Существующее положение вещей устраивало всех. Вячеслава Аркадьевича Мало - Кроху. Самого Диму. Ну и, конечно, начальника службы безопасности, получавшего, помимо официального государственного жалованья, еще и солидную надбавку за "нелегкий труд" в Диминой структуре.
Так что с точки зрения соблюдения законности бояться ему было нечего. Кроме разве что двух секретарш.
- Ладно, - кивнул Дима. - Мне понадобятся данные на местных ментов. На оперов и следователей.
- Хорошо, сделаю, не вопрос, - кивнул Вадим, доставая из кармана электронный органайзер и делая в нем соответствующую запись. - Когда?
- Очень срочно. Уложишься в ближайшие два часа - будешь молодец.
- Оп-па, - покачал головой советник. - Я постараюсь, конечно, Дим, но ничего обещать не могу. Сам понимаешь, реально, ты не пачку пельменей просишь достать.
- Я понимаю, Вадим. Оговорка: меня интересуют люди, которые не берут. Гниляк не покатит. А насчет стрелки поступим следующим образом…
* * *
Под окном глумливо закаркала ворона, и тут же как по сговору подала голос Настена:
- Ма-ам! Ма-ам! Вставай! Четверть девятого.
Катя Светлая открыла глаза и посмотрела на часы. Действительно, четверть. Пора подниматься, наводить красоту и топать на службу. А как не хочется-то… Утренние побудки давались ей с большим трудом. Не хотелось выбираться из-под теплого одеяла. Но сегодня был особый случай. Вчера они всем отделом отмечали присвоение очередного звания… Ей, между прочим. И звание было подходящее - капитан. Отмечали, как водится, хорошо, с душой. А вот конец вечера скомкался. Оттого, видно, и остался неприятный осадок. Антон Лемехов, - среди своих Лемех, симпатичный, обаятельный ловелас с тридцатипятилетним жизненным стажем, - в который уже раз попытался набиться к ней на ночь. Лемехов был известен тем, что переспал со всеми мало-мальски симпатичными девицами города. По уверениям самого Антона, его первая "ходка по бабам" состоялась чуть ли не в яслях. А вчера… Она вроде как была и не против, - опыта в этом деле парню не занимать, задница у него подтянутая, поджарая, значит, в любви должен быть выносливым, как в беге, - но Антон, по поддатости, что ли, проявил слишком уж много прыти, и у нее сразу испортилось настроение. Не нуждалась она в мужиках. В тех, с которыми работала. Подопрет - найдет кого-нибудь со стороны. А тут внеслужебные отношения на службе завяжутся… Хуже нет. Отношения всегда осложняют жизнь. Как говорила Настена: "Башню сносит покруче пули". И тогда "такой сквознячище начинает по чердаку гулять - держите семеро, меньше не удержат". Тем более один раз уже попробовала, хватит. На те же грабли? Нет уж. От первых вон двенадцатилетний результат в кухне чашками громыхает.
- Ма-ам!
- Проснулась, - громко ответила она. - Сейчас встану.
Но вставать-то как не хотелось. И голова побаливала.
Не то чтобы совсем уж "отходняк давил", да и выпила Катя вчера не так чтобы очень много. И исключительно шампанского. Но ощущения - как после самогона. Где, интересно, Лемехов спиртным отоваривался? Надо будет спросить, а потом ребятам из РУБЭПа наколочку дать. Пусть проверят, откуда это шампанское чудное взялось. А заодно и весь остальной товар осмотрят. Накладных если на десятую часть наберется - праздник. Остальное - чистой воды левак. Да к тому же еще и срок годности наверняка истек в прошлом апреле… Мысли были неторопливые, привычные и оттого особенно приятные.
В гостиную - она же спальня, она же библиотека, столовая и все остальное - заглянула Настена. Уперлась кулачком в тонкую талию, красиво выставила бедро, приняв позу а-ля "топ-модель-на-подиуме", - надо бы, кстати, запретить ей по телику разную ерунду смотреть, а то только и разговоров что о тряпках да о красивой столичной жизни, - спросила громко:
- Ма-ам, ну ты встаешь или как?
- Или как, - ответила она, тихо балдея от поведения собственной дочери.
И не только от поведения. Рост - метр пятьдесят. Это в двенадцать-то лет! Что же будет к пятнадцати? Хорошо, еще краситься не начала. А то она заходила как-то в школу. Чуть пятиклассницу с учительницей не спутала. Рассказала на работе - ребята ржали как лошади. Лемех посмотрел на нее с сожалением, как на отсталую, сказал: "Мать, учителей в школе отличить проще простого. Кто победнее одет - это они и есть".
- Ма-ам, я же говорила вчера, в классе по тридцать пять рублей собирают. На театр, - заявила Настена. - Ты мне деньги дай.
- Сейчас, погоди. Дай хоть умыться…
Она нехотя откинула одеяло и выбралась из постели. Театр… Театр - дело хорошее. Новая учительница Настены ей нравилась. Взялась ребят по театрам возить. То в местный, то в столичный. Сама насчет автобуса договаривается, сама все организовывает. И правильно, меньше будут по улицам шляться - дольше на свободе пробудут.
Она умылась, вышла в коридор, достала из сумочки деньги, отсчитала тридцать пять рублей, протянула дочери.
Не ко времени была эта поездка. Деньги заканчивались, а до получки еще неделя. Хорошо, хоть зарплату в управлении выплачивали день в день. Областной глава администрации - человек с отчетливым криминальным прошлым - рассчитывался с органами охраны правопорядка за собственный спокойный сон. Антон же Лемехов в своих спокойных снах видел, как он, Лемех, при поддержке местной прокуратуры, классически сажает главу администрации на твердую "пятнашку". После того, как тот уйдет в отставку, само собой. Есть-то время от времени хочется даже самым принципиальным. Ну, хоть чуть-чуть. Ничего, пусть себе мечтает. Вреда от этих мечтаний никакого. Напротив, только на пользу идет. Лемех обладал довольно редким качеством: не имея возможности реализовать злость на какого-то конкретного человека, он легко проецировал ее на остальных своих подопечных.
- Ма-ам, - Настена подхватила висящую на вешалке в коридоре джинсовую сумку-торбу, забросила на плечо, - я тебе кофе налила.
- Спасибо.
Она потянулась чмокнуть дочь. Настена подставила щеку с большой неохотой. Не привыкла к этим телячьим нежностям. Да и возраст не способствовал. Первое ощущение собственной взрослости. Мальчишки рядом…
- Да, ма-ам, - опять это растяжно-ленивое "ма-ам", - еще тебя Ольга Аркадьевна просила в школу зайти…
- По поводу? - Она еще надеялась, что это как-то связано с обычной школьно-родительской нагрузкой.
- Севка Тренясский, из седьмого, у третьеклассников деньги сшибал…
- Понятно…
Ей хотелось, чтобы дочь выросла такой же, как она. Жесткой, холодно-правильной. Учитывая характер ее работы, самое худшее могло случиться каждый день, в любую минуту. Она рассматривала подобную возможность спокойно и трезво, как один из видов "производственных издержек", как фактор, с которым приходится считаться, независимо от того, хочется тебе этого или нет. На кого тогда останется Настена? Нет, папочка-размазня, само собой, не бросит дочь одну, но тот ли это человек, который должен растить ЕЕ дочь? Чему он сможет научить Настену? Какие жизненные установки даст? Прогибаться перед каждым, кто хоть чуть-чуть выше, будь то дворник или большой начальник? Нет. Настена должна уметь постоять за себя.
Жестко-аскетичное воспитание давало о себе знать. Настена без всякой боязни лезла в драку, если считала себя правой. Антон, по большой дружбе и по алкогольному опьянению, научил ее паре хитрых приемов из тех, за которые из спорта вышибают раз и навсегда. Ученицей Настена оказалась способной и благодарной. Полученными знаниями пользовалась без особых колебаний и почти всегда успешно.
Поэтому ей приходилось довольно часто объясняться с учителями. Слава богу, должность позволяла прикрывать дочь. То, за что любой другой подросток уже отправился бы в спецшколу, а то и в колонию для несовершеннолетних, Настене сходило с рук. Она это понимала и… нет, не пользовалась, но имела в виду.
С Ольгой Аркадьевной, новой учительницей Настены, они еще не беседовали. Настена отзывалась о "новенькой" хорошо, но… Когда дело касается драк, любая фея мгновенно превращается в мегеру. Оно и понятно, случись что с детьми - первым сядет именно учитель.
- А ты объяснила Ольге Аркадьевне, что я занята целыми днями?
- Ольга Аркадьевна сказала, когда тебе будет удобно…
Настена смотрела на мать чистыми и честными глазами наивного щенка, написавшего на антикварный ковер.
- Хорошо, - кивнула она. - Когда будет удобно… зайду…
Ольге Аркадьевне придется ждать ее прихода до выпускных экзаменов.
Настена кивнула серьезно, сказала:
- Я пошла. И так задержалась.
- Иди, конечно. А в следующий раз выясняй отношения где-нибудь подальше от школы.
- Я предлагала ему выйти, но он отказался, - деловито пояснила Настена.
- Ладно, ладно. Иди.
Настена отперла замок, вышла на площадку. А Екатерина Михайловна Светлая, старший оперуполномоченный городского УВД, стала собираться на работу.
Она никогда не считала себя рохлей, да и род службы приучил к расторопности. И, хотя спешка, согласно народной молве, требуется всего в двух вполне конкретных случаях, Катя предпочитала прийти раньше, нежели опоздать.
Кофе успел остыть. Ну и пусть. Так даже лучше. Можно делать большие глотки. Минимум макияжа. Самый минимум. Принимая во внимание глазастость своих ребят, а также зубоскальство Лемехова, нетрудно предположить, чем могло закончиться прихорашивание. Джинсы в обтяжечку - фигурка-то у нее вполне еще. Есть чем гордиться. Грудь, слава богу, подтянутая, а ведь Настену почти полтора года кормила. На боках - ни складочки. Живот плоский, как поднос. Ножки длинные, точеные. Ах, какие ноги! Загляденье! Всем местным модницам на зависть. Задница… Катя повернулась боком к зеркалу. Попробовала бы она быть отвислой при такой-то жизни. Целый день на ногах, все бегом, бегом… Напрячь ягодицу - камень. Что такое целлюлит - знать не знала и, даст бог, так и не узнает никогда. Ключицы проступают чуть сильнее, чем хотелось бы, но это на любителя. Некоторым как раз такие и нравятся. Хлопчатобумажная маечка-футболочка. Курточка замшевая. Хорошая курточка, удобная. Главное, кобуру под ней не видно. Обуваясь, обнаружила вдруг, что задралась кожа на каблуке. Придется туфли менять. Где набраться денег на все? Пришлось вместо туфель надевать кроссовки. По жаре не очень-то приятно, но лучше уж так, чем с ободранными каблуками.
Через четверть часа Катя вышла из подъезда. Мимоходом поздоровавшись с сидящими на лавочке старушками, направилась к своей машине - старенькой "трешке". Взгляды бабулек-чекисток жгли спину. Городок небольшой, все "посты" друг друга знают. Всем известно все и про всех. Она, Катя, пять лет назад посадила мужа младшей сестры вон той, маленькой, как детская кукла, и сухонькой, как мел, старушки. На семь лет. Хоть кто-нибудь вспомнил, что этот… прости господи, избивал свою благоверную смертным боем по два раза на дню, семь дней в неделю, без выходных и праздников? Да ничего подобного. Зато все помнят, что посадила. Или та мамаша с Октябрьского проспекта, которая бежала за милицейской машиной, увозящей ее сильно путного сына и кричала: "Благодетели, спасибо!!! Спасибо!!!" А сынок этот, великовозрастный дебил, два метра ростом и полтора в плечах, убил пожилого мужчину на улице. За что? А одернуть посмел, когда жлоб этот, хозяин жизни, матом орал на весь проспект. Кто-нибудь это помнил? Нет. Зато помнят, что она посадила двадцатилетнего пацана на "восьмерик". А по ней - мало! Надо было бы больше. Сиди Катя в судьях, меньше чем "пятнашкой" не отделался бы. Список бесконечен. За без малого десять лет работы многие стали на нее косо смотреть. Кто по делу, а кто и просто потому, что ментов не любил.
Ладно, ну их, пускай смотрят. Катя забралась за руль, запустила двигатель, нажала на газ. "Трешка" почихала лениво, но все-таки соблаговолила тронуться. И ладненько.
Катя выехала на широкий, как река Волга, Октябрьский проспект. Улица была, что называется, "центровой" и резала город на две неровные половинки, как пирог. Октябрьский проспект - бывший проспект Октябрьской Революции - являлся местом тусовки большинства претендентов на лавры крутых. Таких в городе было более чем достаточно, а вот места хватало далеко не всем. Так что, учитывая политическую обстановку, ни Кате, ни другим ребятам из ее отдела не грозило остаться без работы в течение еще достаточно долгого времени.
На Октябрьском проспекте разместились пара ресторанов и вполне приличные кафе, и несколько баров, и кинотеатр, превратившийся в мебельный салон - для кого только? - и магазины, и пропасть коммерческих ларьков, и мэрия, и… милиция. Да, здание УВД, стоящее по соседству с городской управой, выходило окнами именно на Октябрьский проспект. Частенько Катя и ее коллеги могли наблюдать из окна своего кабинета, как местные бандиты шумно и весело прожигают жизнь в открытом кафе "У Димыча", что прямо напротив.
Катя припарковала "трешку" на стоянке управления, вышла из машины. Дверцы тут не запирали. Машины ментов, как и большинство бандитских, знали "в лицо" и не грабили. Разве что залетные косяка спорют, но таких находили быстро и вежливо объясняли, что здесь так не принято. После чего человек с чистой совестью отправлялся на больничку.
На пороге управы мэр - в любую погоду облаченный в серый помятый костюм-тройку и кепку "под Лужкова" круглый коротышка с красноватым лицом колхозника - лузгал "семачки" и беззаботно из-под ладони глазел на голубей, кружащих в пыльном сентябрьском небе. Мэр улыбался и качал головой, когда особенно резвый турман падал вниз, выписывая пируэты. Губы коротыша двигались, шепча: "От шо выделаваит, стервец, шо вытворяит-то, идрить иво мать…"
"У Димыча" веселились шумно и развязно. Катя оглянулась. Так и есть, местные. Заняли два столика, выпивают, как водится, в компании девиц не слишком тяжелого поведения. Жди нынче новостей от дежурного. К вечеру начнется. Бандиты тоже заметили ее, снизили тон, обменялись репликами, заржали громко, в голос. Но хамить не стали. Знали: схамишь и - "любимый город может спать спокойно" на протяжении ближайших пятнадцати суток.
Катя зашагала к управлению. Мэр заметил ее, когда до дверей оставалось три метра.
- Икатирина Михална! - завопил коротышка на всю площадь. - Погодьте-ка!
Катя поморщилась - особенно ее выводило из себя это "погодьте-ка". Как в колхозе, честное слово. Однако остановилась, обернулась. С мэром, хоть он и был фигурой номинальной, ссориться не следовало. Временами на мэра "находило", и тогда, под деловой приход и хорошее настроение, можно было выцыганить у управы и лишний - совсем не лишний - бензин, и дополнительные деньги на нужды УВД. На встречах с областным начальством мэр стоял за своих горой.
- Икатирина Михална…
- Здравствуйте, Пал Ильич, - кивнула Катя.
- Здравствуйте, Икатирина Михална. - Румяный колобок подкатился к ней, утирая вспотевшее лицо, снял кепку и… не удержался, взглянул в небо последний раз. - Ить шо вытворяит… - И снова напустил на себя озабоченно-деловой вид. - Да. Икатирина Михална, со мной тут товарищи из ГАИ связывались. О-о-от. Они вчера на въезде машину этого… как иго… Козельцева. Слышали, наверное?
- Бандит? - внимательно глядя на мэра, спросила Катя.
Знала она, конечно, что из себя представляет Владимир Андреевич Козельцев, но ведь сознайся - и сорок минут придется выслушивать мэрские версии, одну нелепее другой, на тему: "А что это правительству могло от нас понадобиться, как вы думаете, Икатирина Михална?"
- Не-ет, - протянул мэр. - Из правительственных кругов товарищ. Очень, очень… влиятельный…
- Серьезно? - удивилась Катя. - Не иначе товарищ президент собрался в область с дружественным визитом.
- А-а-а, - протянул мэр, да так и остался на пару секунд с открытым ртом. - Думаешь?
А насчет "товарища"… Однажды областной репортер, пишущий статью об их городе, в интервью с мэром начал очередной вопрос обращением: "Господин мэр…" Закончить фразу ему не удалось. Павел Ильич Логин, убежденный колхозник и коммунист с шестьдесят седьмого, пошел красными пятнами и заорал, срывая глотку:
- Господа у нас вона, в Москве все… эта… сидят!!! А тут, у нас, - товарищи! - после чего запустил в репортера пепельницей.
Репортер отделался легким испугом, случай вошел в историю, и теперь народ, попавший на прием к мэру, старался не употреблять "контрреволюционных" словечек. Предпочитали общаться по старинке. И только местная братва отнеслась к новшеству с неприкрытым, почти детским восторгом. "Слыхал, братела? Базар катался, в Москве господа на зону ушли", - веселились они.
- Допускаю такую возможность, Пал Ильич, - серьезно сказала Катя. - Иначе что бы товарищу из правительства здесь у нас делать? Или со скрытой инспекцией. Инкогнито, - не удержалась она от язвительности.
- Да, - легко, без задней мысли, согласился мэр. - Инкогнито… Скажите пожалуйста… Надо бы мне кое-какие распоряжения отдать… В связи с возможной инспекцией и приездом… - Но тут же спохватился: - Да, тебя вчера, говорят, капитаном назначили? - Катя хотела было объяснить, что звание - не должность, на него не назначишь, но передумала. Пал Ильич был человеком далеким от чинов и званий. - Поздравляю, поздравляю, заслужила… - Мэр схватил ее худую ладонь и убедительно тряхнул пару раз. Нахлобучил знаменитую кепку и махнул рукой. - Ну, иди, работай. И скажи там Гукину, чтобы постарался. Бомжей, алкоголиков чтобы на улице ни-ни…
Гукин Никита Степанович был начальником УВД.
- Пал Ильич, а как насчет бензина? Все лимиты исчерпали давным-давно, на вызовы ездить не на чем. Ребята на свои кровные заправляются…
- За инициативу хвалю. Пусть квитанции сохраняют. Потом погасим. И премию выпишем…
Павел Ильич повернулся и засеменил к зданию управы. Ну и ладно. Город станет чище. Глядишь, фасады у пятиэтажек обновят, асфальт новый положат.
- Классиков читать надо, товарищ мэр, - пробормотала Катя и вошла в здание УВД.
Дежурный на вахте, улыбчивый сержант - фуражечка-то на консоли лежит, - козырнул молодцевато:
- Здравь желаю, та…рищ капитан.
И расплылся аж до самых ушей, довольный собственным неказистым поздравлением.
- Здравствуй, Кеша, - улыбнулась скупо Катя. - Только к непокрытой голове руку-то не прикладывают.
- Слыхали про такое правило.
- Как ночь прошла?
- Нормально. Как обычно прошла. На Клочковской мало-мало поцапались эти… два брата… из восьмого дома…
- Федотовы?
- Они самые, - кивнул дежурный. - Вон, - кивнул за плечо, - в кутузке дрыхнут, красавцы. Выспятся, дам им по штрафу - и пусть себе по домам гребут.
- Не слишком усердствуй только.
- Ничего. Больше заплатят, меньше пропьют.
- У матери пенсию отберут, - заметила Катя.
- А я тогда к Степанычу пойду, - очень серьезно заявил дежурный. - Попрошу, чтобы годика по три каждому обеспечили.
- Все? - спросила Катя.