* * *
Сено скошено, но не собрано в стога. Рядом – развалины тишковского имения. Где-то здесь Китайгородцев, судя по всему, и видел косаря. Нашел его Костюков довольно быстро. Заехал в ближайшее село, спросил у местных, кто косил траву во-о-он в той стороне, и ему сразу же указали нужный дом.
Хозяину дома было немногим за сорок, звали его Сергей Сергеичем, во двор он гостя не пустил, вышел к Костюкову за ворота. Костюков продемонстрировал ему свое удостоверение.
– Ага! – сказал Сергей Сергеич. – Все понятно!
Но в дом так и не пригласил.
– Мы тут разбираемся с одной историей, – туманно сообщил Костюков. – Дело важное. Нужна помощь.
И опять его собеседник повторил:
– Ага, все понятно.
– Вы про развалины барского дома знаете, наверное. Там в последнее время люди разные крутятся. Приходилось, наверное, видеть?
– Нет! – тотчас же ответил Сергей Сергеич. – Не приходилось. Да и не бываю я там.
Костюков растерялся бы, наверное, если бы ему не доводилось с подобной публикой встречаться прежде. Поэтому он прибавил серьезности во взгляде и сказал тоном, каким директор школы обычно выговаривает проштрафившемуся сорванцу-пятиклашке:
– У меня сведения точные! Приезжали трое: двое мужчин и женщина. Приезжали на "Мерседесе". И вы к ним подходили.
– Так я сразу же и ушел, – нисколько не смутился Сергеич.
В его взгляде явно проступила готовность помочь следствию.
– Нам многое известно, – на всякий случай постращал его Костюков. – Так что будет лучше, если мы поговорим доверительно.
– Доверительно! А как же! Тут можете на меня положиться!
– Я насчет тех троих. Были они тут, значит?
– А как же! – с готовностью подтвердил Сергеич. – Вот как вас я их видел.
– А перед ними другие приезжали…
– Было, конечно.
– Давно?
– Меньше месяца, я думаю.
– Сколько их было?
– Двое.
– Мужчины?
– Да.
– Машина черная?
– Да.
– Все правильно, – кивнул Костюков. – Сходится. Номер запомнили?
– Я не смотрел. То есть смотрел, конечно, но не запомнил. Там две семерки были. Маленькие такие цифры. Это я точно помню…
Московская, стало быть, машина.
– А больше не помню.
– Машина какая? Иностранная?
– "Тойота"!
– Точно?
– Ну, сзади там написано. Я прочитал.
– Там еще что-нибудь должно быть написано. "Тойота-Королла", например. Или "Тойота-Карина".
– Я не видел. Но "Тойота" – это точно.
– И что же – они возле развалин крутились?
– Приехали. А я там сухостой рубил. Увидел их, думаю – ну вот, и к нам "новые русские", пожаловали. А что? Хорошее место. Разве бы барин в плохом месте поселился? Ну и по ним видно – люди не бедные, не нам чета. Я подошел к ним, говорю: любопытствуете, мол? А они ничего так, с уважением. Спрашивают: из местных я или как? Из местных. Ага, говорят, так вы нам многое можете рассказать про барский дом, ну и вообще…
– Вообще – это про что? – уточнил Костюков.
– Тут графа Тишкова было имение. До самой революции. Говорят, не из бедных. Самому царю служил. Эти, которые приехали, сначала спрашивали, правда ли, что тут Тишковы жили, потом: не остались ли их родственники, не слышал ли я про кого-нибудь? Ну что ответить? Не слышал, конечно. Ну какие родственники через сто лет? Известно ведь, какие были времена. Всех, кто голубых кровей, – под корень, чтоб, значит, и духу не осталось. И с этими, с Тишковыми, видать, та же история. Ну а они все свое гнули. Вроде как родню искали.
– Фамилии какие-нибудь называли?
– Ну, про Тишковых, ясное дело…
– Еще про кого?
– Еще говорили, да я не запомнил.
– Марецкий?
– Вроде как было, – просветлел лицом Сергеич. – Марецкий…
Он это слово будто на зуб пробовал.
– Да, и про него, кажется, говорили.
– Что именно?
– А просто спросили, – сказал Сергеич. – Не слыхал ли я. Может, мол, от кого другого я фамилию эту слышал. Не-е, говорю. От вас от первых слышу.
– Они объяснили, при чем тут Марецкий?
– Нет. Спросили – я отвечал. И больше уж этого не касались.
– Как думаете, в чем был их интерес?
– Любопытствовали, – ответил Сергеич неопределенно.
Вряд ли он лукавил. Кажется, действительно не мог вычленить из того разговора хоть что-нибудь определенное. Пытался, но не получалось. И Степан вот сказал: тишковским родом интересовались. В глубь веков, так сказать. К истокам. А про Марецкого – как бы между прочим. Но в обоих случаях спрашивали. В курсе они, что наследник.
– Так, значит, их Марецкий все-таки интересовал? – попытался хотя бы напоследок нащупать верную дорожку Костюков.
– Не-е, – уверенно замотал головой его собеседник. – Они любопытствовали, кто тут прежде хозяйничал. Куда Тишковы потом подевались.
– А может, это родственники?
– Ну какие они родственники? Говорю же – любопытствовали просто.
* * *
Первым делом Костюков обошел все залы краеведческого музея. Ничто его особенно не заинтересовало, только возле невесть каким ветром сюда занесенных дуэльных пистолетов он остановился. Зато зал, занятый посвященной роду Тишковых экспозицией, он изучил с тщанием. Долго всматривался в схему генеалогического древа тишковского рода, после чего повернулся к скучавшей на стульчике смотрительнице:
– А Марецкий Игорь Александрович – это случайно не композитор наш известный?
– И вовсе не случайно, – сообщила женщина. – Конечно, композитор.
– Надо же! – произнес уважительно Костюков. – В роду одни царедворцы были, а он вот музыку пишет.
– Благородство крови не скроешь. Если у тебя предки были из высоких сфер, так от судьбы не уйдешь, тоже будешь витать в эмпиреях.
– И что – приезжает сюда? – проявил интерес Костюков.
– Раньше не было. А последние месяцы появляется. Сейчас многим это нравится – чтобы их благородное происхождение подтвердилось.
– С чего же он так вдруг вспомнил о предках? Или не знал?
– Не знал, – сказала женщина. – Ему недавно сообщили. Он к нам приехал. Мы все-таки музей, у нас фонды. Оказалось, что много чего есть по Тишковым. Вот отдельную экспозицию подготовили. Раньше у нас тут было про сельское хозяйство и развитие местной промышленности. Теперь поменяли. Игорю Александровичу понравилось, что о его предках помнят. Даже денег музею дал. Мы фасад подновили. Новые стеллажи для фондохранилища купили.
– А люди как относятся? – кивнул на музейные экспонаты Костюков. – Проявляют интерес?
– Наши не ходят, – ответила женщина. – Не до того. У каждого ведь огороды. А детишек, когда в школе учеба идет, сюда приводят на экскурсии. Им нравится. Потому что экскурсия вместо урока, – засмеялась она.
И Костюков засмеялся с нею вместе.
– Но неужели взрослые совсем не интересуются?
– А что тут интересного? – пожала плечами смотрительница. – Ну, были помещики. Так их на Руси жили тысячи. Вся земля кому-нибудь да принадлежала. Вот повесили мы тут портреты, – кивнула на картины в золоченых рамах, – а ведь ничто не атрибутировано. Что за художник, когда картина написана – ничего не известно.
– Да и Тишковы ли это – еще большой вопрос, – подсказал Костюков.
Прежняя работа наградила его таким качеством, как профессиональный цинизм. По повисшей вдруг паузе он догадался, что и его собеседницу давно терзают сомнения.
– Проверяем, – сказала наконец женщина. – Музейное дело неспешное. Потому мы всем и отвечаем: пусть эксперты сначала разберутся, потом сможем что-либо сказать.
– А кому вы так отвечаете? Интересовался кто-то?
– Люди любопытствовали. У директора нашего, Андрея Андреевича, спрашивали.
– Кто?
– Я не знаю. Приезжали какие-то люди из Москвы. Хотели фильм снимать.
– Про ваш музей?
– Зачем про музей? Про род Тишковых.
– Мужчины были? – сразу же догадался Костюков.
– Да. Двое.
Кто бы сомневался. Вот они под каким соусом сюда прикатили. Фильм снимать. Легенда настолько удобная, что не подкопаться.
– Ну и как? – осведомился Костюков. – Работа у них успешно продвигается?
Хотя ответ он знал заранее.
– Никак она у них не продвигается, – оправдала его ожидания смотрительница. – Не получилось.
– Почему?
– Андрей Андреевич не согласился.
– Почему? – повторил Костюков.
– Я не знаю, – поджала губы женщина, демонстрируя нежелание далее обсуждать эту тему.
Что-то там такое было, о чем она знала, но чем не хотела делиться со случайным человеком.
– Строгий он у вас, наверное, – Андрей Андреевич, – сказал Костюков.
– Он у нас хороший. Замечательный, можно сказать, человек.
– А поговорить с вашим замечательным человеком я могу?
– У него на первом этаже кабинет. Как по лестнице вниз спуститесь, так сразу налево.
* * *
Оформление директорского кабинета одновременно и озадачило, и обрадовало Костюкова. Над столом красовался портрет российского президента, а напротив, как раз над входной дверью, висел портрет Ленина. Вот это-то и вдохновило Костюкова. Он любил общаться с людьми осторожными, понимающими, что жизнь – штука сложная и произойти в ней могут самые разные метаморфозы.
Сразу показывать свое удостоверение Костюков не стал.
– Я из охранного агентства "Барбакан".
Только после этого выложил удостоверение. Андрей Андреевич тотчас же посуровел и подобрался. Стало ясно, что разговор у них получится.
– Служебное расследование, – сказал Костюков веско. – Открылись некоторые факты. Требуется ваша помощь.
Андрей Андреевич чуть склонил голову, изъявляя готовность помочь.
– Фамилия Марецкий, как я понимаю, вам известна, – продолжал Костюков. – Но нас интересует не он, а люди, которые приезжали к вам недавно с намерением снимать фильм о роде Тишковых.
Что-то похожее на тень пробежало по лицу Андрея Андреевича.
– Кто они? – спросил Костюков. – Откуда? О чем с вами говорили?
– Телевизионщики. Для канала "Культура" стараются.
– Они вам свои координаты оставили?
– Нет.
– А представились? Имена свои назвали?
– Нет.
– То есть, кто они и откуда, вы сказать не можете?
– Не могу, – подтвердил осторожно Андрей Андреевич. – Только то, что они сами мне сообщили.
У него был вид человека, вдруг обнаружившего себя на одинокой зыбкой кочке среди топкого болота, в котором брода нет и где так легко утонуть, стоит лишь сделать шаг в сторону.
– Нам известно, что вы им отказали, – сказал Костюков.
Андрей Андреевич был неприятно удивлен осведомленностью собеседника.
– Не то чтобы отказал, – произнес он неуверенно.
– А причина в чем? – напористо спросил Костюков.
– У нас тут тихое место. Зачем какие-то телевизионщики? Суета одна.
Не хотел Андрей Андреевич объяснять причину своего отказа.
– Извините, но так у нас беседа не получится, – сообщил ему Костюков. – Вы поймите, что идет доследственная проверка. Сейчас я к вам пришел почти как частное лицо. Мы тут с вами сидим, кофе пьем…
Никакого кофе они не пили, конечно, и Андрей Андреевич, обнаружив собственную промашку, расстроился еще больше, но Костюков продолжал, не обращая внимания на состояние своего собеседника:
– И все у нас с вами почти по-домашнему. А может быть иначе. Вызов к следователю, повестка, беседа под протокол с уголовной ответственностью за дачу ложных показаний…
– А вы разве следователь? – уловил несоответствие Андрей Андреевич.
Тогда Костюков снова выложил перед ним свое раскрытое удостоверение, где он был запечатлен в форме офицера милиции, и спросил, многозначительно глядя на собеседника:
– Вам известно, что такое документы прикрытия?
Он блефовал, но сработало.
– Понимаете, – пробормотал Андрей Андреевич. – Просто еще рано.
– Это вы о чем?
– О съемках этих. О том, чтобы на всю страну. У нас ведь экспозиция новая. Я про Тишковых сейчас говорю. Там еще много работы. Предстоит атрибутировать некоторые экспонаты.
Что-то у них с этими экспонатами не клеилось. И смотрительница об этом говорила.
– Поспешили вы с этой экспозицией, да? – понимающе спросил Костюков.
– Не то что поспешили, – еще больше посмурнел лицом Андрей Андреевич, – но все научные изыскания еще впереди.
– Я вас понимаю, – кивнул Костюков. – Хотелось привлечь внимание к знатному земляку, к Марецкому то есть. Быстренько оформили экспозицию…
– Он ведь нам помогает, – сказал Андрей Андреевич, будто оправдываясь.
Кажется, Костюков нащупал болевую точку, прикасаясь к которой он лишал своего собеседника душевного спокойствия. Экспозиция, посвященная истории рода Тишковых. Что-то там Андрей Андреевич сделал не по науке. Поторопился. Земляку хотел угодить. И от денег невозможно было отказаться. Фасад вон подновили. И стеллажи опять же. Какие деньги на культуру отпускаются, про то известно всем. И вот приезжают телевизионщики. Предлагают снимать фильм про музей. И очень интересуются экспозицией, посвященной истории рода Тишковых. И что тут должен думать бедный Андрей Андреевич? То ли это недоброжелатели подстроили, то ли само собой так сложилось, а в чем бы ни была причина, в итоге ожидаются одни только неприятности. Экспозиция сырая, собрана наспех, многое попросту неатрибутировано, и если огрехи музейной работы где-то всплывут – на кого потом пенять? Вот и отослал он этих телевизионщиков, чтобы не накликать на себя беду.
– Телевизионщики напористо действовали? – спросил Костюков. – Настаивали?
– Да я бы не сказал.
– Неужто скромные оказались? – не поверил Костюков.
– Без нахальства, – подтвердил Андрей Андреевич. – Интеллигентно все, по-тихому.
А ведь они себя так и должны были вести, подумалось Костюкову. Потому что им эти мифические съемки на самом деле и даром не нужны. Съемки – это легенда. Лишь повод для разговора. О чем? История Тишковых их интересовала? Или Марецкий? Скорее всего, они все-таки по поводу Марецкого приезжали.
– Кроме съемок еще о чем вы с ними говорили?
– О музее.
Надо же, музей их интересовал. Кто бы мог подумать.
– Конкретнее, пожалуйста.
– Спрашивали, давно ли эта экспозиция развернута.
– Тишковская?
– Да, она самая. Еще интересовались, откуда к нам поступают экспонаты.
– А откуда, действительно?
– Надо документы поднимать, – сказал Андрей Андреевич. – Там все зафиксировано: когда экспонат поступил, откуда. У нас учет.
– А вот как по-вашему, – произнес Костюков с доверительностью в голосе, – эти люди, которые к вам приезжали, – они действительно телевизионщики?
Андрей Андреевич посмотрел собеседнику в глаза. Хотел бы, наверное, поосторожничать, да понял, что от него ожидают только правдивого ответа, и сказал в сердцах:
– Нет, конечно! Ну какие они телевизионщики, черт возьми! Что я, телевизионщиков никогда в жизни не видел, что ли?
* * *
Счастья в жизни не бывает. Если вам сейчас хорошо и кажется, что жизнь светла и беззаботна, это всего лишь означает, что вы, забыв об осторожности, просмотрели приближение большой беды, которая вот-вот обрушится на вашу голову. В том, что все именно так и обстоит, Юшкин нисколько не сомневался. Еще совсем недавно он жил, можно сказать, в свое удовольствие, пил и ел за чужой счет, только удивляясь при этом, с какой же стати судьба вдруг повернулась к нему вполне приличной стороной, но ощущение счастья в конце концов испарилось столь же внезапно, как и пришло. И остались только мрак и ощущение чего-то страшного.
У беды до сих пор не было имени, но был зримый образ: крепкий молодой парень, безмолвно подливающий и подливающий Юшкину водку. Теперь Юшкин уже знал цену этому до поры необъяснимому гостеприимству. За выпитое здесь он заплатит. Кровушкой своей. Литр за литр. Пять за пять. Он не согласен на такой неравноценный обмен, но его никто и не спрашивает.
– У меня правда нет денег, – сказал Юшкин. – Если бы были – давно отдал. Ну убьете вы меня, а что толку?
Парень бросил на Юшкина быстрый взгляд, но промолчал. Подлил Юшкину водки. Юшкин пить не хотел, потому что ему уже было достаточно, совсем немного оставалось до состояния беспамятства, в которое он впадал ежедневно.
– Если хотите, я могу отработать, – подсказал Юшкин. – У меня ведь опыт. И связи кое-какие остались. Я могу под присмотром. То есть у вас будет полная информация. Каждая сделка под вашим контролем. Это ведь не я деньги замылил, поймите. Меня просто кинули. Обычное ведь дело, если разобраться. Я бизнес честно вел. А они мне деньги не вернули. Это как? Это нормально? Теперь они чистые, а я в долгах как в шелках. А вы деньги не у них требуете, а у меня. Где логика?
– Ты пей, – сказал парень.
– Я пью.
– Пей! – повысил голос парень.
Юшкин выпил водку, закашлялся. Парень смотрел на него с брезгливостью человека, вдруг увидевшего на обеденном столе таракана.
– Да, – признал Юшкин, откашлявшись, – я от вас бегал. Но не потому, что деньги не хотел возвращать. Просто боялся, что убьете. А вообще я за справедливость. Должен – плати. Я буду платить. Дайте только возможность.
– Дадим, – посулил парень.
И его демонстративно безразличное отношение к словам собеседника повергло Юшкина в такой ужас, что он, совершенно пьяный и потому не способный себя контролировать, взвыл:
– Да что ж вы делаете? Зачем вы делаете? Зачем?
Он рвал на груди рубаху и казался невменяемым – еще немного, и бросится на своего собеседника. Но парень не дал Юшкину разойтись окончательно. Поднялся из-за стола, сбил с ног и пару раз его, лежащего, ударил. Юшкин затих. Парень доволок его до кровати и пристегнул наручниками.
– Чем меньше будешь кричать, тем дольше проживешь, – вывел он нехитрую формулу дальнейшего юшкинского существования.
На этом, наверное, их сегодняшняя беседа и закончилась бы, но парень неожиданно спросил:
– Значит, свой долг ты признаешь?
– Ясное дело! – с готовностью отозвался Юшкин, которому очень хотелось жить.
– И что – большие деньги?
– Сами знаете! – огрызнулся Юшкин.
– Сколько?
Проверял он Юшкина, что ли?
– Двести двадцать. Это если без процентов. Ну и проценты еще набежали. Я ж не отказываюсь. Я верну. Свой долг я целиком признаю.
– Двести двадцать – чего?
– Тыщ, – сказал Юшкин. – Баксов. Так ты не в курсе?