Да и сама церковь, сноровисто встроившаяся в общую "вертикаль власти", кормящаяся с рук, прирученная, не способная повести за собой души изуверившихся, отчаявшихся, униженных этой самой властью людей, вызывала в нем омерзение.
Он чувствовал себя ребенком, которого взрослые завели в лес. Сами гурьбой ушли, а его бросили в полной темноте.
Прежняя вера оказалась сломленной, обрести новую ему не удавалось.
И от этого он страдал.
Но страдал втайне, не выказывая этого вовне. На службах, на которых вынужден был появляться, головой не вертел, а стоял, сосредоточенный, просчитывая в уме очередную кредитную программу. И потому среди банковской тусовки прослыл за истинно верующего.
Словом, икона Забелину оказалась неинтересна.
Куда больше заинтересовала коленопреклоненная женская фигура, утонувшая в платке и длинной юбке, но в чем-то неуловимо знакомая.
Перехватив его взгляд, Решечкина сокрушенно вздохнула:
– Несчастная девочка. Уж не первый раз ходит. Такое горе! Ну, да авось Господь поможет.
– Что с ней?
– Нет, нет. Это только между нею, мною и Господом.
Через несколько минут, завидев, что женщина перед иконой приготовилась подняться, Забелин поспешно, не без некоторого труда распрощался с добрейшей, но, по совести, приставучей Татьяной Анатольевной и, выйдя за церковные ворота, встал, невидимый, на углу.
Очень скоро показалась и заинтересовавшая его богомолка. На дворе она, скосившись назад, выгнула чуть вперед бедро, одним движением расстегнула юбку, сорвала с соломенных волос платок, все это метнула в висевшую на плече спортивную сумку и, будто отряхнувшись, обратилась в тоненькую, в тех же стираных джинсиках Юлю Лагацкую.
Дождавшись, когда она выйдет на шумную Солянку, Забелин шагнул навстречу:
– Юлечка! Какими судьбами?
– Вы?! – Девушка вздрогнула, быстро прикинула что-то. – Так, по делам. А вы? Хотя что я спрашиваю?
Позади тяжелой громадой нависал банк "Возрождение".
– Предложения мои прочитать не удосужились? – поспешила она перевести разговор.
– По-ра-жен! Просто-таки даже уязвлен. Вот чего не пойму, как в таком тельце – простите, сморозил…
– Ничего, я привыкла, – охотно простила Юля.
– Но в самом деле, откуда?
– То есть понравилось?
– Не то слово. Остап Бендер перед вами мелкий шкодник. Корейко – обычный уголовник. А уж мы-то все – сие есть просто ничтожества.
От непривычного развеселого тона сдержанного обычно руководителя Юля расслабилась. Но услышав про "сие есть", вновь встревожилась.
– В самом деле, комбинация уникальная. Сама по себе с тройным дном. Но еще и каждая деталь остроумна. Теперь я понимаю Онлиевского, – некстати брякнул он. Глаза девочки заморгали испуганно.
– Да нет, ничего такого. Просто был у нас как-то с ним разговор. Совершенно пустой. Очень высоко о вас отозвался.
Забелин отчего-то сконфузился, скомкал легкий шутливый разговор и вернулся к спасительному деловому тону. – Придется организацию скупки в институте вам взять на себя. Не возражаете?
– Это как раз самое простое. Главное, чтоб сердцевину сделки, кроме вас, никто не понял. Мало ли как потом обернется. – Никогда нельзя предугадать, что и как обернется, – думая о своем, подтвердил Забелин.
Под пристальным взглядом Юли встряхнулся:
– Стало быть, стартуем?
– Пора, – подтвердила она. – С завтрашнего дня начинаю регистрировать на вас офшорную компанию на Кипре. Когда всё будет готово, вам придется туда слетать.
– НАМ придется, – подправил Забелин. – Если верить объективке, у вас свободный английский. А у меня, увы, через пень колоду. Ничего не попишешь, – гомо совьетикус. Подле них остановились двое изрядно подвыпивших парней, пребывавших в весело-скандальном состоянии. – Какие-то проблемы? – Забелин нахмурился.
– Это у тебя сейчас будут проблемы, – проникновенно заверил один. – Тебе зачем ее английский? Вербуешь, что ли? А ты, масенькая, не бойся, защитим.
– Точно, шпиён. По роже видать. И по штиблетам, – поддержал другой. Оба захохотали. Они казались себе неотразимо остроумными. – Пристает, да? Только скажи.
– К сожалению, нет. – Юля неожиданно для Забелина улыбнулась, отчего лицо ее из пасмурного сделалось лукавым. Увидев, что подошедшие шутки не поняли и начинают теснить насупившегося Забелина, поспешно добавила: – Идите своей дорогой, ребята. Со своим мужем я и без вашей помощи разберусь! Кто из троих больше поразился, сказать трудно. Один из парней пробормотал, обескураженный:
– Это надо. Вроде девка классная.
– И зачем тебе такой старпер? – посочувствовал другой. Оба, заметно разочарованные, поволоклись дальше, к троллейбусной остановке.
А Забелин так и остался стоять на месте.
– Простите, пошутила по-дурацки, – извинилась Юля. И, вспомнив первый их разговор, уточнила: – Исключительно для пользы дела.
– Надеюсь, что нет, – припомнил тот разговор и Забелин.
– Тогда до завтра? – Она помедлила.
Он лишь тупо кивнул. Какое-то время смотрел вслед, пока девушка не скрылась в подземном переходе. А в голове все вертелось поразившее: "Вроде, девка классная". Два пьяницы походя увидели то очевидное, что столько времени не мог разглядеть он.
Выезжая со стоянки, боковым зрением уловил, как притормозил встречный "сааб", из которого суетливо махала ему новый вице-президент банка Леночка Звонарева, но предпочел не заметить. Лишь ободряюще кивнул тому же охраннику на шлагбауме – судя по его насупленному виду, с взысканием Чугунов не задержался.
Забелин проскочил по залитой майским солнцем Солянке и остановился в потоке поднимающихся к Лубянской площади машин. Скучая в пробке, нащупал мобильный телефон.
– Дэ-э! – вкусно произнесли на том конце.
– Макс?
– Слушай, Стар! Я сегодня просто самый счастливый. Никогда не догадаешься.
– Заткнись, – без затей остановил нарождающийся поток Забелин. – Звоню доложить – схема полностью готова, можно согласовывать.
– Вот за что тебя люблю я. Когда и где?
– Где скажешь. Только не в казино.
– Нетонкий ты, Алексей Павлович, человек. Злопамятный. Тогда у тебя дома?
– Но без девок.
– Какие еще девки? Развратник ты старый. Я ж тебе полчаса как втолковать пытаюсь – Наташка приняла мое предложение. Пока лишь сходить в театр. Но – шажок! Все, чао-какао. Слева, из парка донеслись бодрые выкрики. У того же памятника героям Плевны, где час назад нежились парочки, теперь проходил митинг – возле красного знамени ожесточенно жестикулировали десятка полтора человек. Среди них он с удивлением узнал своего соседа по дому – вышедшего в отставку полковника. Милого, улыбчивого человека. С искаженным от возбуждения лицом он яростно размахивал рукописным плакатом "Фюрера Бориску – на рельсы!". Столпившиеся рядом вздымали кулаки, стараясь привлечь внимание прохожих. Но те продолжали идти непрерывным потоком, не останавливаясь и лишь чуть косясь на привычную картину, – у каждого были свои, куда более важные дела. Где-то среди снующего множества людей затерялась сейчас худенькая фигурка, несущая в себе какое-то внезапно обнаруженное, неведомое ему горе.
Через день Максим позвонил сам.
– Стар, боюсь, у нас проблемы! Вчера изложил нашу концепцию Мельгунову. В смысле, то, что ему знать положено.
– И?
– Отложил. И не могу пока уломать. То ли что-то его насторожило, то ли по жизни вами, олигархами, запуган. Но – вижу, колеблется. Как бы не начал с Петраковым советоваться. Тогда это будет беда.
– Тогда да, – согласился Забелин. Вслушался в неровное, нетерпеливое дыхание. – Есть предложения? – догадался он. – А то. Не на тебя ж рассчитывать. Надо Юрия Игнатьевича стимульнуть.
– В лапу, что ли, дать? – съехидничал Забелин.
– Безнадежно испорченный ты деньгами человек. Надо, чтоб испугался, и сам захотел. Не вникаешь?
– Кажется, вникаю, – сообразил Забелин. – Ладно, завтра ждите в институте. Но ты – тот еще интриган.
– Перепроверьте. На меня должен быть пропуск, – при виде неспешно перебирающего какие-то записки институтского охранника Забелин начал терять терпение. Второй, в такой же пятнистой форме, широко раздвинув ноги, бдительно следил за посетителем из-за турникета.
Позвонил телефон, и охранник, отложив в сторону списки, принялся объясняться. Объяснялся он обстоятельно, неспешно, что-то записывая. Затем положил трубку, взялся вновь за папку с записками, задумчиво посмотрел на изнывающего подле мужчину.
– Так как фамилие? – в третий раз поинтересовался он.
– Ребята, полдня возле вас проторчать – это не слишком расточительно? – Забелин давно отвык от стояния в очередях и у турникетов проходных. – У меня, между прочим, один рабочий час под сто долларов стоит.
Лучше б промолчал. Глаза охранника расширились, и он впал в анабиоз. Только губы быстро шевелились. Парень мучительно подсчитывал. И чем дольше считал, тем более вылезали из орбит глаза. Дальнейшее молчание становилось негуманным.
– Посмотрите ещё раз, – вернул его к жизни Забелин. – Я к Флоровскому. Если нет пропуска, позвоните ему: пусть подтвердит.
– К Максим Юрьичу? – преобразился охранник. – Ну, так Вы б сразу…
Он потянулся к тоненькой, отдельно лежащей папочке с аббревиатурой "М.Ю.Ф.". Поспешно выписал пропуск, на этот раз проигнорировав зазвонивший заново телефон.
– Уж извините, что задержали. Но – порядок. Максим Юрьевич сам с нас требует. Отметить у него не забудьте, – пропуская, интимно напомнил охранник.
– Третий этаж, пожалуйста. Может, проводить? – предложил второй. Этот явно изнывал от безделья.
– Ничего, сам как-нибудь найду. Как же тут без вас? Маленькая, но удача: первый резерв на сокращение Забелин обнаружил прямо на входе.
Войдя в свеженький, с зеркалом по стене лифт, Забелин проигнорировал пылающую красную кнопку третьего этажа и нажал сразу на последнюю цифру – 10.
"Поищешь ты меня", – злорадно подумал он, ни секунды не сомневаясь, что о его приходе Флоровскому уже доложено, – похоже, успел вышколить персонал.
Выйдя из лифта на десятом этаже, Забелин замешкался, силясь понять, куда его занесло. Он оказался на загадочной территории среди множества дубовых дверей с кодовыми замками и витиеватыми вывесками, выходивших в покрытый ковром коридор. В холлах среди кожаной мебели стояли вазоны с цветами и импортные телевизоры. В дальнем углу перед витой, свежеокрашенной лесенкой на чердак висела табличка – "PRIVATE, вход в Зимний сад". Все вокруг сияло свежестью и дышало процветанием.
– Что-то ищем? – возле Забелина возник секьюрити. В сшитой по ладной фигуре форме он напоминал тореадора.
– Да вот, похоже, институт собственный потерял, – Забелин шагнул по лестнице вниз.
Девятый, восьмой, седьмой этажи, – всё те же следы преуспевания, быть может, чуть более застенчивого, – двери металлические, ковролин. Арендаторы!
И только на шестом сердце Забелина ёкнуло – повеяло гниловатым запахом Родины. Здесь начинался прежний, до боли знакомый институт с его облупленными, поносного цвета стенами и скрипящими полами, с распахнутыми разболтанными дверями. Как и прежде, всё вокруг кипело деловитостью. Озабоченно сновали сотрудники в потертых синих халатах, у подоконников, уставленных стеклянными банками, деловито курили и о чем-то ожесточенно, задиристо спорили. Забелин не решился бы, пожалуй, на пари утверждать, о чём беседуют они, зато безошибочно мог бы определить, о чём не говорят. О том же, о чём не говорили здесь семь лет назад, – о работе.
Тех немногих, что её двигали и двигают теперь, в коридорах и курилках увидишь нечасто.
Он проталкивался среди озабоченных людей, пытаясь отыскать прежних знакомых и, к разочарованию своему, не находил, – похоже, за эти годы институт действительно обновился полностью. Остались лишь, если верить Максу, всё те же неунывающие, непотопляемые старики.
– Лёшка, ты? – Забелин быстро, замирая от предчувствия, обернулся. Перед ним стоял стеснительно улыбающийся старый институтский приятель. – Как поживаешь, дружище? – Забелин мучительно вспоминал его фамилию. – Куда пропал? За столько лет ни разу не позвонил. – Да всё как-то некогда.
– Семья как? Люда?
– Люба её зовут. Сейчас лучше.
– Как исследования?
– Вожусь по чуть-чуть.
– Завидую. А я вот ушёл – как отрубил. Сначала опыты какие-то во сне ставил, а потом, как с ушами влез, то – ничего. И сны кончились.
– У вас, у банкиров, свои заботы, – снисходительно посочувствовал тот.
– Алексей Павлович! – к ним спешил Максим. – Шпионишь, где ни попадя, лахудра. Гоняйся за тобой по этажам. Но от старика Макса еще никто не уходил.
Как обычно, игнорируя окружающих, он обхватил Забелина за плечи. – А, и ты здесь, завлаб! Вовремя попался. Не забыл, что к завтрашнему дню обещал закончить?
– Да, да, конечно. Еще увидимся как-нибудь, – приятель, фамилию которого Забелин так и не вспомнил, пожал ему руку и поспешно удалился, – подальше от начальства.
– Ты что, опешил? Или – головокружение от успехов? – Забелин недобро пригляделся. – Мы ж с ним в соседних кабинетах…
– Нет больше ни Васек, ни Дусек. И нет Максиков. Чему-чему, а этому меня американы обучили. Если хотим достичь цели, с дисциплины начинать придётся.
Жужжение, разорванное появлением заместителя директора, начало нарастать. Но тут Флоровский остановился посреди коридора и негромко, вроде для собеседника, но другим, идущим вовне голосом произнёс:
– Ничто, как видишь, не меняется. Не надо даже труда, чтоб сформировать резерв на сокращение. Все бездельники налицо.
Они ещё не дошли до лифта, как жужжание стихло. Обернувшийся Забелин обнаружил совершенно очистившийся коридор.
– Не стоит обольщаться, – Максим пропустил друга вперед. – Через десяток минут статус– кво восстановится. Бездельник – он неистребим и непотопляем.
– Да, нерешаемая управленческая задача, – Забелин вспомнил о необратимо распухающем в последние годы Банке – несмотря на бесчисленные грозные приказы о сокращении.
Боковая дверь с надписью "Финансово-плановый отдел" открылась, и в коридор вышел богатырского роста пожилой мужчина с крупным залысым лбом.
Забелин испуганно вздрогнул, но мужчина, равнодушно кивнув обоим, пересёк коридор и зашёл в противоположную дверь с табличкой "Главный бухгалтер".
– Видал? – кивнул вслед Максим. – Налоговая крутится.
– С чего бы?
– Вроде плановая проверка. А там, кто знает. Может, какую бомбу под институт Петруччио подложил. А мужик, похоже, въедливый. Доставучий. Копает по-черному. Я тут с ним пару раз даже сцепился. Астахов фамилия. Не слыхал?
Забелин отрицательно покачал головой.
– А вот и моя келейка. Прошу – в смысле умоляю.
Они остановились перед дверью из знакомого Забелину дуба, на которой красовалась позолоченная металлическая пластина "Заместитель директора, начальник департамента ценных бумаг, кандидат технических наук Флоровский Максим Юрьевич". Ниже – часы приёма.
– Всё-таки департамента. М-да, скромность – это не твой диагноз.
В объёмистой келейке Забелин увидел примерно то, что и ожидал, – закруглённый с угла деловой стол и кожаная мебель.
– Похоже, арендаторов начал трясти?
– Так – пощипал. Что там трясти? Поднимался наверх, – значит, сам все видел. По моим прикидкам, две трети площадей в аренде. А в балансе знаешь, какие от них доходы? Вот такусенькие, – Максим состроил дулю.
– Стало быть, наличкой Петраков получает.
– Это несомненно. Вот бы кого тряхнуть. Да не подступишься. Бухгалтерию он свою посадил. Так что всё под мраком неизвестности. Наощупь чувствую, что stink. В смысле дурно пахнет. А вот за вымя чтоб подержать, тут вникнуть требуется. Эх, мне б финансиста дельного внедрить, чтоб все потроха его… Но хитрован. Я, как представили, ждал – скукожится, сделает жуткую нюню. А тут такой друган – аж мороз по коже. Любимое словечко – "чем помочь". Ох, вредный, чую, живчик. Ведь понимает, что не погулять я сюда с Бродвея заскочил, что на его место целю. А вот весь в лучезарности. Залобызал! Просто-таки как корова телёнка. Может, ориентацию перепроверить?
– Ты, главное, сам не расслабляйся, Максик. Помни – он тебя тоже прокачивает. Большие интересы за ним вырисовываются. Так что, перехожу к плану "б"? Иду к Петракову? – С Богом! – Максим отечески перекрестил его. – А я через десять минут организую, чтоб стуканули Мельгунову, – он посмотрел на циферблат, больше чтобы продемонстрировать новый хронометр. Но идти Забелину самому не пришлось, потому что в дверь как раз принялся просачиваться, слегка робея, пятидесятилетний мужчина с нежно – розовощёким лицом. Пробивающиеся из-под толстенных линз глаза его были Забелину знакомы.
– Извините, Максим Юрьевич. Не знал, что вы не один, – он шагнул прыгающей походкой плоскостопого человека и принялся вглядываться в Забелина в готовности улыбнуться.
– Алексей Павлович Забелин. Вице-президент банка "Возрождение". А это, позвольте вам представить…
– Не позволю, – оборвал Забелин. По походке он окончательно признал Петракова, хоть за прошедшие годы тот сильно изменился. – Сколько лет не виделись-то, Алексанр Борисович? – Батюшки – светы, Алексей Павлович! – Петраков схватил руку Забелина и с чувством потряс. – В последние дни радостные сюрпризы. Один за другим, один за другим. Так и валятся. Да как вы ушли, так и не виделись. Лет восемь, да? Я-то после вас сначала в завлабы, потом через годик вакансия в министерстве открылась.
– Помните, как мы с вами на семинарах, на конференциях сцеплялись?
– Ещё как, – Петраков с ностальгической улыбкой обратился к Флоровскому. – Мы ведь, если припомните, с Алексей Павловичем отчаянными полемистами были. А он к тому же злым. Спуску не давал. И почему-то мои работы особо резал.
– Так подставлялись, Александр Борисович. Уж больно писучим были. Но и у вас на все случаи неотразимый аргумент припасён был. Как это? … Сейчас, сейчас. "Если я что утверждаю, то так оно и есть – за мной семнадцать лет в науке".
– Теперь уж больше, – Петраков зарделся от удовольствия. – Да, какие были годы. Какие люди. А вас за очень перспективного всегда держал. Даже, теперь могу признаться, боялся, что вместо меня завлабом назначат.
– По-прежнему пописываете?
– Какое там? Одна думка – как институт на плаву удержать. Разве что отныне полегче станет. С Максимом-то Юрьевичем. Спина к спине встанем. Хотя очень нам внимания финансистов не хватает.
– Ну, очень, – намекающе встрял Максим. Не мог, зараза, долго молчать.
– Упрёк принят, – Забелин покаянно склонил голову. – Тем паче я к Максиму-то по дороге зашел навестить, а вообще-то к вам шел. Институт на плаву держать дело нелегкое. Нужна вам помощь серьёзного банка?
– Да господи! О чём разговор, – вяловато обрадовался Петраков. – Мы же без комплексов. Ради дела к кому угодно на поклон пойду.
– Тогда предлагаю пройти к вам. Есть предложения. Хотелось бы обсудить. А Максим Юрьевич пусть своими делами занимается. – Вообще-то если всерьез, так подготовиться бы, – засомневался Петраков. – Созвониться в конце недельки… Ну, да раз уж здесь, прошу, конечно. Забелин кивком попрощался с Флоровским, который, скрестив руки, умилённо взирал на смычку науки и финансов.