– Все погрязло. Взболтали трясину.
– Так вот справедливо ли, что подписи эти все в пользу Онлиевского идут, а нас отовсюду отодвигают?
– Ты меня с Онлиевским равняешь?! Меня с этой?..
– Пока равняю. А еще полгодика протянем, и, может, уже и не смогу. – Покровский значительно огладил бородку. – Ведь чем больше он под себя забирает, тем сильней становится. Надо, чтоб поделились.
– Как? Тебя с этой дележкой уж какой раз по носу щелкнули.
– Щелкнули меня, попали по тебе. Договариваться надо. С тем же Онлиевским. Думаю, получится. Он ведь тоже набрал по самую корму.
– Со мной-то ему с чего делиться?
– Не скажи. Расчет простой. Чем больше крупных бизнесменов приватизацией повяжутся, тем трудней потом государству назад отыграть будет. Даже когда другие придут. Так что, если поделикатней как-нибудь, – поделится.
– Да это пожалуй. Давно ждет, чтоб поклонился. – Второв с трудом разогнулся, потягиваясь, прошелся по кабинету. – И повяжет с удовольствием. На своих условиях. Только нам-то какой резон на условиях его свинячьих мараться? Может, правы мои? Возьмем крупную нефтянку – хватит ли сил поднять?
– А зачем ее, собственно, поднимать? – тихонько поинтересовался Покровский и, предвидя реакцию Второва, без паузы выставил ладони: – Прежде чем вспыхнуть, дослушай. Я не о том. Мы как раз к главному подошли: нельзя быть вне политики.
– И это паскудно.
– Но можно стать над ней. И на это-то мы и работаем. А для этого есть только один способ, о котором многажды говорили… Да что я уговариваю? Сам ведь все решил.
– Другого не дано – на Запад.
– Сегодня мы в рейтинге в тысяче крупнейших банков мира. Этого мало! Вот когда встанем в сотню, а еще лучше в полусотню, когда в капитал наш войдет Дойчебанк, а может, и Бэнк оф Нью-Йорк процентов так на сорок хотя бы, – тогда-то и станем мы для нынешних недосягаемыми. Кто ж такую глыбу тронет?
– Да. Это будет покруче Онлиевского.
– Согласен. Но большой цели без больших вложений не достигнешь. Под это все и придется перестраивать.
– Давай еще раз по позициям.
– Хорошо. Задача номер раз – обеспечить привлекательность банка для иностранного инвестора. Создаем мощное инвестиционное подразделение. Это моя епархия. Выбираем в твоих владениях самые привлекательные предприятия, капитализируем и выставляем пакеты акций на продажу. Если удастся все-таки взять крупную нефтяную компанию – ее в первую очередь. Больше того, уже на стадии покупки привлекаем западные средства, подписываем опционы. Главная задача – вовлечь крупный западный капитал. Так их сюда затащить, чтоб по самые уши. Задача номер два, которая уже исполняется, – раскрутка и продажа банковских акций на Западе. Прежде всего, в Штатах через схему депозитарных расписок. И вот когда все это срастется, то такая перед изумленным миром махина возникнет, что и президент страны лишний раз цыкнуть не решится. Это они внутри страны крутизной блистают. А перед Западом бобиками стойку держат – в ожидании подачки. Ну, Володя, неужто не увлекает? Твоих ведь масштабов размах! Что опять молчишь?
Второв страдальчески поморщился:
– Ты, Вадим, сюда на готовенькое пришел. Поэтому и волен лихачить. А я здесь самолично каждый винт с гайкой сращивал. Думаешь, почему у тебя переговоры так лихо двигаются? Почему отбоя от западников нет? Потому что ты такой гениальный?
– Не хватало еще перейти на личности.
– Потому что мы банк таким сбалансированным создали, что и на Западе не много найдешь аналогов. Потому и Онлиевский крутится, как кобель вокруг текущей суки. Универсальный банк с отлаженными технологиями. Ты знаешь, сколько мы кредитуем? Может, по большому счету мы на сегодня последний банк, что промышленность еще подпитывает. А если мы с тобой наш прожектец завертим, так это какие деньги потребуются? – Второв задохнулся. – Это ж все финансовые потоки перенаправлять придется. Сотни компаний, что на займы наши сегодня рассчитывают, носом об стол, значит?
– Ничего – умоются. Зато через два-три года с лихвой окупится. А денег свободных на Западе полно. Сами ищут, кому всучить. Только бери.
– Я и говорю: лих. Если окупится! – Второв вскочил, отбросив стул. – Знаешь, что такое диверсификация рисков?
– Что ж ты меня как школяра? Все-таки доктор наук…
– Так вот когда банк во что-то вкладывается или где-то занимает, он заранее просчитывает, когда и за счет чего деньги эти можно отработать. И из каких источников компенсировать в случае прокола. Это как часовой механизм!
– Я б все-таки просил без лекций. Да и поздно уже!
– Лекции – это по твоей части. А у меня в пассиве столько частных денег, что только Сбербанку уступаем.
– Да, это твоя сила.
– И слабость. Потому что при малейшей опасности, да просто даже слушок нехороший подпусти, и "физики" первыми кровное свое забирать кинутся. И все наши расчеты наипрекрасные разом рухнут. А с ними и банк. Понимаешь ты это, варяг хренов?!
Он подхватил ближайший стул и, перевернув, уселся, облокотившись подбородком на спинку.
– Не любишь ты, Вадим, клиентов.
– Да какая тебе разница: люблю, не люблю? Я инвестиционщик. Графики, капитализация, маржа – это мне понятно. И это-то тебе от меня и нужно. А любовь? Многие ли нас с тобой любят?
Покровский тихо встал рядом. Стараясь не вспугнуть, положил руку на плечо:
– Риск есть. Как в любом масштабном начинании. Но и ты теперь не один. С тобой все-таки наука. Так что не вслепую пойдем. Будем лавировать на марше. Решайся, Владимир Викторович, время не ждет.
Он вдруг увидел их в боковом зеркале: тяжело задумавшийся олигарх и ободряющий его никому пока не известный профессор. Боясь, что это же увидит мнительный Второв, отодвинулся:
– Пойду я. Графики забирать или?..
– Забирай. И так весь кабинет захламлен…
Через несколько минут послышался осторожный звук.
– Еще кто остался? – не оборачиваясь, поинтересовался Второв.
– Да, – с сочувственным вздохом подтвердил Чугунов. – Наши хозяйственники…
– Этих гони.
– Понял. Еще два вопроса. По проекту "Авиа". По поводу покупки самолета для вас. Прилетел из Самары ведущий конструктор со всякими вариантами, чтоб показать.
– Это не сегодня.
– Он специально на один день вырвался. Завтра у них испытания. Неудобно, Владимир Викторович, с утра ждет. Они ж из уважения к вам…
– Подождет, сказал. Разместите, выпишите командировочные, барышню какую-нибудь в сопровождение. Еще кто?
– Да этот. – Чугунов сверился с записью. – Серденко, точно. Он уж второй раз.
– Кто и по какому вопросу?
– Депутат из Госдумы. Недавно переизбрался из провинции. Предварительно – будет просить денег на коттедж.
– Из каких?
– От коммунистов. – Предугадывая реакцию шефа, Чугунов сокрушенно покачал головой.
– А, черт! Вот в этом все коммуняки. На трибуне – глотку за народ рвут. В кулуарах – на коттеджики халявные гоношат. Гони ты его!
– Так давно б. Его Иван Васильич Рублев перед отъездом в командировку прислал. Просил передать, что нужно помочь. Как выразился – обязательно по возможности.
– Добр у нас больно Иван Васильич за банковский счет. Как думаешь?
На лице Чугунова изобразилось понимающее выражение.
– Вот что, отфутболь его в отдел связей с общественностью. Пусть помогут. По возможности. У нас часы не врут? – задержал он двинувшегося к двери Чугунова. – Оказывается, двенадцать. Опять мы с тобой заработались. Вызывай водителя. Голова что-то бунтует. Придется часиков на шесть в горизонталь упасть.
Перелистал рукой пачку так и не рассмотренных за день документов:
– Хотя на шесть уж не получится.
Второв еще посидел, перебирая в памяти не завершенные дела, словно ища предлога задержаться. Ему некуда было торопиться. Жена, промучившись несколько лет, еще в девяносто третьем подала на развод. И он понимал ее: кому нужен муж, приезжающий домой, как на ночлег. Но даже дома продолжающий вести по телефону бесконечные переговоры и лишь после двенадцати неохотно отключающий мобильную связь.
Он присутствовал в квартире, в коттедже, изредка – в гостях или на презентациях. Но, где бы ни находился, – он был в банке. Когда жена сообщила, что хочет развести, он лишь невнимательно кивнул, – как раз в этот момент "Возрождение" вышло на завершение крупной инвестиционной сделки, и нельзя было отвлекаться, – требовалось не упустить ни одной детали. Потом, припомнив, собирался примириться с женой. Но поначалу не нашлось времени, а там как-то само собой разрешилось, и – к лучшему.
Он немножко завидовал людям, имевшим хобби. Они возвращались с работы и в нетерпении устремлялись к своим маркам, бабочкам, моделям кораблей, теремам из спичек. У него не было этой отдушины, – банк был единственным его хобби, сжигавшим с утра до рассвета.
Второв вспомнил вдруг, как на отдыхе в Испании увидел работу пляжного художника. Художник был талантлив и – полон фантазии. В течение дня он создал из песка удивительную русалку. Отдыхающие, сгрудившись чуть сзади, любовались чудом – совершенное произведение искусства создавалось на глазах. Они охотно кидали деньги в маленькое ведерко. Кинул, конечно, и Второв.
На другой день русалка оказалась разрушенной. Очевидно, варварство совершили конкуренты. А художник на том же месте уже кропотливо творил песочную версию Лаокоона. К ночи не стало и ее.
И только тогда до Второва дошло, что произведения разрушает сам создатель – с тем, чтоб иметь возможность наутро собирать новые пожертвования.
Второв попытался понять, к чему вдруг это вспомнилось. И, поняв, нахмурился: что-то подобное предстояло совершить с банком.
Заглянул Чугунов. Коротко кивнул. Второв поднялся.
В предбаннике, несмотря на поздний час, было оживление. Возле дежурившей Инны Голицыной склонились Дерясин и Кичуй. При виде президента оба поспешно вытянулись.
– Чего здесь? – произнес Второв.
– Да вот… ждем, – Андрей неловко кивнул на Инну.
Второв раздраженно куснул родинку на верхней губе: какая-то мысль упорно ускользала от него. Глянул на Инну:
– Да, да. Вы чего не женитесь-то? Отец, знаю, извелся.
Инна, переглянувшись с растерявшимся Андреем, хотела ответить.
– Именно! – вдруг облегченно произнес Второв. – Вот что надо пренепременно не позабыть сделать…
И пошел к выходу, на ходу надиктовывая Чугунову.
– Несчастный, в сущности, человек, – произнес вслед Андрей.
– А я так не считаю, – не согласился Игорь. – По мне счастливый, если сам своей несчастности не ощущает. Он заметил заинтересованный взгляд Инны. Сбился. – Да, а почему это он о твоем отце вдруг заговорил? Они что, друзья?
– Так…Знакомы, – быстро ответила Инна и предостерегающе посмотрела на Дерясина. Лишь немногие посвященные знали, что помощница президента – дочь председателя наблюдательного совета банка, проректора Тимирязевской академии Ивана Васильевича Рублева.
* * *
– О, какие нас встречают суровые взгляды! Яна, у меня скоро при виде тебя просто-таки рефлекс вины появится, как слюна у собаки Павлова. – Забелин при входе вновь наткнулся на демонстрирующую недовольство секретаршу.
Подойдя ближе, разглядел припухшее, с размытой косметикой личико и примирительно пожал Янино запястье:
– Ну что на этот раз, солнышко? – и тут же поймал себя на том, что подражает сленгу Флоровского. И всего-то за день общения.
– Да, как подольститься, так солнышко. Почему вы меня с собой не берете? Всех кого ни попадя, оказывается, наприглашали. Только не больно-то разбежались. А я, значит…
В этот момент в приемную вошел и в ожидании паузы остановился поджарый, в темном костюме мужчина лет сорока.
– Вы что, не видите?! – взвилась было по своему обыкновению, Яна, но, пересекшись с вошедшим взглядом, осеклась.
– Здравствуйте, Алексей Павлович.
– С кем имею, простите?
– Подлесный Вячеслав Иванович. До недавнего времени – сотрудник ФСБ. Имею пятнадцать лет выслуги. Здесь по предложению Второва. Полагаю, смогу быть вам полезен.
– Второва? Так это вы и есть тихая золотиночка?
– Не понял?
– Не важно. Но насчет службы безопасности у нас с Второвым разговора не было.
– При скупке предприятий без разведки нельзя. А я и разведка, и контрразведка. Так что, если положим полторы ставки, будет в самый раз.
– А если не положим?
– То есть денег пока нет, – догадался эфэсбэшник. Что-то про себя быстро скалькулировал. – Ничего, так начнем.
– Насчет скупки – это Второв проинформировал? Вы с ним давно сотрудничаете?
– Со службой безопасности банка контактирую три года. Оказывал посильное содействие.
"Кто кому?" – хмыкнул про себя Забелин. То, что ФСБ давно и небезуспешно проникала в банковские структуры, секрета не составляло.
– Хотя относительно вашей программы специальных вводных не получал. Но, я говорил, за мной пятнадцать лет в ФСБ. У вас был Второв, за вами оставляют особняк, открывают кредитование. Я умею анализировать.
– Ну-ну. А из ФСБ почему турнули?
– Так пятнадцать лет, – невозмутимо пояснил Подлесный.
Забелин выдержал нарочитую паузу, провоцируя собеседника на новые объяснения, но тот, полагая сказанного достаточным, застыл в ожидании.
– Молчите вы убедительно, – признал Забелин. – Любопытно будет посмотреть, как работаете. Подождите пока здесь. Приглашу.
И, опережая готовый сорваться возмущенный поток слов привставшей Яны, пообещал:
– Позже договорим.
Войдя в кабинет, он едва сдержал разочарование – из-за овального стола поднялись всего трое, и вовсе не те, кого рассчитывал увидеть: пятидесятипятилетний богатырского роста мужчина с высоким, увеличенным залысиной лбом – Виктор Николаевич Астахов, почему-то Андрей Дерясин и, к совсем уж полному изумлению, Жукович. Длинные волосы его сегодня были помыты и вид в светлом, в крупную клетку пиджаке свеж. За исключением Дерясина, никого из тех бесстрашных фрондеров, что ораторствовали в кабинете накануне, не было. Отсутствовал и Эдик Снежко, и, судя по смущенному виду Дерясина, не случайно.
– Товарищ командир, – Дерясин вытянулся в наигранном раже и, ощущая торжественность момента, отрапортовал, – команда на сборном пункте собралась. Готовы к движению в походном порядке.
– Вольно. А ты что здесь? – Забелин остановился перед Жуковичем.
– Да пошел он, дипломат хренов. Я ему не пацан – задницу лизать. Понимания – с гулькин загогульчик, а гонору… Я ему говорю: "Ты, прежде чем позориться на людях, указания свои безграмотные раздавать, закрылся бы на денек да хоть инструкцию, что ли, прочитал". А еще удивляемся, почему у нас проблемы во внешней политике.
Живо представив эту сцену, Забелин искренне посочувствовал Зиганшину.
Правда, специалистом Жукович и впрямь был отличным – цепко держал в руках управление запутанной, разветвленной сетью дочерних компаний. Да и остальных хорошо знал – играли в одной футбольной команде. Раз уж Второв продолжает разбрасываться ключевыми специалистами, грех не подобрать.
– Как вчера кредитный прошел? Баландин присутствовал? – поинтересовался у Дерясина Забелин.
– Сам вел. Перед началом комитета собрал всех руководителей. По теме "Иметь бы мне златые горы". В общем, в отношении этой стервы ограничились выговором. Я голосовал за увольнение, – как всегда по существу доложил Андрей.
Забелин скользнул взглядом по пустующему стулу, обычно занимаемому Снежко.
– Ему вчера Баландин предложил начальником кредитного управления. – Дерясин отвел глаза.
– Не рви сердце, Андрюха! – приобнял его Жукович. – Не из-за чего. Он и на поле такой – схватит мяч и таскает. Хрен паса допросишься.
Забелин почувствовал себя уязвленным. Утром ему по-детски мечталось, что соберутся все. И уже он сам с извинениями отберет тех, кого наметил, к разочарованию остальных. И уж в ком вовсе не сомневался, так это в Эдике Снежко. "В очередной раз прав Второв – ничего ты, Забелин, в людях не понимаешь".
– А ты сам почему вдруг надумал, Андрюша? На повышение ведь стоял.
– Так он же сказал – голосовал за увольнение, – исчерпывающе ответил за Дерясина Жукович.
– Да и потом, чего мне оставаться, когда футбольная команда, почитай, развалилась? – буркнул Дерясин. – Куда вы без защиты?
– Кстати, насчет защиты, познакомьтесь. – Забелин приоткрыл дверь и сделал приглашающий жест. – Вячеслав Иванович Подлесный. Бывший сотрудник ФСБ. Будет обеспечивать информационную безопасность. Прошу, так сказать, любить и… Что у вас на сей раз, Олег Игоревич? Олег!
– Гражданин комитетчик. – Впившись в вошедшего дикими глазами и поигрывая скверной улыбочкой, Жукович поднялся над столом. – Уж как мы рады. То-то сижу, чувствую, из приемной душком потянуло.
– Да не обращайте внимания. – Дерясин радушно протянул Подлесному узкую, как штыковая лопата, ладонь, высвободил место около себя. – Это у него даже не черный юмор, а диагноз – открытая душевная язва. Когда-то из института за порнуху исключили. Вот с тех пор на всех, кто погоны носил, кидается, – числит себя мучеником прежнего режима.
– Салабон ты. – Жукович все не отводил жадных глаз от Подлесного, который в свою очередь с неменяющимся лицом, не моргая, всматривался в подрагивающего от возбуждения Жуковича. – Выросли на готовеньком. Теперь все хаханьки. Вдули в уши невесть что и – рад повторять попкой. Так вот хочу представить – главный как раз тихарь-порнографист, виртуоз искусствоведческой экспертизы. Сколько лет, сколько зим. Ну, хоть теперь-то, через пятнадцать лет, глаза в глаза, – порнография "Лолита" или нет?
– И тогда не читал, и теперь недосуг, – отчеканил Подлесный. А команды выполнять всегда был обучен. Надо было вас прихватить под любым предлогом – и прихватили.
– За что? За что надо-то?! За то, что пацаны книжки печатали? Да и не антисоветские даже. Просто неиздававшиеся – Зайцев, Платонов, Набоков, и подкалымливали? Да ты и теперь-то этих фамилий не упомнишь. И за это всей громадой навалились. Не бо-бо по земле-то после этого ходить?
– Использовалась множительная аппаратура, что было запрещено.
– Да вот они, ксероксы твои! На всех углах! – Жукович хлопнул по ксероксу лапищей.
– Э-э, мужики, брэк! – рявкнул Астахов. Ситуация становилась неуправляемой, но заинтригованный Забелин медлил вмешиваться. История уголовного преследования в восьмидесятых годах комитетом госбезопасности молодежной группы диссидентов широко освещалась по Би-би-си. Всё их диссидентство заключалось в том, что студенты размножали на ксероксах и продавали произведения писателей – эмигрантов. Теперь преследуемый и преследователь нежданно встретились. – Ну, хорошо, – кричал, брызгая слюной, Жукович. – Нас, отсидевших, исключенных, ты уж списал. Но Женька? Жека Карасев? Пацан семнадцатилетний, что из окна выбросился? Он-то по ночам не приходит?! – Прежде всего, Жукович, у меня крепкий сон. А насчет Карасева – не я, вы друг друга при первом рыке закладывать наперегонки бросились. Диссиденты малохольные. И не рыке даже. Так – цыкнули.
– Так пацаны были! А тут – всей махиной!
– Кто единожды сдал, всю жизнь сдавать будет.
– Да не тебе, жандармюга!..
Но Подлесный уже сделал четкий поворот на девяносто градусов и оказался стоящим строго напротив Забелина.
– Сожалею, Алексей Павлович. В свете вновь открывшихся, так сказать, обстоятельств…