Стоять даже на одной ноге все лучше, это помогло унять боль в спине и плечах, к занемевшим рукам начала возвращаться чувствительность, ладони словно иголки покалывали. Но эта боль вполне переносима. Это добрый знак. Это единственный добрый знак, о котором я мог думать в данный момент.
Голова же продолжала болеть, и меня по-прежнему подташнивало.
Я покачал головой из стороны в сторону, тошнить стало еще сильней. На голову был надвинут капюшон, это из-за него не видно ни зги. Даже лучика света не проходит. Я потряс головой, посмотрел снова. Ничего.
К темноте мне было не привыкать, но тем не менее я плотно сомкнул веки. Много лет тому назад удалось обнаружить, что, если крепко зажмуриться, можно включить ту часть мозга, где гнездятся зрительные образы, и концентрация при этом значительно возрастает, а все чувства обостряются.
Я прислушался, но не услышал ничего, кроме собственного дыхания под капюшоном.
Принюхался, но вонь блевотины забивала все остальные запахи. За исключением одного, совсем слабого и сладковатого. То ли клея, то ли какого-то растворителя на спиртовой основе.
Пальцы полностью обрели чувствительность, и вот я начал ощупывать пространство под головой. Тут выяснилось, что запястья у меня связаны какой-то тонкой полоской пластика, которая, в свою очередь, крепилась к цепи. Я ощупал эту цепь по всей длине и обнаружил, что последнее ее звено вделано в стену. Находилось это звено прямо у меня над головой и было около двух дюймов в окружности. Удалось также нащупать, что на цепи висел замок.
Я всем телом подался к стене. Некий твердый предмет тянулся горизонтально и задевал мои локти. Никак не удавалось ощупать его ладонями, а потому я наклонился и попробовал сделать это лицом. Горизонтальный прут тянулся в обоих направлениях, над ним удалось нащупать небольшой выступ. Я уперся в стену руками и вдруг понял, где нахожусь.
Я был в стойле. Горизонтальный прут и выступ над ним находились в верхней части обитого досками стойла и защищали копыта лошади, если ей вздумается лягнуть кирпич или камень. А к кольцу в стене привязывали лошадь или же вешали на него мешок с сеном.
Но что это за стойло? Неужели я на конюшне у матери? И где-то наверху спит безмятежным сном Ян Норланд?
Я набрал побольше воздуха и закричал:
- Эй, кто-нибудь! Вы меня слышите? Помогите! На помощь!
Я кричал, казалось, целую вечность, но никто так и не пришел. Думаю, помешал капюшон. Мне собственный голос казался страшно громким, но этот проклятый капюшон наверняка заглушал звуки.
Нет, я не на конюшнях Каури, это точно. Перестал кричать, прислушался. Кругом стояла полная тишина. Даже если у матери вдруг оказывалось пустое стойло, лошади все равно были кругом. А все лошади издают звуки, даже по ночам, и уж особенно если кто-то орет рядом что есть мочи.
Меня почему-то особенно раздражал этот проклятый капюшон, надоело вдыхать противный запах рвоты. Я пытался ухватиться за край ткани и сорвать его с головы, но не тут-то было - капюшон был крепко обмотан вокруг шеи, и поднять и просунуть руки, чтоб снять эту удавку, никак не получалось. Придется терпеть и дальше. Да это ничто, просто пустяк в сравнении с болями в спине и плечах.
Я довольно долго стоял на одной ноге. Время от времени прислонялся спиной к стене, отдыхал, потом снова опускал ногу на пол. Но по большей части стоял.
Интересно, как долго еще мне торчать здесь? Впрочем, решение о заточении принимал не я, а потому ответить на вопрос не мог.
На смену ночи пришел день. Я понял это по тому, что через темную ткань капюшона все же просачивалось немного света. А заодно понял, где окно. Оно находилось слева от меня и светлело в капюшоне, когда я поворачивал туда голову.
Но день не принес ничего нового.
Я продолжал стоять уже много часов.
Страшно хотелось есть и пить, нога начала болеть. И, что гораздо хуже, я испытывал неукротимую потребность отлить.
Попытался вспомнить, как оказался здесь. Вспомнил, что был в зале суда на заседании, а потом говорил с мистером Хуглендом. Но что произошло после этого?
Я вернулся к своей машине, которую оставил в многоуровневом гараже. Помню, как рассердился, когда увидел, что какой-то кретин припарковал свою машину слишком близко к моему "Ягуару". И как раз со стороны водительской дверцы. Я специально припарковал свой автомобиль подальше от других машин, и не только потому, что не хотел, чтоб мне поцарапали краску на капоте. Просто протез на ноге был устроен так, что согнуть правое колено больше чем на семьдесят градусов не удавалось, и садиться в низкую спортивную машину было не так просто, как до ранения.
Раздражение подстегнул и тот факт, что на стоянке было полно свободных мест, она практически пустовала, и тем не менее этот кретин припарковался примерно в футе от дверцы "Ягуара". "Интересно, - подумал тогда я, - как теперь открыть дверцу со стороны водителя? Даже руку в эту щель не просунуть, не то что самому влезть".
Но дверцу открывать мне не пришлось.
Кто-то налетел на меня сзади, сбил с ног, обернул вокруг головы полотенце. Ткань была пропитана эфиром. Это я сразу понял по характерному запаху. Ребята из транспортного батальона использовали эфир в Норвегии, когда мы ездили туда на ученья. Впрыскивали эфир прямо в цилиндры моторов, чтоб заводились сразу - на холоде и при дизельном топливе одним зажиганием не обойтись. И все подразделения, в том числе и мое, вдоволь нанюхались этой дряни. Кстати, эфир является также анестетиком.
Ну а потом я очнулся здесь, в этом чертовом стойле.
Кто мог сотворить со мной такое?
И почему я потерял всякую осторожность, допустил, чтоб это случилось? Совсем утратил чутье, думал о судебном разбирательстве и разговоре с Хуглендом. Высунулся из-за кустов, но получил не пулю в лоб. Меня похитили.
Уж не знаю, что и хуже.
* * *
Шло время, и голод все сильнее мучил меня, а боль в мочевом пузыре дошла до такой степени, что я не выдержал - помочился, не сходя с места, и теплая моча стекала по ноге на пол.
Но нерешенными проблемами оставались жажда и усталость.
В армии солдатам приходится подолгу стоять на одном месте, особенно в гвардейских войсках. Долгие отрезки времени занимали церемониальные караулы возле дворцов Лондона, и гвардейцы были приучены неподвижно простаивать на одном месте часами, не обращая внимания ни на непрерывно щелкающих камерами туристов, ни на мальчишек, которые стреляли по ним из игрушечных водяных пистолетов.
Я прошел через все это еще в молодости, однако никто не готовил меня к долгому стоянию на одной ноге без малейшей возможности сменить позу, унять все нарастающую боль в ноге, избавиться от противного покалывания в онемевших икроножных мышцах. Я пытался раскачиваться с пятки на носок, но пятка до сих пор ныла от боли, и толку от этого было мало. Я пытался стоять, уперевшись локтями в выступ в деревянной панели, чтоб хоть немного снять напряжение. Ничего не помогало.
Тогда я подогнул колено и попробовал повисеть на руках, но тут же вернулись боли в плечах и спине, а руки снова стали неметь.
Еще какое-то время я громко звал на помощь, но никто не откликнулся, а жажда только усилилась.
Чего хотели от меня эти люди, мои похитители?
Я бы с радостью отдал им все, что имею, за один стакан воды.
В книге "Ценности и стандарты Британской армии" утверждается, что с пленными следует обращаться с уважением и в соответствии с британскими и международными законами. Международные законы основаны на четырех договорах Женевской конвенции и трех дополнительных протоколах, устанавливающих стандартны гуманного обращения с жертвами войны.
Я знал; я зазубрил все это еще в Сэндхерсте.
В особенности нравилась мне конвенция, запрещающая применение пыток. Надевание на голову капюшона, лишение сна, непрерывное многочасовое стояние на ногах - все это признавалось пыткой по законам Европейского суда по правам человека. Уже не говоря об отказе в питье и пище.
Нет, наверняка ко мне кто-то скоро заявится.
Но никто не приходил, и свет в окошке померк. Пошла вторая ночь моего пребывания в стойлах.
Я решил скоротать время за подсчетом секунд.
Миссисипи раз, Миссисипи два, Миссисипи три, и так далее, и тому подобное. Миссисипи шестьдесят - одна минута. Миссисипи шестьдесят раз по шестьдесят - один час. Что угодно, лишь бы забыть о болях в ноге.
И вот примерно уже за полночь, согласно моим миссисипским подсчетам, до меня вдруг дошло, что похититель вовсе не придет к своему пленному с водой и пищей. Если б собирался, то давно бы уже пришел, в дневные часы, засветло. Ну или в начале вечера.
И я со всей пугающей ясностью осознал, что никакого выкупа за меня требовать не будут. Я здесь, чтобы умереть.
* * *
Несмотря на боль в ноге, я уснул.
И понял это, только когда потерял равновесие, проснулся от рывка цепи, сковавшей мои руки. Я развернулся лицом к стене и снова встал на ногу.
Я замерз.
На мне была только рубашка с короткими рукавами. Нет, вышел я из зала суда и отправился в гараж в пальто, но оно исчезло.
Я передернулся от холода, хотя это было не самое страшное.
Я просто умирал от жажды и знал, что организм мой сильно обезвожен. Почки продолжали вырабатывать мочу, и я писал три раза в день, позволяя теплой жидкости стекать по ноге, другого способа не было. Из опыта я знал, что при пониженных температурах человек может прожить несколько недель без еды, но без воды ему не прожить и нескольких дней.
Малоутешительное знание.
Вспомнился инструктор по выживанию из академии в Сэндхерсте. Весь взвод сидел и покорно записывал все, что говорила нам миловидная женщина-капитан из Королевской военно-медицинской академии. Она рассказывала нам о физиологическом воздействии различных ситуаций, в которых мы могли оказаться.
К сожалению, у нас не было ни одной лекции, объясняющей, как простоять на одной ноге целую вечность.
Но капитан оказалась не просто армейским медиком, прекрасно знавшим теорию, она была отчаянной девчонкой, проверившей ее на практике, - эдаким женским эквивалентом Беар Гриллса, и каждый свой отпуск она проводила в экспедициях в самые отдаленные уголки Земли, и исходила оба полюса вдоль и поперек, и поднималась на Эверест.
- Если вы оказались в затруднительном положении, - говорила она, как-то особенно небрежно произнося последние два слова, точно по прошлому опыту знала, что подобных положений практически не существует, - не сидите и не ждите, когда вас спасут. Шансы на выживание всегда резко возрастают, если вы проведете эвакуацию своими силами. Конечно, когда это возможно с чисто физической точки зрения. Задокументированы случаи, когда люди со сломанными ногами и еще более серьезными ранениями, оставленные умирать на Эвересте, возвращались в базовый лагерь живыми. Они буквально сползали с этой горы. Никто их не спасал, они спаслись сами.
Я определенно оказался в затруднительном положении.
Что ж, пришло время спасать себя самому.
* * *
Итак, проблема первая. Надо освободиться от кольца в стене. Звучит обманчиво просто.
Я поднял руки и дотянулся до того места, где навесной замок крепился к цепи. Кольцо, на котором она держалась, торчало прямо из стены, похоже, ввинтили его здесь. Я ухватился за кольцо правой рукой и попытался повернуть его против часовой стрелки. Оно не сдвинулось ни на миллиметр.
Я долго пытался вывинтить кольцо. Обернул цепь вокруг него, навалился всем своим весом. Потом попробовал крутить цепь, изгибаясь всем телом вправо и влево, вперед и назад, надеясь, что найдется хотя бы одно слабое звено, что оно порвется. Безрезультатно.
Затем я попробовал крутить кольцо по часовой стрелке. И снова результат нулевой, если не считать ноющих от боли пальцев.
Потом я изо всей силы стал дергать за цепь, чтоб вырвать это проклятое кольцо, в какой-то момент потерял равновесие и повис, выворачивая суставы из плеч. Но это чертово кольцо не желало поддаваться. Если я не смогу освободиться от него, так и останусь висеть здесь, пока не умру от обезвоживания. А потраченные усилия лишь приблизят этот скорбный час.
- Постарайтесь эвакуироваться собственными силами, насколько это позволяют физические возможности, - так говорила девушка-капитан. Видимо, мои физические возможности этого не позволяли.
Захотелось плакать, но я тут же одернул себя - нельзя, слезы тоже потеря драгоценной влаги.
Нет, мне необходимо придумать какой-то другой план эвакуации.
Как же сильно могут подвести функции организма, если ты оказался не в том месте и не в то время. В больнице я был недвижим, прикован к постели, но там были подгузники и сестры, всегда готовые прийти на помощь. Здесь я стоял на одной ноющей от боли ноге, запертый в стойлах, неспособный даже спустить штаны, уже не говоря о том, чтоб присесть на унитаз.
Кто этот ублюдок, захотевший заставить меня накакать в штаны?
Я был просто в бешенстве. Я ненавидел этого недоноска.
Но затем попробовал направить гнев в нужное мне русло, снова ухватился за кольцо, пытался повернуть его. И оно снова устояло.
- Давай, сволочь, шевелись! - в ярости крикнул я кольцу. Но оно и не подумало.
В отчаянии я уперся лбом в выемку в верхней части деревянной панели. И стал биться о нее головой через толстую ткань капюшона.
И вдруг ощутил движение.
Поначалу подумал, мне просто померещилось, снова ударился о дерево лбом. Движение есть, это определенно.
Тогда я ощупал выемку лицом. Она находилась в верхней части панели и была около четырех сантиметров в ширину, а передний край слегка изогнут, и двигался именно этот край. Очевидно, он был приклеен или прибит гвоздями к передней части выемки.
Я снова уперся лбом в дерево. И даже через капюшон сумел вцепиться зубами в этот изогнутый деревянный бортик. Впился и стал тащить его на себя, упираясь руками в стену. Бортик немного отошел от выемки, теперь вцепиться в него зубами было легче. Я снова рванул, и он отошел еще немного.
Я с такой силой пытался оторвать его, что, когда один край отлетел полностью, опять потерял равновесие и повис на цепи.
Но мне было плевать.
Я подогнул одно колено и выпрямился. Встал на здоровую ногу. Один конец бортика оторвался, другой еще держался. Очевидно, чуть правее меня находилась точка его соединения с деревом.
Держа кусок дерева во рту, я изогнул шею вправо, отчего оторвавшийся край приподнялся. Я ощупал его пальцами, а затем, извернувшись и едва удержавшись на одной ноге, смог крепко вцепиться в него руками. А потом изогнулся вправо, согнув оторванный край.
Он издал громкий треск, и теперь в руках моих оказался весь оторванный от панели бортик. В темноте не было видно, насколько он длинный, но я осторожно провел по нему пальцами, пока не достиг конца. Затем просунул деревяшку в кольцо и попробовал действовать ею как ломом.
Но проклятое кольцо все держалось, и я снова потерял равновесие и повис на цепи, а кончик моего деревянного орудия обломился. Но остальную его часть я из рук не выпустил.
Снова встал на одну ногу, снова вставил деревяшку в кольцо.
На этот раз я повернул ее на девяносто градусов, надеясь, что сломать будет труднее. Потом навалился на него всем своим весом.
Кольцо сдвинулось с места. Я это почувствовал. Навалился снова. Оно еще немного сдвинулось.
И тут я рассмеялся от радости.
Кольцо провернулось почти на пол-оборота. Я взял в зубы спасительный кусок дерева, едва не подавившись при этом вонючей тканью капюшона. Затем выпрямился и попробовал открутить кольцо пальцами. Подавалось оно с трудом, но все же поворачивалось, сперва медленно, затем все быстрей, и вот наконец я почувствовал, как оно отделилось от стены.
Теперь можно опустить руки. Я свободен от оков. Какое счастье!
Я быстро спустил брюки и трусы и присел у стены, облегчиться. Помню еще с детства, как отец описывал эту утреннюю процедуру в туалете, называя ее "золотым" моментом дня. Только теперь я наконец понял, что он имел в виду. Облегчиться - вот сущее наслаждение. На миг я даже забыл о том, что освобождение от кольца в стене было лишь первым шагом к свободе.
Я натянул штаны и осторожно, ступая с пятки на носок, прошел вдоль всей стены, до следующего угла. Медленно сел на пол. Запястья были до сих пор связаны, голову покрывал капюшон, но радость от осознания того, что не придется больше стоять на одной ноге, была безмерна.
Этап номер один завершен. Теперь надо освободиться от капюшона и развязать руки. Не проблема, подумал я. Если уж удалось вырвать из стены это проклятое кольцо, все остальное - сущие пустяки.
Я приподнял руки к шее и нащупал веревку, которой был стянут капюшон. Развязать узел оказалось далеко не так просто, поскольку запястья были стянуты пластиковой лентой, я долго возился и, наверное, еще туже затянул узел. Но все же в конце концов мне это удалось, и я с облегчением сбросил с головы и лица жесткую, насквозь провонявшую ткань. Глубоко, с наслаждением втянул воздух. По вполне очевидным причинам он был не слишком свеж, но все куда как лучше, чем на протяжении тридцати шести часов вдыхать эту ужасную кисловатую вонь с привкусом рвоты.
Я потряс головой, провел рукой по волосам.
Вот и этап номер два позади. Теперь - руки.
Было слишком темно и не видно, как они завязаны, но для этого у человека имеется язык. Я провел им по запястьям, и стало ясно: мой похититель использовал тип узла, которым садовники завязывают мешки с мусором или же прикручивают стволы саженцев к опорам. Продевают свободный конец в петлю на другом свободном конце и затем затягивают, очень туго. На каждом запястье было по такому узлу, потом их стянули вместе и привязали тем же способом к цепи.
Я пытался разорвать пластик зубами, но он оказался очень плотным, и все мои усилия привели лишь к тому, что я поранил десны острыми краями пластиковой ленты.