– А ты с Толиком поговори, – посоветовал он. – Очень интересно рассказывает парень, очень.
Толик сидел на подоконнике, и по его лицу было видно, что он действительно готов рассказать что-то интересное.
– Ну давай, – вздохнул я. – Чувствую, что приятных новостей сегодня не будет.
– Да я практически ничего не знаю, – пожал плечами Толик. – Просто вчера вечером заезжал к знакомой в бар "Интуриста" и увидел там поляков – тех, что днем были у нас.
– Ну и что? – не понял я.
– А то, что поляки эти сидели за одним столиком с Соколовским! – не выдержал Вострецов.
– А ты не ошибся, Толик?
– Точно я вам говорю. Они сидели втроем и трепались о чем-то.
– Ну, это еще ни о чем не говорит. Это могла быть случайная встреча. За столиком оказались свободные места, поляки подсели – только и всего.
Толик замотал головой:
– Нет, у них был какой-то серьезный разговор. И когда они прощались, пожали друг другу руки.
– Да что ж тут непонятного, – сказал Вострецов. – Дорогу он нам перебегает, этот Соколовский. Сначала пытался перехватить у нас эту ферму, теперь вот на поляков вышел. Бандит, честное слово.
– А чем он нам реально может помешать? – спросил я. – Ну, поговорил он с поляками, а дальше?
– А дальше поляки заключили сделку с ним, а не с нами – вот и все, – в сердцах сказал Вострецов.
– Ну посмотрим, – вздохнул я. – Что там у тебя с договором?
– Сейчас поеду к председателю. Думаю, сегодня уже начнем оформлять бумаги.
– Что ты ему пообещал кроме арендной платы?
– Два вагона шифера.
– Два вагона? – возмутился я. – Он что, собирается все небо над своим колхозом шифером покрыть?
– Он хозяин – ему и решать, что с этим шифером делать, – развел руками Вострецов.
– Где же мы ему возьмем шифер? Ты что – не мог уломать его без этого шифера?
– Мы еще легко отделались, – сказал Вострецов. – Он мог бы заломить цену и выше, и мы бы ее заплатили.
– Ну уж дудки!
– Заплатили бы, Эдичка, заплатили бы.
После полудня я выкроил время, чтобы заскочить домой. Неудобно было перед дядей Лешей очень: в кои-то веки выбрались они к нам в гости, а я пропадаю с утра до ночи.
Когда я заехал во двор, увидел машину "Скорой помощи" у нашего подъезда. Вряд ли это к нам, но все равно стало чуточку тревожно на душе. Заперев машину, я обогнул "Скорую" и уже в дверях подъезда столкнулся с врачом. За ним шла тетя Глаша, наша соседка, и что-то быстро-быстро говорила доктору. Значит, это не к нам. Я пропустил врача с тетей Глашей и, перемахнув через несколько ступенек, оказался перед дверью своей квартиры. Ключ застрял в кармане между какими-то бумажками, и я, доставая его, позвонил в дверь – вдруг наши гости никуда не пошли и остались дома. Одновременно со звонком я услышал, как в квартире что-то обрушилось, и, еще не зная, что бы это могло быть, я наконец извлек ключ и, торопливо открыв замок, распахнул дверь.
Дядя Леша лежал на полу в ванной, широко раскинув руки, и глаза его были закрыты. В углу я увидел перевернутую табуретку, рядом с ней – плоскогубцы и отвертку и понял, что здесь произошло: дядя Леша взялся чинить проводку, но потерял равновесие и упал. Видимо, он ударился головой о пол и потерял сознание.
Я бросился к нему, затормошил, пытаясь привести в чувство, но его тело было так безжизненно, что я, подозревая самое худшее, рванул рубаху на груди дяди Леши и приник к нему. Он был мертв. Эта мысль не потрясла меня – она была слишком дикой и невероятной, чтобы я в нее поверил. Я зачем-то опять затормошил его, словно что-то могло измениться, и только теперь почувствовал: тело дяди Леши под моими руками было теплое! Он был жив еще минуту назад! Так вот что рухнуло в квартире, когда я подошел к двери. Все это произошло только что! Я вскочил с пола и бросился на улицу. "Скорая" еще стояла у подъезда, врач захлопывал дверцу, и я слышал, как он сказал тете Глаше, которая еще продолжала его о чем-то упрашивать:
– Я же вам сказал: это у него реакция на прививку, только и всего. Завтра температура спадет – я вам гарантирую. А мы – "Скорая"…
Он осекся, увидев меня.
– Быстрее! – захрипел я. – Там у человека сердце остановилось!
Должно быть, выглядел я ужасно, потому что доктор, не спрашивая ни о чем, схватил свой чемоданчик и выскочил из машины.
– Эдичка, кто это – с сердцем-то? – Тетя Глаша обхватила щеки руками.
Я ничего не ответил и помчался в квартиру. Доктор первым делом пощупал пульс, потом, не доверяя своим рукам, приложился ухом к груди лежащего на полу дяди Леши, после чего распрямился и сказал глухо:
– Он мертв.
– Да он теплый еще! – закричал я, не помня себя от ужаса перед неизбежным. – Он только что упал – минуту назад! Ну сделайте же что-нибудь, умоляю вас!
Но я напрасно кричал. Этот парень уже успел все рассчитать и прикинуть шансы.
– Значит, так… Тихо! – рявкнул он и заговорил уже спокойнее, только очень-очень торопясь: – Помоги отнести его в машину, у нас несколько минут. Сможем запустить сердце – спасем. Не запустим – богу виднее.
Подхватив тело дяди Леши, мы вынесли его на улицу и уложили в машину.
– Костик, гони в двадцатую! Если повезет – откачаем человека, – сказал врач водителю.
– Понял, – кивнул Костик и завел двигатель.
– Вперед иди садись! – приказал мне врач. – Не мешай!
Машина рванула с места. Доктор в салоне колдовал над дядей Лешей. Его лицо раскраснелось, это было особенно заметно в сравнении с все усиливающейся бледностью дяди Леши.
– Костик, давай-давай! – просил доктор. – Ты же умеешь быстро ездить, я знаю.
– Да что же они – не слышат сирену? – бормотал Костик, маневрируя между не желающими уступать дорогу машинами. – И куда ГАИ смотрит?
– Есть! – выдохнул врач. – Пошло сердце, пошло родимое! Давай-давай, Костик! Нам бы теперь его только до реанимации успеть довезти – там будет легче!
– Все? Он будет жить? – Я хотел услышать ответ, и этот ответ должен быть только положительным.
– Пока не знаю, – сказал врач, обламывая кончик стеклянной ампулы. – Но то, что сердце пошло, – это хорошо, это просто великолепно.
"Всего на волосок от смерти, – подумал я. – Он ведь уже умер, и сердце у него не билось. И теперь он возвращается к нам. Неужели так бывает?"
Прошло уже достаточно много времени, и "Скорая", доставившая нас сюда, давно уехала, а я все мерил и мерил шагами приемный покой, ожидая развязки. Несколько раз собирался позвонить домой, но передумывал в последний момент – что я им скажу? Сам еще ничего не знаю.
Врач появился часа через два. Не тот врач, который запустил сердце дяди Леши, а другой. Он подошел ко мне и сказал, глядя прямо в глаза:
– Стопроцентной гарантии дать еще не можем, но похоже, что все обошлось.
– Он будет жить? – быстро спросил я.
– Мы постараемся сделать все возможное, – ответил доктор.
– Что у него – сердце?
Врач покачал головой:
– Это больше похоже на электрошок. Сердце работает нормально. Похоже, что оно остановилось в результате удара электрическим током.
– А так бывает? – удивился я. – Ведь остановившееся сердце запускают с помощью электрического разряда, как я слышал, а тут…
– Я думаю, что так оно и было, как я вам сказал.
– Как он сейчас?
– Без сознания. Мы поместили его в реанимационное отделение. За него еще предстоит побороться. Он кто вам?
– Дядя.
– Не местный?
– Нет, в гости приехал. Вчера.
– Надо же, – покачал головой врач. – Все-таки где его могло ударить током, по-вашему?
– Проводку он чинил, будь она неладна. Залез на табуретку, начал, видимо, ремонтировать – тут его и ударило.
– Ах, там еще и табуретка была, – протянул врач. – Теперь понятно, откуда у него травма головы.
– Когда он придет в сознание, по-вашему?
Врач пожал плечами:
– Трудно сказать. В нашем нынешнем положении остается только ждать и надеяться.
– Меня к нему пустят?
– Нет. Пока нельзя.
– Но его жена – она захочет его видеть.
– Нет, – повторил доктор. – Она должна быть готова к тому, что в ближайшие дни не сможет увидеть своего мужа. Давайте подождем, пока он придет в себя.
Тетя Глаша встретила меня у подъезда.
– Эдичка, я им рассказала, что здесь произошло. Иди, иди домой – заждались тебя там. Что с дядей твоим?
– Все хорошо, тетя Глаша, – пробормотал я.
Я еще не знал, что буду говорить тете Тане. Они обе – тетя Таня и Светка – выскочили в коридор, услышав, что я вошел: заплаканные и перепуганные, они смотрели на меня, не решаясь спросить ни о чем. Слишком страшным мог быть мой ответ.
– Он жив, – сказал я и едва успел подхватить повалившуюся на пол тетю Таню.
– Света, воды принеси, – распорядился я.
Через минуту тетя Таня раскрыла глаза и глубоко вздохнула.
– Все хорошо, – сказал я. – Врачи предполагают, что осложнений не будет.
– Что с ним было? – слабым голосом спросила тетя Таня.
– Он упал, – ответил я. – Упал с табуретки и ушибся.
Про удар током я решил пока ничего не говорить – с нее и так было достаточно.
– Зачем я ушла сегодня? – заплакала тетя Таня. – Почему оставила его одного? Что мне делать теперь?
– Не надо плакать, – попросил я. – Не мучайте себя. Врач сказал, что все обошлось и скоро мы увидим дядю Лешу.
– Отвези меня к нему, – попросила тетя Таня. – Эдичка, отвези.
Она вдруг загорелась этой идеей и начала умолять меня, отказываясь слушать какие-либо доводы. Мы со Светкой на пару едва успокоили ее, пообещав завтра с утра отправиться в больницу. Случившееся сильно потрясло ее, и я потом всю ночь слышал, как она плакала за стенкой. Наверное, она догадывалась о том, что с дядей Лешей все не так благополучно, как я пытаюсь представить. А может быть, к этому недоверию примешивалось чувство жалости к себе? Не знаю.
Утром нас не пустили в палату к дяде Леше. Доктор был категоричен в своем отказе. Он лишь сказал нам, что пока никаких изменений нет, дядя Леша в сознание не приходит, но шансов на успешный исход больше, чем… Он не стал продолжать, но мы и так все очень хорошо поняли. Тетя Таня смирилась с тем, что ее не пускают к мужу, а только смотрела во все глаза на доктора, боясь пропустить хотя бы одно слово.
Потом я отвез их обеих домой, наказав Светке не ходить сегодня в институт на занятия – надо было присматривать за тетей Таней, она была очень плоха. А сам я отправился в контору, где меня уже поджидал Вострецов.
– Ну наконец-то, – протянул он, когда я вошел в комнату. – Где ты пропадаешь?
– Что там у тебя, говори, – буркнул я, усаживаясь напротив него за столом.
– Вчера подписали с председателем арендный договор, – сказал Вострецов. – Так что, считай, полдела сделали. Теперь осталось его утвердить – и можно закупать молодняк.
– Так, хорошо. Что слышно с поляками?
– Пока ничего. Может, это действительно была случайная встреча?
– С Соколовским-то?
– Да.
– Кто знает, – пожал я плечами. – Время пройдет – увидим.
– А ты чего как в воду опущенный? – участливо поинтересовался Вострецов. – Тебя не узнать сегодня, честное слово.
– У меня родственник в больницу попал, – ответил я. Больше я ему ничего не сказал. Зачем?
Нас не пустили к дяде Леше ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый, потому что в сознание он так и не пришел. На наши расспросы, когда же нас пустят в палату, доктор пожимал плечами и говорил:
– Пока не могу сказать ничего определенного. Организм борется за жизнь, и мы это видим, но, когда положение стабилизируется, мы не знаем.
Тетя Таня совсем сдала. Она почти не спала, бродила призраком по квартире, бесцельно переставляя вещи с места на место или смахивая со стола невидимую пыль. Мы теперь не оставляли ее одну, кто-то из нас обязательно находился с нею рядом, и мне пришлось урывать время от работы, а Света пропускала кое-какие лекции, когда я не мог остаться дома.
Вострецов за это время успел оформить все необходимые бумаги, и дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Он еще раз лично облазил всю ферму и составил план приобретения молодняка. В один из вечеров Вострецов вызвал меня из дома телефонным звонком. Когда я приехал, Толик рассказывал ему что-то о жизни тибетских монахов. Сан Саныч сидел, склонив голову набок, как будто внимательно слушал, но я понял, что он дремлет под мерный рассказ Толика.
Услышав мои шаги, Вострецов встрепенулся:
– Здравствуй, Эдик! Как твой дядя?
– Неважно, – буркнул я. – Пока лежит в больнице.
– Вот горе, – сказал Вострецов. – Что за жизнь у человека?..
– Зачем вызвал? – оборвал я его. – Что-то серьезное?
– Это кому как покажется, – пожал плечами Вострецов. – В командировку мне надо ехать, Эдик. Я разузнал про один зверосовхоз – там как раз есть то, что нам надо. Хочу полететь туда, посмотреть на месте, да и договориться, если что.
– Ты прикинул, сколько зверьков мне надо покупать?
– Прикинул. – Вострецов вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его мне. – Посмотри, здесь все расписано.
Я пробежал глазами написанное.
– Не слишком мы размахнулись? – спросил Вострецова. – Потянем?
– А с меньшими масштабами нет смысла возиться, – ответил он.
– Но мы сейчас деньги вкладываем в расчете на поляков, – напомнил я. – А если у нас с ними ничего не получится?
– Не они первые, не они последние, – отрезал Вострецов. – Быть такого не может, чтобы мы не нашли покупателей на нашу пушнину.
– Ты прав, пожалуй, – согласился я. – Поезжай туда, посмотри все на месте.
– Завтра поеду, – кивнул Вострецов.
– Странное дело, – сказал от окна Толик. – Третий день за ним наблюдаю: стоит и стоит напротив наших окон. Ему что – делать нечего?
Мы с Вострецовым подошли к окну. На противоположной стороне улицы стоял желтый "Москвич", в открытом окне виднелась голова водителя.
– Ты уверен, что он тут уже три дня ошивается? – спросил Вострецов.
– Точно я вам говорю, – подтвердил Толик. – Приедет с утра, встанет напротив наших окон и стоит.
– Может, он привозит сюда кого-то? – засомневался Вострецов. – А потом ждет целый день.
– Один он приезжает. И уезжает тоже один. И при этом целый день сидит в машине, не выходя из нее.
Вострецов с беспокойством посмотрел на меня:
– Эдик, тут что-то не то. Это не просто так – что-то затевается.
– Вы думаете, против нас что-то готовится? – уточнил Толик. – Этот тип в машине – разведчик?
– Разведчик, – кивнул я и вздохнул. – Только он не за вами следит, а за мной.
Я уже узнал парня, сидящего в "Москвиче". Это был Светкин "волейболист".
Вечером, когда тетя Таня тихо ушла в свою комнату, я как бы невзначай спросил Светку:
– А что твой "волейболист"?
– А что мой "волейболист"? – переспросила она, и я увидел, как сестра напряглась.
– Не появлялся больше?
Она отвернулась и сказала с усилием:
– Нет, не появлялся.
– Ну и отлично, – лживо обрадовался я. – Приятно это слышать.
Я подошел к распахнутому окну и выглянул на улицу. Здесь было очень тихое место, как в дальнем и забытом всеми углу парка. Да это и был когда-то парк: там, за деревьями, высились больничные корпуса, больные, прогуливаясь между деревьями, подходили иногда под самые окна нашего дома. Потом больницу отгородили от нас забором, а кусочек больничного парка так и остался, только никто здесь теперь не ходил – тихое было место. Тихое и всеми забытое.
– Ты не боишься? – спросил я. – Окно-то постоянно открыто. Залезет кто-нибудь, первый этаж все-таки.
– У меня есть твой баллончик, – ответила Светка. – Пшикну ему в лицо – пусть только сунется.
– Кому пшикнешь-то? – поинтересовался я. Я почему-то подумал о "волейболисте", дежурящем под окнами нашей конторы.
– Кто залезет, тот и получит, – пояснила Светка.
Я опять выглянул в окно. Асфальтированная дорожка между деревьями была пустынна, и только прямые, как карандаши, сосны молча стояли в вечерних сумерках. Я закрыл окно и запер его на оба шпингалета.
Промотавшись полдня по делам, я лишь ближе к полудню смог отвезти тетю Таню в больницу. Вызванный медсестрой врач попросил тетю Таню подождать в коридоре, а меня увлек в свой кабинет.
– Я бы хотел сначала поговорить с вами, – сказал он. – Так будет лучше.
Он проверил, плотно ли закрыта дверь, и устроился на кушетке напротив меня.
– Я хочу поговорить с вами о вашем родственнике и его жене. Ситуация очень сложная, и вы должны подготовить женщину к тому, что, возможно, придется оставить надежды на успешный исход дела.
– Он умрет? – быстро спросил я, и собственный голос показался мне хриплым и противным.
– Нет, я говорю совсем о другом, – покачал головой врач. – Я постараюсь не употреблять медицинских терминов, а рассказать все на бытовом, если хотите, уровне. Все эти дни ваш дядя – он ведь ваш дядя?
– Да, – кивнул я.
– Так вот, все эти дни ваш дядя находился под нашим постоянным наблюдением. Мы считали, что его организм борется за жизнь и в конце концов, когда кризисная фаза минует, он придет в себя, а дальше будет как обычно: курс лечения – и выписка из больницы. Но чем дольше мы наблюдали за больным, чем больше получали информации о ходе болезни, тем сильнее убеждались, что дело обстоит несколько иначе, чем мы предполагали вначале. Даже консилиум вчера собирали, и вы должны знать о его результатах. Так вот, главное, что я вам хочу сказать, – кризис уже миновал, и, по всей видимости, жизни вашего дяди ничего не угрожает.
– Он будет жить? – спросил я, еще не веря услышанному.
– Да, – подтвердил врач.
– К чему же тогда я должен подготовить тетю Таню? Я думал, речь идет о…
– Я еще не все вам рассказал, – остановил меня врач. – Больной не приходит в сознание. Я сейчас употребил слово "больной", но я не уверен, что это слово применимо к вашему дяде. Его организм функционирует вполне прилично, и он не нуждается ни в каком, подчеркиваю – ни в каком, лечении. Со вчерашнего дня мы отменили все уколы – в них просто нет необходимости. Он здоров, ваш дядя, по крайней мере, в бытовом понимании этого слова. Но он не приходит в сознание. Чтобы вам было понятнее, я скажу так: он спит, и когда проснется – не известно никому. А может быть, и не проснется никогда. Я говорю "спит", но вы должны понять, что это не сон, это особое состояние организма. Что тому причиной – удар током, или сердечный приступ, или что-то еще, мы не знаем. Подозреваю, что причина кроется в том отрезке времени, пока его сердце не билось, – в эти минуты в организме происходили серьезные изменения, и некоторые из них могли оказаться необратимыми. Но это только мои предположения. Вот к этому вы и должны подготовить жену вашего дяди – к долгому ожиданию его пробуждения.
– Да она же до сих пор с минуты на минуту ожидает его смерти, и то, что он будет какое-то время находиться в бессознательном состоянии – пустяк по сравнению с тем, что вы ей скажете: ваш муж будет жить. Для нее это главное.