Потом мы снова уставились на подлодку, а у нее в это время на верхушке рубки что-то раздвинулось, и образовалось углубление, окруженное бортиком. В этом похожем на балкончик пространстве одна за другой показались несколько фигурок, причем некоторые из них были черного военного цвета, а две – какие-то, прямо скажем, гражданские, светлые.
Я почувствовал, что наша "Аврора" замедляет ход, и сказал Гарсиа:
– По-моему, нас будут брать в плен. Гарсиа процедил сквозь зубы:
– Не знаю, что бы это значило, но мне это очень не нравится.
Мы плыли все медленнее и медленнее, подводная лодка тоже замедляла ход, сохраняя постоянную дистанцию около двухсот метров, и наконец оба корабля остановились, покачиваясь на больших и ленивых океанских волнах.
На палубе субмарины появилась большая надувная лодка, в нее резво запрыгнули около десятка фигурок, и лодка, описав полукруг, понеслась в нашу сторону, подпрыгивая на волнах. С левого борта послышалось металлическое лязгание, и я понял, что с лодки по радио потребовали спустить трап, что наш капитан и сделал.
Он, конечно, был прав, потому что при такой встрече следует делать то, что говорят. Лично я, если бы при таких обстоятельствах меня попросили бы сплясать вприсядку, не раздумывал бы ни секунды. Уж больно серьезно выглядел медленно покачивавшийся на поверхности океана черный атомный монстр.
В динамиках палубной трансляции раздался шорох, и бодрый голос капитана произнес:
– Прошу пассажиров не беспокоиться и покинуть верхнюю палубу. Остановка будет недолгой, это обычная инспекция ООН.
Какая, на хрен, инспекция ООН? Может быть, богатые бездельники, предававшиеся на пароме пьянству и разврату, и схавают подобную лапшу, но я-то понимал, что все это неспроста.
Немногочисленные пассажиры, ошивавшиеся на баке и с любопытством глазевшие на такое чудо, как атомная подводная лодка, с недовольными физиономиями потянулись к двери, ведущей в надстройку. Мы с Гарсиа, переглянувшись, направились было туда же, но…
В этот момент на палубе стали появляться наши гости, и, к своему величайшему удивлению, среди недобро выглядевших морячков в черной униформе и с короткими автоматами в руках я увидел Риту и Наринского.
Рита помахала мне рукой и, сделав несколько шагов в мою сторону, сказала:
– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.
Я, ничего не понимая, остановился, Гарсиа тоже.
На его лице отразилась целая гамма чувств, и главным среди них было ясно читавшееся желание выпустить мне кишки.
Но я-то был здесь совершенно ни при чем!
Однако Рита, похоже, была совершенно другого мнения.
Она подошла ка мне и, положив руку на мою могучую грудь, сказала:
– Я так соскучилась… А ты?
– Вы что – спятили? – зашипел я в ответ, глядя то на нее, то на Наринского, который стоял чуть в стороне. – Вы что делаете?
Гарсиа, находившийся в нескольких метрах от нас, внимательно смотрел на Риту, и в его взгляде я, к своему удивлению, увидел торжество.
– Где Альвец? – спросила Рита, не обращая внимания на мои многозначительные злобные взгляды.
Гарсиа, услышав это, усмехнулся.
– Где Альвец? – повторила Рита. – Все кончено. Твой план отменяется.
Я просто не знал, что делать.
– Каюта 422, – ответил я, чтобы хоть что-то сказать. Наринский кивнул матросикам, и трое из них бодренько поскакали к двери, ведущей в пасажирские палубы парома. Рита посмотрела им вслед, потом повернулась к Гарсиа и сказала:
– А вы отойдите к борту.
Гарсиа, ухмыляясь, выполнил ее требование и отошел к высокому фальшборту, за которым виднелась черная надстройка подводной лодки, плавно двигавшаяся то вверх, то вниз.
– Может быть, ты объяснишь мне, в чем дело? – спросил я у Риты, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо и требовательно.
– Конечно объясню, милый. Но лучше пусть это сделает Владилен Михайлович.
Услышав это, Наринский кивнул и подошел к нам. Я не стал дожидаться его объяснений и заговорил сам:
– Вы хоть понимаете, что срываете важную операцию? Что я – зря готовил все это? Зря встречался со Стилетом и организовывал встречные действия? Значит, все, что я сделал, – побоку, а вы теперь сами решаете, что будет дальше, так?
Наринский примирительно выставил ладонь и сказал:
– Успокойтесь, Константин. Все совсем не так плохо, как вы думаете. Уже одно то, что вы смогли, по сути дела, изъять из оборота такую фантастически крупную партию наркотиков, делает вам честь. А остальное, извините, не ваше дело.
– Но ведь смысл операции был не только в том, чтобы ограбить Гарсиа, но и в том, чтобы собрать и уничтожить его контрагентов на нашей стороне!
Я был вне себя.
Со мной обошлись, как с мальчишкой, и я был готов броситься на лощеного академика с кулаками. Но это было бы слишком по-детски, и я с трудом, но все-таки сдерживался.
Дверь надстройки распахнулась, и на палубе в сопровождении трех автоматчиков показался Альвец. Выглядел он неважно. Во-первых, морская болезнь серьезно пожевала его, а во-вторых, он был попросту пьян. Один из морячков поддерживал его под локоть, и Альвец, недовольно оглядываясь на провожатого, постоянно дергал рукой.
Альвеца подвели к нам, и он, увидев Риту, вытаращил налитые кровью глаза и удивленно сказал:
– Ничего не понимаю! Что вы здесь делаете, прекрасная сеньорита?
Гарсиа, услышав его слова, криво усмехнулся и бросил:
– Сейчас поймете, сеньор Альвец. Прекрасная сеньорита и наш дорогой русский друг работают вместе. Теперь вы поняли?
– А-а-а… Ну-ну! И Альвец усмехнулся.
Да что же они все усмехаются-то, подумал я, может, я чего не понимаю?
Рита посмотрела на Гарсиа и сказала:
– Ну что, дон Хуан, настало время проводить нас к тайникам.
Гарсиа, скотина, опять усмехнулся и ответил:
– А это уж пусть ваш Знакар делает. Он лучше меня знает – где и как. С Копперфилдом он договаривался, вот пусть и показывает.
Рита посмотрела на меня, и я, пожав плечами, сказал:
– Пошли.
А что я еще мог сказать?
Первые, самые близкие тайники находились в носовой части парома, и хитрость заключалась в том, что изгиб скулы парома снаружи и изнутри не соответствовали друг другу. В двух образовавшихся полостях, которые получились весьма вместительными, уместилось чуть ли не по пятьдесят тонн порошка, упакованного в многослойные пластиковые мешки. Остальное было распихано по кораблю в емкостях, замаскированных не менее хитроумно. Работа обошлась примерно в полтора миллиона, но масштабы планировавшейся операции позволяли Гарсиа пойти на такие расходы, поэтому он даже не пикнул, когда я сказал ему, сколько нужно заплатить корабелам.
Мы спустились в трюм, я указал матросам на нужные места, и они начали резать железо болгарками. Сыпались искры, воняло горячим железом, и, наконец, минут через десять перед нами открылась большая корявая дыра, за которой виднелись аккуратно уложенные мешки с кокаином.
Наринский пригнулся и шагнул внутрь тайника.
Я видел, как он достал из кармана маленький красный шведский ножик, открыл его и надрезал один из мешков. Потом он сунул в отверстие палец и, вытащив его обратно, понюхал и осторожно лизнул.
Пожевав губами, он сплюнул и, выбравшись обратно, сказал:
– Пошли отсюда.
Рита вопросительно посмотрела на него, и он, вздохнув, бросил:
– Сахар.
Рита сжала губы и, увидев, что я собираюсь открыть рот, сказала:
– Лучше молчи.
Я заткнулся, понимая, что в деле произошел совершенно неожиданный и, по всей видимости, очень неприятный оборот. Теперь я понял, почему Гарсиа и Альвец усмехались, наблюдая за решительными действиями Игроков и вооруженных матросов с подводной лодки. Они, конечно, знали, что мы найдем в тайниках совсем не то, что там должно было быть, и это доставляло им немалое удовольствие. Я бы и сам кайфовал в такой ситуации.
Мы вышли на палубу и направились на бак, где под охраной морячков около фальшборта стояли Гарсиа с Альвецом.
Увидев наши изменившиеся физиономии, они переглянулись, и Гарсиа, злорадно ухмыляясь, шагнул мне навстречу и сказал:
– Вы, мистер-товарисч Майкл-Тедди-Константин-Знакар, наверное, считали меня дураком. Но, как видите, сами остались в дураках. Наверное, вы думали, что ваша дикарская русская хитрость пройдет в Южной Америке? Вы ошиблись. Вы очень серьезно ошиблись. Я с самого начала знал, что вам нельзя доверять, и распорядился по-своему. Я неплохо повеселился, наблюдая, как под вашим руководством в тайники загружают сахар. Да, русский сеньор, обыкновенный кубинский сахар! А настоящий кокаин, все четыреста тонн, будет в России через тридцать шесть часов. И вы ничего не сможете сделать. Кроме того, вы ничего не сможете узнать даже от меня, потому что я и сам не знаю, каким путем он туда прибудет. Если хочешь, чтобы тайна осталась тайной, поручи дело кому-нибудь другому и не спрашивай его, как оно будет сделано. Мои люди, которые везут в Россию товар, сообщат мне, как они это сделали, только после того, как все будет закончено. Таков был мой приказ. Так что даже я ничего не знаю. Наивный русский дикарь…
Я молчал.
Наринский тоже молча смотрел на Гарсиа, и только Рита, вздохнув, сказала:
– Что ж, если бы вы владели информацией, это было бы гарантией вашей жизни. А так…
Она вытащила из сумочки, висевшей на ее плече, большую никелированную пушку, неторопливо передернула затвор и выстрелила Гарсиа в голову. Он взмахнул руками и повалился назад, ударившись затылком о фальшборт. Альвец отскочил в сторону, с ужасом глядя на мертвого Гарсиа, а Рита, ничуть не изменившись в лице, перевела ствол на него и дважды нажала на спуск. В груди Альвеца появились две черные дырки, быстро заплывшие кровью, он закашлялся и рухнул рядом с Гарсиа.
Рита убрала пистолет в сумочку, а Наринский, недовольно покачав головой, ткнул пальцем в мертвецов и приказал матросикам:
– За борт.
Двое плечистых парней в черной форме и черных пилотках закинули автоматы за спину и, дружно взявшись, перебросили трупы через фальшборт. Послышался всплеск, и я почувствовал какое-то опустошение в душе. Ощущение было похоже на то, как если ты, заранее напрягшись, берешься за массивную чугунную гирю, а она оказывается картонной, и ты, не удержавшись от собственного мощного рывка на ногах, падаешь на спину.
Все смеются, а ты – дурак дураком.
Сейчас, понятное дело, никто надо мной не смеялся, но дураком я себя чувствовал, и еще каким!
Это – точно.
Рита подошла ко мне и, посмотрев снизу вверх, тихо сказала:
– Пойдем, Костик, ничего не кончилось. Все только начинается, и все оказалось гораздо хуже, чем мы предполагали.
Она взяла меня под руку и повела к трапу, и я шел рядом с ней послушно, как ягненочек. А что мне еще оставалось делать!
* * *
Подводная лодка без опознавательных знаков двигалась на глубине пятидесяти метров в направлении северо-северо-востока.
Каюта, в которой обитали Знахарь и Рита, была размером с обыкновенное купе в спальном вагоне. Знахарь лежал на узкой койке, совсем не предназначенной для любовных утех, и рассеянно водил пальцем по ложбинке на спине Риты, уютно примостившейся рядом с ним.
Некоторое время назад каюта оглашалась страстными стонами и прочими звуками, сопутствующими жарким объятиям и энергичным движениям двух сплетающихся тел. Теперь же тишину, царившую в каюте, нарушали лишь тихий шум двигателя, доносившийся откуда-то издалека, и спокойное дыхание утомленных любовников.
Знахарь глубоко вздохнул, открыл глаза и слабым голосом произнес:
– Ты так и не сказала мне – вы знали обо всем, что я затеял, с самого начала?
Рита, уткнувшись носом ему в шею, кивнула.
– И ты ничего не сказала мне? Рита кивнула еще раз.
Знахарь открыл рот, собираясь сказать что-то язвительное, но Рита накрыла ладонью его губы и отрицательно покачала головой.
– Не говори ничего, – прошептала она, – не надо. Есть вещи, которых ты не знаешь.
– Почему не знаю? Потому что – не Игрок?
– Ага…
– То есть, значит, рылом не вышел, – с неудовольствием пробурчал Знахарь, – так, что ли?
– Отчасти так, но в большей степени просто от того, что ты не осведомлен о многих вещах, которым мы придаем особое значение. И вообще, тебе что – не о чем больше поговорить с любимой женщиной?
Знахарь смутился.
– Что значит – не о чем? – попытался вывернуться он.
– То и значит. Тебе хорошо со мной?
– Хорошо ли мне с тобой… – Знахарь улыбнулся. – Мне так хорошо с тобой, что я не представляю, бывает ли лучше.
– И мне с тобой хорошо, – Рита погладила Знахаря по лицу. – А теперь представь себе, что я говорю – давай, Костик, бросай все свои метания, и заживем с тобой нормальной семейной жизнью. Тебе ведь хорошо со мной, вот и бери меня, живи со мной, как все. Что ты скажешь?
Знахарь задумался.
Он представил себе уютный домик на берегу моря, а лучше – океана, себя, сидящего в кресле-качалке, Риту, выходящую на крыльцо, заслоняющую рукой глаза от солнца, рыжего сеттера, который с радостными телодвижениями бросается ей навстречу… Чего-то не хватало.
Знахарь знал – чего, и изо всех сил противился этому, не позволяя нежеланным подробностям проявиться в воображении… Но оно все-таки прорвалось, и в идиллической картине появились недостающие детали. За дверной косяк держалась маленькая девочка, сосредоточенно переносящая ножку через казавшийся ей высоким порог, а в тугом животе Риты, похожем на спрятанный под платьем глобус, сидел еще более маленький мальчик.
Это было прекрасно и совершенно соответствовало древним, как сама жизнь, радостям бытия, но оно же было и концом чего-то, без чего Знахарь не мыслил себе своей, мужской, жизни.
– Нет, – сказал Знахарь грустно, но твердо, – я скажу – нет. Потому что…
– Не говори ничего, – прервала его Рита, – я знаю, что ты скажешь. И я тоже скажу – нет. То, что могло бы у нас с тобой получиться – чудесно. Но я знаю точно – если стану матерью, то инстинкты пересилят все, что я так люблю сейчас, и я превращусь в обычную бабу. И тебе станет скучно со мной. Ты начнешь убегать от меня, врать, тебе самому будет от этого плохо, и… И вообще. Понимаешь?
– Угу, – Знахарь наклонил голову и поцеловал Риту в макушку, – понимаю. И что же нам делать?
– Пусть все остается, как есть. Поверь мудрой женщине с двумя высшими образованиями.
– Чихать я хотел на оба твои образования, – презрительно фыркнул Знахарь, – образование – ничто. Знание – да, сила. А образование – просто диплом, и уж дипломированных мудаков я видел столько, что до Москвы раком не переставить.
– Фу, грубиян! – воскликнула Рита и оттолкнула Знахаря.
При этом она забыла, что лежит на самом краю узкой койки, и с грохотом свалилась на пол, больно ударившись локтем о край противоположной койки.
– Уй-юй-юй! – заныла она, потирая ушибленный локоть.
– Это тебя Аллах покарал за непочтительное отношение к мужчине, – сказал Знахарь, глядя на Риту сверху вниз и усмехаясь.
– Да-а-а… А тебе лишь бы смеяться над несчастной женщиной! Вот лишу тебя доступа к своему прекрасному телу – тогда узнаешь!
– Все, молчу! – с комическим ужасом воскликнул Знахарь. – Молчу и осознаю свою генеральную ошибку. На пути к твоему телу я готов свернуть все препятствия, пересечь моря и горы, а также продать Родину. Желательно – подороже.
– То-то же! – сказала Рита, поднявшись с пола и встав над Знахарем. – Что ты сейчас видишь?
– Я? – Знахарь гнусно усмехнулся. – Я сейчас вижу нечто, очень похожее на бутон розы, которое…
– Ты, кобелина, кроме этого вообще ничего не способен видеть, – отрезала Рита, – а на самом деле ты сейчас видишь женщину, которая просто очень хочет есть. Вставай, жалкий неудачник, пошли в кают-компанию. Там я буду ужинать, а ты – задавать свои идиотские вопросы академику Наринскому.
Рита начала одеваться, а Знахарь внимательно следил за этим стриптизом наоборот и наконец сказал:
– Надо будет открыть стриптиз-клуб, в котором девушки будут выходить на сцену голыми, а уходить в полной амуниции, включая шубу и шапку-ушанку.
– Я знала, что ты извращенец, но чтобы настолько…
Рита заправила клетчатую рубашку в джинсы, застегнула молнию и, презрительно взглянув на Знахаря, вышла из каюты. Знахарь вздохнул и вскочил с койки. Во-первых, он тоже почувствовал, что проголодался, а во-вторых, просто хотел быть рядом с Ритой. Через полминуты он вышел в узкий коридор и решительно повернул направо, надеясь, что кают-компания именно там.