Василий кивнул. Его новый знакомец был совершенно прав. Если бы мать увидела его с револьвером, то разоралась бы. Ведь за такую игрушку бандиты или белые и в самом деле могли к стенке поставить.
Оглядевшись, Василий увидел несколько горшков, вывешенных на плетень. Осторожно сняв один из них, Василий опустил в него револьвер. А потом поставил горшок в высокую траву у плетня, так, чтобы видно не было.
- Вот так… пока… - объявил он. - Утром перепрячу.
- Хорошо, иди, - кивнул Григорий Арсеньевич. - Иди, а то мамка заждалась небось, обрыдалась. И смотри, как пальба начнется, из дома ни ногой.
- Угу…
Василий опустил голову. Отступать было некуда, и, собравшись с духом, он подошел к двери. В доме царила мертвая тишина и кромешная тьма. Странно, неужели мать уснула, не дождавшись его с братом? Не похоже на нее. А может, к соседям подалась, им помогает. Нет, у них тоже окна темными были. Неожиданно Василию стало страшно. Все, что произошло с ним с того момента, как Мишка разбудил его посреди ночи, очень напоминало страшный сон. И если б не холодные прикосновения мокрой рубахи, он бы, наверное, решил, что все еще спит.
Двигаясь на ощупь, Василий пробрался в горницу. Потянувшись, он взял масляную лампу - та, как всегда, стояла на полочке у самого входа, - чиркнул спичкой и, когда фитилек разгорелся, поднял повыше, чтобы осмотреть горницу. И тут… Василий чудом не выронил лампу. А из груди… из груди его вырвался чудовищный крик, в котором воедино смешались боль утраты, ужас и отчаянье. Посреди горницы на столе, залитом кровью, лежало растерзанное тело его матери. Грудная клетка была разломана так, что белые обломки ребер торчали во все стороны, но самым страшным было то, что у трупа не было сердца. На его месте в теле зияла глубокая черная яма…
* * *
- Итак, деревня мертва, - подытожил Григорий Арсеньевич. - Если честно, то я не понимаю, зачем это бандитам. Местные, - тут он взглянул на замершего в уголке Василия, - их и так не слишком любят. Крестьяне в этом районе скорее склонны принять нашу сторону, а не белобандитов. Так зачем же им еще больше настраивать против себя крестьян, вырезая целые деревни?
- Но если не бандиты, то кто!? - взвился командир. - Белые? Нет, вы можете до пены у рта утверждать, что это они, только этого быть не может. Я понимаю там, всякий белый террор и классовую борьбу, но вынимать сердца у крестьян, которые и повинны разве что в том, что иногда пускали наших бойцов переночевать.
- Нет, белые тут не при чем, - покачал головой Григорий Арсеньевич. - Вот только не пойму, кто это может быть… Неужели у вас в уезде еще кто-то завелся?
- Да тут, кроме блох и тараканов отродясь никого не водилось, - фыркнул начальник штаба.
- И тем не менее…
- А что это вы так бандитов защищаете? - взвился начальник штаба. - Бандиты - они на то и бандиты.
- Я никого не защищаю, - медленно и спокойно объявил Григорий Арсеньевич. - Меня сюда прислали как комиссара, чтобы я помог вам покончить с этими массовыми убийствами, и я собираюсь с ними покончить, и мне наплевать, кто режет людей: белые, бандиты или…
- А вы договаривайте! Договаривайте! - казалось, начальник штаба не мог никак успокоиться. - Вы ведь наших бойцов не подозреваете?..
- А что паренек говорит? - неожиданно кивнув в сторону Василия, встрял в разговор начальник разведотряда.
- Ничего путного, - отмахнулся Григорий Арсеньевич. - Сами спросите.
Все разом повернулись к Василию. Тот еще дальше забился в угол, сжался, словно загнанный зверек.
- Не бойся, - обратился к нему Григорий Арсеньевич. Голос его сразу смягчился, в нем зазвучали ласковые, отеческие нотки. - Ну, Василек, расскажи им, как все было.
- А чего рассказывать? Я ж уже говорил… - пожал плечами Василий, чуть приободрившись. - Ну, я и повторить могу… Мишка меня разбудил. Говорит бандиты в селе, драпать надо, а то как прознают, что батька наш с красными, батогами засекут. Ну, мать пока во двор выскочила, мы за ней и за поленницу. Все по улице бегают, орут. А чего орут? Бандиты их, наверно, грабить решили… А нам-то что до того? У нас грабить нечего, хоть шаром покати. Тут как раз гроза началась… - Василий сбился и замолчал, словно в голову ему неожиданно пришла какая-то странная мысль.
- Ну, ты говори-говори, - подтолкнул его комиссар. - Мы внимательно слушаем.
- Там еще вот что странно было, - запинаясь в словах, наконец-то выдавил Василий. - Бандиты обычно если грабят, то жгут чего. Вот месяца три назад у Яшки Кривого амбар сожгли, а до того еще у Савиных и дом, и курятник спалили… А в этот раз, пока луна не вышла, ночь совсем темной была, хоть глаз выколи, а бандиты ничего не сожгли…
- Сожгли они там чего или нет, не важно! - фыркнул начальник штаба. - Ты давай суть говори. Чего дальше-то было?
- А чего дальше? - вновь пожал плечами Василий. - Как очередная молния дорогу засветила, мы с братом и рванули вниз к реке. Там лошади мельника паслись стреноженные. Мы одной веревки перерезали и деру, потому как тут батраки мельника набежали. А может, это тоже бандиты были. Мы-то поскакали к вам, о бандитах сказать. Тут Мишку и застрелили… - и, чуть помедлив, добавил. - Насмерть… - А потом и вовсе замолчал, о чем-то задумавшись.
Какое-то время слушатели ждали продолжения рассказа, но Василий молчал, сидел, понуро опустив голову, и думал о чем-то своем.
- Дальше? - вновь не выдержал начальник штаба.
- Чего дальше-то… Оставьте парня, - вступился за Василия Григорий Арсеньевич. - Парень вон в одну ночь и мать и брата потерял… А что до того, что с ним дальше случилось, то налетел он на меня. Я, должен признаться, чуть заплутал в этой темноте… В общем, увидел я: толпа с оружием за пацаном гонится и палит в мир, как в копейку. Вот-вот парня угробит… Человек пять я там положил…
- И кто это был, бандиты или батраки?
- А я почем знаю? - пожал плечами Григорий Арсеньевич. - На лбу у них не написано. Конечно, можно было одного в живых оставить, допросить, но тогда-то я не знал, в чем дело и что у вас тут такая неразбериха. Думал, просто кто-то позабавиться решил, ночную охоту на парня устроить. А хоть по делу, хоть не по делу стрелять в людей не положено. На то суд есть, чтобы к стенке при необходимости ставить…
- Какая такая "неразбериха"! - вспыхнул начальник штаба. - Я бы вас попросил…
- Нет, это я вас попрошу… заткнуться, товарищ Окунев! - вспыхнул Григорий Арсеньевич. - Развели тут черт знает что! Полгода какого-то батьку Григория к ногтю прижать не можете. Тем более, если весь народ против него, чего вы там церемонитесь? Так, товарищи, вы и мировую революцию профукаете! А если вам чего не нравится, то смею напомнить, что все ваши фортели, товарищ Окунев, партия отлично помнит и взыщет, когда время придет.
- Ты нас не пугай и не агитируй! - завелся начальник штаба. - А если даже и развели… Давно ль сам из Питера прибыл?..
- Подождите… - неожиданно вновь подал голос Василий. - Там у реки хозяйство мельника. Он с бандитами заодно всегда был. Может, у него спросить стоит? Он ведь наверняка знает, что в деревне случилось.
- Там более вы его лошадь свели, а потом я его людей пострелял, - с сомнением покачал головой Григорий Арсеньевич. - Думаю, не стоит пренебрегать и таким, пусть даже не самым надежным свидетелем.
- Волков, разведроту в ружье, - устало вздохнув, объявил командир, поднимаясь из-за стола. - Что ж, сходим, глянем на вашего мельника, может, и в самом деле от всего этого хоть какой-то толк будет.
* * *
Василий бежал вниз по косогору. Ноги сами несли его, а он находился в том странном состоянии, когда порою не отличаешь сна от реальности. Все случившееся - странное нападение на деревню, бегство, смерть брата, встреча с комиссаром, возвращение - все казалось сном. Вот сейчас он оступится, упадет и проснется и выйдет так, что приснился ему кошмар. Брат и мать живы, а он всего лишь… Но что-то в глубине души, некое ядовитое "я" подспудно нашептывало ему: "Все происходящее - реальность. Ты, парень, попал в историю. Меж двух жерновов… И теперь посмотрим, как ты выкрутишься".
А вот и берег у реки. Только теперь тут не было лошадей.
Василий огляделся. Да, здесь началась эта странная история - а стоило Мишке не упрямиться - спрятались бы они на чердаке или в подвале, переждали бы, и все остались бы живы. Не нашли бы их ни белые, ни красные. Нет, втемяшилось ему в голову бежать из села, да еще попытаться красных предупредить. Ну предупредили, а результат? Бандитов нет. Мать мертва, точно так же, как большинство односельчан, из тех, что не спрятались, заслышав первые крики, и нос не высовывали, пока красные не пришли.
- Ну и где твоя мельница? - голос Григория Арсеньевича вывел Василия из задумчивости.
Парень быстро повернулся. "Что ж, они сами не видят? Вот из-за деревьев кончики крыльев точат". И видя полное недоумение на лице комиссара, Василий махнул рукой.
- Да вон она, за пригорком.
- Точно. Эко замаскировался.
Развернувшись, красноармейцы направились вдоль берега реки в указанном Василием направлении. Тот на какое-то мгновение заколебался. Может, а ну его все. Комиссар с мельником и сам побеседует, а ему, наверное, стоит податься в другую сторону, поискать тело брата. Может, показалось ему там, в лунном свете? Может, жив его Мишка, лежит где-то на обочине, истекает кровью, пить хочет? От этих мыслей у Василия сердце сжало. Он хотел было уже повернуться, побежать по дороге к Верховке, но остановился.
Ну найдет он брата, раненый тот или мертвый, и чем он ему помочь сможет? В любом случае надо привезти его в деревню, а как? На руках Василий его не дотащит. Значит, конь нужен. А коня… коня нужно или у красных просить, или у мельника. Ту-то лошадь, на которой он всю ночь скакал, красный командир еще утром реквизировал, сказал: "Негоже нам покрывать конокрадов… То, что взял лошадь и нас предупредил - молодец. С мельником твоим мы разберемся. И так из-за тебя его люди погибли. Но на ворованной лошади разъезжать не стоит, а то сам понимаешь… По законам военного времени…" Василий хотел было попросить у командира бумагу о том, что лошадь реквизирована ввиду военного времени. А потом подумал: зачем ему эта обуза. У них в хозяйстве никогда лошадей не было. Да и не время сейчас скотину заводить, за ней ведь уход нужен.
Вот и сейчас, подумав немного, Василий повернул следом за красноармейцами. Как бы там дело ни вышло, а он попросит Григория Арсеньевича, а тот с мельником так или иначе договорится.
Но поднявшись на пригорок, Василий замер. Нет, не такую картину ожидал он увидеть. Сейчас мельница напоминала маленькую крепость: все ворота заперты, калитки закрыты, посреди подъезда к сараю-складу баррикадой возвышалась опрокинутая телега. Люди мельника, человек десять, заняли позиции вдоль ограды - частокола метра в полтора высотой. Судя по всему, оружия у них было в избытке, даже пулемет имелся. Ну, мельник человек зажиточный, с него станется. К тому же времена смутные, тяжелые. Сам за себя не заступишься, никто не поможет…
Красноармейцы же в свою очередь расположились кольцом вокруг частокола, залегли в траву, выставив стволы винтовок. И как-то не верилось, что этот маленький отряд сможет захватить такую огромную мельницу.
Пока Василий рассматривал открывшуюся перед ним картину, к запертым воротам мельницы вышел Григорий Арсеньевич. В своей неспешной манере он подошел к калитке в воротах и постучал рукоятью револьвера по железной скобе, стягивающей бревна. Самого стука Василий не услышал, зато над рекой разнесся голос комиссара:
- Эй! Есть кто дома? Открывай! Разговор есть.
- А кто ты такой, чтоб двери тебе открывать? - раздался из-за забора хорошо знакомый Василию голос мельника.
- Как откроешь, так узнаешь, - по-прежнему спокойно отвечал комиссар. - Я представитель законной власти рабочих и крестьян.
- Это той, что по ночам лошадей ворует, а потом наших мужиков стреляет? - раздался ответ из-за забора.
- Вот об этом мы с тобой и потолкуем, коли откроешь, - продолжал комиссар. - А то ведь можем и силой зайти, с нас станется. Не хочешь говорить по-хорошему, заставим по-плохому.
- А не о чем нам с вами говорить, так что убирайтесь и своего дохлого выблядка прихватите, даром что Марфы сын, такой же безбожник и непотребник, как все вы, - и двое мужиков перебросили через забор мертвое тело.
У Василия сжалось сердце. Белые штаны и рубаха… Сын Марфы… Мишка! Так вот где он. Значит, не всех гадов мельника комиссар перебил там, на дороге. Значит…
- Зря ты так… Я ж по-хорошему хотел… - комиссар достал из кармана папиросу, спички, закурил - уходить он явно не собирался. Неторопливо затянувшись пару раз, он вновь полез в карман и выудил оттуда какую-то палочку, поднес ее к горящему концу папиросы, а потом, швырнув в щель под воротами, посторонился. Эффект превзошел все ожидания. За воротами громыхнуло, и в воздух поднялись клубы дыма. Вся мельница разом вздрогнула, а потом обе половинки ворот, словно сорванные невидимой силой, повалились наземь.
Тем временем комиссар достал из кармана вторую палочку и, проделав точно такую же операцию, швырнул ее во двор мельницы. Громыхнуло еще раз.
Нет, про гранаты Василий слышал. Даже как-то раз видел, как Кривой Аким рванул в поле гранату, "чтоб посмотреть, как жахнет", но с динамитом он сталкивался впервые.
И только сейчас до Василия дошло: что же он стоит тут, глазеет, когда там, у забора, валяется тело его брата. "А может, Мишка еще жив?" - в какой-то миг подумал он и тут же попытался отказаться от этой мысли. Не может быть он жив. Мельник бы за своих людей его непременно прикончил бы. И тем не менее… Со всех ног бросился Василий вниз по склону к телу брата.
- Отряд, в атаку! - прокричал комиссар и оказался во дворе мельницы, сжимая в обеих руках неизменные револьверы. Сквозь дым, затянувший двор, ударили молнии вспышек выстрелов. Но Василий всего этого не видел, он бежал к брату.
Тот был мертв. Рубаха на спине запеклась от крови. На какой-то миг Василий застыл над телом, пристально вглядываясь в остекленевшие глаза. А потом… потом взор затянула алая пелена ненависти. Руки сами потянулись к заткнутому за пояс револьверу. Горло сжало, а потом отпустило, и дикий крик сам собой вырвался на волю.
Развернувшись, Василий помчался вдоль забора, через ворота, через двор.
Василий Григорьевич, находившийся у сарая, что-то крикнул ему в след, но Василий словно сошел с ума. Врезавшись всем телом в массивную дубовую дверь, ведущую в дом, он вышиб ее. Навстречу ему кинулся какой-то мужик в белой рубахе, но Василий почти не глядя нажал на курок. Бахнуло, и мужик повалился на пол, словно подрубленный дуб. Перескочив через его тело, Василий помчался дальше. В этот миг он едва ли сознавал, что происходит. Все то нервное напряжение, что накопилось у него почти за сутки, разом выплеснулось в неудержимой волне ненависти. Перед Василием стояло мертвое лицо брата, и он готов был убивать и убивать… И не важно, кто виноват, не важно, что в самом деле случилось в деревне. Вот перед ним реальный враг, и он затопит кровью эту мельницу. Перебьет всех ее обитателей.
Еще один мужик. В этот раз с обрезом. Пуля обожгла плечо Василия, оставив на коже длинную кровавую полосу. Но Василий этого не заметил. Бах, бах, бах, и противник отлетел к стене, пробитый тремя пулями. Кажется, это был кто-то из деревенских, но сейчас Василий не различал лица - все его противники были безлики. Они убили Михаила, они изуродовали труп его матери. И хотя настоящие убийцы брата погибли, для Василия они все были виновны, все, кто обитал на этой проклятой мельнице.
Вновь запертая дверь. Ее Василий выбил ударом ноги. Он ворвался в горницу и замер.
Перед ним был сам мельник - тощий мужичишка в замусоленном пиджаке поверх некогда зеленой рубахи. Он стоял неподвижно, без оружия, словно отлично зная, какая участь его ждет, и ничуть не противясь тому, что было неизбежно.
- Что ж, вижу, яблоко от яблони недалеко падает, - зло протянул он, глядя на Василия. Тот вскинул револьвер с надеждой, что в барабане еще остались заряды. Теперь он за все отплатит этому гаду, за унижение матери, когда она в голодную зиму выпрашивали муку у этого мироеда, а потом отец все лето бесплатно батрачил, отрабатывая долг, за убитого брата, за мать…
- Пожалуйста, не стреляйте!
Василий на мгновение опустил взгляд. У ног мельника на полу сидела девочка лет пяти. Дочь мельника. Как ее звали, Анюта или Анастасия?.. Раньше Василий видел ее пару раз у реки, и только. Но сейчас…
Сейчас на глаза девочки навернулись слезы, и, обнимая ноги отца, она просила, молила.
- Пожалуйста, не стреляйте!
Рука Василия дрогнула. Он опустил пистолет. Вся его ярость, ненависть рядом улетучились, когда он услышал этот детский голосок. И только сейчас он подумал о тех двух, через чьи тела он с легкостью перешагнул, чтобы сюда добраться.
- Стреляй, гнида, - прошипел мельник, но Василий его не слышал. В душе у него что-то перевернулось, и тут, совершенно неожиданно ему на плечо легла чья-то рука, а потом Григорий Арсеньевич прошептал ему на ухо.