– И прости. Сколько, в самом деле, можно жизни бояться? И так не слишком много выдано. Всё цепляешься по принципу – жить-то хочется, а жить-то не с кем. Вот и живешь с кем попало.
– Стало быть, не развелся?
– Да так. Как всегда – наполовину. Тоже скажу – обрыдло.
– Найдешь. Ты цельный, – поищешь и найдешь. Тебя, наверное, Максим подослал. Я тут с ним вчера немножко резковата была. Переборщила. Испугался, должно, дурачок. Бьется, ревнует ко всем, а того не понимает, что я, может, сама боюсь его потерять, едва вернув. Только вернула ли? Помнишь, как он меня раньше звал?
– Погоди-ка. Данусей, да?
– Это в "Крестоносцах" Сенкевича такая была героиня, вся из себя чистая-чистая. Так вот он и теперь на ту Данусю молится. Водрузил меня на какой-то пьедестал, чтоб грязь не коснулась, и всё не надышится. А я-то давно не Дануся. И когда-то да узнает. И что тогда? Вот что страшно – когда в тебе не тебя любят.
– Похоже, и здесь у нас с тобой интересы совпадают. Я ведь тоже заинтересован этого фантазера – как бы это мягче сказать?.. – заземлить.
– Так все-таки он прислал?
– В этот раз нет.
– Нет? – Наталья встревожилась. – Тогда что-то и впрямь важное? То-то гляжу, ты какой-то весь из себя при значении. С чем пришел, Алеша? Не молчи.
– Да не молчу я. Это я так сам себя уговариваю начать. Короче, Ната, есть у меня сведения, что Петраков скупил у сотрудников часть акций. Правда ли это?
Теперь молчала озадаченная Наталья. Забелин заторопился:
– Ты, может, не в курсе, но Макс попросил меня помочь разобраться в ситуации. Вот и… помогаю. Ну, согласись, мы ж должны иметь информацию.
– Не Петраков. Институт скупил, – нехотя подтвердила она.
– То есть? И Мельгунов в курсе?
– Нет. И знаешь, что нет, раз спрашиваешь.
– Предполагаю. Но тогда кто? Почему тайком? Для чего всё?
– Что всё?! Да у Юрия Игнатьевича, как Макс говорит, тараканы в голове. Его от слов "рыночная экономика" трясти начинает. А делать меж тем что-то надо было. Институт просто валился. Нужны деньги – их нет.
– И Петраков в роли спасителя. Самой-то не смешно?
– Какой есть. Вы-то чистенькие да умненькие разлетелись. А он, плохонький да неказистый, уж два года тянет.
– Тянет – это точно. Ладно, общность интересов я еще с грехом пополам могу переварить. Но на кой черт в постель к нему лезть было?! – бухнул Забелин.
Ресницы Наташи вздрогнули, и глаза начали расширяться, будто от атропина.
– Да как ты?.. – Но, приглядевшись к сконфуженному лицу Забелина, сникла. – Ну, вот и все, – пробормотала она. – За что боролись, на то и напоролись. И кто поделился?
– Считай, сам дошел.
Она промолчала, склонившись.
– Максим, он тоже?..
– Нет. Да и не должен. Согласна? Ты уж прости подлеца за бестактность. Но, как узнал, до того обидно стало. Такая гордячка была. А тут – плоскодонке какой-то.
– О! Еще один Флоровский на мою голову. Много времени утекло с тех пор. И не так лет, как событий. Ты ведь уж не застал, как это по три месяца с ребенком без копеечной зарплаты. Поначалу все диковинными ожиданиями жили, что государство встрепенется, поймет, какие мы незаменимые. Юрий Игнатьевич Чапаем по Москве летал: то в министерство, то в Академию наук. Планов-то у него громадье было. И так, видно, всех достал, что решили от нас отвязаться, – объявили об акционировании. Вроде как по просьбам трудящихся. То-то радости, то-то ликования было! Друг другу только что не "сэр". Как же – собственниками стали. Любимые словечки – "приватизация", "компаньоны". А на поверку ни что это, ни что с этим делать, никто не знал. Тут Петраков и появился. Он один что-то делал. Один среди всех! Ему помощь была нужна. Да и мне – так устала – хотелось хоть к какому-то плечу прислониться.
– Прислонилась.
– Не тебе судить! – вспыхнула в ней прежняя Наталья. – Я в отличие от тебя да дружка твоего сладкоречивого никого не сдала. Ни-ко-го! Да что в самом деле? Вы-то вон, выпендрюжники, оба в этих "бабках". Как вы их там заработали – тоже, должно быть, та еще песня. Так какое у вас право брезговать мной за желание хоть какой-то резерв в этой жизни иметь? Ведь до позапрошлого года за границей не была. А тут… Египет, Анталия. Сын хоть от бронхита избавляться начал.
– А институт?! Или не знала, что Петраков твой его задарма слить готовится? Только не говори, что нет.
– Нет! Наоборот, может, потому и… сблизилась, что у него у единственного хоть какая-то идея была – собрать большой пакет акций и продать по большой цене крупной компании. Во-первых, чтобы возобновить финансирование исследований. Заплатить сотрудникам. И потом, он считал, что один крупный владелец, если уж заплатит, так станет наводить порядок. Не мы одни. Вся страна так считала. Вот и расторговались. Конечно, и сама заработать хотела, чего там?
– Ну и как, продали с выгодой?
Наталья поникла:
– Я отказалась регистрировать сделку по продаже акций. Когда увидела смехотворную цену, отказалась.
– Вот как? И что было дальше?
– Да на этом всё, собственно. Саша… Петраков настаивает. Объясняет, что это какая-то схема, минимизация каких-то налогов. Еще что-то такое. А я… не верю уже ничему. Полагаю, поначалу он и впрямь как для всех лучше хотел. А потом то ли не смог, то ли изуверился. Да и деньги шальные закрутились… Чего разглядываешь? И мне перепадало. Такая вот Дануся получилась. Сказать – сколько?
– Скажи лучше, как вы вообще скупку ухитрились организовать в такой тайне? Что никто ничего?
– Не узнали, потому что не хотели. – Наталья отвечала, но все больше погружалась в свои, пугающие ее размышления. – Мельгунову я сказала – есть возможность поощрить увольняющихся через схему залога акций. Ну, Юрий Игнатьевич – он же стратег, в детали не вникает. Считает, да и правильно, что отпущенного ему времени едва хватит на науку. В общем, махнул, как всегда, – "Комсомольцы, вперед!" – и забыл. А скупали у тех, кого сокращали. Для них это было как выходное пособие. Просто люди при увольнении получали деньги и что-то подписывали. Никто и не разбирался. А поскольку сокращали по подразделениям, то и утечки практически не было.
– Кредит под скупку взяли в "Балчуге"?
– Да, – она больше не удивлялась его осведомленности. – Я потому и не регистрирую. Кредит в полмиллиона! И вдруг – эти же акции продаем за семь тысяч. Не укладывается. Вот и требую договор этот переделать, хотя бы чтоб долг "Балчугу" закрыть. Недавно опять поссорились.
– Веселая диспозиция. Ты будешь смеяться, но только и мы с Максом тоже институт скупить хотим и тоже чтоб организовать эффективное управление.
Наталья лишь головой озадаченно мотнула:
– Всё те же слова, слова, слова.
– Непросто тебе, – посочувствовал Забелин. – Но кому-то придется довериться. Полагаю, ты и сама догадалась, что сейчас скажу. Мы, и Максим с нами, хотим скупить контрольный пакет института в интересах банка "Возрождение" и на самом деле – на его деньги. Но здесь мы сами ситуацию контролируем. Я, Макс, ты, если с нами. И акции оформлять будем на компанию, вами же созданную. То есть без вас никто ни одного решения провести не сможет. Как говорят в рекламе, почувствуйте разницу. Можешь, конечно, пока не поздно, доложить Мельгунову. Он это дело живенько пресечет. Только тогда еще через полгодика и пресекать будет нечего. Выбор за тобой.
– Да, собственно, выбор уже сделан. При встрече с Палием. – Палий?
– Это президент банка "Балчуг". Я думала, ты знаешь, – удивилась Наталья. – Такой седой бобер. Александр Борисович нас в ресторане познакомил. Вот он как раз очень настаивал, чтоб я подписала. С угрозами даже. После этого я Петракову сказала, чтоб на меня больше не рассчитывал. И как на любовницу – тоже. Это еще до вашего появления произошло. Так что, считай, – позиции до тебя определились. Словом, я сегодня же потребую от Александра Борисовича…
Забелин, прерывая ее, удрученно вздохнул.
– Что-то еще? – зло догадалась она.
– Понимаешь, Натка, сегодня Петракова отстранят от права подписи. Макс уже поехал к Мельгунову. Ревизию провели. Так вот, наворовал твой Сашок за последний год преизрядно.
Она отвела взгляд, не удивившись. – Но вся загогулина в этом договоре на девять процентов акций. Формально он есть, и Петраков вместе с теми, на кого работает, могут потребовать через суд его зарегистрировать. Можно, конечно, оспаривать, но дело это темное и долгое. Имея эти акции в кармане, "Балчуг", конечно, пойдет на аукцион и любую цену даст, чтобы выиграть. После этого еще чуть взвинтят и недостающие два процента легко доберут. И это будет финиш – институт, считай, в чужом кармане. Такой вот расклад.
– Что ты от меня-то хочешь?
– Надо заставить Петракова отдать договоры.
– Вот пусть и отдаст.
– Конечно. Тебе.
– С чего бы это? Если я сама не раз того же требовала.
– Так и… не требуй больше. – Забелин доверительно принялся поглаживать ее руку. – Скажи, что возмущена отстранением его, поторгуйся и согласись зарегистрировать. А уж когда принесет…
Не помогла рука. Вырвавшись, Наталья вскочила с выражением гадливости.
– Похоже, опять за правду пострадаю, – всплакнул Забелин. Но Наталью этим не остановил.
– Так это все шантаж! Завербовать меня решил. Я, мол, ничего не скажу Максиму, а ты за это будешь доносить. Потом, наверное, и на Макса надо будет стучать. Как это называется? Держать на крючке? Так вот запомни: от Саши, – она теперь с аппетитом, не убавляя голоса, назвала Петракова по имени, – я видела только хорошее. Деликатнейший, в отличие от вас, горлопанов, человек. Голоса ни на кого не повысил. И если даже… не поддержу его, то честно, в глаза! Потому что любит он меня. Ты-то, импотент нравственный, и забыл, что это такое значит. И платить за это дешевкой… Да за кого ты меня принимаешь?
– Сядь, дуреха! – Забелин дернул Наталью так, что она рухнула на скамью.
К их разговору прислушивались на соседней скамейке – две броско одетые девушки в распахнутых кожаных плащах.
– Совсем страну детективами запоганили! Я с ней, как с другом. Мог бы – сам сделал. Сказано же – Петраков твой сливает институт. Всех наших с любовью сли-ва-ет! Между прочим, при твоем содействии. И что на самом деле аморально – остаться чистенькой и дать возможность выкинуть всех на улицу или помочь этому же добытчику не сесть в тюрьму? Потому как если я даже институт и не сумею отбить, но уж на нары – это я ему обеспечу! Прокуратура любит, когда ей доказательства как нарезанные деликатесы преподносят. Посажу! За всех, кого сдаст с твоей помощью!
– Почему на улицу?
– А ты и впрямь решила, будто "Балчуг" за бесценок институт скупает, чтоб науку двигать? Здание ему нужно, на котором заработать можно. А всех остальных живо повыкидывают. И Петраков твой тишайший свой выбор сделал.
– И что ты, наконец, от меня хочешь?
– То единственное, что, кроме тебя, никто не сделает. – Деланное Забелинское безразличие улетучилось. – Петраков должен принести договоры тебе. И он принесет, потому что "Балчугу" тоже позарез нужно их зарегистрировать. Пока не зарегистрируют, не смогут ими голосовать. А в твоем кабинете с ним встретятся мои люди.
– Да ты с ума сбрендил, Забелин!
– Никакого смертоубийства. Самое страшное – отберут и при тебе порвут договоры. А скорее деликатненько предъявят доказательства его хищений и сам все отдаст. Главное, чтобы принес.
– Это всё?
– Почти. Дальше техника. Все эти же договоры перепишем на ваш "Лэнд". Само собой, как ты и хочешь, по цене кредита.
– А если он договоры вернет, то как с тем, что… ну, украл как бы?
– Покрою. Договоры эти – его индульгенция.
Слишком легко и охотно это у него вырвалось. Усмехнувшись, Наталья поднялась, потянулась, демонстрируя все еще изящные очертания.
– Ладно, пойду. Спасибо, Алексей Павлович, за приятную прогулку и за разговор доверительный. А вы, оказывается, гибким стали.
– Это уж как дело потребует. Но запомни: ни об этом, ни о том, что за вами "Возрождение", никто знать не должен, – поспешно, с тревогой удерживая ее, напомнил Забелин.
– А какую мне кличку положим?
– То есть?..
– У агента обязательно должна быть кличка, чтоб его не спалить. Давай так: ты – "бугор", я – "регистр".
– Да полно дурачиться. Постой, куда ты?
– Чао, – Наталья вгляделась в девиц по соседству, что-то в них определила, сделала волнообразное движение сумочкой и, усиленно вращая бедрами, направилась к выходу из сквера.
– Так Макс ничего не знает! – крикнул вслед Забелин. – Договорились?!
Молчание было ему ответом.
"Будем считать, договорились. Тем более ничего другого и не остается".
– Закурить не угостите? – перед Забелиным остановились те самые вслушивавшиеся в их разговор девушки. Они стояли подле него, расставив высокие сапоги, так, что короткие юбки натянулись на бедрах.
– Не заморозите?
– А ты согрей. – Они давно обратили внимание на интересного, в приличном прикиде мужика, и уход его скандальной бабы показался очень кстати.
– Нет, девочки, я сегодня не по этой части, – огорчил их, поднимаясь, Забелин. – Может, как-нибудь в другой раз.
– Будем ждать, – со смехом послышалось из соседней аллеи.
Он присмотрелся: в темнеющем сквере накапливалась жизнь – недавно министр внутренних дел громогласно объявил, что переселит проституток с Тверской на Котельническую набережную. Не дожидаясь официального указания, законопослушные проститутки принялись заблаговременно осваивать новую территорию.
Глава 6 Великая сила случайности
Виктор Николаевич Астахов, все еще не решаясь поверить в удачу, в который раз, в силу привычки к тщательности, прошелся по составленной им компьютерной разграфке. Ошибки не было: только что волею случая он обнаружил документы, не уничтоженные, очевидно, по забывчивости их обладателя. А может, и не по забывчивости? За время знакомства с Александром Борисовичем Петраковым – улыбчивым хозяином этого кабинета – у Астахова составился образ бесконечно петляющего зверя. Кажется, что ни одно предложение в разговоре тот не закончил восклицательным знаком. Зато многоточий было в избытке. Такой человек ничего никогда не выбрасывает. В этом он видит свою силу. Но в этом же, – Астахов еще раз огладил найденную в нижнем ящике стола под пустыми картонными папками пачку векселей, – и его слабость. Приятная, что говорить, оказалась слабость. И дорогая! Вот она, великая сила случайности. Полез искать чистые листы бумаги. А окажись они на столе?
Он покачал документы на руке, мысленно оценивая их вес в долларах, удовлетворенно потянулся, еще раз глянул на часы, прикидывая, стоит ли немедленно позвонить Забелину или отложить звонок до утра. Выходило, что до утра. Во-первых, на часах оказалось аж около девяти вечера, а во-вторых, Астахов хорошо запомнил последнее совещание, на котором приготовленный им эффект был так беспардонно скомкан самим Забелиным. Нет, слишком важна сегодняшняя находка, чтобы суетиться. Да и самому не мешает сначала разобраться. Векселя на огромную сумму, выписанные институту, – это ж переворачивает весь баланс. Но незарегистрированные, спрятанные от посторонних глаз. В чем смысл? Надо успокоиться и все проанализировать уже дома.
Он запустил на принтер распечатку одной копии сенсационной выборки и тут же уничтожил файл. Оставалось решить, куда спрятать обнаруженное. Хорошо бы в сейф к Флоровскому. Но тот еще в семь заходил попрощаться. Астахов услышал звук открывающегося на пустом этаже лифта, быстро сунул векселя в запасной карман пиджака, поскольку времени дотянуться до лежащего на углу стола портфеля не было.
– Ба! Фининспектор! Все бдите? – В кабинет вошел Александр Борисович Петраков. Его радушная улыбочка, как и всегда, производила впечатление несколько тягостное, глаза за толстыми линзами очков едва угадывались.
– Извините! Меня тут на сегодня в ваш кабинет определили. – Астахов сделал движение подняться.
– Да какие меж нами счеты. Пользуйтесь. – Петраков удержал Астахова в кресле. – Тем паче теперь это и не очень мой кабинет. На днях освобожу. Снимают меня, если слышали.
– Слышал, – поколебавшись, признался Астахов.
– Вот такие дела. Работаешь, знаете, работаешь. Не жалеешь себя. За идею.
Петраков прервался, сообразив, что "за идею" перед налоговиком, который перед этим выпотрошил твое исподнее, – это перебор. Конечно, не совсем все выпотрошил – о списке запрашиваемых документов ему ежедневно докладывала главбух. Но и упирать на собственное бескорыстие не приходится. И хоть не рассчитывал застать въедливого налоговика в своем кабинете, да еще так поздно, момент договориться выглядел подходящим.
– А вы, слышал, вроде тоже закончили? Актиком, должно быть, скоро удивите?
– Акт еще составить надо.
– Понимаю, понимаю. Все свести, обсчитать. Определить, что на кого подвесить. – заметив некоторое смущение налоговика, Петраков радостно потер ладоши. – На меня-то много, поди, накопали?
Неудовлетворенный квёлым движением плеча, расстроился:
– Потому что работал много. Кто работает, тот всегда рискует. Согласны?.. Согласны. По глазам вижу. Да и как может быть иное? Другое дело – за риск и плата должна быть рисковая. Вот взять вашу, будем говорить, профессию… Вы позволите?
Астахов наконец поднялся и, воспользовавшись этим, Петраков незаметно перебрался в освободившееся кресло у стола.
– Профессия-то у вас непростая. Тут и знания нужны, и сила воли. Я про соблазны всякие. Есть ведь?
– Есть. – Астахов сконфуженно огладил несуществующий животик. – Я вот сладкое люблю.
– Сладкое. – Петраков хохотнул. – Ну, скажете. Хотя по большому счету все мы, мужики, сластены. И ничего в этом, к слову, зазорного. Жизнь! Было бы здоровье да мани на сладости. Вам, простите, сколько платят?
– Немного.
– То-то что. А ведь задумывались – соответственно ли психоневрологическим, так сказать, затратам? Будем говорить прямо.
– А будем? – При последнем слове Астахов несколько оживился. Но ненадолго.
Петраков вновь хохотнул:
– И так знаю: не по уму платят. Ведь какое усердие вы незаурядное выказали, чтобы всю нашу хозяйственную деятельность, так сказать, поднять. То вскрыли, о чем и сам подзабыл… А что думаете? Слежу. И с уважением. И ведь понимаю дальнейшее. Я о выводах.
– А что с выводами? Обсчитаю. Да и заключу.
– О! Хитрите. – Александр Борисович аж пальчиком потряс. – Тут ведь главное – угол зрения. Есть операция. Есть результат. А есть оценка результата.
– Ну. Это уже не к ревизору.
– Ой, и лукавый! Как раз к вам. Ведь тут как подать. Как подадите, так и сжуют. Улавливаете?
– Тонкий вы человек, Александр Борисович. Слушаю, слушаю, каждое слово вроде понятно, а вот общий смысл не могу уловить. Вы со мной как-нибудь попроще. Сделайте скидку на возраст.