Смочив лицо холодной водой, я несколько раз потер ладонями щеки, виски и ушные раковины, чтобы вызвать прилив крови. Потом снова брызнул водой на лицо и тщательно вытерся бумажным полотенцем.
Туалет был абсолютно пуст.
Вернее, пустым до того момента, когда я усиленно растирал ладонями лицо, из-за чего мне пришлось на несколько секунд прикрыть глаза воспаленные от сухого египетского песка. (Как я не пытался сберечь глаза во время путешествия по Египту, отворачиваясь от поднимавшейся ветром песчаной пыли, сделать это мне не удалось).
В тот момент, когда я закрыл глаза, кто-то вошел в туалет и негромко хлопнул дверью кабинки
Я привел себя в порядок и, взбодренный, отправился к выходу.
Позади меня из кабинки вылетел человек. Я попытался было сделать резкое движение влево, но было уже поздно. Я почувствовал, как горло вдруг сдавило от боли, и я не могу сглотнуть слюну, как при сильнейшей простуде. Но причиной боли была тонкая стальная проволока сжимавшая мне шею, безжалостно впивавшаяся в горло, резавшая его, не дававшая сделать хоть полглотка воздуха
Земля завертелась под ногами – я заметался, яростно пытаясь освободиться от источника боли Я бросался из стороны в сторону, пытаясь сбросить со своей спины человека, вцепившегося обеими руками в сталь.
Боль пронизывала мой череп, словно его проткнули насквозь гарпуном, разорвав мозг Перед глазами стояла черная пелена и жизнь медленно покидала мое тело
2
В отчаянно заметавшемся в поисках выхода мозгу, пронеслась смутная мысль, что если не вырваться в ближайшие одну-две секунды, то проще будет прекратить сопротивление. Чтобы наступили забвение и темнота.
Собрав последние остатки сил, я выгнул тело вперед, подтянул голову, испытывая дикие мучения от впившейся в трахею стали, и изо всех сил ударил затылком по голове человека за плечами. Я не услышал, а скорее почувствовал, как он вскрикнул от боли и на какую-то долю секунды ослабил свою хватку.
Это был мой шанс. Одной рукой судорожно пытаясь отодрать сталь от шеи, другой я ударил его в пах.
Мой кулак идеально пришелся в то место, куда я целился. Наверное, после такого удара пострадавший долго и без всякой надежды посещает врачей, чтобы восстановить функции органа. Нападавший взревел от боли и выпустил проволоку из рук.
Наконец я смог развернуться к своему врагу лицом. Тот самый мужчина из бара! Я не мог разобрать его лица – мрак еще не рассеялся перед глазами. Передо мной были общие очертания его массивного тела со светлыми неясными пятнами на месте рук и головы. Он согнулся пополам, как будто его затошнило, а по низу живота разливалась чудовищная слабость.
Цветные круги, стоявшие у меня перед глазами, стали понемногу рассеиваться, окружавшее приобретало более резкие и четкие очертания, шум в голове затихал.
Мой очередной удар попал прямо в челюсть, наверняка сломав ее. Зубы лязгнули и превратились в кровавую крошку.
"Черт с ними, с туфлями! Купишь себе новые", – решил я и повторил удар той же правой ногой. С такой силой заколачивают в сетку ворот с одиннадцатиметрового штрафного удара мяч, который разрывает белую паутину от вложенной в него мощи, энергии и ярости.
В последнюю секунду я инстинктивно чуть-чуть ослабил удар.
Иначе он мог оказаться смертельным.
Как в процессе замедленной съемки я наблюдал постепенно заваливающуюся назад фигуру человека, который хотел меня убить. Его руки махали в воздухе, как лопасти падающего вертолета. Так и не найдя опоры, он растянулся на полу.
Опасность миновала и я почувствовал, как подкашиваются ноги от накатившей слабости. На ватных ногах я побрел к умывальнику и облокотился на него. Чуть помедлив, я взглянул в зеркало. Да-а, нельзя сказать что так выглядят люди, возвращающиеся с курорта. Взмокшие от пота волосы разметались по лицу, на шее видны следы проволоки, верхние пуговицы рубашки оторваны, пальцы судорожно сцеплены в кулаки, все еще прерывистое дыхание, нервно вздымающаяся грудная клетка…
Я повернул голову в сторону и взглянул на поверженного противника. Он по-прежнему лежал на полу без сознания. Видимо, пройдет немало времени, прежде чем он вспомнит свое имя.
Заковыляв к ничком лежавшему телу, я пошарил по его карманам. В одном из них нашел связку ключей, кучу мелочи и бумажник.
Раскрыв бумажник я нашел в нем корешок посадочного талона рейса Нью-Йорк-Каир и билет зарегистрированный на тот рейс, которым я собирался улетать. Водительское удостоверение, восемьсот долларов сотенными бумажками, какой-то листок с арабской иероглифической вязью… Только теперь я смог хорошо разглядеть нападавшего.
Это был араб средних лет, хорошо сложенный. Его лицо, до того, как оно оказалось расквашенным, наверное, было красивым. Он был одет в светлый, со вкусом пошитый европейский костюм и светлую рубашку. Сейчас одежда сплошь была усеяна кровавыми пятнами.
В любую секунду в туалет мог кто-нибудь войти. Я не сомневался, что смогу объясниться с полицией, доказать, что я не профессиональный убийца. Но сам факт необходимости долгих объяснений, составления протокола и задержки в Каире еще на неопределенное время, не вызывал у меня никакого энтузиазма.
Я подхватил безвольное тело араба под мышки и втащил его в одну из туалетных кабинок. Как мог, я постарался усадить его на унитаз, прислонив к задней стене.
Засунув бумажник обратно в карман его пиджака, я оставил себе только водительские права и листок с иероглифами незнакомца. Выскочив из кабинки, я нашел возле умывальников шкафчик. После минутных поисков, я повесил на дверь кабинки, где остался араб, табличку с надписью: "Не работает". Затем я вышел из туалета, не забыв чемодан.
По _радио объявили о начале посадки на рейс Каир- Нью-Йорк.
Посмотрев по сторонам, я убедился, что каждый из посетителей аэропорта углублен в свои дела и ничто не предвещает начала третьей мировой войны. Пройдет, как минимум, пару часов, пока обнаружат тело в кабинке. Или же араб, появившись в окровавленной одежде в здании аэропорта, будет долго пытаться убедить полицейских в том, что разбил лицо при неловком падении.
Попытавшись собраться с мыслями, я самой твердой походкой, на которую только был способен, отправился на таможенный контроль.
Очередь к рентгеновскому аппарату и детектору металлоискателя уже иссякла. Пассажиры сосредоточились
у рукава, по которому служащие авиакомпании "Дельта" собирались пропускать их непосредственно в самолет.
У меня было такое ощущение, будто чемодан весит несколько центнеров. Я с некоторым усилием забросил его на конвейерную ленту рентгеновского аппарата, а сам прошел через детектор. Меня так пошатывало, что я едва не налетел на одну из его опор, а офицер, следивший за экраном, поднял глаза и изумленно взглянул на меня.
Я выдавил из себя вымученную улыбку, а детектор не издал звука. Интерес в глазах у офицера молниеносно погас.
Сняв чемодан с противоположного конца ленты, я проследовал к эмиграционным чиновникам.
От непрерывно вырабатывавшегося адреналина, я весь взмок. Вспотевшей ладонью я протянул офицеру паспорт.
Он открыл его, сличил с оригиналом и поставил штемпель. Я был свободен.
В самолете я попросил принести мне стакан холодного апельсинового сока и жадно выпил его крупными глотками. Мы еще не успели взлететь, как я провалился в тяжелый глубокий сон.
3
Мне снилось лицо Мишель, смеющееся и радостное. Мы кружили с ней в упоительном танце, а потом я вдруг ощутил. как почва уходит из-под ног и я теряю сознание.
Потом я лежал возле входа в храм Луксора и надо мной в темном небе ярко сверкали звезды и полная луна. Я не мог двинуть рукой, не мог крикнуть – изо рта вырывалось шипение, как шорох гравия под колесами проезжающего легкового автомобиля. Стены вокруг сливались в одно большое пятно.
Какой-то египтянин, склонившись надо мной, спрашивал, что у меня болит. А я пытался объяснить ему, что у меня жжет горло. Но ничего не выходило – я всего лишь шевелил губами.
Затем меня подняли и положили на плетеные носилки и понесли. Мимо меня проплывали каменные изваяния египетских фараонов, застывших в вечном презрительном и одновременно торжественном молчании. Их было бесчисленное множество – огромных статуй древних людей-богов, с некоторым интересом, казалось, оглядывавших следовавшую мимо них процессию.
Абсолютная тишина, сводящая человека с ума, невероятное безмолвие, когда не слышно даже дыхания человека, даже биения его сердца, царило посреди этой ночи на многие сотни миль вокруг. Это безмятежное спокойствие нарушалось лишь тихим шепотом ленивого ветерка, налетавшего внезапно из пустыни и бормотавшего спросонок:
"Затеряться и исчезнуть без сознания в бесконечном дыхании мировой души - вот настоящее блаженство. Исчезнуть и раствориться… Вот блаженство!" Я застонал от боли в горле, когда пытался сглотнуть слюну. Она стояла комом, все увеличиваясь в количествах и мешая дышать.
Исчезнуть и раствориться, только бы не чувствовать этой раскаленной боли!
Колонна статуй закончилась и процессия поравнялась со стенами храма. Они были украшены расцвеченными иероглифами и сериями картинок на сюжеты земной и загробной жизни. Крик рвался из моей обессиленной груди, но ветер успокаивающе обволакивал мое лицо и потрескавшиеся губы, продолжая неясно бормотать:
"Исчезнуть в стране Вечности, в стране, чуждой насилия. Где никто не нападает на ближнего, где никто не восстает из райской тишины и покоя. Соединиться со Владыками Вечности - вот настоящее счастье и блаженство. В стране, где люди перемешаны, где цвет кожи ничего не значит, где толщина кошельков в предыдущей жизни ничего не определяет Не думать ни о чем, кроме грядущих наслаждений, удовольствий и безмятежного счастья/" Я напряг все свои силы, пытаясь максимально прояснить затуманенное сознание. Что это за страна, где люди перемешаны, в которую никто не уносил своего добра и откуда никто не возвращался? Меня охватил страх, когда я, наконец, догадался. В висках шумно застучала кровь Ее сильная пульсация причиняла тяжелую боль, словно по голове молотили бейсбольной битой.
"Успокойся. Это – сон, – убеждал я себя – Всего лишь забытье, болезненное и мимолетное. Сейчас ты очнешься и все будет в порядке".
Но все было не в порядке. Совсем не в порядке. Снова нахлынул туман и все мысли легко растворились в его вязкой вате.
Люди, которые несли носилки, остановились и опустили их на землю. Они молча расступились, давая дорогу жрецу, который подошел ко мне, лежащему навзничь и пощупал пульс.
Снова налетел ветер, с упорством шептавший слова, которые мне совсем не хотелось слышать:
"Исчезнуть и раствориться… Когда смерть кажется исцелением от затяжной болезни. Выходом на свежий бодрящий воздух, после горячки. Смерть, как аромат лотоса. Как отдых на берегу страны опьянения. Как возвращение морехода домой. Смерть, как тоска человека по родному дому после долгих лет в плену".
Превозмогая пульсирующую боль, я закричал. Мой дикий крик сливался воедино с первыми бледно-рубиновыми лучами зари, окрасившими темное небо. Жрец успокаивающе коснулся моего лба, проведя руками по раскалывающейся на части голове.
Затем жрец воздел руки к алеющему закату и негромко запел:
– О уйди, Осирис, в свою страну и отступись от этого чужеземца. Бог Хор говорит с тобою в его лице и делает тебя слабее. Хор забирает у тебя силу и лишает могущества. Ты слабеешь на глазах и не встаешь больше Ты ослеп, Осирис, и не видишь ничего! Голова твоя бессильно опускается и не поднимается. Я, великий маг и око Хора, приношу тебе просьбу – повеление уйти в Страну Мертвых. Ибо Большой Скарабей охраняет нас! Уйди, Осирис!
Люди, стоявшие вокруг жреца, что-то тихо запели. Песня набирала силу и звучала все увереннее, торжественнее. Она переливалась, как радуга, превращаясь в тысячелетний гимн жизни, которая насмехалась над смертью. Она крепла вместе со все ярче алеющими лучами солнца.
Ночь медленно отступала. Как отступала и слабость, до этого безраздельно владевшая каждой клеточкой моего тела. Холодный свет звезд окончательно поблек и они исчезли.
Я ощутил значительное облегчение. Оно усиливалось мыслью-заклинанием: "я жив, я жив…" Я изо всех сил попытался разогнать остатки тумана в голове, который стал постепенно рассеиваться. Мое тело содрогалось от толчков, и, постаравшись убедить себя, что самое страшное осталось позади, я с трудом разлепил веки.
– Мистер! Мистер, проснитесь! – говорила девушка, склонившаяся надо мной с некоторой тревогой. Она осторожно дергала меня за плечо, пытаясь вырвать из тесных объятий кошмарного сна.
"Если это рай, – подумал я, – то дева Мария выглядит прехорошенькой. Надо будет поинтересоваться ее планами на сегодняшний вечер, Маклин. Может в раю показывают приличные и свежие голливудские фильмы?"
Но это был не рай, а аэропорт имени Кеннеди в Нью-Йорке.
Я промучился в страшных видениях в течение всего полета, словно провалившись в бездонную яму. И стюардессе стоило немалых усилий разбудить меня, продолжавшего спать, когда все пассажиры уже давно покинули борт авиалайнера.
Глава четырнадцатая. СТРАНА ТРОГЛОДИТОВ
1
Программа "Мировой репортаж" была любимой телепередачей Тэда Тернера в эфире нашей телекомпании. Продолжительностью немногим более часа, она включала в себя короткие – до трех минут – сообщения от местных журналистов, работавших во многих странах мира. Репортажи никогда не подвергались цензуре или сверхтщательному редактированию. Их присылали из воюющего Кувейта и коммунистической Кубы, пораженной экономическим кризисом Югославии и вполне благополучной Австралии. Общим было одно: Си-Эн-Эн не платила за работу журналистов. Тем самым она избегала возможных упреков в том, что собственные корреспонденты "Мирового репортажа" могут подобострастно излагать точку зрения, желаемую для американского правительства. Почти в ста странах мира работали журналисты "Мирового репортажа": и, если у Тернера выпадало свободное время, он с удовольствием смотрел эту программу.
Для Стюарта Лори, шефа-координатора программы, которая выходила несколько раз в неделю, раннее утро было горячим временем, когда его лучше всего не беспокоить.
Я поймал Стюарта в лифте и, не мешкая, потащил в кафе с оптимистическим названием "Тяжелые новости". Оно располагалось на втором этаже Си-Эн-Эн-центра и использовалось для мимолетных деловых встреч.
Мы сидели за столиком, ожидая, пока не остынет обжигающий черный кофе, налитый из автомата.
– Много забот? – сочувственно спросил я своего коллегу.
– Ты даже не подозреваешь, Маклин, – он провел пятерней по своим волосам, еще больше взъерошив их. – Завтра эфир, а половина сюжетов еще не готова. Из-за постоянной нервотрепки я заработаю преждевременную язву.
– Тогда стоит подумать о смене работы.
– Шутишь? – обиженно поднял брови вверх Стюарт и отхлебнул из чашки. – Черт, ну и противный у них здесь кофе.
– Ну что ты, – возразил я, – он гораздо вкуснее тибетского.
– Разве в Тибете есть свой кофе?
– Чай, – поправился я. – Тибетский чай.
– И как его готовят?
– В бамбуковый цилиндр с деревянной крышкой заливают кипяток. Затем добавляют сливочное масло, молоко и соль.
Стюарт Лори немедленно поставил чашку с кофе на столик, nq его лицу пробежала брезгливая гримаса.
– Конечно, – с улыбкой заключил я, – иностранцам такой напиток едва ли приходится по вкусу.
– В чем же его достоинство?
– Соль и жиры помогают человеку легче переносить жару и усталость.
Лори капризно хмыкнул.
– Ну уж спасибо. Лучше пить кофе из этого аппаратика.
Наступило время резко сменить тему разговора.
– У тебя есть связи в ФБР – поинтересовался я.
От неожиданности Стюарт чуть не поперхнулся.
– Почему в ФБР? Тебя завербовала иностранная разведка?
– У них нет таких больших денег, – доверительно сообщил я. – Просто дружная семья нашей телекомпании могла лишиться одного из своих членов, Стюарт. Меня вчера пытались убить.
Его глаза испуганно округлились, и он оглянулся вокруг, словно желая убедиться в том, что никто не целится в нас из гранатомета из-за соседних столиков. Затем Лори спросил с недоумением:
– Когда? Где? Снова твои дурацкие шуточки?
– Нисколько. Я абсолютно серьезно. Повторяю, если ты не обратил внимания на мои слова вчера, в Каире.
– Но чем здесь может помочь ФБР?
Я выложил перед Стюартом водительские права араба, напавшего на меня в аэропорту.
– Мне нужно узнать все об этом человеке.
– "Джамаль Таха", – прочитал Стюарт на документе, запечатанном в прозрачную пленку.
Я предупредил его:
– Не думаю, что фамилия подлинная. Но фотография, наклеенная на правах, – его.
– Ну и в дело ты впутался, – Стюарт задумался. – У меня есть человек в ФБР. Я постараюсь связаться с ним как можно быстрее. Где тебя можно будет найти, когда что-нибудь появится?
– Мне нужно срочно сделать это, Лори, – произнес я. Он снова хмыкнул.
– Я свяжусь с тобой через три-четыре часа.
– Через два, – поправил я его. Написав на листке бумаги номер телефона, я протянул его Лори. Он спрятал записку в карман.
– Стив, а может ты хоть намекнешь, что за историю ты сейчас распутываешь? Ведь не каждый же день ты прогуливаешься по лезвию ножа?
Я жестко улыбнулся.
– Стюарт, думаю, мне удалось раскопать сенсационный материал. Наберись терпения. И помоги мне.
Расставшись со Стюартом Лори, я отправился к Лек-леру. Добравшись до университета, я узнал в комнате отдыха преподавателей о том, что у профессора все еще продолжается лекция для студентов второго года обучения. До ее окончания оставалось еще целых десять минут, и я медленно бродил по коридорам, остановившись, наконец, возле сто пятой аудитории.
За неплотно прикрытой дверью раздавался голос профессора:
– Насколько бессистемными и ограниченными были бы наши знания о Египте без папирусов, собранных в песчаных пустынях близ полноводного Нила Без древнейших из известных доныне книг, которые осветили целую эпоху. А самая блестящая и выдающаяся среди египетских находок – гробница Тутанхамона – так и не была бы найдена, не будь надписей и текстов Именно из этих памятников письменности ученые и узнали о существовании мальчика-фараона, что подтолкнуло их на поиски захоронения.
Я подумал, что Леклер, великолепно знавший свой предмет, почитаем и любим как студентами, так и коллегами. Его рассказы о поисках памятников письменности превращались в настоящие детективные романы, заставлявшие студентов забывать о конспектах и слушать своего преподавателя, затаив дыхание. Его страсть к исследовательской работе была замечательной.
Наверное, вслед за героем одной из книг Анатоля Франса, он мог терзаться мыслями: