- Ладно хреновину пороть! - озлился Мизинчик. - Никуда мы не разбежимся. Мы есть бойцы Сводного Тобольского полка. Никто нас этого звания не лишал - как были, так и остались, хотя пас пять…
- Конечно!.. Именно так!.. А як же! - поддержали Саня, Святополк и Степан.
- Ну, можно вместе, - перестроился дед Алеха. - Тут есть травка, козелец называется. В ей молочко очень ядовитое. Ежли глаза натереть, так заслезятся, напухнут - лучше чем трахома получается! Мы четверо натрем и побредем слепцами, а Санька при нас вроде мальчонка-поводырь… Еще и милостыньку подадут!..
Все, кроме Мизинчика, засмеялись: тот вообще никогда не смеялся.
- Да ну тебя, - отмахнулся Святополк. Но дед Алеха не сдавался:
- А иначе как? Тут кругом казаки да каратели… И надо меж них прошмыгнуть и к своим выйти!
- Про своих еще рано думать, - решительно сказал Елька. - Сперва пойдем назад, к починку.
- Ну, это ты, Мизинчик, загнул. - Святополк внимательно посмотрел на Ельку: не шутит ли. - Что мы там забыли?
- Там товарищи наши, которых надо выручать.
- Да у нас оружия на всех один винтарь! - крикнул дед Алеха. А Степан Банда подлил масла в огонь:
- Но кажи… У него ще е шаблкжа. Вин як почне махать - о-го-го!
- Забоялись? - презрительно сказал Мизинчик. - Заячьи души!
Поддержка пришла с неожиданной стороны. В спор вмешалась Саня:
- А знаете, Коромыслов правильно говорит. Мы спаслись, а наши товарищи пускай погибают?
- Слыхали? - укорил Плька. - Баба, курица, а боевей мужиков!.. Ну, давайте по-хорошему: ставлю вопрос на голосование… Кто за то, чтоб идти на выручку?
Он заранее поднял вверх руку. Но присоединилась к нему только Саня.
- А кто против этой авантюры? - спросил Святополк и сам поднял руку. За ним подняли руки Степан и дед Алеха. Мизинчик заскрипел зубами от злости:
- Вот оно как?.. А кто из вас партейный? Никого? Я один, выходит?.. Так вот, мнение партейной ячейки - идти на выручку! И никаких разговоров.
Никто ему не возразил: как-то само получилось, что Мизинчика признали командиром, а с приказом командира не спорят.
- Вообще-то, один шанс у нас есть, - подумал вслух Святополк. - Мы про белых знаем: сколько их, где… А они про нас ничего не знают - думают, мы драпаем без оглядки.
- А я не пойду! - сказал вдруг дед Алеха и нарочно уселся на пенек. - Отделяюсь! Мне за вашу дурость голову класть неохота.
- Пойдешь как миленький, - отвечал на это Мизинчик, спустив с плеча карабин. - Ты мобилизованный и должен, как все!
- Я не мобилизованный, а добровольный.
- Вот и иди добровольно, а то пристрелю сей момент!
Мизинчик был человек отчаянный, но не безрассудный. Когда маленький отряд кишел на опушку леса, Елька спросил:
- У кого глаза вострые? Кто в разведку?
- Я! - сразу вызвалась Саня.
- Без сопливых обойдемся… Ну, мужички, кто?
Самые зоркие глаза были у деда Алехи, но он молчал.
- Може, я пийду? - предложил Степан.
…Оставшиеся в лесу следили за тем, как украинец ползет но неубранному полю, приближаясь к ночнику.
Поглядев па сдвинутые в раздумье Елькины брови, Святополк не удержался, спросил:
- Какой же генеральный план наступления? Атакуем в лоб или окружаем с флангов?.. Молчишь? Понимаю. Военная тайна.
Дед Алеха хихикнул. Мизинчик повернул к Святополку пасмурное лицо:
- Как будем действовать, не знаю… Но ты меня не подковыривай, ожгешься.
Святополк хотел ответить резкостью, но в этот момент Степан, который уже добрался до околицы, встал во весь рост и замахал руками, подзывая товарищей к себе.
Над крыльцом крестьянского дома уже не было бело-зеленого флага, не было копей у коновязи - словно и не побывала тут казачья сотня. Только на вытоптанной земле у колодца темнели пятна крови, да валялась разрубленная окровавленная буденовка.
Степан Байда, а за ним и остальные молча сняли шапки.
Подошел старик-крестьянин - крепко сколоченный, плечистый. Он постоял рядом с беглецами, потом стал рассказывать:
- Как, значит, объявилось, что вы убегли, остальные ваши тоже забеспокоились. Тут и стрельба получилась, и драка… Кого зарубили, а прочих они угнали.
- Куда? - коротко спросил Мизинчик.
- К радъезду, на железную дорогу.
- Давно?
- На самой заре… Вы уж не серчайте, граждане, - вашего обряда мы не знаем, схоронили по-христиански.
На краю починка они увидели плоский холмик, а над ним белый свежеструганный крест. Саня держала в руке дощечку.
- Как напишем? - спросила она у Мизинчика. - Я никого по фамилии не знаю. А ты?
- Откуда? Полк-то сводный, с бору по сосенке. Время не было познакомиться. Напиши так… - Мизинчик наморщил лоб в раздумье. - Напиши: "Спите тихим сном, революционные герои Красной Армии".
- Так и напишу, - согласилась Саня и в первый раз всхлипнула.
… Табличку с этой надписью прибили к кресту на братской могилке.
Беглецы сидели в доме старика-крестьянина и обедали пшеничной кашей с молоком. Впрочем, Мизинчик почти не ел, а потюживал рассеянно ложкой о край общей миски.
- Теперь к своим будем пробираться, за Тобол, - нарушил он молчание и повернулся к хозяину: - Спасибо на угощении.
- Кушайте на здоровье! - отозвались с лавки женщины, старуха и молодая. - Пейте, пейте молочко - мы вам еще насыплем!.. Мы и на дорожку дадим мучицы, соли…
- Спичек-серянок дадим, - великодушно добавил хозяин.
- Серянки у нас имеются. - Мизинчик встал из-за стола. - Ты нам в главной нужде помоги: дай оружие, какое есть.
Хозяин даже засмеялся:
- Откуда у меня? Крестьянская оружия - вилы да коса. Хочешь, бери.
Мизинчик предупреждающе постучал пальцем по столу:
- Ты дурочку не строй. Будто я тутошний народ не знаю. Знаю! Сам сибирский казак! Обязательно у тебя припрятано.
- Ну, ищи, - развел руками старик. - Что найдешь, то твое!
- Не, я искать не стану. Ты ж без меня ложил, без меня и найди.
Старик в поисках поддержки оглянулся на других беглецов:
- Что он у вас за Фома неверный! Вот тебе крест святой - нету у меня!
- Неси! - свирепея все больше, потребовал Мизинчик. - Не то сейчас дом спалю!
Степан Байда тронул хозяина за рукав:
- Дядьку, вы не сумлевайтесь. Цей спалит!
Женщины на лавке стали тихонько всхлипывать. Хозяин в сердцах топнул валяным опорком:
- Такое ваше спасибо за мою хлеб-соль! Я же бедняцкого классу, как ты! И ты меня спалить хочешь? Этому тебя товарищ Ленин учит?
- Правда, Мизинчик, не бесись, - не вытерпел Святополк. - Ну, нет у него. Отстань.
И Саня тоже заступилась за старика:
- Такие, как ты, Коромыслов, только ссорят нас с трудовым крестьянством.
- Цыц! - рявкнул на нее Елька. - Подожгу и гасить не дам!
Женщины испуганно заголосили. А старик заорал еще громче, чем Мазинчик:
- Жги! Раз у тебя такая совесть - жги! Погляди на меня, я же тебе в отцы гожусь!
- Нет, ты не годишься, - сквозь сцепленные зубы проговорил Мизинчик. - Вот мой батя, тот мне годился… Ладно, поговорили и хватит!
Он выхватил из печи горящее полено и кинул в угол, где стоял веник и валялись щепки для растопки. Вся эта сушь вспыхнула разом.
Не выдержав, старик бросился к бадейке с водой и залил огонь.
- Хрен с тобой, твоя взяла, - сказал он Мизинчику миролюбиво, даже уважительно.
А Саня подняла на Коромыслова виноватые глаза.
…На столе лежал длинный сверток, упакованный в клеенку. Мизинчик развернул сверток. Перевитые масляными тряпками в нем лежали две винтовки-драгунки и холщовая сумка с обоймами. Огорченная Саня попеняла хозяину:
- Все-таки это с вашей стороны большая несознательность. Ведь Красная Армия защищает именно вас. Вас и таких, как вы!
- Да я бы и сам защитился, - грустно отвечал старик. - Для того и держал. Вы-то уйдете, а мы-то останемся.
Тем временем дед Алеха ласково напоминал женщинам:
- Вы, бабоньки, обещали нам соли, мучицы отсыпать. И, вроде, сальца сулили? Али мне послышалось?
Мизинчик и его бойцы шли березняком, ступая по желтым листьям. У троих теперь были винтовки, а деду Алехе отдали шашку. Он нес ее на плече, как коромысло, чтобы не стегала по ногам, и хриповатым, но правильным голосом напевал:
Помню, помню, помню я,
Как меня мать учила.
И не раз, и не два
Она мне говорила:
"Ой, сынок, сынок, сынок,
Ты не водись с ворами…"
- И песни у него каторжанские, - с неудовольствием сказал Мизинчик. - Ну для чего такой элемент в Красной Армии?
Дед Алеха оскалил белые, крепкие, как у собаки, зубы:
- А ты не алимент? Ты же казак, живоглот, царский опричник!
- Товарищи, товарищи, - забеспокоилась Саня. - Ну зачем вы так?
Но Мизинчик, против ожидания, не рассердился.
- Много ты понимаешь. Это донцы, которые в Москве и в Питере служили, - те да, поработали нагайками. А мы сибирские.
- А сибирские вси за Колчака, - заметил как бы про себя Байда: он любил подбросить дровишек в огонь чужого спора.
- Почему это все? - обиделся Мизинчик. - Я нешто за Колчака? Если желаете знать, казаки всегда были заступниками трудового народа! В старинные времена кто против царя бунтовал? Только и единственно казаки! Разин, Булавин, Пугачев Емеля. А теперь вот и я… Конечно, кому какая доля. Вот взять моего папаню. Красные его под арест посадили в холодный амбар - за то, что два сына у Колчака. А Колчак пришел, так батю моего плетьми па церковной паперти выпороли - за то, что два сынка у красных служат. Старик и помер. Фельдшер говорил от сердца, а я так думаю, что от обиды.
- А это одно и то, - уверенно сказал дед Алеха. - Обида у человека в сердце помещается.
Саня глядела на Мизинчика с пониманием и жалостью. А Степан Байда поинтересовался:
- Двох братив у красных, двох у белых… А дэ ж ваш пятый? Вин у каких?
- Пес его знает. Он с цирком уехал. Рельсы об шею гнет, роялю поднимает зубами, а к политике не касается.
Уже темнело. Беглецы сидели на лесной полянке вокруг костра и смотрели, как дед Алеха готовит мешанку. Большого искусства тут не требовалось: Алеха разболтал муку в крутом кипятке и заправил толченым салом.
- Я и кашеваром был в артели. - весело рассказывал он. - И золотишко мыл, и - дело прошлое - контра бандничал, спирт носил на рудники. И за Амуром побывал, женьшень выискивал. Вот там тайга! А это что? Так, охвостье…
…Когда мешанка была съедена, Мизинчик сказал, пряча ложку:
- Сань, пора тебе делом заняться. Встанешь пораньше, простирнешь мужикам рубахи. Золу возьмешь от костра.
- Почему именно я? - взвилась Саня. Мизинчик искрение удивился:
- А кто? Я, что ли? Зачем нам тогда баба в отряде?
- Чтобы воевать! В отряде я не баба, а боец!
- Вот как, - пренебрежительно усмехнулся Мизинчик. - Тогда даю тебе, как бойцу, наряд: постираешь мужикам бельишко.
- Не буду! Хоть ты тресни, не буду!
- Вот и выходит, что ты не боец, а самая настоящая баба: базаришь, не подчиняешься приказу командира.
- Тише вы, оглашенные! - зашипел вдруг дед Алеха. - Костер залейте, живо!
Степан Байда залил огонь. А дед Алеха жестом показал: прячьтесь в кусты!
Теперь уже все слышали доносящийся издалека топот копыт, скрип колес. Лежа в кустах багульника, беглецы переговаривались шепотом:
- Кавалерия с обозом. Цило вийско! Колчаковцы?.. А то. Наших тут быть не может…
Вдруг Алеха облегченно рассмеялся и встал с земли:
- Это, знаете, кто? Цыгане!
- Откуда тебе известно? - Мизинчик не спешил подниматься из кустов.
- Казак, а не слышишь. Колеса-то вон как скрипят. Сто лет не мазанные, - объяснил дед Алеха. - В армии такого скрипа не допустят. А это цыгане - самый беспечный народ.
…Действительно, по лесной дороге двигался цыганский табор. Визжали колеса крытых кошмами кибиток, сонно плакали ребятишки, фыркали копи. Их было много - целый табунок шел за кибитками.
Пятеро беглецов проводили табор глазами и вышли из-за деревьев.
- Эх, кони… Справные, гладкие, - заметил Мизинчик завистливо. - Они с конями, а мы пеши ходим.
Дед Алеха встрепенулся, как охотничий нес, услышавший команду "пиль".
- А чего? Заберем! Будем и мы с лошадками!
- Купить надумали? А де у нас гроши? - ехидно спросил Байда.
- А мы и без грошей купим. Реквизироваем!
- У них, пожалуй, реквизируешь, - усомнился Святополк. - Там человек двадцать здоровых мужиков, а нас четверо. То есть, конечно, пятеро, извините, Саня, но все равно мало.
- А зачем нам на рога пыряться? - не унимался Алеха. - Силой, ясное дело, тут не возьмешь. Надобно умом… Я так реквизирую, что они и не заметят!
- Кони-то нам позарез нужны, - подумал вслух Мизинчик. - Ты, дед, правда можешь увести или так, языком треплешь?
Только теперь до Сапп дошел смысл происходящего:
- Коромыслов, вы хотите украсть лошадей? Как не стыдно!
- Хотим, не хотим, а нужда заставляет, - буркнул Мизинчик. Девушка сверкнула глазами:
- Не смейте! Это же цыгане, угнетенная народность! Сколько они страдали от царской власти, а теперь что же, Красная Армия будет их грабить?
- Саня, не кипятитесь, - взял ее за руку Святополк. - Это война, а на войне свои законы. В конце концов, нам нужно только пять лошадей, а у них…
- Да у них целый табун! - подхватил дед Алеха. - И все ворованные, я тебе это точно говорю! Цыгане они и есть цыгане!
- Не лезь ты, Санька, в наши дела. И не агитируй, я вполне сознательный. Ночью пойдем и возьмем! - закончил спор Мизинчик.
- А я не пийду, - спокойно сказал Степан. - Я чужого сроду не брал. Батько меня тому не учил, нехай и помру неученый.
Свой табор цыгане разбили на большой поляне у ручья. Была глубокая ночь, и табор спал. Дремали, уткнувшись оглоблями в землю, четыре кибитки. Сонно бродили но поляне стреноженные кони. Тех, которые забрели подальше, за деревья, и наметил себе к добычу дед Алеха. Сейчас он был главным и с удовольствием учил своих сообщников всем премудростям конокрадского дела:
- Копыты тряпками обматывай, чтоб по корням не стучали! - азартным шепотом приказывал он Святополку. - И опять же, следы получаются непонятные - не поймешь, не угадаешь, в каку сторону лошадок повели! А ты, Мезенчик, набери грязи и звездочку во лбу замажь. Вот этому, гнедому… Чтоб во тьме не белела.
…Осторожно ступая, дед Алеха вел в поводу двух реквизированных коней. За ним шел Мизинчик с парой вороных, а позади - Святополк со смирной кобылкой. Пробравшись между деревьями, наши герои вышли на лесную дорогу - и застыли как вкопанные.
Поперек дороги стояла цыганская бричка. Прямо па конокрадов смотрел круглым пустым глазом установленный на задке этой брички пулемет "максим".
Мизинчик схватился за карабин, но из брички приказали:
- Ой, братка, не шути. Бросай свой винторез!
Мизинчик неохотно положил винтовку на землю. Его примеру благоразумно последовали Святополк и дед Алеха. А из брички стали вылезать чернобородые цыгане - целая ватага. Непонятно было даже, как Они там все умещались. Откуда-то взялись два факела и керосиновый фонарь "летучая мышь".
Цыганский вожак - жилистый дядька с перебитым носом - сунул за голенище кнут, посветил фонарем и сказал насмешливо:
- Ну, хитрованы! Копыта позамотали, белые метки позамазали… Это кто же у вас такой дока? Ты, старый?
Дед Алеха вздохнул и ничего не ответил.
Вожак продолжал:
- Вот ведь надумали - у цыгана коня уасгь! Не было того и не будет, пока земля стоит! Отдавайте коней, отдавайте ружья и бегите, куда вам надо.
- Оружие не отдадим, - хрипло сказал Мизинчик. - Мы бойцы Красной Армии, пробираемся к своим… Вы-то. за кого? Ведь не за белых же?
Перебитый нос усмехнулся:
- Не за белых, не за красных, а за черных кучерявых. Мы, братка, сами за себя. Понял? Мы народ мирный, живем по-своему, никого не трогаем.
- А пулемет для чего? - поинтересовался Святополк.
- Для того, чтобы и нас никто не трогал.
Мизинчик - он не собирался сдаваться без боя - кинулся вдруг к своему карабину, схватил его с земли и успел даже передернуть затвор. Но вожак был еще быстрее: выдернул из-за голенища свой длинный кнут и так огрел Мизинчика по руке, что тот уронил винтовку.
- Идите, говорю, по-хорошему, пока мы добрые! - рявкнул вожак. Сунув в рот обожженные кнутом пальцы, Мизинчик огрызнулся:
- Ни хрена себе добрые! Шкуры вы, контры, волкодавы!
- Это с какой стороны поглядеть, - невозмутимо отозвался цыган. - Когда мужики конокрада поймают, что они над ним делают? А мы вас отпускаем в целом виде.
Маленький отряд оскудел оружием. На всех осталась одна шашка, которую снова забрал себе Мизинчик. Они шли гуськом по рели - так в Сибири называют сухую гривку над болотом. Вода чавкала под ногами. Глядя в спину Мизинчику, Степан Байда сказал поучительно:
- Правду мий батька казав: на краденом коне далеко не заедешь.
Спина командира передернулась, будто его укусил овод. Дед Алеха, который по легкомысленной своей натуре не принимал неудач близко к сердцу, запел тихонечко:
Запрягай-ка, тятька, лошадь,
Серую, косматую.
Я поеду в дальний табор,
Девушку посватаю!
Мизинчик обернул к нему перекошенное бешенством лицо:
- Через тебя, паразит, вся наша беда! Выгоняю тебя из отряда!
- А чё? Чё такое? - опешил Алеха. Мизинчик топнул ногой так, что во все стороны полетела болотная жижа.
- Намутил, подбил меня на воровство! Варнак, каторжанская душа! Иди с глаз долой!
- Погоди, погоди, - заступился Святополк. - Мы, по-моему, все трое виноваты.
- А ты, Коромыслов, больше всех, - подхватила Саня. Почувствовав поддержку, дед Алеха заныл:
- Во, во… Ты командир, а я самый нижний чин. Я твой приказ сполнял, и за это меня гнать? Да куда вы без меня? Я кашеварю, я силки ставлю… Я тайгу, как свою котомку знаю - где чего лежит. Я и по-татарски могу, и по-вогульски.
- Кончай тарахтеть, - перебил Мизинчик. - Товарищи, да разве ж вы забыли, как он перед беляками на коленях ползал? И коней воровать - его придумка. Он только позорит революцию. Уходи! А то осерчаю - зарублю!
Саня, Святополк и Степан молчали. Командир, конечно, поступал несправедливо, но и опровергнуть его доводы было трудно.
- Да ну вас к чомору! - окрысился вдруг дед Алеха на всех, в том числе и на своих недавних заступников. - Зарублю, зарублю! Не боюсь я никого, а вас тем более! Не ндравится моя компания? Ну, давайте - спинка об спинку и кто дальше отскочит!
С этим он повернулся и пошел в обратную сторону, нахально распевая: