Офицер отпрыгнул назад в каюту и захлопнул дверь. Мизинчик запер дверь снаружи и побежал на корму. Там дед Алеха и Степан, грозя карабинами, загоняли солдат в трюм. Снизу доносились крики и ругань.
Опустив парабеллум, Мизинчик вытер пот со лба.
- Поищи, где динамит, и стань на охрану, - приказал он Байде, - а то еще найдется псих, преданный царскому режиму, взорвет себя и нас.
Байда двинулся было от люка, но в этот момент раздался звон разбитого стекла, и из окна каюты высунулось дуло ручного пулемета.
- Ложись! - закричал Мизинчик отчаянно и первым распластался на палубе. - Святополк! Святополк!.. Давай!
И в ответ на этот призыв из штабеля дров на плоту загромыхал крупнокалиберный пулемет.
Пока шла дуэль двух пулеметов, нападающие лежали плашмя на палубе. А кто-то из осажденных изловчился и швырнул через разбитое окно каюты тяжелую бутылочную гранату.
Граната упала на плот и разнесла вдребезги поленницу. Полетели во все стороны дрова, и колчаковцы с изумлением и ужасом увидели скрывавшуюся за ними стальную тушу броневика…
Сначала из окна каюты показалось белое полотенце, затем выкинули ручной пулемет, следом за ним на палубу полетели револьверы в желтых кобурах. Пароход сдался броневику.
Бронированная дверца открылась. Святополк вылез наружу и с наслаждением вдохнул свежий холодный воздух. Вышла из своего убежища и Саия: во время перестрелки она укрывалась за броневиком.
- Недолго билася старушка в злодейских опытных руках! - крикнул Святополк стоящему на палубе Мизинчику. И тот, против своего обыкновения, улыбнулся в ответ.
"Ермак Тимофеевич" торопился на север. Он тянул за собой плот, па котором высился уже ничем не замаскированный бронеавтомобиль.
На палубе парохода Мизинчик держал речь перед выстроенными в шеренгу белыми матросами:
- И еще, напоследок… Колчаку так и так амба. Он ответит, и все его кровопийцы ответят перед трудящейся властью! Но с вами, которые несознательные и обманутые, другой разговор: кто желает, пока не поздно, с чистой душой перейти на сторону Красной Армии?
- Я!.. Я!.. - загалдели матросы. Девять человек шагнули вперед, а трое осталось стоять на месте. Мизинчик грозно поглядел на них:
- Этих запрем в трюм, с офицериками, а вы, граждане, свободны… Оружия вам покамест не дадим - это надо заслужить, а так ходите, гуляйте, дышите воздухом.
Капитан учил Святополка обращению со штурвалом.
- Ну что вы, в самом деле? Крепче надо держать. Пароход у вас рыскает, как волк в чистом поле! Еще на мель напоретесь… Дайте ему. - Капитал показал на стоящего рядом матроса. - У меня душа будет спокойна.
- Я научусь, - буркнул Святополк, не выпуская из рук штурвала.
- Не доверяете? Напрасно. Я, молодой человек, водил пароход и при царе, и при Директории, и при Колчаке… И при красных буду. Река при всех властях течет в одну сторону!..
- Нет, я все же сам.
В трюме Мизинчик пересчитывал, беззвучно шевеля губами, ящики с динамитом. Их было девять; каждый перечеркнут наискось желтой полосой, на каждом на-трафаречен череп со скрещенными костями. В полумраке трюма эти мертвые головы жутковато улыбались новому хозяину.
Дед Алеха лежал, не сняв сапог, на койке в офицерской каюте и курил сигарету. Вошла Саня.
- Я так и знала, что вы тут! Вставайте. Мизинчик велел, чтоб на всех приготовили обед.
Кряхтя, Алеха встал, затушил сигарету, поплевав на палец, потом достал кисет, повертел в руках и запихал туда толстый окурок.
- Хороша, - одобрил он. - Однако лучше махорки. Духовитей.
- Ну, идите же, - поторопила Саня. Дед Алеха неохотно пошел к двери, бормоча:
- Все начальники, один Чикин вкалывай. Эхма… От работы каторжанской потеряешь вид жига некий!
В машинном отделении было жарко, темно и шумно. Стучали поршни, лязгали шатуны, пыхала пламенем топка. Механик и кочегар, голые до пояса, занимались своим тяжелым делом, не обращая внимания на Степана Байду. С карабином между колен он сидел на железной ступеньке трапа и обливался потом. Механик попил и протянул кружку Степану:
- Браток, шел бы ты отсюда. Чего нас сторожить? Машинное отделение в какой хошь державе первый пролетариат. Мы за большевиков, подвоха от нас не будет.
Напившись, Степан отдал механику кружку и встал:
- Ну, коли так, пийду… А вы, як що тут змерзнете, приходьте до нас на палубу, погрейтесь.
Победители сидели в офицерской каюте и первый раз за все время обедали по-настоящему: ели из фаянсовых тарелок горячий мясной суп.
- Плыть будем до моста, - говорил Мизинчик, дуя на ложку. - Чтоб у белых сомненья даже не было. Куда шел "Ермак Тимофеевич", туда и идет. А уж кто на нем, этого они знать не могут.
Святополк кивнул:
- Да вообще мы там пригодимся. Какая ни есть, боевая единица… Пушку исправить можно, я смотрел.
- Ще и броневик везем, - напомнил Степан. - Тоже сгодится нашим.
Согласный ход военного совета нарушил дед Алеха:
- Этот корабль динамитом весь начиненный. Один разочек шарахнут из орудия, и полетим к небесам, как ангелы… Спустить его от греха под воду, динамит этот!
- Резонно, - согласился Святополк. А Саня вопросительно посмотрела на Мизинчика. Тот подумал и решил:
- Нет. Это боеприпас, который мы обязаны сдать нашим. Слишком он дорогой, чтоб им рыбу кормить. Но если уж припечет - ясное дело, потопим.
Постучавшись, вошел капитан.
- Моя каюта заперта. Не у вас ли ключик?
- Видите ли, у нас в отряде женщина, - объяснил Святополк. - Вы, конечно, согласитесь уступить ей каюту?
Капитан в недоумении оглядел обедающих: черноусый Степан, бородатый Алеха, стриженая, с торчащими ушами голова Сани…
- Женщина? А где у вас женщина?
Мизинчик заржал, даже ложку уронил:
- Не признал! Ай да Санька, совсем в мужицкое сословие перешла! Ничего не осталось бабского!
Саня вскочила, расплескав суп, крикнула командиру:
- Дурак безмозглый! - И с плачем выскочила из каюты.
Мост, который намеревались взорвать белые, разлегся поперек реки, опираясь па три каменных быка. Скопления войск не видно было: красные еще не подошли, а белые заблаговременно оттянулись на восток. На левом, западном берегу охранять предмостные укрепления осталась одна рота колчаковцев.
Стоя на мостике рядом с капитаном, Мизинчик разглядывал предмостные укрепления в бинокль. Тут же был и Святополк; в офицерской шинели с погонами штабс-капитана он выглядел очень импозантно. Мизинчик тоже надел снятый с одного из пленных френч, но рукава были ему сильно коротки. Впрочем, за версту, которая разделяла пароход и мост, едва ли это можно было увидеть, даже в бинокль.
А белые, охранявшие мост, давно уже смотрели в их сторону: кто-то даже нетерпеливо махал руками, предлагая пароходу поспешить.
- Дальше не ехай, - сказал Мизинчик капитану. Тот наклонился к медному уху переговорной трубы и передал приказ в машинное отделение:
- Стоп машина!
- Надо им посигналить, - продолжал Мизинчик. - Поломалась машина, исправляем.
… На нос парохода вышел матрос с двумя флажками и стал отмахивать.
- Ты ихнюю грамоту знаешь? - спросил Святополка недоверчивый Мизинчик. - Правильно машет?
- Всё правильно… Поломка машины, ремонтирую.
На мосту тоже появился сигнальщик, замахал флажками. Святополк переводил для Мизинчика:
- Торопитесь! Красные начали наступление!
Мизинчик ухмыльнулся:
- Передай им: торопимся, аж спина мокрая.
Сигнальщик на мосту отчаянно работал флажками, но Святополк даже не переводил. "Ермак Тимофеевич" тихо покачивался посередине реки. Прошла минута, другая… И вдруг с левого берега от леса донёсся грозный, все нарастающий гул. Не сразу Мизинчик со Святополком различили в нем крики "ура", голое кавалерийской трубы, глухой топот множества копыт.
- Наши! - заорал Мизинчик. - Точно вам говорю, наши!.. Капитан, полный вперед!
И действительно, наступление красных, которого давно ждали - одни с надеждой, другие со страхом и ненавистью, - началось. Началось без артиллерийской подготовки, чтобы ошеломить противника неожиданностью удара.
Из-за деревьев вынеслись конники и, крутя в воздухе шашками, поскакали к мосту. Ударили с опушки леса красные пулеметы. А пехотинцы бежали к реке, волоча на катках легкие плоты, неся па руках плоскодонные лодки-шитики.
Охрана предмостных укреплений и не пыталась сопротивляться. Бросив пушки, таща за собой пулеметы, белые бежали по мосту на правый берег. Там, за полверсты от воды, неровным пунктиром чернела линия окопов - главный рубеж колчаковской обороны.
"Ермак Тимофеевич" приближался к мосту. Мизинчик, Святополк, Саня и дед Алеха столпились у борта и тоже кричали "ура", махали руками проплывающим мимо лодкам с красными бойцами, плотам с пулеметами и ящиками патронов. А по мосту шла конница; ждали своей очереди пушки на конной тяге и тяжелые повозки обоза.
- Товарищи! Даешь! Даешь! - радостно орал Мизинчик. И вдруг с него будто сдуло фуражку, грохотом сыпанули пули по стенке каюты. Это по пароходу дали залп с проплывающего шитика.
- Оглашенные! - Дед Алеха первым кинулся от борта. - Погоны сымите! Погоны на вас!
Не чувствуя ветра и холода, Мизинчик сорвал с себя офицерский френч с погонами; скинул колчаковскую шинель и Святополк.
Но с берега по пароходу уже била прямой наводкой пушка красных. Со звоном разлетелись стекла рубки, загорелась палубная надстройка, и Алеха с бывшими колчаковцами кинулся тушить, заливать огонь.
- Мезенчик! - надрывался дед Алеха. - Динамит! Кидай его к бесу за борт!.. Слышь?
Выстрелом из трехдюймовки снесло половину трубы. Дым из обрубка не хотел идти вверх, стелился черными клочьями над палубой. Капитан (он, несмотря па опасность, не покинул поста) горестно смотрел, как рушится его пароход.
Кто-то из матросов сообразил - принес кумачовую рубашку. Саня торопливо спустила бело-зеленый флаг, привязала к фалу рукавами красную рубаху и подняла ее вместо гюйса - корабельного флага… Стрельба прекратилась.
… Последние всадники покидали мост, готовилась уже вступить на него артиллерия красных, когда на помощь колчаковцам пришло неожиданное подкрепление.
Из-за поворота реки медленно выполз бронепароход. Собственно, это был не пароход, а баржа с буксиром-толкачом сзади. Колчаковцы обшили ее броневым листом и вооружили двумя шестидюймовыми орудиями. Орудия для надежности были огорожены с трех сторон покатыми стенками из брони. Почти одновременно раздались два басистых пушечных выстрела: плавучий бастион бил по мосту.
Первые снаряды подняли столбами воду далеко за мостом. По ясно было, что пристрелка займет немного времени.
- Это что еще за гадина? - с тревогой спросил Мизинчик.
Святополк объяснил:
- Бронепароход… Я про него слыхал. Разобьют ведь мост, как пить дать, разобьют.
- То есть как это разобьют? - возмутился Мизинчик - А мы, выходит, зря старались? Ну нет, шутишь!
И он кинулся к пушке Гочкиса. Святополк поймал его за локоть:
- Бесполезно. Это все равно что из рогатки… Там броня в дюйм.
Мизинчик в бессильной ярости заскрипел зубами. А снаряды с бронепарохода уже нашли свою цель: полетели каменные брызги от опоры моста, встала дыбом покореженная балка перил.
- Неужели ничего нельзя сделать? - Саня изо всех сил старалась не заплакать. - Эго же наш мост! Взорвать не дали, а теперь…
Никто ей не ответил. Степан с дедом Алехой угрюмо наблюдали за обстрелом моста, а Мизинчик и Святополк, отойдя от борта, совещались о чем-то вполголоса. Потом Мизинчик объявил:
- Слушай приказ! Всем переходить на плот! Останемся трое: я, Святополк и дед Алеха…
Очередной снаряд попал в настил моста. Заржали, надрывая душу, раненые лошади артиллерийской упряжки. Обрывая постромки, разворотив перила, пушка тяжело перевалилась через край настила и рухнула в воду. За ней полетел зарядный ящик с неуспевшим спрыгнуть ездовым…
Теперь по барже стреляла с берега артиллерия красных. Но тяжелые орудия еще не подоспели, а трехдюймовкам толстая броня была не по зубам. Бронепароход, по-черепашьи медленный и неуклюжий, был и неуязвим, как черепаха.
…Пленные колчаковцы, матросы, перешедшие на нашу сторону, и сгорбившийся под этим новым ударом судьбы капитан покидали борт "Ермака Тимофеевича". По трапу, перекинутому с кормы, они гуськом переходили на плот. Последними из команды перешли кочегар с механиком. Оба зябко сжились на непривычном осеннем ветру.
На палубе остался только маленький отряд Мизинчика.
- Не пойду я никуда! Не пойду! - упрямо твердила Саня. - Я хочу с вами!
- Да пойми, это же смертельное дело. Ты плавать умеешь? Нет? Ну и кончен разговор. Иди, не задерживай люден! - сердился Мизинчик.
- А я добре умею плавать. Я тут останусь, - твердо сказал Степан Байда. Святополк мягко подтолкнул его к трапу:
- Иди, Степан. Нельзя ей одной.
- Так давайте я пойду! - бесстыдно попросился дед Алеха. - Буду ее всяко охранять и вобче…
Мизинчик брезгливо посмотрел на него:
- Ну иди, иди… А ты, Степан, оставайся.
… Степан Байда работал в машинном отделении за двоих: кормил ненасытную топку чурками, шуровал длинной кочергой, поглядывал на манометр.
Наверху, за штурвалом, стоял Святополк. "Ермак Тимофеевич" быстро сближался с бронепароходом. К Святополку подбежал Мизинчик с картонной коробкой в руках.
- Эти, что ли?
Глянув мельком, Святополк кивнул:
- Да, детонаторы… Втисни их между ящиками и передней стенкой. Чтобы весь удар на них пришелся.
Мизинчик понес коробку в трюм, - туда, где стояли наготове ящики с динамитом.
Команда с бронированной махины видела, конечно, приближающийся пароходик. Но тревоги это не вызвало - только недоумение: что могла сделать такая скорлупка против брони и тяжелых орудий?
А на "Ермаке Тимофеевиче" велись последние приготовления. Святополк, сняв с себя ремень, намертво закрепил штурвал в нужном положении. Из машинного отделения поднялись на палубу Степан и Мизинчик. Укрываясь за останками палубной надстройки, все трое взяли по спасательному кругу (Степан надел свой на шею, как хомут) и, когда до бронепарохода оставалось саженей пятьдесят, прыгнули в холодную, обжигающую, словно кипяток, воду.
Вот теперь на бронированной барже забеспокоились. "Ермак Тимофеевич" явно шел па таран. Бронепароход попытался отвернуть в сторону, застучали пулеметные очереди. Даже орудия перестали бить по мосту: надо было расстрелять в упор нахальное суденышко.
А "Ермак Тимофеевич" - замызганный, закопченный, со сбитой трубой и разрушенной рубкой - упрямо лез вперед…
… Издали, с плота, Саня и дед Алеха видели, как с каждой секундой сокращалось расстояние между двумя судами, как пароходик ткнулся носом в бронированный борт баржи. Ударил нестерпимый, рвущий уши гром, и на миг ничего не стало видно, кроме стены воды и огня.
Девушка заплакала и прижалась лицом к плечу деда Алехи. Он растерянно гладил ей спину, повторял:
- Ничё, ничё… Выплывут. Сколь всего было, и ничё…
… Ошеломленный, задыхающийся, как рыбина, оглушенная динамитом, Святополк вынырнул на поверхность бурлящей воды. Неподалеку отплевывался и откашливался, цепляясь за спасательный круг, Степан. А Мизинчика нигде не было, красно-белый спасательный круг плясал один на воде. Святополк оглянулся: в черном дыму, в белом горячем тумане тонул бронепароход. Секунда, и он лег на дно; только жерла орудий да труба торчали над взбаламученной водой. А рядом виднелась сломанная мачта "Ермака Тимофеевича".
- Ось вин! - закричал Степан, и Святополк увидел совсем рядом голову Мизинчика. Но в тот же миг голова снова ушла под воду. Опустив свой спасательный круг, Святополк нырнул и вытащил командира на поверхность. В лице у Мизинчика не было ни кровинки. С трудом шевеля губами, он выговорил:
- Достало меня. Поранило… Спасайте теперь, ребятки…
По счастью до берега было недалеко. Поддерживая с обеих сторон своего командира, Святополк со Степаном выбрались на песчаную косу. Мизинчик остался лежать на песке неподвижно - потерял сознание. Святополк посмотрел на него и зажмурился: лучше бы не видеть… Ниже правого колена у Мизинчика была только разодранная окровавленная штанина, а ноги не было. Песок в этом месте темнел, напитываясь кровью…
А по мосту, которому теперь ничего не угрожало, катились орудия, повозки с боеприпасами, полевые кухни. Проехал заляпанный грязью автомобиль начдива. Наступление развивалось.
В палатке полевого лазарета возле койки Мизинчика стояли Святополк, Степан и дед Алеха. Здесь были собраны послеоперационные: кто-то тихонько стонал, кто-то спал, похрапывая во сне, кто-то просто лежал, глядя в брезентовый потолок. Обогревали палатку две раскаленные докрасна "буржуйки".
- Эх, не пофартило, - говорил Мизинчик непривычно тихим и жалобным голосом. - Как не пофартило! Это тебе, Святополк, все равно - руку, ногу. Лишь бы голова уцелела. Ты вон какой головастый… А мне бы лучше голову оттяпало. Чего я умею? Единственно - только воевать! А если крестьянствовать, так не люблю я этого, и опять же, без ноги, не гожусь никуда…
Он зажмурился, чтобы сдержать слезы, но одна все-таки выкатилась на щеку.
Никто не стал утешать Мизинчика, доказывать, что ему найдется дело. За долгий путь от виселицы до своих они стали друзьями, а друзья в таких случаях не должны врать.
Раздался быстрый стук каблуков, шелестение ткани. Все четверо поглядели - и не сразу узнали в подошедшей девушке Саню. На ней было красивое городское платье до земли, шелковая косынка скрывала коротко стриженные волосы; и даже личико Сани казалось красивым и взрослым.
- Это здешние сестры меня нарядили, - объяснила девушка. - Я ведь остаюсь тут, при лазарете.
- Милосердной сестрицей? - уважительно спросил дед Алеха.
- Да, вроде. Пока помощницей… Это для меня дело знакомое.
- Яка ж вы у нас красавица, - грустно сказал Степан Байда. Даже Мизинчик, несмотря на горе и боль, подтвердил:
- Ну чисто жар-птица.
В палатку вошел врач в забрызганном кровью халате, сразу закричал на посетителей:
- А ну, вон отсюда! Посторонние вон!
Святополк, Степан и Алеха пошли к выходу. Но на прощанье каждый успел дотронуться до вцепившейся в край одеяла руки Мизинчика. Дед Алеха сказал за всех:
- Хоша Сибирь большая, а сердечко чует: встренемся еще.
Они вышли, а Саня осталась. Она поправила Мизинчику подушку, потом присела на краешек койки.
- Еля! Я сама попросилась, чтобы здесь остаться.
- Ты же воевать хотела, - напомнил Мизинчик слабым голосом.
- А теперь не хочу. Я хочу с тобой вместе… И сейчас, и всегда.
Мизинчик поглядел на нее с удивлением.
- Не понимаешь? Какой ты! Ну совсем ничего не видишь… Я же тебя люблю. Хочешь, я пойду за тебя замуж?
Девушка говорила весело, как о деле простом и легком, по смотрела на Мизинчика испуганными, ждущими глазами. Помолчав, Елька невесело спросил:
- Пожалела?
- При чем тут пожалела? - Саня даже обиделась. - Я давно тебя люблю, почти что с самого начала! А ты и не смотрел в мою сторону… Знаешь, как обидно было?