– Да, вы правы, пожалуй, – согласился врач. – Ей обе новости надо сказать одновременно – и она легче все это воспримет.
– А все-таки как вы считаете – это вот с дядей Лешей надолго?
Врач вздохнул:
– Не могу сказать даже приблизительно. Такие случаи крайне редки, поверьте мне. Я лично вообще с этим ни разу не сталкивался. Все происходящее – на уровне мозга, а все, что с ним связано, пока во многом скрыто от нас. Может показаться, что для науки уже практически нет секретов, но это не так. Что происходило с вашим дядей и с его мозгом в те несколько страшных минут, что его сердце стояло? Да, отмирали какие-то клетки, но сколько? И как это отразилось на дальнейшей деятельности мозга? И почему он не приходит в сознание? Какой такой рычажок надо повернуть, чтобы мозг дал ему команду проснуться? Нет ответа – и в этом наша слабость.
– Вы пустите нас к нему?
– Завтра, – пообещал врач. – Приезжайте завтра.
– А с тетей Таней вы поговорите?
– Вы действительно считаете, что ее не надо предварительно подготовить?
– Это излишне. Для нее главное – что муж остался жить. Остальное она, кажется, переживет.
– Тогда зовите ее, – сказал врач.
Тетя Таня молчала все время, пока я вез ее домой. Она смотрела в окно, думая о чем-то своем. И я начал подозревать, что врач был прав – ее сначала необходимо было подготовить. Мы уже въезжали во двор, когда тетя Таня, по-прежнему глядя в окно, сказала негромко:
– Боже, какое счастье – он будет жить! – и заплакала.
В конторе сидел один Хома.
– Вострецов улетел? – спросил я, входя в комнату.
– Улетел, – кивнул Хома. – Еще утром. Просил передать, что к концу недели вернется.
– Шустрый, – буркнул я. – Хотя, может, и получится. Как у тебя дела с теми бетономешалками, о которых ты мне говорил?
– Сегодня в пять встречаюсь с начальником стройуправления. – Хома взглянул на часы. – Сейчас уже поеду.
Он пошел к дверям, но остановился, что-то вспоминая:
– Сан Саныч еще что-то просил передать, а что – не помню.
Он подумал еще немного, потом махнул рукой:
– Вспомню – скажу.
За ним закрылась дверь, и я услышал, как он спустился по лестнице. Я поднял трубку и набрал номер. К телефону подошла Светка.
– Как дела в институте? – спросил я.
– Нормально.
– Молодец. Тетя Таня тебе рассказала, что мы сегодня услышали от нашего врача?
– Да. Я хотела спросить тебя: это серьезно – то, что с дядей Лешей происходит сейчас?
Я услышал, как кто-то поднимается по лестнице.
– Думаю, что серьезно, – сказал я. – Хотя врач говорит, что угрозы для жизни нет.
Человек на лестнице уже подошел к самой двери.
– Но сколько они продержат его в больнице? – спросила Светка.
Дверь медленно открылась. На пороге стоял "волейболист".
– Пока не знаю, – ответил я. – Я перезвоню тебе позже, хорошо? – И положил трубку.
Этот парень стоял в дверях и молча смотрел на меня, не делая никаких движений. К себе я его, конечно, не подпущу – баллончик с газом у меня в кармане. Но что он задумал?
– Ну, – сказал я. – Слушаю тебя.
Ворот его футболки был распахнут, и я видел медальон на его шее: голова улыбающегося черта. Нагловатая была улыбка, неприятная. Сам "волейболист" по-прежнему молча смотрел на меня.
И в это время на лестнице послышались шаги. Парень посторонился, пропустив запыхавшегося Хому.
– Вспомнил, – сказал Хома. – Вострецов попросил, чтобы до его приезда с поляками ни о чем конкретном не договаривались.
Слушая Хому, я смотрел на "волейболиста". Тот постоял еще немного, потом бросил негромко:
– Ты не представляешь, как будешь жалеть о том, что сделал, – и, развернувшись, медленно начал спускаться по лестнице.
– Кто это? – опешил Хома.
– Мой враг, – сказал я.
Теперь я уже не сомневался – что-то должно произойти.
Светка встретила меня у порога.
– Как тетя Таня? – спросил я.
– Ты знаешь, что она мне сказала? Ходила, ходила по квартире, думала о чем-то своем, а потом вдруг говорит: "Мы должны забрать дядю Лешу из больницы".
– Как это – забрать? – удивился я. – Кто же нам его отдаст?
– Вот и я ей то же самое сказала. А она в ответ: "Он же не болеет, ему даже уколы перестали делать, так что не имеют права держать". Ты бы поговорил с ней.
Я прошел в комнату к тете Тане. Она сидела у открытого окна и смотрела куда-то между сосен.
– Тетя Таня, – тихонько позвал я.
Она вздрогнула и обернулась.
– Как ваши дела? – спросил я.
– Все хорошо, Эдичка. Я хотела поговорить с тобой.
– Я слушаю вас.
– Я сегодня подумала, что дядю Лешу надо непременно забрать из больницы. Я понимаю, что это стеснит вас со Светой, но я сама буду за ним ухаживать, пока он не придет в сознание.
– Дело не в том, стесните вы нас или нет. Пока дядя Леша без сознания, его из больницы никто не выпишет.
– Там за ним не будет никакого ухода, – сказала тетя Таня. – Здесь ему будет лучше.
– Но там он под присмотром врачей…
– И сколько же они собираются за ним присматривать? – Она взглянула на меня. – А если он не будет приходить в сознание долго, очень долго? Месяц, год? Он что – все время и будет там лежать? А как же я? Нет, его надо обязательно забрать оттуда. Мы привезем его сюда и обождем хотя бы недельку – может, все образуется. Ну, а если нет – я увезу его к нам, домой. И буду ходить за ним лучше, чем все медсестры вместе взятые.
Я покачал головой:
– И все-таки они дядю Лешу не отдадут.
– Как это – не отдадут? – удивилась тетя Таня. – Он что – их собственность?
Я понял, что она не отступится.
Врач едва не лишился дара речи, когда тетя Таня выложила ему свою просьбу. Мы стояли в коридоре больницы, и я в приоткрытую дверь видел палату и в ней – какого-то мужчину без ног, который непрерывно стонал.
– Вы представляете, о чем просите? – воскликнул доктор. – Нет, об этом не может быть и речи.
– Я хочу забрать его, – упрямо повторила тетя Таня.
– Если вы опасаетесь, что за ним не будет нормального ухода, можете дежурить в его палате, – сказал врач. – Но о выписке я даже не хочу говорить.
– Сестра! – простонал безногий. – Сестра!
– Никто не знает, сколько Леша пролежит без сознания, – сказала тетя Таня. – Так пусть он это время проведет дома.
– Вы знаете, что мы трижды в день кормим его через зонд? Вводим трубочку в желудок и кормим. Как вы собираетесь делать это в домашних условиях? А если вдруг ему срочно потребуется помощь врачей?
Мне показалось, что доктор раздражается от того, что ему приходится объяснять столь очевидные вещи.
– Я договорюсь с участковым врачом, она будет приходить к нам, – сказала тетя Таня.
– Трижды в день? – Доктор махнул рукой. – Не выдумывайте!
– Сестра! – Безногий уже не стонал, а кричал. – Сестра!
– Я сама научусь, – пообещала тетя Таня. – Я в молодости окончила курсы медсестер.
– Нет! – отрезал доктор. – Я считаю бессмысленным продолжать этот разговор.
– Сестра! Сестра!
Я видел, как нервничает доктор. Мне показалось даже, что у него начала подергиваться щека.
– Сестра! Ну подойдите же кто-нибудь! – умолял безногий.
– Бобылева! – рявкнул доктор, и я увидел, как его лицо покрылось пятнами.
Из соседнего кабинета выскочила медсестра и юркнула в палату к безногому.
– Я не оставлю его здесь, – сказала тетя Таня. – Ни за что.
– Я не решаю эти вопросы! – взорвался доктор. – Ну как вы не можете этого понять!
– Надо было так сразу и сказать. – Тетя Таня вздохнула. – К кому мне нужно обратиться?
Домой дядю Лешу везли на машине "Скорой помощи". Мы с санитаром на носилках снесли его вниз, к машине. Казалось, что дядя Леша спит: глаза его были закрыты, и дышал он ровно и глубоко, как во сне. Тетя Таня шагала рядом с носилками и держала мужа за руку.
– Эдичка! – говорила она, вытирая свободной рукой слезы со своего лица. – А он совсем не бледный, правда? Даже вроде румянец на щеках – или мне это только кажется? Господи, как хорошо, что все обошлось!
У машины нас поджидал доктор. Он отвел меня в сторону и сказал, глядя себе под ноги:
– Попробуйте все-таки договориться с участковым врачом. Трижды в день она ходить к вам не сможет, но хотя бы раз или два в день…
– Я поговорю с ней, – кивнул я.
– Вам, видимо, придется нести какие-то расходы при этом, – продолжал доктор. – Ведь то, о чем вы ее попросите, не входит в круг ее прямых обязанностей.
– Я прилично зарабатываю.
– Ну что ж, мое дело – предупредить вас.
Он хотел уйти, но я остановил его:
– И все-таки хочу спросить вас напоследок: чем все это кончится, по-вашему?
Он поднял глаза и медленно произнес:
– Поймите же наконец: то, что с ним происходит, – это уже вне досягаемости человеческого разума. Поэтому никто не сможет вам сказать, чем все кончится. Никто. Потому что мы бессильны перед этим.
Светка была дома. Она посторонилась в дверях, пропуская носилки и во все глаза глядя на лицо дяди Леши.
– Вот мы и дома, – сказала тетя Таня, словно муж мог ее услышать. И это прозвучало так естественно, что у меня как-то сразу отлегло от сердца, да и Светка вроде повеселела. Мне показалось, что даже дядя Леша облегченно вздохнул, когда мы внесли его в квартиру.
– Тут ему будет лучше, – сказала тетя Таня. – Дома и стены помогают.
В спальне мы переложили дядю Лешу на кровать.
– Эдичка, распахни пошире окно, пожалуйста, – попросила тетя Таня. – Леше сейчас нужно как можно больше свежего воздуха, а у вас за окном сосны.
Я подошел к окну и раскрыл створки. Слабо качались верхушки сосен. Откуда-то издалека доносился шум трамвая. По асфальтовой дорожке, удаляясь от наших окон, шел какой-то человек. Прежде чем повернуть за угол, он обернулся, и я узнал его. Это был "волейболист". Мы встретились взглядами, и он усмехнулся. Где мне довелось видеть такую усмешку раньше, я вспомнил уже потом, когда "волейболист" исчез за углом. Такая усмешка была на физиономии черта с медальона. Нагловатая и неприятная была усмешка.
Вечером за ужином тетя Таня сказала:
– Мы не стесним вас надолго, ребята. Хотя бы недельку поживем у вас – хорошо?
Я поперхнулся.
– Что вы такое говорите, тетя Таня? – возмутилась Светка. – Живите здесь сколько потребуется. Правда, Эдик?
Я, беспрерывно кашляя, закивал головой.
– Спасибо вам, ребята. Но долго мы здесь все равно не пробудем. Если через неделю Леша не придет в себя, я повезу его к нам домой. Там у меня племянница – врач, там будет легче.
– Я завтра заеду в районную поликлинику, вызову участкового врача, – сказал я. – Нужно его привести сюда, и здесь уже договоримся с ним, чтобы приходил к вам ежедневно. Светка, что у тебя завтра с занятиями?
– Зачет у меня завтра.
– Ну тогда, тетя Таня, вы завтра будете здесь одна.
– Да не одна я буду, – сказала она и улыбнулась впервые за несколько последних дней. – Вдвоем мы будем, с Лешей.
Фамилия участкового врача была Папрыкина.
– Зайдите в седьмой кабинет, она сейчас должна быть там, – сказала мне медсестра из регистратуры.
Папрыкина оказалась немолодой полной женщиной с простым лицом. Я рассказал ей все как есть, она молча, не перебивая, выслушала меня, потом вздохнула и сказала:
– Зря вы его забрали из больницы, не надо было этого делать. Ходить я к вам буду, конечно. Помогу, чем смогу. В обед сегодня вас устроит?
– Устроит, – кивнул я. – Вы время подскажите, я подъеду за вами на машине.
– В двенадцать приезжайте. Я уже обойду к этому времени всех своих постоянных пациентов и вернусь сюда. Сколько ему лет-то?
– Пятьдесят шесть.
Папрыкина опять вздохнула:
– Господи, ему же еще жить и жить.
– Как, по-вашему, это надолго?
Она пожала плечами.
– Будем надеяться, что не навсегда. К тому же вы должны быть готовы, что, даже придя в сознание, он не будет тем прежним человеком, которого вы знали раньше. Возможно, что за время, которое он находился в состоянии клинической смерти, в его мозгу произошли какие-то необратимые изменения. Он, например, может потерять память или утратить какие-то накопленные ранее навыки, да мало ли что еще может произойти.
– Вы говорите о клинической смерти – это когда у него сердце не билось?
– Да. Первые несколько минут после остановки сердца организм еще жив, он не погиб окончательно, хотя процесс разрушения уже начался. Речь идет об очень маленьком отрезке времени – буквально пять-десять минут. Это тот период, когда изменения в организме еще не приняли необратимый характер и можно спасти человека, заново запустив его сердце. Вот это и есть состояние клинической смерти. Строго говоря, в этот период человек еще не мертв.
– Но и не жив? – спросил я.
– Да, но его еще можно спасти. Если же время упущено, наступает смерть биологическая. Здесь уже ничего нельзя поправить.
– Но случаи такие известны – когда умершего человека оживляли, успевали оживить?
– Сколько угодно. Самый простой пример: человек утонул, купаясь в реке. Когда его вытаскивают на берег, он уже не дышит, но если ему делают искусственное дыхание, непрямой массаж сердца, он приходит в себя. Лишь бы все это делалось своевременно. Ваш случай сложнее. Что-то произошло с организмом вашего родственника, но что? Будем надеяться на лучшее.
Я привез Папрыкину в час дня. Тетя Глаша одиноко сидела на скамейке у подъезда.
– Как здоровье дяди? – поинтересовалась она.
– Пока без изменений, – сказал я.
У двери я позвонил, но никто не открыл нам.
– Странно, – сказал я, отвечая на немой вопрос Папрыкиной. – Тетя Таня должна быть дома. Не оставит же она мужа без присмотра.
Порывшись в карманах, я нашел ключ и отпер дверь. В квартире было тихо, только на кухне что-то позвякивало.
– Там, в спальне, – я показал на дверь, а сам отправился на кухню.
Позвякивала крышка чайника. Вода уже закипела, но газ по-прежнему горел, и крышка чайника подпрыгивала, издавая характерный звук. Я выключил газ и тут услышал шорох за своей спиной. Я обернулся. Папрыкина стояла, ухватившись обеими руками за косяк двери. Лицо ее было белее мела.
– Какой кошмар! – выдохнула она. – Быстрее вызывайте милицию.
Тетя Таня лежала на полу спальни, неловко подвернув под себя левую руку. У ее головы я заметил небольшую лужицу крови.
– Вы можете посмотреть ее? – спросил я Папрыкину, не сводя глаз с тети Тани. – Возможно, она жива. Я пока вызову милицию.
Я посторонился, пропуская ее, и тут мой взгляд упал на распахнутое окно.
– Она жива, – сказала Папрыкина, поднимаясь с колен. – Только без сознания. Милицию, может, и не надо, а "Скорую" вызовите обязательно. Это несчастный случай.
– Нет, – качнул я головой. – Это не несчастный случай, это нападение, – и пошел к телефону.
Через минуту в прихожую вышла Папрыкина. В руке она держала чугунную сковородку.
– Вы правы, – сказала она. – Ее ударили этой сковородкой, вот здесь кровь и прилипшие волосы.
– А это кто? – спросил милицейский капитан, показывая на лежащего в кровати дядю Лешу.
Мне пришлось вкратце рассказать ему о событиях последних дней.
– И все эти дни он без сознания? – с удивлением спросил капитан. – И неизвестно, когда придет в себя?
Я покачал головой.
– Ну надо же, – капитан подошел к кровати и вгляделся в лицо дяди Леши, – а впечатление такое, будто человек спит.
– А это и есть такое состояние – что-то вроде сна, – пояснил я.
Он повернулся ко мне:
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Нет, – сказал я. – Они только что приехали к нам в гости из другого города – откуда же у них здесь враги?
Из соседней комнаты появился врач "Скорой помощи".
– Мы забираем ее с собой, – сказал он мне.
– Что с ней?
– Скорее всего, сотрясение мозга. Но угрозы жизни нет, хотя удар и был очень сильным.
– Удар или удары? – уточнил капитан.
– Возможно, удары, – после небольшого раздумья сказал врач. – Но не более двух или трех. Иначе череп просто не выдержал бы.
– В какую больницу вы ее сейчас везете?
– В двадцатую.
– Она все еще без сознания?
– Без сознания, но это вполне естественно.
Я повернулся к капитану:
– Я могу поехать с ней?
– Нет, вы мне нужны здесь.
– Ну, я поехал, – сказал врач.
– А ограбление возможно? – спросил меня капитан.
– Все более-менее ценные вещи на месте, я уже посмотрел.
– Кем вы работаете?
– Я председатель кооператива.
Мне показалось, что он насторожился при этих словах.
– Вам никто не угрожал в последнее время? Может быть, вымогали деньги?
– Я понял, о чем вы спрашиваете. Нет, рэкет исключен.
– Вы в этом так уверены?
– Абсолютно.
– На чем основана эта ваша абсолютная уверенность?
– Скажем так: есть люди, которые заботятся о моей безопасности, и они не допустят сюда чужих.
– Значит ли это, что вы уже платите кому-то за возможность спокойно работать?
– Я этого не говорил, – осторожно сказал я. – Но вы близки к истине. Возможно.
Капитан вздохнул:
– Итак, значит, не рэкет и не ограбление. А у вас лично есть враги?
– У кого же их нет?
– Это мог быть кто-то из них?
– Это мои враги, – я особо подчеркнул слово "мои". – Зачем же им нападать на постороннего человека, если они хотят свести счеты со мной?
– Все гораздо сложнее, чем вы себе представляете. Начнем, пожалуй, с вашей работы в кооперативе. Сталкивались ли вы с кем-либо в последнее время по работе? Я имею в виду, портили ли с кем-либо отношения?
– Нет, отношения у меня со всеми ровные. Тем более люди в кооперативе получают приличную зарплату – им не за что обижаться на меня.
– Понятно. Тогда подойдем к этому вопросу с другой стороны. Не может ли покушение на женщину быть делом рук ваших конкурентов?
– А в чем смысл? – спросил я.
– Предположим, ваши дела идут хорошо, вы на подъеме, но при этом кому-то мешаете. Как вас остановить? Серьезные неприятности в семье – очень эффективное средство.
Только теперь я понял, к чему он клонит.
– Конкуренция, конечно, вещь жестокая, – пробормотал я. – Но то, что произошло, – это ведь переходит все границы.
– И все-таки я повторяю свой вопрос…
– Сейчас мы договариваемся с поляками о создании совместного предприятия. Чтобы провернуть это дело, нам пришлось перекупить, а точнее – арендовать звероферму перед самым носом одного человека. Но, по моим данным, он не отступился и сейчас пытается договориться с поляками за нашей спиной. Это к вопросу о том, есть ли у меня конкуренты-недоброжелатели.
– Как фамилия этого человека, о котором вы рассказали?
– Соколовский, – сказал я. – Ян Соколовский. Кооператив "Фло".
Светка пришла домой ближе к вечеру. Оставив в прихожей сумку с вещами, она вошла в спальню и спросила удивленно:
– А где тетя Таня?