* * *
Выслушав доклад возвратившегося из "бегов" Лехи, Иван Николаевич Кленов несколько секунд раздумывал, а потом подвел неутешительную черту:
– Я тебе, Алексей Романович, вот что скажу… Репин с его ненаглядной супружницей и Елагин с его стрельбой и прочими личными проблемами, даже если взять их вместе, по сравнению с тобой – зайчики. Белые и пушистые… Ничего. Скоро с вами настоящий психолог разбираться будет… И потом… Ты что, позвонить не мог?! Мы тут уже планы строили, как тебя обкладывать.
– Трубка села, – голосом могильного землекопа ответил Быков.
– А с Репиным и с этим, как его… молодым из уголовки… спокойно нельзя было разобраться?! Без мордобоя?! Взрослые люди, офицеры, а ведете себя, как пацаны на школьном дворе… Кто-то из жильцов даже "ноль-два" вызвал. Бандиты, мол, на глазах у всего дома ментов мочат… Не перепились еще на Руси, оказывается, сознательные граждане.
– Николаич, да я на эмоциях был… А Толян подвернулся под горячую руку… Как он, кстати?
– Еле ходит. Колено распухло. Его Сорокин домой повез. Если что – больничный ты ему оплачивать будешь. – Кленов глянул на подчиненного зло, как бык на тореадора. И вдруг взорвался: – Это ж сказать кому! Собровцы друг у друга задержанных отбивают!.. Или тебе на тренировках мозги окончательно поотшибало?! Так имей в виду: мне безмозглые не нужны! Я не посмотрю, что…
– Ну, виноват я, виноват! Позвоню Толяну, решу проблему… Лучше скажи, Николаич, чего теперь делать-то?
– То и делать! Мирона для начала найти, пока за границу не улизнул.
– Да я не о Мироне! С Викой что делать? Ее ж с ходу упакуют, в одну калитку.
– А что ж ей – почетную грамоту от министерства выдать?!
– Погоди, Николаич… – оживился Леха, просчитав вдруг какую-то перспективу. – Но ведь… Если Миронов не даст против нее показаний, то ее и не посадят… А если его не поймают, так точно не даст.
– И что? Предлагаешь его не ловить? Так это не выход. Не мы, так другие поймают. До конца жизни не пробегает.
– Нет, почему? Других не надо. Сами упустили – сами и поймаем.
– Тогда и заговорит, – усмехнулся командир. – Сам знаешь: менты, в том числе и бывшие, легко колются. Наверное, потому что знают, как колют.
– А если так поймать, чтоб не заговорил?..
По пробежавшей по челу Кленова тени было понятно, что идея его не вдохновила. Хотя и правозащитника он из себя строить не стал.
– Ты мне ничего не говорил, а я тебя ни о чем не спрашивал… – тихо, но отчетливо произнес он.
И, наклонившись к селектору, привычным тоном рявкнул:
– Дежурный! Отделение – на выезд!
* * *
Прикрыв глаза, Леха вполуха слушал пожилого участкового в майорской форме, трясшегося на сиденье позади, рядом с Елагиным.
– Так ведь сдуру-то, как говорится, можно и того… – хохотнул тот. – Очень важный хрящик повредить. Дураков у нас, как известно, хоть отбавляй. А хуже дурака только кто?
– Кто? – переспросил Елагин.
– Дурак с инициативой. Это вообще мрак. Мне свояк покойный – он в райцентре раньше работал, тоже участковым – давно еще рассказывал… Когда при Горбаче вся эта херня по борьбе с пьянкой завертелась, к ним нового начальника горотдела прислали. От "старшего брата". Из КГБ, стало быть, выперли и отправили в милицию. Для усиления. Будто у нас своих дураков не хватало… Н у, тот, чтобы себя показать, давай с места в карьер рейды устраивать. По самогоноварению, по подпольной торговле водкой, по притонам… Что ни выходной – то очередной рейд. И по ночам тоже. Приказал, чтоб за месяц на каждом участке не менее десяти подпольных торговых точек прикрыть. Вроде, значит, до него никто ни хера не делал, а как он пришел, так сразу борьба пошла… Начальник уголовного розыска попытался объяснить этому деятелю, что глупость тот затеял. Да какой там… Сам знаешь, как у нас: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак.
Ну, выполнили указание. Позакрывали, значит, подпольные точки. Отчитались наверх, что генеральная линия партии успешно исполняется. А спустя некоторое время раскрываемость по кражам в городке – возьми да и упади! В два раза почти. Из областного управления по телефону каждый день трезвонят, мат на мате. Никак понять не могут, что происходит… А все из-за этого руководящего дурака! Ведь больше половины этих точек на уголовку работало. Кто какими вещичками за водку расплачивался, кто ствол по пьяни засветил, кто лишнее что сболтнул – все моментально операм известно становилось. А как их позакрывали – сам понимаешь… Потом, слава тебе господи, дурака этого на повышение забрали, в область. Только того, что он тут за полгода наломал, и за десять лет уже не восстановить было.
До нас у него тогда, слава богу, руки не дошли. Только я самогонщице сразу сказал: будешь борзеть – посажу! А ежели втихую да с понятием, то общий язык всегда найдем. Не трону, торгуй на здоровье… У меня шесть деревень, и в каждой тогда своя такая точка была. Так что и без выпивки не сидел, и всегда знал, где что происходит.
– А сейчас?
– Сейчас в деревнях воровать нечего. А скоро и не у кого будет. Как уйду на пенсию, так и должность мою, скорее всего, сократят за ненадобностью…
Свет фар выхватил из темноты дорожный указатель с надписью "Борисово". Фарид Моторин притормозил на обочине и посмотрел через зеркало в салон.
– Дальше куда?
– Метров через пятьдесят мосток будет, – пояснил участковый, чуть приподнимаясь с места. – Сразу за ним – поворот направо и – третий дом по правую руку. Не перепутаешь. Там забор. Зеленый, но из шифера.
Моторин кивнул и врубил передачу.
– Погоди, Фарид! – остановил его Быков и обернулся к майору: – А вы этот дом хорошо знаете?
– Как свой собственный, – кивнул тот. – Говорю же, двадцать лет самогонку у нее покупал. Такую самогонку, как Татьяна, никто в районе больше не делал.
– Нарисуйте план дома и участка.
Участковый достал из планшета листок бумаги и цветные карандаши. Хорошо, не акварель.
– Здесь – дорога, на которую свернем… Тут вот – калитка… Тут – вход в дом… Здесь – веранда, тут – кухня, здесь… и здесь – комнаты…
– Черный ход?
– На кой ляд ей в доме черный ход? Не шпионка же.
– А окна?
– Окна на три стороны. Здесь два, здесь тоже, а здесь… одно. Н у, и веранда. А с задка стена глухая.
– Чердак?
– Чердак имеется, как же без него. Только туда изнутри вход, из кухни. Окошко есть, но высоко. На огороды выходит… Тут вот сарай, но в нем особо не спрячешься. Махонький совсем. Ну, и сортир, понятное дело… Возле сарая.
Наверно, художник Репин, хромавший ныне на одну ногу, оценил бы рисунок не более чем на тройку. У участкового явно были проблемы с перспективой. Да и цвета какие-то ненатуральные.
– Хорошо. А если, к примеру, вы бы из этого дома удирать стали, причем тихо… Как бы действовали?
– А тут и думать особо нечего, – засмеялся старый мент. – Танька – та еще зараза была. На весь свет озлобленная… Вот и отгородилась со всех сторон шифером в два метра высотой. Забор глухой получается, хоть голым во дворе пляши. И не гниет. А вот если перелезать начнешь, то с таким треском поломается, что всю деревню перебудишь… Так что, ежели тихо надо уходить, то только два пути: либо через калитку на улицу, либо на задки.
Он снова начертил что-то на листке.
– Вот здесь, с тылу так сказать, вторая калитка имеется. На огород выходит. А уж дальше, через огород – к ручью. А там уже и лес сразу.
Быков взял в руки нарисованный участковым план и ненадолго задумался. Затем жестом подозвал поближе сидевших в автобусе бойцов.
– Значит так, мужики! Делаем вот что…
* * *
Стас прижался спиной к чердачной стене и заскрипел зубами от злости. Но злиться, кроме как на самого себя, было не на кого. Он нарушил священное правило: не ложиться на дно в тех адресах, где появлялся хоть раз. А здесь, в Борисово, в доме тетки, он появлялся дважды. Один раз – с Риткой, в середине лета, и один раз – с адвокатом. Значит, сдал кто-то из них? Больше некому. Кто именно – сейчас разбираться не время. Но он разберется. Непременно разберется, если…
Если удастся выбраться.
Черт… Он слишком расслабился. Перестал доверять чутью. Вот и прокололся. Причем дважды: утром, когда они напоролись на засаду, и теперь, когда чутье упорно подсказывало ему не соваться в Борисово. Но он слишком вымотался за день, потому и решил отсидеться здесь до утра.
И вот теперь он – в ловушке. Закончив обыск дома, менты поднимутся на чердак. А здесь спрятаться негде.
Впрочем…
Взгляд Стаса упал на небольшое окошко в торце. С этой стороны дома внизу окон нет. Из дома его не увидят. Правда, могут услышать. Но, пока будут выбегать наружу, потеряют с десяток секунд. В темноте это – практически спасение. Конечно, они могли поставить с этой стороны дома человека для подстраховки. Но если и поставили, то одного, не больше. С одним можно справиться…
Правда, чердачное окно расположено высоко. Но других вариантов все равно нет.
Неслышно ступая по балке, Стас приблизился к окошку и, тихо отворив его, выглянул. Глаза, уже успевшие привыкнуть к темноте, не заметили ничего непристойного. Он быстро выставил из окна ногу и, стараясь не шуметь, нащупал ниже узенький карниз. Упершись в него, перенес на ногу тяжесть тела, выбрался наружу и сиганул вниз. Едва коснувшись земли, он завалился на бок и, дважды перекатившись и не обращая внимания на резкую боль в левой ноге, снова вскочил.
Времени осматриваться не было. Пригнувшись, Стас бросился к небольшой калитке, ведущей в огороды за домом. Рванув на себя дверцу, он выскочил за забор. И тут же был сбит с ног сильным ударом в грудь. Попробовал встать, но очередной удар опрокинул его на спину.
– Лежать! – негромко произнес мужской голос. Силуэт его обладателя четко вырисовывался на фоне покрытого редкими звездами неба.
Голос показался Миронову знакомым. В следующую секунду он уже понял, кто перед ним. Точно, не правозащитник.
– На дом кто навел?
Человек не прыгнул на него, чтобы надеть браслеты, и не нанес расслабляющего удара в пах, как это принято в соответствующих силовых структурах. И это настораживало.
– Сам-то как думаешь?.. – Стас умел проигрывать достойно.
Ответа не последовало. Миронов услышал лишь характерный металлический щелчок. Он отлично знал, что это. Так щелкает предохранитель автомата. Потом он не увидел, а скорее ощутил перед собой короткое дуло, направленное ему в голову…
В этот момент калитка снова распахнулась, и в глаза человеку ударил свет электрического фонаря.
– Блин, Леха, ты что, крикнуть не мог?! – возмутился появившийся в проеме Елагин. – Мы там ждем, ждем…
Потом перевел луч на лежавшего Стаса, нагнулся над ним, резким движением перевернул лицом вниз и защелкнул у него за спиной наручники. В пах не бил, хотя мог.
– А зачем лишний шум поднимать? – глухо отозвался Быков, медленно опуская автомат и стараясь подавить предательскую дрожь в голосе. – Человек нормальный попался. Сообразил, что может случиться, если он себя плохо вести будет. И решил вести себя хорошо… Так ведь?
* * *
Прекрасным осенним утром, когда заря освещает судьбы и души, у ворот усадьбы графа Стропилина остановилась старая белая "восьмерка". Вышедший из нее оперуполномоченный отряда милиции специального назначения Леха Быков с полминуты поглядел на восход ясна-солнышка и двинул к порогу. Настроение его совершенно не соответствовало красоте окружающего мира.
В кабинете графа, на полу возле камина, лежал грязный матрас, на нем, свернувшись клубочком и укрывшись ватником, спала Вика. В камине горели поленья. Наверное, дядя Жора специально под утро приходил, подбросил. Несостоявшийся меценат тихонько присел на табурет. Он не стал орать "Рота, подъем!", решил дать ей еще немного поспать. Какая она все-таки милая, когда спит. Даже под уголовной статьей. И даже без косметики.
Вика, словно почувствовав его присутствие, вдруг открыла глаза. И улыбнулась, словно он был продолжением сна. Но уже в следующую секунду улыбка исчезла.
– Собирайся.. Едем… Ничего не бойся…
Она, все поняв, поднялась с матраса и, подойдя к сидящему милиционеру, обхватила руками его голову.
– Ты же не бросишь меня?..
* * *
Следователь следственного отдела следственного комитета (выдумают же такое!) Светлана Воронова, выслушав Быкова, развела тонкие женские ручки.
– Я тебя понимаю, Леш, но и ты меня пойми. Все не так просто… Старшая Захарова сначала все валила на сестру, а теперь вообще замкнулась. Говорит, ничего не знаю, в краеведческом музее никогда не была и ни про какую картину не слышала. Миронов вообще отказывается давать показания. А вот Вику твою билетерша опознала. По фотографии. Косвенная, конечно, но все-таки улика. Подтверждает ее участие… Сам понимаешь, при таком варианте я не могу оставить ее на подписке. Даже если бы хотела, начальство не позволит. Факты против нее, да и дело резонансное… И, опять-таки, девочка далеко не ангел. Не работает, не учится, дома – притон.
– Притона больше не будет, обещаю… Свет, под мою ответственность! Никуда не сбежит, по первому звонку – у тебя.
– Я такие решения сама не принимаю… Извини…
Леха с тоской последнего вымирающего мамонта посмотрел на зарешеченное окно.
– Что ей светит? – глухо спросил он после небольшой паузы.
– Сейчас трудно сказать. Если эпизод с домом отпадет, то останется только музей. Тут очень многое зависит от того, как поведет себя в дальнейшем Маргарита. И Миронов. Вика прямой наводки не давала, но Мирон может ее специально подставить… Словом, гадать пока рано. В принципе, при хорошем раскладе может получить условно. Ранее не судима, реально опасалась за жизнь сестры, в своих действиях раскаялась, похищенное возвращено владельцам, серьезных последствий не наступило… – Воронова неопределенно качнула головой. – Но ей все равно пока придется побыть в изоляторе.
– Как долго?
– Месяцев семь. Дело сложное, обвиняемых много… Возможно, через пару месяцев смогу заменить арест на подписку. Просто не я одна все решаю… А если сестра изменит показания, то и вообще снимем обвинение… У тебя с Викой что – так серьезно?
Быков кивнул.
– Если хочешь, у меня хороший адвокат есть… – предложила Воронова. – Тетка молодая, но грамотная. Вместе учились.
Леха пропустил предложение мимо ушей.
– Свидание разрешишь? Я ей обещал, что буду приходить.
– Видишь ли… Она обвиняемая, а ты – формально свидетель… Так что свидания между вами невозможны. Только в суде. Или во время очной ставки… Я могу передать, что ты ее ждешь. Или, если хочешь, можешь записку написать. Только мне ее прочитать придется.
– Спасибо, не надо… Я пишу с ошибками… Наследственное…
* * *
В камере было холодно. Но Вика этого не чувствовала. Она лежала на нарах, разглядывая серый, с грязными разводами потолок, местами расписанный цветочками и фаллосами. Что подсказало: тюрьма – женская.
Напротив, на таких же нарах, сидела маленькая и сухонькая пожилая женщина. Посмотрев на Вику, она усмехнулась понимающе:
– Да брось, подружка, не переживай. Я вон, когда первый раз в камере очутилась, тоже думала, что все, хана. Кончилась жизнь… Ничего, выжила. А сейчас – так вообще не поймешь, где лучше. Здесь хоть кормят, да и работать можешь, если пожелаешь.
– А насчет мужика – плюнь, – вступила в разговор другая арестантка, расположившаяся у окна. – Ты молодая еще, красивая, нового найдешь. Меня мой муженек тоже ждать обещал. Так двух месяцев не выдержал. Это ж мужики… Ждать – не в их подлой природе.
– Не, меня мой по первой ходке дождался, – возразила первая. – Передачи носил, на свидания приезжал. Правда, потом все равно разбежались…
Вике стало совсем тяжело. И тут, когда она уже готова была дать волю горьким слезам, смывающим всю несправедливость этого мира, случилось чудо. Нет, стены не раздвинулись и решетки не упали. И творожок вертухаи не принесли. Просто камера озарилась разноцветными отблесками, а с улицы донеслись звуки веселой канонады.
Все, кроме Вики, повскакали со своих мест и скучились у зарешеченного окошка.
– Девчонки, гляньте, салют! С чего бы это? Праздник, что ли, какой… Слушайте, а у Путина когда день рождения?
– Ой, так это ж Быков! – воскликнула четвертая арестантка, пока не вступавшая в разговор. – Вон, в очках!
– Кто?
– Бизнесмен. Мой брат у него в фирме работал… Странный дядька. Бизнес был – дай бог каждому. А он все продал и пошел в СОБР. Обычным гоблином. Мол, адреналина не хватает. Видала я чокнутых, но такого… Интересно, для кого это он шоу устроил?