* * *
Подъезжая к кладбищу, Китайгородцев связался с Костюковым.
– Тут чисто, – доложил Костюков. – Было два "груза", мы их подняли и выпроводили.
"Грузы" – это пьяные. Словечки из прежней, милицейской жизни Костюкова. Так они и в "Барбакане" прижились.
Один "груз" обнаружился на самом подъезде к кладбищу. Так и не дошел до дома, бедолага. Лежал в придорожной пыли, никак не реагируя на происходящее вокруг него.
– О! – округлила глаза Патриция.
Обеспокоенно посмотрела на Марецкого. Тот что-то сказал на немецком.
– О! – опять произнесла Патриция, но теперь уже с ноткой осуждения.
Костюков дожидался их у памятников-новоделов. Второй охранник маячил поодаль.
– Ситуация начинает проясняться, – сказал Костюкову Китайгородцев. – Ты знаешь, кто ходит в любовниках Инны Марецкой? – И, не дожидаясь ответа, закончил: – Вице-президент "Сибнефтеальянса".
Костюков присвистнул и посмотрел на Марецкого и его спутницу, стоящих перед памятником.
– Значит, он никому не нужен, этот Марецкий?
– Никому, – подтвердил Китайгородцев. – Кто-то крутится вокруг него, имея целью его сестру.
Они думали, что неприятности угрожают Марецкому, но никак не могли вычислить его врагов. Тех людей, которые старательно плели паутину. А они не вокруг Марецкого ее плели, оказывается, а вокруг его сестры.
– Они все делают для того, чтобы у Марецкого состоялась поездка в Германию, – сказал Китайгородцев. – Он им в Германии не нужен. Им нужна Марецкая.
– Но почему именно Германия?
– Я не знаю. Или там им легче ее похитить, или прятать там ее лучше…
– А скорее всего – они боятся действовать в России, – высказал предположение Костюков. – Все-таки вице-президент нефтяной компании, человек со связями. Он поставит на уши всех. С одной стороны будут органы давить, милиция да фээсбешники, а с другой – паханы криминальные, их тоже подключат к поискам, без сомнения. А Германия – другое дело. На германскую полицию не надавишь. То есть этот ее любовник будет попросту выключен из игры. Ему ничего другого не останется, кроме как терпеливо сидеть и ждать.
– Не ждать, а собирать деньги, – поправил Китайгородцев. – Когда те ребята начнут ему по одному присылать отрубленные пальцы Марецкой, он долго не продержится. Уже после получения первой "посылки" согласится заплатить выкуп.
* * *
Китайгородцев всполошился, когда увидел, как Марецкий вытягивает из кармана трубку сотового телефона.
– Извините, вы не в Москву собрались звонить?
– Да.
– Сестре?
– Допустим.
– Не надо, – сказал Китайгородцев.
– Почему?
– Не надо, – повторил Китайгородцев. – Пока пусть все идет, как идет.
Он так хотел успокоить Марецкого, что даже взял его дружески под локоток, чего никогда прежде в общении с клиентами себе не позволял.
– Если вашей сестре угрожает опасность, то не здесь и не сейчас, а позже, в Германии. Будет лучше, если мы не будем поднимать тревогу. Хотя бы еще день или два. Нам надо определиться, как действовать дальше. Слишком все неожиданно.
Марецкий машинально продолжал попытки набрать телефонный номер, но в этой глухомани мобильная связь отсутствовала, и у него ничего не получалось. В машине у Китайгородцева был спутниковый телефон. Марецкому он об этом даже не сказал. Не надо тому звонить сестре. Лишнее это.
– Пока все должно идти так, как шло, – сказал Китайгородцев. – Никто не должен обнаружить, что мы что-то заподозрили. И уж тем более что мы поняли, против кого направлен удар. Вашу сестру ждут в Германии. Вот пускай она спокойно и готовится к поездке.
– А дальше?
– А дальше я пока не знаю, – признался Китайгородцев. – Предварительный план действий мы выработаем к сегодняшнему вечеру. Детальный – к вечеру завтрашнего. Но одно я могу сказать вам точно. Ни вы, ни ваша сестра в Германию не поедете.
– Ты сошел с ума? – сказал Марецкий.
Свою растерянность он даже не пытался скрыть.
– Точно, ты сошел с ума, – продолжал он. – Да меня там будущие тесть с тещей ждут. Уже пива наварили и тушеной капусты со свиными ножками наготовили. Ты хоть понимаешь, что от этой поездки зависит вся моя дальнейшая жизнь?
– Еще бы. Уж на ближайшие месяцы – это точно.
– Почему же на месяцы?
– Потому что все это время вы, отложив все другие дела, будете заниматься только одним – собирать деньги.
– Какие деньги?
– Которыми вы заплатите выкуп за вашу сестру. Поймите, что там, в Германии, она пробудет рядом с вами совсем короткое время. А потом ее похитят. По крайней мере, так планируется. Но те люди пока не знают, что мы об этом догадываемся. И только это их неведение позволяет нам спокойно обдумать наши дальнейшие действия.
* * *
– Все! – подвело итог прожитому Юшкин. – Хана!
Он лежал на кровати и смотрел в потолок. А лицо безжизненно-серое, прямо хоть сейчас выписывай свидетельство о смерти, все равно ничем иным дело не закончится.
– Прикончат, как пить дать, – произнес Юшкин бесстрастно.
– Кто? – осведомился его тюремщик.
– Твои же и прикончат. У меня еще была надежда. Думал, может, постращают, а я пообещаю деньги вернуть. Ну, хотя бы скажу, где и как их можно взять. Я же вижу, какое обхождение. Кормят, как в ресторане. Водку наливают не жмотясь. В общем, расслабился я. Нет, сначала испугался, конечно. Думал, что тебя как раз и определили в палачи. А потом вижу: нет, ошибочка. Ты и сам, видать, не в курсе. И я расслабился. Думал, ну не могут же они столько со мной возиться, если всего-навсего хотят убить. Давно убили бы. А так – вроде виды на меня имеют. А теперь вижу – хана. Прикончат меня.
– Зря ты так, – попенял ему парень.
Вроде как ручался за своих товарищей. Или начальников.
– Хана! – упрямо повторил Юшкин. – Все дело в том, что я ведь никакой не Марецкий. Юшкин я по паспорту. А они настаивали…
– Кто?
– Друзья твои. Слышал, что сторож сказал? Мы, говорит, постояльцев не фиксируем. А они ему – пиши! Ты понял? Им важно, чтобы записано было. Чтобы значилось: Марецкий. Вот под этой фамилий я умру.
– Не гони волну! – поморщился парень.
Ему был явно неприятен этот разговор. Он тоже устал жить здесь. Кругом только лес и комары, нет горячей воды, в туалете противно воняет хлоркой, еды много, но ни за какие деньги нельзя заполучить порцию горячей солянки. Здесь не было женщин, и это тоже угнетало. А еще вечером нельзя пойти в ресторан по причине отсутствия такового, и даже просто надраться до поросячьего визга тоже нельзя, потому как – служба, и у этого служивого нервная система уже начинала давать сбои, чему способствовало присутствие рядом Юшкина, мрачным настроением которого постепенно заряжался и его тюремщик.
– Они просто чего-то выжидают, – сказал Юшкин, будто не услышав последней реплики собеседника. – Просто еще не время. А так все ясно. Им нужен трупешник. И этого бедолагу должны звать Марецкий.
– Ну хватит! – процедил парень, который все больше раздражался.
Он поднялся со своего места, подошел к столу и налил целый стакан водки. Бульканье прозрачной жидкости было единственным звуком во всей комнате.
– На, пей!
– Не буду, – с тихой одержимостью произнес Юшкин.
Уставился в потолок таким безжизненным взором, что стало понятно – он эту проклятую водку не станет пить даже под угрозой расстрела. Ему сейчас было все равно. Парень понял это, помедлил секунду и выпил водку сам. Правда, справился он только с первой половиной стакана, после чего закашлялся и стакан с недопитой водкой швырнул в угол. А Юшкин в это время заговорил. Он говорил, а парень кашлял, и поэтому слова сквозь кашель слышались обрывками:
– Я понимал, что мне не простят… неприятности… я ждал… меня откармливают, как быка… мой вес… конечно, не нужен… чтобы я не дергался… не заподозрил ничего… вместо Марецкого… не знал, что собираются сделать… будут мочить… знаешь, зачем я тебе все это рассказываю?
– Зачем? – Парень перестал кашлять. Только слезы из глаз текли.
– Тебя ведь тоже замочат, – с убийственным спокойствием произнес Юшкин. Оторвал наконец взгляд от потолка и посмотрел на собеседника бесчувственным холодным взором.
Это был взгляд человека, который уже подготовился к смерти.
Опешивший парень молчал, не зная, что на это сказать.
– Ведь ты не Китайгородцев, – подсказал ему Юшкин. – Я голову даю на отсечение, что у тебя другая фамилия. Ведь записали нас двоих. Им два трупа нужны. Марецкого и Китайгородцева. Сладкая парочка. Не веришь? А ты дружбанам своим позвони, поинтересуйся. Сразу увидишь, как они юлить начнут.
* * *
Наверное, он все-таки позвонил. Юшкину не сказал ничего, на ночь пристегнул к кровати наручниками, водкой поить не стал, но Юшкин и без водки заснул. А когда проснулся, парень сидел за столом, склонив голову и ссутулившись, а его лицо, освещенное потоком льющегося из окна света, казалось лицом старика, который устал от всего, от самой жизни.
– Не спал? – спросил Юшкин, и парень вздрогнул.
– Спал, – ответил будто нехотя. – Немного.
– Я выйти хочу, – сказал Юшкин. – Сними с меня эти железяки.
Парень выполнил его просьбу молча, будто думал о чем-то своем. Юшкин сидел на кровати и видел, что на столе лежит пистолет. То есть пистолет прикрывала газета, но она топорщилась, и с кровати оружие было видно. Под рукой вертухай держал свою пушку. И глаз не сомкнул. Но не Юшкина же он боялся, прикованного к кровати.
– Звонил? – спросил Юшкин.
– Что? – обернулся парень.
По его лицу было видно, что все он прекрасно слышал. Тянул время, раздумывая, что ответить. Значит, все-таки звонил.
– Нам нужно отсюда уходить, – сказал ему Юшкин так, как будто они уже были заодно. – Теперь они быстро будут действовать.
– Заткнись! – ответил парень.
Прозвучало, как просьба. После произнесенного с такой интонацией "заткнись" обычно еще добавляют: "И без тебя тошно".
– Выходи!
Юшкин послушно поднялся и пошел к двери. Парень направился следом. Юшкин слышал, как тот зашуршал газетой. Брал пистолет. Вышли на крыльцо. Обычно парень тут и оставался. Юшкин добрел до сортира, укрылся в нем, наконец-то оставшись один – редкие минуты одиночества, принадлежащие ему и только ему, а не этому безмозглому вертухаю. И почти сразу он услышал шаги. Кто-то быстро шел по тропинке, громко топоча ботинками. Юшкин прильнул к щели в двери.
Парень на крыльце тоже услышал. Вид у него был встревоженный.
– Привет! – мужской голос.
– Привет, – ответил парень, явно не радуясь нежданному визитеру. – Что случилось?
А визитеров, как оказалось, было двое. Они дошли наконец до крыльца, и теперь Юшкин видел их из своего укрытия.
– Все в порядке, – сообщил один из гостей. – У тебя тоже?
– Да.
– Где этот бомж?
– Здесь, – ответил парень неопределенно.
Как хочешь, так и понимай. Гости поняли, что Юшкин находится в доме. Один из них вдруг резко вскинул руку и – хлоп! хлоп! Как будто мальчишки петарды взрывали. Парень опрокинулся навзничь, а визитеры взбежали на крыльцо, Юшкин уже был готов выскочить из своего укрытия и бежать в лес, но тут один из гостей что-то сказал своему напарнику, и тот остался снаружи. Юшкин почувствовал себя загнанным в ловушку зверем. Его отсутствие в доме обнаружилось очень быстро. Из дома выскочил растревоженный убийца:
– Пусто!
И они скатились с крыльца брошенными в погоню псами.
– Ты у воды посмотри! А я здесь!
Юшкин обмер и отступил от двери. Убийца бежал к его укрытию, и жить Юшкину оставалось всего ничего, несколько секунд. Он никогда и подумать не мог, что закончит свою жизнь в дощатом, продуваемом всеми ветрами сортире, уткнувшись лицом в насквозь пропитанный мочой деревянный пол.
Им двигал один только ужас. Осознание непоправимости происходящего убило в нем все мысли, оставив лишь инстинкт самосохранения. И он был как зверь, который действует не размышляя.
Когда убийце оставалось лишь распахнуть дверь, Юшкин ударил ногой в дверь с такой силой, что она опрокинула убийцу на землю. Юшкин обрушился на своего врага и ударил кулаком в лицо, сверху вниз, будто молотком гвоздь забивал. Пребывавший в смятении враг не пытался сопротивляться. Он вообще ничего не пытался делать. Не человек, а стокилограммовый мешок с костями. Пистолет, который он держал в руках, отлетел в сторону и лежал в паре метров. Юшкин метнулся к нему, подхватил на лету и, пригибаясь, побежал по тропе туда, куда никогда прежде ему не доводилось ходить, но где, по его предположениям, была дорога. Тропа оказалась совсем недлинной, она вывела Юшкина к большому деревянному дому под двускатной крышей, увенчанной печной трубой. Сразу за домом действительно была дорога. На обочине стоял потрепанный легковой "Форд" с московскими номерами.
Он подбежал к "Форду", рванул ручку двери, но замок был заперт, зато сработала сигнализация. Подгоняемый ее истошным воем, Юшкин бросился за угол дома. Он вбежал, истошно крича:
– Кто есть?! Кто есть?! Кто есть?!
Но никто ему не отвечал.
Юшкин пробежал одну комнату, а в следующей увидел два трупа, мужской и женский. Мужчину он знал. Это был незадачливый седовласый сторож, прозевавший электросчетчик. Женщину видел впервые. Убийцы застали их врасплох. Женщину вообще убили в кровати. Кровавое пятно расплывалось по ночной рубашке.
Тень метнулась за окном. Юшкин рухнул на колени, будто боялся, что его увидят снаружи, но быстрые шаги протопали мимо. И тут он понял, что человек направляется в дом. Юшкин, не поднимаясь с колен, развернулся лицом к двери и направил в дверной проем удерживаемый двумя руками пистолет.
Шаги на деревянном крыльце. Хлопнула дверь. Человеку оставалось еще пересечь комнату, но у Юшкина не выдержали нервы. Он начал стрелять в невидимого врага, посылая в дверной проем пулю за пулей, и эта беспорядочная пальба оказалась для него спасением. Его невидимый преследователь отступил, было слышно, как захлопнулась входная дверь, но оглушенный стрельбой Юшкин рвался в бой. Он вскочил, бросился к окну и увидел бегущего человека с пистолетом в руке. Второй, у кого Юшкин отнял оружие, в это время садился в "Форд" с явным намерением покинуть столь негостеприимные места. Он завел двигатель, но уехать не успел, его напарник рванул дверцу, что-то зло закричал, возникла перебранка, и Юшкин попятился прочь от окна. Он подумал, что теперь сможет выйти из дома, невидимый с дороги, а рядом был лес, куда эти московские хряки ни за что не сунутся, потому что знают – у Юшкина есть пистолет.
Попятившись от окна, споткнулся, упал, снова поднялся. Наконец сообразил, что нужно бежать, бежать сломя голову, побежал через комнату, но вдруг зацепился взглядом за тетрадь. Она – потрепанная, древняя, пропахшая пылью и залепленная кляксами, лежала на столе – раскрытая. Демонстративно – раскрытая. Демонстративно – на видном месте. Наверное, потому Юшкин и зацепился за нее взглядом.
Записи делались давным-давно. Это можно было понять по тем неуловимым признакам, которые трудно сформулировать, но по которым всегда угадывается давность записанной когда-то фразы. То ли цвет чернил выдает. То ли фактура бумаги. То ли сам почерк. Но здесь старые записи оттенялись самой последней, недавней – сочной и четкой.
"Марецкий
Игорь Александрович
г. Москва
Союз композиторов
Китайгородцев
Анатолий Андреевич
г. Москва
Охранное агентство "Барбакан""
И еще там были данные двух паспортов.
* * *
Шоссе, звуки которого во времена своего заточения слышал Юшкин, пролегало по дамбе, с двух сторон зажатой водой. Слева – небольшое озерцо, где по берегам лепились безжизненные домики; справа раскинулось настоящее большое озеро с зелеными кляксами островов, заросших деревьями.
Юшкин побежал вдоль маленького озера через заросли. Бежал шумно, ломая ветки и оттого не слыша, есть ли погоня. Ему некуда было деться. Справа возвышалась дамба, там шоссе и открытое место, где он будет виден как на ладони; слева – вода; где-то за спиной – его палачи.
Вдруг деревья расступились. Юшкин увидел бьющий прямо из камней родничок, вода в котором была до неправдоподобия желтой, а от родничка дальше вела тропинка. Трава там еще не успела засохнуть, люди совсем недавно приходили к этому роднику. Сделанное Юшкиным открытие придало ему сил. Он перемахнул через образованную родником лужу. Деревья закончились, тропа вывела Юшкина к большой трубе, пронзающей тело дамбы, и наконец уперлась в грунтовую дорогу. Справа дорога взбегала на дамбу и смыкалась с асфальтом шоссе, а слева, очень близко, в каких-нибудь ста метрах, за деревьями угадывались жилые постройки.
Юшкин замер и прислушался. Погони не было. Зато слева он отчетливо услышал детский смех. Туда Юшкин и побежал.
Это был двухэтажный барак, стоявший среди деревьев. На скамейке, вкопанной в землю, сидели дети. А рядом – тщедушный мужичок в застиранном спортивном трико и шлепанцах на босу ногу.
– Это что? – повел рукой вокруг Юшкин.
Мужичок смотрел испуганно.
– Что за местность?
– Озеро, – вякнул мужичок. – Лососиное.
– Лосиное?
– Лососиное.
– Это Петрозаводск? Или где?
– Петрозаводск. То есть не Петрозаводск… То есть до него близко…
– Сколько?
– Километров двадцать, – все так же испуганно ответил мужичок.
И дети тоже смотрели на Юшкина со страхом. Невесть откуда выскочил неизвестный дядька – растрепанный, со сбившимся дыханием, возбужденный. И с пистолетом в руке.
– Ты не боись! – пробормотал Юшкин. – Я тут гуляю просто.