Доминго Фелипе Кавалло Родился в 1946 г. в г. Сан-Франсиско, в провинции Кордова. Высшее образование получил в Национальном университете Кордовы, который окончил с золотой медалью, и в Гарвардском университете (США), где защитил докторскую диссертацию в области экономики. Быстро получил известность в Аргентине и других странах как экономический эксперт. Был участником целого ряда международных научных проектов, опубликовал несколько книг и большое количество статей. В числе его главных исследований фигурируют следующие монографии: "Вновь расти" (1984 г.), "Федеральный вызов" (1986 г.), "Экономика во времена кризиса" (1989 г.), "Аргентина, какой она могла быть" (1989 г.), "Значение правды. Импульс к транспарентности в Аргентине 90-х годов" (1997 г.). Долгое время являлся консультантом частных аргентинских промышленных компаний. В 1976 г. Д. Кавалло вместе с американским экономистом Р. Масгрейвом провел исследование, которое легло в основу налоговой реформы в Боливии. В 1977 г. Д. Кавалло создал в Кордове так называемый Фонд Медитерранеа (ФМ), а в его рамках – Институт изучения экономических реальностей Аргентины и Латинской Америки (ИЭРАЛ), ставший одним из ведущих в стране исследовательских центров данного профиля. Отличительная черта этих организаций – тесная связь с деловыми кругами Аргентины. Так, в числе основателей ФМ можно назвать известные в стране фирмы: АРКОР, "Арнальдо Этчарт", "Астра", "Багли", "Бридас", "Массух", "Ледесма", "Пескармона" и другие. Д. Кавалло занимал ряд ответственных государственных постов: вице-президента Банка провинции Кордова (1971–1973 гг.), президента Центрального банка Аргентинской Республики (1982 г.). В 1987 г. по спискам Хустисиалистской (перонистской) партии, в которой он не состоял, был избран депутатом Национального конгресса и активно включился в политику. Являлся одним из ключевых советников по экономическим и политическим вопросам перонистского кандидата в президенты К. Менема, а после победы последнего на выборах занял сначала пост министра иностранных дел, а затем министра экономики, став самым влиятельным членом кабинета ("суперминистром"). На посту министра иностранных дел и культа Д. Кавалло проявил себя энергичным и компетентным руководителем, провел реорганизацию министерства с целью повышения оперативности и эффективности его работы, подключил к подготовке важных внешнеполитических и юридических документов группу авторитетных экспертов, прежде всего из ИЭРАЛ, активизировал деятельность специально созданного при МИД Аргентины Центра международной экономики. Но главные свершения Д. Кавалло были, безусловно, связаны с его пребыванием во главе министерства экономики в 1991–1996 гг.
Курс Д. Кавалло, ставивший своей декларированной стратегической целью перевести экономику Аргентины в режим стабильного роста, в идейно-теоретическом отношении имел, выражаясь ленинским языком, "три источника и три составные части", определившие его главные особенности и характерные черты.
Первое . В основе экономических воззрений "суперминистра" и его "команды" лежали взгляды и концепции либерализма. Именно либеральное (точнее неолиберальное) мировоззрение определяло систему базовых ценностей и целей "неоперонистов" ("менемистов"), а также методы и средства достижения этих целей. Анализ взглядов Д. Кавалло, изложенных в его научных работах и официальных выступлениях, позволяет выделить ключевые моменты (критериальные черты) неолиберальной стратегии в ее "аргентинском варианте". В их числе:
♦ последовательное снижение удельного веса государственного сектора в экономике, в том числе через приватизацию госпредприятий;
♦ стремление к снижению государственных расходов, минимизация (или полная ликвидация) бюджетного дефицита, цель – сделать "экономику экономной ";
♦ проведение жесткой денежной политики (сдерживание роста денежных агрегатов, и прежде всего агрегата Ml – наличных денег), почти исключающей дополнительную эмиссию и ограничивающей объем кредитов БАН; тем самым предполагалось надеть на аргентинскую экономику своего рода финансовую "смирительную рубашку";
♦ принятие кардинальных антиинфляционных мер и последующее удержание инфляции на максимально возможном низком уровне;
♦ исключение из финансовой практики резких изменений обменного курса (снижение темпов девальвации) национальной валюты;
♦ обеспечение полной открытости аргентинской экономики путем отмены протекционистских мер; возможность сохранения отрицательного сальдо внешнеторгового баланса в том случае, если оно компенсируется притоком иностранного капитала; поощрение зарубежных инвестиций; предоставление иностранным компаниям и банкам равных прав с местными бизнес-структурами;
♦ допущение роста внешнего долга под тем предлогом, что он служит элементом открытости экономики и важным финансовым резервом ее развития;
♦ сокращение доли социальных расходов в государственном бюджете и разного рода социальных трансфертов (субсидий, дотаций и т. д.), поскольку они снижают конкурентоспособность национального бизнеса и культивируют иждивенческие настроения предпринимателей и населения в целом;
♦ уменьшение числа занятых в государственном управленческом аппарате, понижение степени бюрократизации и коррумпированности властных институтов.
Второе . Сильное влияние на правительство К. Менема – Д. Кавалло оказала популярная в тот период на Западе теория предложения ( supply-side economics) [24] , согласно которой реальный рост в экономике зависит в основном от факторов, воздействующих на предложение, а не на эффективный спрос, как это утверждает кейнсианская концепция. Теория предложения постулирует еще ряд идей, взятых на вооружение аргентинскими реформаторами 1990-х годов. Назовем самые важные:
принципиальная бесполезность механизма девальвации национальных валют, поскольку вслед за этим происходит "всплеск" инфляции, нивелирующий эффект от снижения обменного курса денег;
гипотетическая возможность сокращения заработной платы, так как, в соответствии с теорией предложения и законом Сэя, исключается вероятность кризиса перепроизводства.
Третье. Постулаты уже упомянутого "Вашингтонского консенсуса", который, как отмечал В.М. Давыдов, "суммировал господствовавшие неолиберальные представления экономических гуру того времени и подходы крупнейших международных финансовых организаций (прежде всего МВФ) к оказанию помощи "проблемным странам, встающим на путь реформ"168. Напомним суть рекомендаций "Вашингтонского консенсуса": снижение до минимума бюджетного дефицита; изменение приоритетов государственных расходов в пользу здравоохранения, образования и инфраструктуры; проведение налоговой реформы, направленной на расширение облагаемой базы при устранении завышенных фискальных ставок; финансовая либерализация и переход на рыночное регулирование банковского процента; введение унифицированного и конкурентоспособного обменного курса национальной валюты, позволяющего стимулировать нетрадиционный (промышленный) экспорт; замена количественных ограничений во внешней торговле импортными тарифами, поэтапно снижаемыми до уровня 10–20 %; ликвидация барьеров, препятствующих притоку иностранных инвестиций; приватизация государственных предприятий; отмена регламентаций, затрудняющих выход на рынок новых фирм и ограничивающих конкуренцию; надежное обеспечение прав собственности, особенно для неформального сектора169.
Таков был основной теоретический багаж, определивший узловые моменты программы ("дорожной карты") экономических реформ, разработанной неолибералами во главе с Д. Кавалло и реализованной в своих основных чертах в первой половине 90-х годов прошлого века. Как видим, главные подходы, взятые на вооружение Розовым домом, носили космополитический характер и полностью соответствовали западному идейному мейнстриму тех лет. К этому, вероятно, следует прибавить концептуальные подходы собственно аргентинских "исторических" либералов, многие годы бессменно возглавлявшихся Альваро Альсогараем. Превратившись из непримиримых врагов перонизма в наиболее близких союзников К. Менема и окружавших его "менемистов" и "неоперонистов", твердо стоящие на либеральных позициях члены партии СДЦ также внесли свой вклад в идейный арсенал "команды" Д. Кавалло.
Победа ХП на выборах 1989 г. и приход в Розовый дом администрации К. Менема, отказавшегося от идейного наследия "исторического" перонизма и избравшего неолиберальный вариант экономического реформирования, означал, что либеральные знамена СДЦ оказались перехвачены новой властью. Это обстоятельство, с одной стороны, ослабило интерес к либералам (появились иные, значительно более влиятельные носители рыночной идеологии), а с другой – позволило отдельным представителям СДЦ "влиться" в ряды аргентинских реформаторов и внести свой конкретный вклад в процесс рыночных преобразований.
Тем самым вокруг Д. Кавалло образовалась группа "неолиберально настроенных" профессионалов, состоявшая из "неоперонистов", либералов и внепартийных экономистов, главным образом из "Фонда Медитер-ранеа". Так, Карлос Санчес занял пост заместителя министра, Альдо Дадоне – президента БАН, Роберто Доменеч – директора Центрального банка и т. д. Дочь А. Альсогарая – Мария Хулия вошла в состав правительства и приняла самое активное участие в процессе приватизации государственных предприятий. С этой командой Д. Кавалло и приступил к практической реализации программы реформ.
Кардинальное значение для формирования общей линии экономической политики правительства К. Менема имело одобрение Национальным конгрессом 28 марта 1991 г. закона 23.938, который вступил в силу 1 апреля того же года, вошел в историю как закон "О конвертируемости" ("конвертибилидад") и коренным образом менял валютно-финансовую ситуацию в стране. Вот его основные положения.
1. Центральный банк был обязан в неограниченном количестве продавать иностранную валюту из расчета 10 тыс. аустралей за 1 доллар США. Несколько позднее (с 1 января 1992 г.) вводилась новая аргентинская денежная единица с традиционным названием – песо и устанавливался ее паритет с американским долларом (1:1).
2. Центробанк обязывался постоянно располагать золотовалютными резервами в объеме не меньше 110 % имевшейся в обороте денежной массы (агрегат Ml). Комментируя такую политику, американские экономисты П. Кругман и М. Обстфельд писали: "Фиксируя валютный курс, центральный банк отказывается от своей способности влиять на экономику посредством денежно-кредитной политики"170.
Кроме того, запрещалась индексация контрактов, номинированных в аустралях, благодаря чему блокировался "переброс" инфляции в будущее, и прерывалась инфляционная инерция, с которой страна жила несколько последних десятилетий. С целью укрепить фактически вводимый в стране бимонетарный режим (равноправное хождение двух денежных единиц: аргентинского песо и доллара США) разрешалось впредь заключать контракты в американских долларах.
Существенно менялась и суживалась макроэкономическая роль Центробанка, утратившего возможность финансировать государство путем практически бесконтрольной эмиссии денег (как правило, по требованию исполнительной власти, которая таким способом "заделывала" бреши в федеральном бюджете и одновременно "разгоняла" инфляцию). Это было важнейшее – и весьма трудное – политическое решение, достаточно быстро оздоровившее денежный рынок. В условиях системы "конвертибилидад" государство могло получить дополнительные средства только путем заимствований на внутреннем или внешнем финансовых рынках, выпуская соответствующие суверенные долговые инструменты (обязательства). Такое положение дел теоретически должно было вынудить федеральные и провинциальные власти укреплять финансовую дисциплину и повышать собираемость налогов – единственный источник денежных поступлений, не считая заимствований.
Введение режима "конвертибилидад" и по сей день остается остро дискуссионной темой, сталкивающей самые различные точки зрения и порождающей порой весьма парадоксальные, неожиданные оценки. Рассмотрим некоторые из них, чтобы получить более полную и сбалансированную картину происшедшего в Аргентине в 1990-е гг.
Начнем с мнения самого Д. Кавалло, неоднократно обращавшегося к анализу закона "О конвертируемости". В работе, подготовленной для авторитетного испанского Королевского института Элькано в 2002 г.171, бывший министр сформулировал ряд тезисов, представляющих немалый интерес. Прежде всего, он опроверг абсолютно устоявшееся мнение, что режим "конвертибилидад" предполагал "мертвую" привязку песо к доллару в соотношении 1:1. По утверждению Д. Кавалло, закон устанавливал "потолок" обменного курса, т. е. аргентинская валюта не могла быть дороже американской, но не определял нижнего уровня соотношения двух валют. Таким образом, согласно автору закона "О конвертируемости", введенный валютный режим юридически оставлял возможность для маневра – в случае необходимости понизить номинальную стоимость песо. На этом основании утверждалось, что не следует ставить знак равенства между режимом "конвертибилидад" и твердо фиксированным обменным курсом (pegged/fixed exchange rate). Далее, Д. Кавалло подчеркивал чрезвычайную популярность "конвертируемости", которая позволила аргентинским гражданам осуществлять любые денежные операции и накапливать личные сбережения в иностранной валюте, а на макроэкономическом уровне на определенный отрезок времени (почти 10 лет) обеспечила устойчивость и стабильность национальной финансовой системы. И последнее. Говоря о других макроэкономических эффектах "конвертируемости", экс-министр указал на следующее:
♦ в 1970–1990 гг. среднегодовой прирост ВВП составил 0,7 %, а в 1990–1998 гг. (т. е. в условиях "конвертибилидад") – 6,3 %;
♦ в 1970–1990 гг. количество занятых в народном хозяйстве возрастало в среднем на 0,9 % в год, в 1990–1998 гг. – на 1,4 %;
♦ в 1970–1990 гг. факторная производительность аргентинской экономики (рассчитанная как остаток по Солоу ) [25] снижалась в среднегодовом исчислении на 1,1 %, а в 1990–1998 гг. возрастала на 4,3 %172.
Отдельные положительные макроэкономические последствия реализации плана "конвертибилидад" отмечали и другие авторы, включая тех, кто в целом резко критиковал неолиберальную политику 1990-х гг. Так, Хулио Севарес (один из наиболее непримиримых критиков) подчеркнул, что "конвертируемость" радикально сократила инфляционные ожидания аргентинцев, в результате чего индекс потребительских цен упал со 171 % в 1991 г. до 25 % в 1992 г., 11 % в 1993 г. и 4 % в 1994 г. Население страны, большая часть которого родилась и выросла в условиях галопирующей инфляции, не могла припомнить другой период похожей финансовой стабильности. Благодаря этому, пишет автор, "сократилась эрозия доходов, заработная плата, особенно у самых низкооплачиваемых слоев населения, возросла, а бедность уменьшилась"173.
Признавая позитивные эффекты режима "конвертируемости", Рафаэль Оларра Хименес и Луис Гарсиа Мартинес в совместном исследовании отмечают и серьезный просчет "команды" Д. Кавалло, а именно сохранение у государства и его организаций и институтов возможности (ничем фактически не лимитированной) занимать ресурсы на внутренних и внешних финансовых рынках. Конечно, пишут авторы, сам по себе выпуск и размещение суверенных долговых инструментов – нормальная, общепринятая практика, часто совершенно необходимая для бесперебойного хозяйственного функционирования государства. Но в конкретных условиях Аргентины сохранялась и (как показало будущее) сыграла роковую роль возможность безудержного заимствования, не ограниченного какими-то эффективными легальными нормами174.
По мнению Даниэля Мучника, режим "конвертируемости" был своего рода калькой с "Кассы конверсии", регулировавшей валютнофинансовую систему Аргентины в начале XX в., а потому являлся "анахронизмом". Такого рода "фиксированный обменный курс, – продолжал исследователь, – характерен для небольшой горстки государств, тогда как большинство стран мира используют плавающий курс"175. Тем самым Д. Мучник как бы дезавуирует приведенное выше утверждение Д. Кавалло о том, что режим "конвертируемости" не являлся вариантом фиксированного обменного курса и оставлял аргентинскому песо возможность "плавать". Точку зрения Д. Мучника в целом разделяет Альдо Феррер. Он указывает, что Д. Кавалло провел денежную реформу, руководствуясь историческим опытом "Кассы конверсии" и установив фиксированный обменный курс песо. В результате количество денег в обращении стало напрямую зависеть от объема (притока – оттока) валютных резервов Центробанка. Возникшая система, продолжает А. Феррер, не просто являлась бимонетарной, но создавала условия для прогрессирующей долларизации аргентинской экономики, поскольку в скором времени 2/3 банковских депозитов, а также коммерческих контрактов и соглашений номинировалось в валюте США176.
Одним из немногих критиков "конвертируемости", напрямую дискутировавших с Д. Кавалло в период наибольшего влияния неолибералов, был Родольфо Терраньо. В частности, две их дискуссии прошли на телевидении в 1993 и 1995 гг. Р. Терраньо являлся сторонником модели, сфокусированной на развитие экспорт-ориентированных отраслей промышленности, и утверждал, что обменный курс 1:1 отнюдь "не оздоровил песо", а лишь "подключил его к аппарату искусственного дыхания". Поэтому, утверждал экономист, "конвертируемость" – это сугубо временная мера, которая должна быть со временем отменена. Но выход из режима "конвертируемости" следует осуществлять постепенно и организованно, и заниматься этим должен реально независимый Центральный банк (наподобие германского Бундесбанка)111. Такие идеи вызывали у аргентинских и зарубежных неолибералов неподдельный ужас. Они дружно утверждали, что отказ от "конвертируемости" будет "безрассудством", что такая мера неминуемо приведет к гиперинфляции, а американский экономист Рудигер Дорнбуш даже предлагал "личности, подобные Терраньо, поместить в зоопарк"178.
Все перечисленное дает представление о том большом влиянии, которое оказала политика "конвертируемости" на идейное состояние политических и академических кругов аргентинского общества. Но главным, разумеется, было ее сильнейшее макроэкономическое воздействие, и в первую очередь беспрецедентное открытие экономики, значительно превосходившее все предыдущие попытки либерализации, что особенно отчетливо проявилось в связи с развернувшимся процессом приватизации государственных предприятий и новой ролью ТНК.
Программа приватизации в рамках открытой экономики
Приватизация государственной собственности, проведенная правительством К. Менема – Д. Кавалло, стала одной из самых масштабных (на мировом уровне) передач госпредприятий в частные руки в 1990-е гг. Менее чем за пять лет аргентинское государство почти полностью "избавилось" от принадлежавших ему значительных активов, передав их – в собственность или в долговременную концессию – частным консорциумам, в которых в подавляющем большинстве случаев главную роль играл иностранный капитал. Местные предприниматели, как правило, участвовали в приватизационных сделках в качестве миноритарных партнеров зарубежных фирм и банков и зачастую продавали впоследствии свои доли мажоритарным акционерам (т. е. иностранным участникам).