* * *
Машина прибыла в половину десятого утра – мы только глаза продрали.
– Кто здесь Илья Игоревич? – без стука ввалился в дом неотёсанный мужлан в камуфляже. Было ему лет тридцать, а на морде прямо-таки горело клеймо цирика, которым он стал, догадавшись, что с его способностями ничего лучше должности контролёра ИТУ в жизни не светит.
Я поднялся с постели.
– С кем имею честь?
– Доронин, – гулко представился мужлан, протягивая лапу. Ручкаться с "прапорщиком" на глазах у приятелей было совсем не в жилу и я сделал вид, что не заметил повисшей в воздухе грабли. Доронин помрачнел, повернулся к двери и буркнул через плечо:
– Одевайтесь да пошли. Машина ждёт.
– Так его, петуха, – благодушно произнёс Слава, когда мент вышел. – Теперь он тебя невзлюбит. Умеешь налаживать отношения.
Вадик завозился на печке в свитом за ночь гнезде из одеял и сел, свесив ноги.
– Всем доброе утро, – промурлыкал он, любовно оглядев моё шёлковое бельё, и зевнул, закрыв рот ладошкой.
– Доброе, доброе, – ответствовал я и выглянул в окно. Перед домом стоял ЗИЛ-131, обозлившийся Доронин курил около приоткрытой дверцы.
– Чего видать? – Слава потянулся на раскладушке.
– Ждёт, – сказал я. – Надо ехать.
Компаньоны нехотя оделись и, взяв заправленный с вечера рюкзак, побрели к машине. При нашем появлении Доронин затоптал окурок, прыгнул в кабину и громко захлопнул дверь. Мы полезли в кузов.
– Эй, лови мешок! – гаркнул Слава.
Он бесцеремонно швырнул сидор кому-то в руки. На скамейках сидели люди в синих бушлатах с бирками. Судя по застарелой худобе, они являлись давними обитателями усть-марьского лагерного пункта, а по мышиным мордам – теми самыми бесконвойниками, находящимися на положении рабов Проскурина. Их было десять. Ещё двое, в застиранном камуфляже, расположились у заднего борта. Один держал между коленей самозарядный карабин Симонова. Это была наша охрана. Мы сели рядом с ними.
– Ружьё-то тебе зачем? – спросил я, устаканиваясь на жёсткой лавке. – Никак пострелять в кого вздумал?
– На всякий пожарный, – невнятно пробормотал парнишка. – Тайга всё-таки, звери кругом.
– Это точно, – Слава цыкнул зубом и заправски подмигнул конвоиру. – Тебя как зовут?
– Володя.
– А меня Славой.
– Толян, – поспешил представиться другой, не дожидаясь, когда его спросят.
– Давно служишь?
– Да пятый год, – в отличии от Володи, Толян нагонял на себя солидности. Ребятам было года по 22, максимум 23. Даже если учесть, что в армию он пошёл в 18 и остался на сверхсрочную, названный им срок возможно было признать лишь с некоторым натягом.
– Здорово, – осклабился Слава. В этот момент машина дёрнулась и мы покатили по сонной улочке в сторону моста через Марью. – А я, считай, пятнадцать отмахал, в позапрошлом году уволился по сокращению штатов.
"Во заливает, – подумал я, наблюдая за поведением друга. – Срок за убийство туда же приплюсовал. Ну даёт стране угля! Интересно, зачем он это братание затеял, ностальгия обуяла? То подальше цириков посылал, а теперь чуть ли не в обнимку. Отношения что ли налаживает?" Корефан тем временем разошёлся вовсю, оттаявшие менты уже хохотали над каким-то анекдотом, а зэки посматривали на веселившихся с плохо скрываемой неприязнью. Вадик недоумённо взирал на происходящее, придерживаясь за край скамейки, чтобы не так сильно трясло.
За мостом бензиновый ЗИЛ раскочегарился на полную катушку и до поворота долетели минут за сорок.
– К машине! – скомандовал Слава и первым сиганул через борт. За ним попрыгали все остальные. Последними вылезли работяги. Из кабины показался Доронин и закурил.
– Топоры взяли? – спросил я.
– Вроде взяли, – ответил Доронин. – Штуки три.
– Мало, – заметил я. – Сейчас дорогу будем расчищать, понадобится деревья рубить.
– Вы командуете, – буркнул цирик, – вот вам люди, ими распоряжайтесь.
Основательно я ему подпортил настроение. Обиделся. Тоже мне, кисейная барышня.
Помимо топоров в кузове нашлись три лопаты, которые я раздал неохотно принявшим инструмент бесконвойникам.
– Значит так, будем чистить дорогу, чтобы машина могла пройти, – обратился я к столпившимся у кузова мужикам. Володя, повесив на плечо СКС, поглядывал на меня непонятливо. Видимо, принял за начальство говорливого Славу. – Вы, трое, с топорами, будете рубить толстые деревца, Вы трое – подсекаете лопатами поросль. Остальные оттаскивают. Всё, начинайте.
Зэки не двигались с места, чего-то ожидая.
– Ну, бесы, задача ясна? – гаркнул Слава. – Выполняйте!
Окрик словно пробудил мужиков. Они вяло развернулись и потопали к лесной дороге. Без понукания эта скотина трудиться уже не могла.
– Давайте позавтракаем, – я достал из кузова рюкзак.
Мы с Вадиком отошли в сторонку и разложили костерок. Слава в новой компании остался травить анекдоты и беседовать "за жизнь", растормошив даже мрачного Доронина. Работяги ковырялись на опушке, руководствуясь лагерным принципом "Ешь – потей, работай – мёрзни", и только подстёгиваемые окриками конвоя, ненадолго активизировали свою деятельность. Когда по обочине поплыли ароматы моих кулинарных шедевров, корефан потащил цириков к костру. Работяги тем временем углубились в лес и там устроили перекур. Во всяком случае, стук топоров затих.
Во время завтрака отношения установились окончательно. Слава был единодушно признан командиром, начальник конвоя Доронин стал кем-то типа замкомвзвода. Мне же была уготована роль инженера, который разбирается в технологии производства, но сам приказы не отдаёт. Таким образом, каждый занял место в структуре советского пенитенциарного учреждения. Даже Вадик оказался у дел: лагерная трудовая система включала вакансию шныря при блаткомитете.
Покушав, отправили Толяна с Володей проверить рабочих, а сами покурили, да и направились следом.
– Строишь дружеские отношения? – спросил я, пользуясь случаем поговорить без лишних ушей.
Слава топал рядом, перекатывая во рту травинку. Вадик вырвался вперёд и вышагивал по колее, виляя бёдрами, затянутыми в чёрные джинсы от Кэлвина Кляйна.
– Пригодится, – ответил друган, залихватски перебрасывая стебелёк из одного угла рта в другой. – Догадываешься, зачем?
– Весьма приблизительно.
– Эти менты с нами надолго, врубаешься?
– С чего ты так решил?
– Сами сказали. Они сейчас в командировке. Проскурин их вчера отправил. Теперь въехал?
– То есть они наша постоянная охрана?
– Ага. Вот я и решил, зачем с ними ссориться? Они хорошие пацаны, мы тоже хорошие. Пускай пареньки малость расслабятся. Ведь, случись что, им первым в нас стрелять. Злые, они нас сразу завалят, а когда все кругом друзья, могут промедлить.
– Не промедлят они. Это же автоматчики, их как овчарок натаскали, – я горько вздохнул. – "Ровный прицел, плавный спуск – и десять дней отпуска". А ещё: "К ограждению ближе шести метров не подходить. Зэки чифира напьются и прыгают на шесть метров". Политзанятия – это сила.
– Всё так, – согласился корефан, – но я их выкупил, чую. Кроме Доронина, разве. Он, падла, всю срочную сержантом в учебке прослужил. Вот он мне не нравится. Такому плевать, враг ты, друг. Поступит приказ расстрелять – расстреляет, нет – нет; ему лишь бы перед начальством прогнуться. Я таких деятелей в Афгане вот так навидался, – чиркнул он ребром ладони по кадыку. – Видал, как сейчас передо мной стелится? Это он командира почуял, гад.
– Главный командир для него – Проскурин, – заметил я.
– В любом случаем его, пиндоса, надо первым валить. Запомни это, Ильюха, если до золота доберёмся. А мы до него доберёмся, как думаешь?
– Доберёмся, если оно там есть. В археологии всё от удачи зависит. И так может быть, и этак, – я пожал плечами. – А ребятки эти все хороши, пока спят зубами к стенке. Лично я бы их всех валил без разбора, а если золото найдём, так и придётся.
Бригада отдалилась почти на километр, благо, поросль была не очень густой, и когда мы приблизились к мужикам, вся десятка усердно вкалывала, а наши охранники дымили, сидя на куче валежника.
– Эдак мы до завтра не управимся, – констатировал я, кинув взгляд на часы. – Надо было больше людей у Феликса Романовича просить.
– Ну чего же ты промазал? – Слава сунул пальцы за ремень новенькой афганки, в которую обрядился по случаю начала раскопок. – Когда думаешь закончить этот участок?
– С таким количеством народа – послезавтра управимся.
– Слава, мне за обедом пора ехать, – обратился к нему Доронин.
– Давай, езжай, – разрешил Слава. – Проскурина увидишь, передай, чтобы рабочих подкинул, а то видишь, Ильюха говорит, что мало.
– Да я вряд ли его увижу, – смутился Доронин. Столь крутым, чтобы разговаривать запанибрата с хозяином, он, в отличие от корефана, себя не чувствовал.
Как я и говорил, с такими темпами дорогу расчистили только на исходе третьего дня. Вечером, после ужина, Андрей Николаевич выцепил меня на пути в клозет и попросил зайти в Дом офицеров – там хотел со мной встретиться для какоё-то чрезвычайно важной беседы Феликс Романович.
Проскурина я отыскал в Нумизматическом зале. Директор проводил меня до входа и удалился едва ли не на цыпочках, далее я прошествовал в полной тишине. Все комнаты музея были ярко освещены – по случаю посещения хозяином царила "совершеннейшая иллюминация".
– Здравствуйте, Феликс Романович, – молвил я, переступая порог.
Полковник склонился над стендом с золотыми монетами, пристально рассматривая коллекцию империалов.
– Здравствуйте, Илья Игоревич, – не разгибаясь, повернул голову Проскурин. – Как продвигается ваша деятельность?
– Доделали дорогу, – отрапортовал я. – Это было нелегко, но мы справились. Рабсила оказалась ледащей.
– Это всё от неумения, – на губах Проскурина зазмеилась улыбочка. – Рабсилу следует погонять. Вы что, не привыкли организовывать трудовой процесс?
Полковник выпрямился и развернулся ко мне всем корпусом, сложив руки за спиною. Его массивное туловище на коротких широко расставленных ногах производило впечатление монолита.
– Я всё больше как-то один тружусь, – пожал я плечами. – Тихо сам с собою… Какой из меня надзиратель.
– Зэки говорят: "Скорей бы вечер, да завтра на работу", – назидательно сообщил полковник, буравя меня пристальным взглядом узеньких чёрных глаз. – Но есть другой девиз: "На трассе дождя не бывает!" Это более правильно и полезно. Работать надо заставлять, принудить, если необходимо. Твёрдый порядок даёт повышенный эффект.
– Для этого есть конвой, – припомнил я раскопки в Узбекистане, где набранных для черновой работы бичей жёстко держала в кулаке пара звероподобных быков, взятых для этой цели из Питера.
– Конвой для того, чтобы охранять, – прояснил ситуацию Проскурин.
М-да, кажется, образ вольнонаёмного инженера на производственной зоне крепко прилепился ко мне.
– Ладно, – смягчился Проскурин. Он расцепил руки и прошёлся по залу. Половицы скрипели под его начищенными до блеска сапогами. – Подготовительные работы проделаны и теперь начнутся основные. Их вы должны завершить как можно скорее. – Мент приблизился и участливо посмотрел мне в глаза. – В конце недели прибывает комиссия из Управления. Потом я рабочих заберу. К этому времени вы должны дать заключение: есть в пещере что-нибудь представляющее интерес для музея или нет. Чёткий ответ, вы поняли?
– Вполне, – кивнул я.
Что тут не понять? Проскурин решил прогнуться перед начальством – вот какой я хороший: и зона у меня образцовая, и музей в моём ведении находящийся по изучению истории края преуспел, да ещё как! Ого-го как! Тут можно и проверяющих ценными сувенирами одарить, а взамен, глядишь, и свалится третья звёздочка на погон.
– И лучше, чтобы ответ был положительный. Людей я выделю сколько нужно, инструментом и транспортом обеспечу. Только найдите, – он взял меня за локоть. – Кровь из носу, надо!
Хватка у него была стальная.
"Партия сказала: "Надо!", комсомол ответил: "Есть!"." О, вашу мать, товарищ полковник! Я шёл домой с тяжёлым сердцем. Неприятно было осознавать, что попал в окончательную зависимость от поганого мусора. Неужели меня так легко оказалось прибрать к рукам?! Настоящий хозяин, и всё в его хозяйстве путём, всяк сверчок знает своё шесток: зэки лес пилят, археологи клады ищут. Ну, а если не найдут, тогда что, запрёт в ШИЗО без права переписки, пока не сгнию заживо? Здесь возможно и такое. Может быть, смыться, пока не поздно? Проскурин вряд ли станет погоню снаряжать, только что я скажу Гольдбергу? Как я объясню ему ситуацию, что меня взял под крыло царь и бог здешних мест, потребовав взамен передать найденное сокровище в краеведческий музей, являющийся, по сути, его собственной коллекцией? Как я всё это Давиду растолкую, если мне даже Вадик, наверняка, не поверит?
Как я ни старался замедлять шаги, чтобы растянуть время и обдумать наиболее убедительный способ подать компаньонам бесперспективность дальнейшего поиска гольдберговского клада, но так ничего путного не придумал. Взявшись за ручку двери, я плюнул и, очертя голову, решил: будь что будет, начнём копать, а дальше, как говорил Ходжа Насреддин: "Или ишак сдохнет, или эмир, или я". Ничего такого Проскурин со мной не сделает. Допустим, не найду – охрана свидетель, что я золото в рукав не спрятал. Какой может быть с меня спрос? Словом, двум смертям не бывать. Я распахнул дверь в жилую половину избы.
– Как?
– Ну чего?
– Что он?
Три пары глаз уставились на меня. Я же невозмутимо ответил:
– Обещал в честь приезда комиссии оказать посильную помощь, – с этими словами оглядел компаньонов: Слава ворочал мозгами, Вадик с иронией слушал, а Лепяго с почтением внимал волеизъявлению повелителя, чьими устами я говорил. – Короче, завтра вплотную начинаем искать клад!
6
– Командир, бригадир зовёт, – обратился ко мне серый человек и добавил, поглядев на корефана: – Лаз вроде бы открылся. Слава, оставь пару тяг?
Я поспешно поднялся с бревна, на котором восседал у дымового костра неподалёку от пещеры, и направился к чёрной пасти входа, откуда вдруг перестали выносить камни. Краем глаза я увидел, как друган протягивает рабочему сигарету. Было даже обидно, что Славу все знают, любят и называют по имени, в то время как меня зовут только "командиром". Как цирика какого. Досадно! Мой друган был в хороших отношения и с зэками, и с охраной, несмотря на то, что гонял тех и других в лучших армейских традициях. Наверное, ностальгировал по доблестному офицерскому прошлому. Я же, хотя никого не погонял, а только давал указания, симпатии у народа не вызывал.
– Ну, что нашли? – протиснулся я сквозь толпу, сгрудившуюся в дальнем конце сталактитового зала. Силами тридцати человек ниша превратилась в глубокий грот, а отвалы камня пополнились свежими кучами.
– Щель наверху, – мотнул головой Доронин.
В тусклом свете карбидных ламп видно было немного. Я включил свой фонарь, сунул его Вадику, показал, куда светить, а сам полез на вершину завала. Из-под ног, сухо пощёлкивая, покатились камни, несколько штук я спихнул руками уже на ту сторону – в пустоту.
– Фонарь!
Зияющий непроглядностью лаз был шириною полметра. Я просунулся под свод грота, выставив вперёд фонарь. Луч прорезал кромешную мглу и растворился в ней – пространство было слишком велико, чтобы он достал противоположную стену. Если стена вообще там была… Я выкарабкался обратно и сбежал по завалу вниз.
– Продолжайте разбирать, – велел я Доронину, – уже немного осталось.
– Давай, ставь людей, – приказал он нахальному здоровяку с сучьей мордой – бугру археологической бригады.
Зэки, которыми Проскурин усилил бесконвойников, были из мужиков, тянущих на УДО [12] . Хозяин даже конвоя не прибавил – с нами так и ездили Доронин, Толян да Володя, – видимо, считал, что эти мыши серогорбые не способны даже на побег. Мужики пахали, рога расчехлив, о чём свидетельствовали кубометры освобождённой породы. В результате, за три дня раскопали соседнюю пещеру.
– Ну, Ильюха, сейчас озолотимся! – хмыкнул Слава, когда мы устроились с наветренной стороны костра, спасаясь в едком дыму от налетавшего временами из тайги гнуса. Лица и руки у всех распухли, зудели и чесались, но Доронин уверял, что скоро организм привыкнет и укусы будут не столь ощутимы.
– Поживём – увидим, – ответствовал я и подложил дров. А когда пламя раскочегарилось, навалил толстый слой зелёных веток. Огонь сердито зашипел, повалили густые белые клубы. Комарьё отступило. Столь бесящее меня жужжание утихло. К вечеру обещала быть мошка – удовольствие ниже среднего. Эта гадость забиралась даже под джинсы, от её укусов оставалась маленькая кровоточащая ранка, проклятое насекомое выедало кусочек кожи!
Мы сидели у костра и плакали, ожидая доклада. От дыма слёзы текли в три ручья. Правда, я иногда сомневался: только ли от него или ещё от бессилия сделать что-то против мириад настырных палачей.
– Готово, – сообщил серый человек. – Слава, покурим?
– А у тебя какие? – оскалился золотозубой пастью корефан. Он не торопился доставать "LM".
– Да чё ты? – засуетился шнырь. – В натуре, слышь, по такому случаю мог бы и не одной угостить.
– Всё выгребли? – спросил Слава придирчиво.
– Даже пол помыли, отвечаю! – серый человек не спускал глаз с пачки. В зоне испокон веку не знали другого курева, кроме ярославской махорки.
– Держи, – друг выщелкнул ногтём пяток "элэмин". – Заработал.
Иссохший бедолага будет курить их целый день и потом долго вспоминать, как чувствовал себя человеком.
У входа нам повстречался Доронин.
– Куда спешишь? – поинтересовался Слава.
– К машине, надо доложить.
– Ну давай, Доронин, радируй, – и мы двинулись дальше.
Шнырь преувеличил не сильно: бригада почти целиком растащила завал, в соседнюю полость можно было войти не пригибаясь. Камни наружу больше не выносили, сбрасывали в сталактитовом зале. Грот был освещён карбидками. В воздухе стояла тяжёлая сырая пыль.
– Внутрь заходили? – деловито спросил я обременённого карабином Володю.
– Никак нет, – чётко доложил парнишка и я заметил, что он дрожит.
– Замёрз?
– Знобит.
Я посветил мощным электрическим фонарём во тьму прохода. Оттуда не дуло, но какоё-то неприятный холодок всё же исходил. Рабочие перестали таскать камни, окружили меня. Я вдруг оказался в центре внимания. Мне, и только мне надлежало первому шагнуть в неизвестное и по праву лидера принять на себя подстерегающую там опасность либо славу первооткрывателя. Вот когда настал час свершений! Сразу выяснилось, кто истинный начальник.
– Ну, шевели копытами, – будничным голосом подтолкнул заждавшийся Слава и я осторожно побрёл вперёд.