– Садитесь! И ты, Олег, сядь. – Забелин принял решение. – Словом, так! Выражаясь высоким штилем, мы здесь садимся в одну лодку. Не будет в ней ни опричников, ни жертв режима. Все в одном интересе, и все равные. Один я равней. И при первой следующей склоке виновного без разборок выкину за борт.
Он заметил новый нарождающийся всплеск Жуковича.
– Впрочем, пока еще каждый волен выйти вон.
Подождал, как бы припечатывая вспыхнувшие страсти.
– Нет желающих? Тогда поплыли. Слушай диспозицию.
Наступила тишина – не отошедшие еще от важности принятого, импульсивного отчасти решения люди жаждали убедиться в его правильности.
– Каждый из вас с сегодняшнего дня сотрудник финансовой компании "Ликсон". Кто-нибудь помнит такую?
– Два года назад вы на нее для банка этот особняк откупили, – безошибочно припомнил Астахов. В усталом внешне, с обвисшими от постоянных приступов радикулита усами стареющем богатыре сохранялись не только удивительная память, но, что куда поразительней, – диковинная смесь мудрости много пожившего и много страдавшего человека с юношеской увлеченностью жизнью и – профессией.
Романтическая смесь эта давала удивительные практические результаты – любое претендовавшее на кредит предприятие, финансовое положение которого проверял мягкий, неспешно-благожелательный "лапочка" Астахов, через короткое время, к отчаянию его хитромудрых владельцев, оказывалось непристойно-прозрачным, словно сорокалетняя молодящаяся кокетка, обнажившаяся перед совращаемым юнцом при внезапно вспыхнувшем свете.
– Наш теперь это особнячок. Банк нам его уступает, отпускает, можно сказать, в свободное плавание, – к оживленной радости сидящих, объявил Забелин. – Яна, – нажал он на кнопку селектора, – ты в курсе распоряжения по банку?.. Да, да. Обеспечь, чтоб завтра посторонние съехали… Теперь о главном. – Он почувствовал себя фокусником, вытаскивающим из рукава все новые сюрпризы. – Объявляю стратегическую задачу – овладение контрольным пакетом акций крупного московского НИИ. Получив пакет, пакуем, чистим менеджмент и перепродаем крупному инвестору. Вот такая нехитрая идейка. Прошу высказываться.
Оживление спало, сидящие принялись переглядываться с кислыми лицами.
– И… такой инвестор есть? – Вопрос этот был общим.
– Будем говорить так – просматривается. Речь идет о ВНИИ "Информтехнология".
– Это ж внутри Садового кольца. Девятнадцать тысяч квадратов площадей, – первым, как обычно, припомнил Астахов.
– Миллионов пятнадцать зеленых денег, – без энтузиазма прикинул Дерясин.
– К тому же весь напичкан оптико-волоконными сетями. Это оборонка, – безжалостно уточнил Забелин.
– Тогда не меньше двадцати. – Дерясин обреченно скорректировал цифру. – Как же ее взять-то без финансирования?
– Вот ты финансирование и обеспечишь.
– Может, лучше сразу пристрелить, чтоб не мучился? – предложил гуманист Жукович. – Это сколько ж ему придется на паперти простоять.
– С завтрашнего дня, Андрюша, готовь в банк заявку на кредитную линию, – едва скрывая торжество, приказал Забелин. – Конечно, о двадцати миллионах речи нет. Но в восемь обязаны уложиться.
Он оглядел приободрившиеся лица – сквозь пустые мечтания на их глазах проступила вполне перспективная реальность.
– Так на кредитах теперь как бы Баландин, – осторожно напомнил Дерясин.
– Ничего. Упрется – пойдешь к Чугунову. Получать будем траншами. Первый – на один миллион долларов. Еще вопросы?
– Если позволите, – непривычный к здешним обычаям Подлесный принялся подниматься, но снова сел, осаженный взмахами рук. – "Информтехнология" – институт стратегический. Два года назад по просьбе Второва я его слегка "подрабатывал".
"Ах, сволочь какая, – с некоторым даже восхищением припомнил Забелин вчерашний разговор с президентом. – Ах, конспиратор задрипанный. "Ты-де, подсказал". А сам, оказывается, давно принюхивался".
– Вокруг института много узлов вяжется, – продолжил Подлесный. – Иностранцы, знаю, крутились. Тут штурмом нельзя. Хорошо бы сперва обстановку прощупать.
– Да ты что?! – порадовался откровению Жукович. – Вот, стало быть, как надо?
Отвечая на угрожающий взгляд Забелина, кротко сложил ладони:
– По-моему, он нас просто за лохов держит. Мы, мил человек, хоть и не искусствоведы, но этим делом не первый день промышляем, так что…
– Сколько вам нужно времени, чтоб представить первичную информацию? – Забелин раскрыл ежедневник.
– За неделю пробью. – На наскоки Жуковича Подлесный обращал внимания не больше, чем жеребец на досаждающего слепня перед тем, как хлестануть его хвостом.
– Неделя – много. Сегодня пятница плюс два выходных. В понедельник в девять жду результата. – Не дожидаясь возражений, Забелин сделал пометку.
Возражений не последовало. Напротив, не меняя выражения лица, Подлесный поднялся:
– Разрешите выполнять? А то время пошло.
– Сейчас все разойдемся, – остановил Забелин. – Теперь, Виктор Николаевич, для вас задачка.
Тугоухий Астахов склонился правой стороной.
– Вам, как всегда, форпост. Придется покопаться в институтской бухгалтерии – на предмет выявить все сомнительные сделки, определить реальное финансовое положение.
– И всех делов-то? – порадовался за коллегу Жукович. – А уж как в институте его ждут! Они и местечко под него расчистили, и опять же цветочки в вазочку для пущего озону. А уж то, что документики потаенные разложили, – это и вовсе без вопросов. Просто места себе не находят, кому бы показать.
– Готовьтесь, готовьтесь, Виктор Николаевич. На неделе придется приступать. Еще вопросы?
Решился Дерясин:
– Скупка акций – дело как бы деликатное. Это как на минном поле. Столько встречается хитрушек-ловушек. А среди нас ни одного чистого фондовика.
– Будет тебе минер, – пообещал Забелин. – Мне как раз рекомендовали. Кстати, напоминаю для всех: любая информация по теме строго конфиденциальна. И еще: если проект реализуем – каждый получит премию порядка пятидесяти тысяч долларов.
Оглядел оживившиеся лица сподвижников:
– До понедельника. Жукович, задержись!
– Да понял, понял я всё. Но и ты мое мнение поимей: на гэбэшника ставить, как на старую курву: приплатят – и тут же сдаст.
– Хозяев меняю, то – жизнь, – отреагировал не вышедший еще Подлесный. – Но не сдаю.
– Это ты шефу басенки трави. Он доверчивый. И еще. – Жукович сделал вид, что старается говорить тихо. – Хоть и в одной теперь лодке, но держись от меня подальше. А то как бы это… веслом не зацепить.
И, горделиво скосясь на Забелина, вышел.
– Вот так вам, сучканам пугливым! – Спустя минуту послышался из предбанника торжествующий его голос, адресованный кому-то из выселяемых сотрудников.
Дверь, едва закрывшись, вновь распахнулась, и Забелин безошибочно определил – Яна. Судя по резкому звуку, страстей за прошедший час в ней не поубавилось.
– Так что со мной?
– С тобой? Полагаю все-таки с камнем на сердце, что придется нам расстаться. На повышение пойдешь – операционисткой в филиал. Да и ставки такой – секретарь – у меня больше нет.
Девушка обозленно сжала в ярко-красную полосу пухлые свои губки.
– Так найдите.
– Мама твоя мне на дню по два раза насчет твоего перехода звонит. Так что если не послушаюсь, головы обоим поотрывает.
– Замучается. И вообще, чья жизнь – моя или?..
– Твоя. Вот и надо ее разумно строить. Ну, будь умницей!
Во взгляде Яны появился блеск.
– А надоело. И хватит со мной сюсюкать! Хочу быть с ва… с тобой! – Теперь она не отводила глаза, как обычно, а, напротив, единожды решившись, вызывающе смотрела в лицо, напружинившись и нарочито изогнувшись так, чтобы было видно пышное, готовое, казалось, разорвать стягивающую одежду девичье тело. Лет через пять чрезмерные эти формы начнут расплываться, нависать складками на животе. Но сейчас перед Забелиным выставлялась напоказ юная женская фигура, которую Макс, несомненно, закольцевал бы как сексапил номер раз.
– Яна, Яна! Что ты себе напридумывала? Остынь, девочка. Сколько на тебя парней зарятся. Один Юра Клыня чего стоит. А уж перспективен! Помяни слово, начальником управления станет, не меньше.
– Этот лопоухий-то! Пока до "бабок" стоящих доберется, оплешивеет. Одно и знает, что замуж уговаривает, придурок.
– Почему ж, если замуж, так придурок? – поразился неведомой ему до сих пор женской логике Забелин. – Выходит, если б я…
– Да ничего не выходит! Такие, как вы, не уговаривают. Такого самого обхаживать надо.
"Что я и делаю", – показала она всем своим видом.
– Юра очень, очень хороший специалист. Потом, исключительно порядочен.
При последнем аргументе личико Яны непроизвольно сложилось в презрительную гримаску, и, понимая, что реакция эта не в ее пользу, она произнесла раздраженно:
– Плох тем, что не хорош.
– Но любит!
– Да пошел он со своей любовью… Господи, ну что ты меня, боишься, что ли? – Она заметила его брошенный на дверь взгляд. – Ну, прикипела я к тебе. Ведь не жениться прошу. Вообще ничего не требую. Разве что внимания. Или не хороша?
"А может, и в самом деле? Да и какого черта. В конце концов, с работы ее уберу, сниму квартиру. А по любви, не по любви – кому все это сейчас нужно?"
Он попытался вызвать в памяти спасительный образ своей старой доброй знакомой – Яниной мамы, маленькой нервной женщины, трогательно беспокоящейся при встречах, не обижают ли там ее кукушонка. Увы, образ выдался бледненьким и при виде выпирающей из одежды девушки быстро тускнеюшим.
– Мне уж вот-вот двадцать, – по-своему оценила его колебания Яна. Придвинувшись, она поймала его руку и, поглаживая, горячо зашептала. – Вы не полюбите, так другого… другой найдется. Еще как намекают. Да Баландин тот же. По банку пройти невозможно, чтоб в углу не зажал. Уговаривает к нему перейти. Чего только не сулит.("Вот ведь гаденыш", – Забелин незлобливо припомнил их последний разговор перед Правлением). Но я не современная, однолюбка какая-то. Хотя, если оттолкнете, не знаю, на что решусь. И вообще – "Чем так жить, лучше утопиться". Каштанка.
– Чем же тебе твоя жизнь-то не в кайф? – искренне удивился Забелин. – Учишься в престижном ВУЗе, на работе перспективы, дома в холе-заботе. Всё есть.
– Да что "всё"?! Ото всех одно и то же. Клыня, дурачок: "Все есть". Родители долдонят. Теперь вы туда же. А что есть-то? Трехкомнатная квартира без своего угла. Потому что предки прутся ко мне в комнату, когда ни попадя? Дача полугнилая? "Фольксваген" этот подержанный, – то ли отец на нем ездит, то ли тот на нем!
– И что для тебя "всё"?
– Всё – это всё! – объявила Яна – непререкаемо. – Это когда вечером выбираешь, где ночевать: в пентхаузе или в коттедже; и, когда хочешь куда ехать, то шофер распахивает перед тобой "Биммер" или "Мерин". И, если отдыхать, так выбирать меж Багамами и Бали, а не в этот гребаный Египет за триста долларов. И если идешь в фирменный магазин, то чтоб не на витрины глазеть… Да чего спрашиваете? Сами-то как раз знаете, что это такое.
– Что-то, конечно, я могу себе позволить. Хотя яхта, например, или собственный самолетик не по карману. А значит, для многих я – босяк. Всегда можно желать большего. Вопрос не в сумме, а в том, какой ценой получаешь то, что имеешь. Состояние надо заслужить, выстрадать, если хочешь. Тогда будешь чувствовать себя достойно. А если так просто – как град сверху…Я знаю многих, кто готов повеситься от тоски среди богатства, – желая свернуть разговор со стремной эротической тропы, Забелин вернулся к привычному, дружески-снисходительному тону. – Яночка, солнышко, послушай доброго совета, – не торопись получить все сразу. Нечем будет потом занять время. А времени в твоей жизни впереди – вагон.
Он попытался осторожно высвободить ладонь, которую она непрерывно оглаживала пальчиком.
– Да от тебя-то мне ничего не надо. Только чтоб вместе! – простонала Яна. Она вновь схватила его руку и, опять подражая кому-то, быстро прижала к своей щеке.
– Не отпущу больше. Моё.
В тот же миг Забелин и Яна отпрянули друг от друга и с тревожным раздражением повернулись к затянувшей свою скрипучую гамму двери.
В увеличивающемся пространстве появилась щуплая фигурка с взъерошенными волосами над бледным личиком, с облупленным, будто пересохший лук-порей, носом. В облегающих узенькие бедрышки влажных от снега джинсиках она напоминала чахлый тюльпанчик, облепленный смокшимся целлофаном.
– Слушай, я предупреждала! Чего, самая шустрая? Подождать не можешь? – обрушилась на заглянувшую Яна.
– Я давно жду, – игнорируя секретаршу, девушка обратилась к Забелину.
– Что у вас?
– Я Юля.
– А я Яна. И что дальше?! – угрожающе отреагировала секретарша. Она подошла вплотную и теперь возвышалась над маленькой Юлей, как горячащаяся статная кобыла рядом с невзрачным пони.
Но, странное дело, от невыгодного соседства этого представившаяся Юлей не испытывала ни малейшего дискомфорта.
– Я Юля Лагацкая.
И при виде напрягшегося Забелина добавила удивленно:
– Владимир Викторович предупредил, что меня будут ждать.
– То есть вы от Второва?!
– Ну да. – девушка обозначила намекающий кивок в сторону секретарши.
– Вы свободны, Яна, – получилось нарочито официально, и Забелин добавил: – В понедельник, как и все, приступите к работе.
Лицо Яны вспыхнуло торжеством, и, прежде чем выйти, она, поймав его взгляд, томно, значительно, опять кому-то подражая, прикрыла свои вздыбленные тушью ресницы.
"О Боже", – чуткий на фальшь Забелин почувствовал себя отцом Сергием, избавившимся от искушения.
– Итак, – он указал на овальный стол, – я Забелин Алексей Павлович. Вы – Лагац…
– Лагацкая Юля.
– Да. И чем могу?
Неожиданно на лице посетительницы проступило мягкое, лучиком солнца меж плотных туч, лукавство.
– Скорее я должна мочь. Ведь это вы меня ждете.
– Это я слышал. Боюсь, тут недоразумение. У нас действительно с Владимиром Викторовичем был э… некоторый разговор. Но, должно быть, мы не совсем поняли друг друга… Вы где учитесь?
Он смешался под ее внимательным взглядом. Где-то там в глубине себя она явно веселилась. Лицо, впрочем, оставалось замкнутым.
– То есть раз уж рекомендация Владимира Викторовича, я, конечно, пораскину в смысле трудоустройства. Но мне нужен был – да и теперь, собственно, – такой, знаете, матерый профи.
– Я так и поняла.
– Ну вот видите. – Забелин облегченно поднялся.
– Так когда начнем?
– Понимаете, девушка, у нас очень жесткий бюджет. – Забелин проклинал неловкое положение, в которое загнал его шеф, и непонятливость визитерши. – Секретарша уже есть.
– Я видела.
Он уловил иронию и обозлился:
– Словом, как только, так сразу.
– Дело в том, что не хотелось бы оттягивать. У меня есть хорошее предложение, но Владимир Викторович просил помочь здесь.
– Помочь, – туповато повторил Забелин, разглядывая ее расцарапанную руку. "Может, и цыпки есть".
– Котенок, – проследила за его взглядом Юля. – Забрался под диван. Мяукает со страха. Вот… вытаскивала.
– Ну да. А вам, простите…
– Двадцать три. Но фондовым рынком занимаюсь четыре года. Между прочим, когда я писала сценарий приватизации СНК, то и вовсе был двадцать один…
– Сценарий чего?! – Забелин, осторожно взяв ее за щуплые плечики, вновь усадил на диван, усевшись рядом. – То есть вы хотите сказать, что разработали программу…
– Не я одна, конечно. Но концепцию – да. Это мое.
В продолжение всей этой удивительной встречи Забелин чувствовал себя неуютно, но теперь он оказался в каком-то вовсе иллюзорном положении.
Даже среди прочих предельно коррумпированных, "прихватизационных", как их называли, процессов продажа за бесценок крупнейшей нефтяной компании прогремела как образец максимально наглого и в то же время элегантного обкрадывания государства. Определить оптимальные условия конкурса было поручено инициатору – Онлиевскому. Среди задач, поставленных им перед разработчиками, значились две ключевые. Прежде всего, само собой, взять по дешевке и сделать при этом так, чтоб никто из конкурентов, даже предлагающих гораздо большие деньги, не мог выиграть у АИСТа и чтоб все это оказалось абсолютно законно.
Разработчики пошли дальше. Они придумали, как на этом можно еще и заработать. Поэтому самым писком оказалось включение в условия конкурса положения о том, что победитель обязан внести в компанию технологическую установку по производству крекинга. То есть то оборудование, которым единственно обладал АИСТ и как раз не знал, как бы от него избавиться. А уж после того, как хлам этот был оценен в пятнадцать миллионов долларов, непонятно было, чему больше следовало изумляться – изворотливости тех, кто изобрел такие условия, или бесстрашию тех, кто их подписал.
И вот теперь подле Забелина сидела щуплая девчушка с прыщавым, плохо припудренным носиком и, непрерывно оправляя коротковатый джемперок, стеснительно признавалась, что все это сотворила она.
– Что ж вас Онлиевский-то отпустил?
– Сама ушла.
– Почему?
– Это важно? Впрочем, если хотите… АИСТ, завладев компанией, начал массовые увольнения.
– Ну и что?
– Этого не надо было делать. Я подготовила записку. Экономически сокращений можно было избежать. Чуть сложнее, правда… Меня не приняли.
– Не понимаю. Вы – аналитик. Вы свою работу сделали. При чем тут сокращения?
– Не по-божески это было.
– Однако оригинально. А то, что государство за счет ваших хитрушек потеряло несколько сот миллионов, – это по-божески?
– Да, вы правы: это тяготит. Но это иное. Не мы, так другие бы. Конкретные люди в правительстве ждали, кто им больше заплатит, чтоб обокрасть государство. Онлиевский больше украл, потому что больше заплатил. Но потом он начал обижать беззащитных. И значит, поступил против правды.
– Несколько причудливо, но канва понятна. – С таким неприкрытым ханжеством Забелин давно не сталкивался. – То есть вы идейный, так сказать, борец за правду на приватизационном фронте?
– Нет. Я работаю за деньги. И работа моя должна хорошо оплачиваться.
– Хорошо – это сколько?
– Много. Сейчас мне нужно сто двадцать тысяч долларов. Расчет, само собой, по результату.
– Почему именно?.. – Забелин поразился и астрономической сумме, и ее точности. – На коттеджик?
– Мне надо. Владимир Викторович сказал, что вы согласитесь.
– Силен он говорить. Юля, а вы замужем?
– Здесь все обо мне. – Нахмурившись, она вытащила из сумки и протянула дискету. – Вы ж все равно проверять будете. Так жду звонка?
– Вот что. Вы ведь к центру? – Что-то самое важное в странной посетительнице оставалось непонятым. – Подождите немного в приемной. Я вас подброшу. Заодно и поговорим поподробней.
– Надеюсь, это нужно для дела. – Было заметно, что вопрос о замужестве ее встревожил.
– Исключительно для дела.
"Кому ж ты для другого-то нужна?" – опасаясь быть пойманным на этой мысли, Забелин кисло улыбнулся.
После ее ухода он, поласкав пальцами полустертые кнопки электронного блокнота, извлек старый, подзабытый файл и, не отрываясь от него, набрал телефонный номер.