дни в преддверии осени сделались коротки.
Ополоснув лицо, он съел творожную массу с изюмом, предварительно вылив в нее всю остававшуюся в банке сгущенку, выпил кружку наисладчайшего чая и принялся неспешно собираться.
Сволочи-квартиросдатчики вынесли из хаты все, кроме стен. Глядя на свою физиономию в крохотном зеркале на футляре электробритвы, Савельев аккуратно приклеил рыжие пушистые усы с закрученными кверху концами, а также бороденку а-ля кабальеро, сразу сделавшись похожим на Василия Ивановича и вождя мирового пролетариата одновременно.
"Ну и урод". - Юрий Павлович, скривившись, показал своему отражению язык и принялся укладывать имущество в здоровенную спортивную сумку. Затем он тщательно осмотрелся, не забыто ли чего, оделся и, бросив ключи на пол в прихожей, захлопнул входную дверь. На улице накрапывал мелкий, осенний уже дождик, прохожих было не много. Не привлекая постороннего внимания, Савельев погрузился в "девятку", двинувшись затем в направлении двора, где стоял, хотелось бы надеяться, его зеленый "жигуленок" шестой модели.
Запарковав - "девятку" посредине белесого фонарного пятна, Юрий Павлович навесил "кочергу" - береженого Бог бережет, - включил сигнализацию и неспешной походкой человека со странностями направился вдоль дома к черневшей впереди подворотне.
В глубине ее он сразу же разглядел два сигаретных огонька - это спасались от сочившейся с неба влаги патрульно-постовые молодцы. Блюстители правопорядка, заметив трезвого, хорошо одетого чудака, гулявшего под дождем, равнодушно отвернулись - поиметь что-либо с такого было затруднительно.
"Шестерка" находилась неподалеку, прямо за углом, но Юрий Павлович торопиться не стал. Он выгуливался до тех пор, пока красноперые не докурили и не убрались подальше - лишние глаза ему были ни к чему. Наконец он забрался в промозглый холод салона, с третьего раза запустил мотор и, чтобы согреться, задержал дыхание.
"Помогай нам, Аллах". - Савельев включил наружное освещение и, внимательно вглядываясь в высвеченную желтым светом фар косую сетку дождя, плавно отпустил сцепление. Родной "шестерочный" двигатель, повинуясь педали газа, мощно повлек машину вперед. Оказавшись вскоре на кольцевой, Юрий Павлович без приключений добрался до указателя "Медведково-2", плавно сбросил скорость и повернул направо. Как будто съехал с накатанной жизненной колеи на узкую, смертельно опасную дорогу с односторонним движением, которая вела в неизвестность.
Глава пятая
Год 1990-й. Осень
Охранное предприятие "Рубеж" размещалось в симпатичном двухэтажном особняке, надежно укрытом от посторонних глаз трехметровой кирпичной стеной и раскидистыми кронами каштанов. Неулыбчивый мужик в камуфляжном комбинезоне, размещавшийся в застекленной будке, был немногословен:
- Куда? - и, услышав савельевское:
- Иду по объявлению, - турникет открыл:
- Давай.
Миновав дорожку, по обе стороны которой высились заросли сирени, Юрий Павлович поднялся по мраморным ступенькам. Отворив тяжеленную дверь с массивной ручкой под бронзу, он оказался лицом к лицу с рослым молодцом в синей куртке с надписью "сикъюрити" на спине, державшим в руках рацию и американскую полицейскую электродубинку.
Тут же вновь прибывшего откомандировали вдоль отделанного финским пластиком коридора. Очутившись в просторном кабинете, где девица с внешностью Ким Бессинджер сидела перед компьютером, Савельев у чаровницы спросил:
- Барышня, это вам нужны крепкие мужчины до тридцати пяти лет, инициативные и решительные?
Не отрывая взгляда от скакавшего по экрану монитора кролика Роджера, красавица указала хорошеньким пальчиком, украшенным гайкой с брюликами, прямо перед собой. Постучав, Юрий Павлович открыл отделанную красным деревом дверь.
Очутился он в душном, несмотря на работающий кондиционер и солидные размеры, помещении, обставленном с варварской роскошью и полным отсутствием вкуса. На стеллажах, тянувшихся вдоль обклееных фотообоями стен, громоздилась всевозможная оргтехника, аудио- и видеоаппаратура, какие-то нераспечатанные коробки с надписями "мэйд ин джэпен", а сверху все это великолепие было покрыто толстым слоем пыли. На полу лежал громадных размеров псевдоперсидский ковер, а на нем покоился огромный Т-образный стол из черного полированного дерева, вокруг которого плотно сгрудились финские кресла из натуральной кожи ярко-зеленого цвета.
"С добрым утром, тетя Хая, ай-я-яй, вам посылка из Шанхая, ай-я-яй". - Из стаявшего на сейфе девятьсот девяностого "панасоника" громко изливался задушевный голос Аркаши Северного. В кабинете было накурено, хоть топор вешай, и на мгновение Юрию Павловичу показалось, что он попал не в офис, а в средней руки кабак.
- Раньше чем занимались? - Помещавшийся во главе стола седоволосый обладатель приличного костюма-тройки пристально оглядел крепко сбитую фигуру Савельева, однако присесть не предложил. - Если служили, то где?
- Бывший капитан спецназа пятого управления ГРУ. - Юрий Павлович вдруг почувствовал себя проституткой, старающейся продаться подороже, и произнес неожиданно резко: - Уволен за дискредитацию - по мозгам дал кое-кому.
- Э, так все поют, а в натуре выясняется потом, что бортанули за бухало - старая тема. - Развалившийся в кресле сбоку от стола голомозый жилистый малыга с выпущенным поверх джинсовой пайты золотым перевесом в палец толщиной цвиркнул прямо на ковер, и стало понятно, что он здесь главный.
- Мне насрать, что другие говорят. - Внезапно Юрию Павловичу подступил под самое горло горький тягучий комок, который не проглотить и не выплюнуть. Сказались, видимо, события прошедших недель - допросы, протоколы, прокурор военный, которому бы ребром ладони по сонной артерии, - и, посмотрев в белесые глаза собеседника с такой свирепостью, что тот, взгляда не выдержав, отвернулся, он медленно произнес: - За свои слова я отвечаю сам, а кто сомневается, пусть прикроет пасть.
- Борзый. - Главнокомандующий вдруг резко поднялся на ноги и повернулся к сидевшему за столом седоволосому: - Павел Ильич, ты уж тут поработай пока с народом, а мы пойдем проверим, так ли уж в натуре крут товарищ, как втирает, или просто восьмерку крутит. Трактор, со мной. - Это относилось уже к развалившемуся рядом в кресле здоровенному коротко стриженному быку с остекленевшим взглядом выпученных глаз, какой бывает обычно у людей, перенесших перелом носа.
В глубине офиса, у дальних стеллажей, оказалась еще одна дверь, и, миновав вслед за провожатыми небольшой грязный предбанник, Савельев очутился в спортзале, занимавшем почти весь первый этаж.
В левом его углу стоял ринг, внутри которого два стриженых молодца не очень умело изображали что-то похожее на фул-контакт каратэ, неподалеку на матах какой-то недоумок в камуфляже делал вид, что "качает маятник", а справа, там, где находилась предназначенная для метания холодного оружия стенка из напиленных чурбаков, два энтузиаста безуспешно пытались всадить нож в катавшийся по полу деревянный шар. В целом зрелище было убогое.
- Залезай, борзый. - Носитель перевеса махнул рукой горе-каратэкам, чтобы убирались, и приглашающе приподнял канат: - Не стесняйся, покажи себя.
О каких-то там соревновательных правилах никто даже и не вспомнил. Было ясно, что здесь действовал старый проверенный принцип: входит, кто хочет, выходит, кто может.
Следом за Савельевым в ринг шустро залез амбалистый Трактор. Отметив про себя, что сделано это было привычно и с легкостью, Юрий Павлович, мысленно вступив в круг внимания, полностью сосредоточился на своем противнике. Тот был крепким, с длинными руками, килограммов на пятнадцать экс-капитана тяжелее, однако, как все ортодоксальные боксеры, представлял реальную опасность только на средней да, пожалуй, на короткой дистанции и вдобавок сразу же отдал переднюю ногу.
Ярость, копившаяся в душе Юрия Павловича уже давно, наконец-то нашла выход. Стремительно сделав финт левой, он вдруг резко перенес центр тяжести вперед и, звонко выкрикнув "тя-яя", впечатал сверху вниз подъем своей стопы в бедро противника, ближе к колену, туда, где расположен нервный узел.
После такого удара человек обычно не то что ходить, стоять не может, и потерявшийся от сильной боли Трактор тут же пропустил качественный пинок носком армейского ботинка в пах. Инстинктивно руки его схватились за то, что болело, а сам он, приседая, начал сгибаться пополам. Вложившись, Савельев осчастливил амбала сильным апперкотом в челюсть.
Удар был страшен. Не издав ни звука, Трактор рухнул лицом вниз, из его разбитого рта пошла кровь, а сам он превратился в безвольно раскинувшееся тело с судорожно подергивающимися руками и ногами.
Все это было проделано единым неразрывным движением в течение не более пяти секунд - именно столько времени полагается тратить хорошему бойцу-рукопашнику на одного противника, - и сразу же в зале повисла тишина.
- Во дает жизни. - Цепной главнокомандующий, прищурившись, посмотрел на Савельева так, будто увидел впервые, и указал на все еще лежавшего неподвижно Трактора: - Эко ты корешку моему рога обломал, по понятиям тебя поиметь бы за это надо.
- А ты попробуй. - Юрий Павлович, нехорошо улыбнувшись, глянул голомозому в бесцветные зрачки, и тот внезапно ощерился:
- В голову не бери, борзый, все по железке, - и, негромко бросив в глубину зала: - Рябой, Трактор на тебе, озадачься, - поманил Юрия Павловича за собой к выходу: - Потолковать надо, есть к тебе разговор.
Вдвоем они вышли на улицу, молча обогнули сплошь заросшую плющом стену здания. Оказавшись на парковочной площадке, цепной достал брелок сигнализации. Тут же на его призыв откликнулся пепельно-темный пятисотый "мерседес" - высветились фары, щелкнули замки дверей - и, запустив мерно заурчавший двигатель, главнокомандующий повернулся к сидевшему рядом в кресле Савельеву:
- Чем теперь думаешь заниматься, в народное хозяйство ломанешься?
- Не знаю. - Ощущая разгоряченным лицом льющуюся из кондиционера прохладу, Юрий Павлович бесцельно смотрел, как поплыли за тонированными стеклами пыльные улицы, полные спешивших по своим делам людей: нелегко осознавать, что, кроме как убивать и калечить, в жизни, оказывается, не умеешь ничего.