– Понравилась пещера? – проорал он.
– Очень! – крикнул я. – Вы детишек туда водите?
– Каждое лето, – кивнул Лепяго. – Хороша пещера!
– Холодно только!
– Что?!
– Холодно там, говорю!
– Сыро! Я тоже озяб весь.
Я кивнул и уставился в убегающий лес. Тема иссякла, но тут Лепяго толкнул меня локтем. Он что-то говорил, но я не расслышал.
– Верно, – проорал он в ухо. – Холодно сегодня очень. Я тоже замёрз. В первый раз так.
Я пристально посмотрел на него и директор умолк. Минут через сорок показались первые дома Усть-Марьи.
Заплатив шофёру чисто символическую сумму, мы отпустили машину. Зашли в избу, сели за стол и достали немудрёную жратву, чтобы запитать её всухомятку. Возиться со стряпнёй мне расхотелось, экскурсия подействовала или просто в людях разочаровался, не знаю. Андрей Николаевич опять куда-то утёк. Наверное, на доклад к хозяину. Да и хрен с ним.
– Как тебе пещерка? – спросил я у Славы.
– Гнилое место, – корефан лущил яичную скорлупу, хмуро уставившись в стол.
– А тебе? – посмотрел я на Вадика.
Гольдберг скользнул по мне нерешительным взглядом и промолчал. Видок у энтомолога был несколько утомлённый. Он напоминал слегка выжатый лимон. Должно быть, прогулка подействовала. Я тоже устал, но усталость эта носила не столько физический характер (хотя пешком до горы и обратно тоже не ближний свет), сколько носила окраску некоего недомогания, которое могла бы ощущать подсаженная электрическая батарейка… если бы она имела чувства.
Нехотя поели. Слава с Вадиком прикончили недопитую накануне "Столичную". Меня даже пить не тянуло. Пообедав, устроили перекур. Вот тогда и объявился Лепяго.
– Илья, – директору было неуютно под прицелом волчьих глаз хмельного корефана, – вы не будете против навестить Феликса Романовича, а? Он очень просил вас зайти.
Лепяго было ужасно неудобно выглядеть этаким мальчиком на побегушках. Он переминался с ноги на ногу и покраснел до корней волос.
Я оглянулся на корефана. Слава хмуро курил, спрятав сигарету в кулак, и без всякой симпатии смотрел на Лепяго. Я кивнул ему, мол, будь наготове, и сказал, обращаясь к Андрею Николаевичу:
– Далеко идти-то?
– Нет-нет, совсем рядом, – заторопился тот, словно испугавшись, что я передумаю.
– Тогда за час обернёмся.
Слава шумно выпустил через нос облако дыма, подтверждая, что намёк понят. Если через час я не вернусь, он предпримет меры к розыску. Для начала, наверное, потрясёт Лепяго на предмет того, где я нахожусь и как туда добраться. Подлый сексот получит своё, и это утешало. Nil inultum remanebit! [10] Легионер Слава был готов железной рукой опустить карающий меч на голову предателя.
Идти в самом деле оказалось недалеко. Полковник Проскурин обитал в двухэтажном административном корпусе рядом с зоной. По мере приближения к нему росло гнетущее чувство уже виденного ранее, словно я здесь бывал, но только сейчас вспомнил. Дежа вю, как говорят французы: характерный бетонный забор с густой спиралью колючей проволоки, пущенной по верху, и мрачные вышки с бдящими автоматчиками здорово напоминали аналогичное учреждение в Форносово, где я провёл не лучшие годы. Даже вонь была та же: кислый смрад перепревших тел, тошнотной жрачки с пищеблока и ещё чего-то, совершенно непередаваемого, что образуется от постоянной скученности озлобившихся мужчин, питаемых призрачными надеждами либо вконец отупевших от безысходности. У меня аж дыхание спёрло. Я тяжело сглотнул и замедлил шаг. В голове завертелись тягостные мысли, из которых доминировало опасение, что меня могут здесь и тормознуть в случае несговорчивости. О хозяйском беспределе на вот таких "дальняках" я был прекрасно наслышан. Эти князьки карают и милуют по своему усмотрению. Бывало, что и своих "прапорщиков" запирали в ШИЗО вместе с зэками. Для самодурства в Усть-Марье почва самая благоприятная. Нет, решительно не катил такой расклад. Чёрт знает, что Проскурину взбрендит. Я остановился. Идти своими ногами в зону? Ну уж дудки! На кичу меня теперь не затащишь даже под страхом смерти.
– Почему вы остановились? – забеспокоился Лепяго.
Я испуганно озирал административный корпус, будучи твёрдо убеждён, что не войду туда ни за какие коврижки. Страх снова оказаться за решёткой заглушал голос разума. К дьяволу все эти раскопки! Из-за запретки даже Слава не вытащит!
– Илья, да идёмте же! – потянул за рукав Андрей Николаевич.
Переборов боязнь, я с тяжёлым сердцем шагнул на территорию усть-марьского островка ГУИН. [11]
Хозяин Усть-Марьи оказался плотным мужчиной лет сорока пяти, с явной примесью кровей коренных жителей – эвенков или юкагиров. Как всякий полукровка, работающий в бюджетной организации, он имел весьма разнообразные служебные интересы: на столе у перекидного календаря я заметил книгу "Как дрались в НКВД".
– Ага, пришли, – изрёк он вместо приветствия, прощупывая меня своими чёрными глазами-щёлочками. – Ну, проходите, садитесь.
– Вот, Потехин Илья Игоревич, – угодливым тоном представил меня Лепяго, – а это Проскурин…
– Феликс Романович, – закончил хозяин кабинета. – Располагайтесь удобнее. Андрей сказал, что вы историк из Ленинграда?
– В общем-то, да.
– Тогда вы попали в богатый историями край. Музей видели?
– Очень интересная экспозиция, особенно нумизматическая коллекция. Да и этнографическая часть тоже сделана с любовью, – я как мог постарался отблагодарить Лепяго за познавательную экскурсию.
Проскурин с одобрением посмотрел на Андрея Николаевича.
– Этот край вообще богат историями, – повторил начальник колонии. Он выдвинул ящик и проворно достал оттуда красивый страшный нож с наборной рукоятью. – У меня здесь свой музей.
Я рассмотрел финку, насколько позволяло расстояние до стола. Узкий злючий клинок ладони две длиною, острючее лезвие, о которое, казалось, нельзя не порезать пальцы, просто взяв нож в руки, медная полугарда хищно загнулась внутрь, рукоять набрали из плексигласа и красивого тёмного дерева, она заканчивалась небольшим медным же навершием с тусклой бляшкой расклёпанного хвостовика.
– Это Сучий нож, – сообщил Проскурин. – Он откован из студебеккеровской рессоры, были такие грузовики, их американцы по ленд-лизу нам поставляли. Этот нож принадлежал Королю. Вы слышали о сучьей войне?
– Это когда блатные, сражавшиеся на Великой Отечественной, вернулись в лагеря, а правильные воры их не приняли?
– В точку! – отлил Проскурин глыбу из стали и уронил изо рта. – Этим ножом Король в 1948 году перекрещивал на ванинской пересылке воров в сук.
– Я так и понял, что это знаковый предмет.
– Король бы старостой на пересыльном пункте в посёлке Ванино, – продолжил хозяин. – Он договорился с начальником пересылки об эксперименте по перековке и получил разрешение. Делал он так. Строил пересылку и при всех заставлял блатных целовать нож. Поцеловал – стал сукой. Тех, кто целовать отказывался, жестоко били и снова предлагали поцеловать Сучий нож. Самых упорных Король закалывал этим ножом, а потом на трупе расписывалась вся его пристяжь. Только в Ванино он лично убил более ста человек, а в суки перевёл не меньше пятисот. На Колыму после войны шли этапы по Указам 1947 года, а вход был один, через бухту Ванино. Потом Короля отправили в гастроль по пересылкам Дальнего Востока. Он добрался аж до Иркутска, на каждой пересылке и лагпункте оставляя десятки новых сук и трупы. Началась сучья война. После отъезда Короля воры начинали резать сук, суки мочили воров, это была гениально устроенная бойня. Война на самоистребление. Урки жрали друг друга, так было задумано!
– Спасибо товарищу Сталину, – вставил я.
– Это не товарищу Сталину спасибо надо говорить, а начальнику ванинского пересыльного пункта, – поправил меня Проскурин. – Вот правильный мужик был!
– И чем всё это закончилось?
– Испугались, что в архиве номер три показатели взлетели до уровня тридцать седьмого года. Архив номер три – это смертность, – пояснил гражданин начальник. – Берия приказал прекратить это дело. Короля от греха подальше отправили из Иркутска на север, к нам. Он тут в Усть-Марье попытался свой закон установить, но воры ему живо аммонал под шконку подложили. Подкопали ночью угол барака, где он спал, и взорвали. Утром Сучий нож, весь в кишках и крови Короля, начальник оперчасти передал хозяину. Так он теперь и переходит по наследству от одного начальника колонии к другому.
– Как драгоценная реликвия охраны порядка, – пробормотал я.
– Как? Смешно! – улыбнулся, двинув желваками Проскурин. – Я бы отдал его в музей, но не могу – это хозяйское.
– Понимаю, – сказал я. – Выше вашей воли.
– Так надо, – весомо отчеканил Проскурин.
– Спасибо, – улыбнулся я, – это была очень интересная история. У вас тут действительно исключительно богатый во всех отношениях край. Однако давайте к делу.
– К делу так к делу, – хозяин пригнул голову, словно боксёр. Взгляд из-под тяжёлых скошенных век был неприятен и вполне ощутимо давил. – Андрей сказал, что вы интересуетесь пещерой.
– Только что оттуда.
– Ну и как она по-вашему?
– Сырая дрянная дыра.
Я старался не сболтнуть лишку. Хозяин вряд ли знал больше, чем Лепяго. Скрывать очевидные факты не имело смысла, но и обманывать такого опасно. Видно было, что враньё прожжённый мент раскусит в сразу и только получит дополнительный козырь. Мудрым ходом, на мой взгляд, стало бы предложение сотрудничества. И сделать это надо самому, не дожидаясь его инициативы.
– Есть смысл там копать? – продолжая сверлить своими чукотскими буркалами, поинтересовался хозяин.
– Полагаю, что есть, – честно ответил я. – Второй завал не разобранный. Андрей Николаевич упоминал о проводимом в семидесятых годах сканировании, но лично я не доверяю этому исследованию. Приборы у геологов в то время были далеки от совершенства, да они и наврать могли из расчёта поживиться самим, проникнув в гору через какие-нибудь другие ходы. Во всяком случае, они обнаружили полость, поэтому я намерен продолжать раскопки. Было бы хорошо, Феликс Романович, если бы вы нам помогли. В смысле, как представитель власти. А вознаграждение за найденный клад мы бы разделили.
– Вы уверены, что золото действительно есть? – смягчился Проскурин. Теперь, когда в его голове перетасовывались всевозможные расклады, он не казался строгим начальником.
– Процентов на тридцать, – загнул я, – учитывая, что золото могли найти и скрытно вывезти, и то, что оно вообще там было. Кладоискательство – предприятие всегда рисковое. Обогащаются таким путём редко. Как правило, затеи подобного рода прибыли не приносят.
– Но вы же в это средства вложили? – Проскурин неожиданно энергично потёр пальцами, словно купюры считал.
– Здесь не повезёт, там повезёт, – неопределённо ответил я. – Всё от удачи зависит. В таких делах можно надеяться, а не рассчитывать, поэтому я могу вас попросить помочь рабочей силой, ничего при этом не гарантируя. Если это в ваших, конечно, силах.
Мент удовлетворённо заухмылялся, клюнув на провокацию. Разумеется, в пределах Усть-Марьи ему было подвластно всё что угодно. Этакий божок местного значения. Недаром начальника колонии называют хозяином. Тут он мог казнить и миловать, распоряжаясь судьбами проще, чем шашками в партеечке на дружеской посиделке. Я заискивающе улыбнулся, как это ему, должно быть, очень нравилось.
И ему понравилось! Азиатская рожа Проскурина аж залоснилась. Как же он предсказуем! С таким противником легко и приятно играть, ибо знаешь, что непременно выиграешь. Я тоже повеселел, а полковник не преминул дополнительно обрадовать:
– Сразу видно, человек с материка приехал. Подкину вам бесконвойников. Сколько надо?
– Человек десять для начала, – прикинул я. – И машину, чтобы до места добираться.
– Машина не проблема, если вы оплачиваете бензин.
– Сколько я буду должен за горючее?
– Триста долларов для начала, – похоже, гражданин начальник был крохобором. – Чтобы не возиться, деньги лучше передать через меня.
– Да, вы правы, зачем возиться, – я достал из кармана стодолларовые купюры и положил на стол перед Проскуриным. – Так будет быстрее.
Лепяго оторопело следил за стремительным развитием переговоров. Для него столь резкая перемена в отношениях была ошеломляющей.
– Хорошо, что вы всё правильно понимаете, – расплылся в улыбке начальник. – Сработаемся.
– Договорились, – сказал я. – А бесконвойным конвой требуется?
Мы посмеялись, отлично понимая, о чём идёт речь. Сторожить если и будут, то не рабсилу, а управленцев, то есть мою банду.
– Охрану я тоже выделю, – Проскурин расставил все точки над "i".
– Вот и прекрасно, – заключил я. – Когда мы сможем приступать?
– Хоть завтра.
– Тогда не будем терять времени, – я поднялся, давая понять, что стороны достигли согласия и переговоры окончены.
К тому же, очень не хотелось сказать что-нибудь лишнее. Взгляд Проскурина обладал неодолимой гипнотической силой.
Хозяин тоже встал и протянул руку, что казалось совершенно немыслимым в начале нашего разговора. Пожав её, я для Лепяго приобщился к существам высшего плана, вознесшимся над основной массой населения его родного городка.
Рука полковника была узкой и жёсткой, пожатие оказалось неожиданно крепким. Сделка заключилась. Он даже проводил нас до дверей кабинета.
– Когда ждать людей? – уточнил я на прощание.
– С утра, после развода. Развод у нас в девять. Работайте хорошо, я заеду проверить.
– Ну, конечно! – изобразил я светлую радость. – Для своего же блага стараемся. А еды на сколько человек брать?
Количество охраны мне бы тоже хотелось знать.
– Кормёжку вам привезут, – не выдал раньше времени служебной тайны Проскурин. – Покушать из дома берите только для себя, остальным еда будет отсюда, – он мотнул подбородком на стену, за которой находилось опекаемое хозяйство.
– Превосходно, – широко улыбнулся я, выражая самую искреннюю признательность. – Всего вам хорошего.
– До свидания, – пискнул Лепяго, бочком протискиваясь в щель между мной и дверью.
Проскурин молча кивнул.
Облагодетельствованные всеми доступными способами, мы с Андреем Николаевичем возвратились домой, где нас порядком заждались компаньоны. Слава уже приготовил свою артиллерию. Из приоткрытого устья рюкзака, лежащего на лавке, торчала синяя пачка патронов "Магнум" с полуоболочечными пулями калибра 11,43-мм. Приятно было узнать, что рядом есть надёжные друзья, готовые придти на помощь в трудную минуту. Корефан выручал меня уже не раз и в его преданности я мог не сомневаться.
– Всё нормально, – известил я с порога. – Завтра с утра начинаем разбирать завал. Да не сами, – добавил я, увидев, что у Вадика вытянулось лицо, а взгляд оторопело опустился на холёные пальчики с отполированными ногтями. – Гражданин начальник выделяет нам десять человек. Кстати, – обернулся я к Лепяго, – надо бы продуктов на завтра купить. Я денег дам, может быть сходите?
– Да-да, схожу, – беспрекословно согласился Андрей Николаевич. Теперь я понял, почему он казался таким зашуганным. Продолжительное общение с Проскуриным могло сломать кого угодно.
– Весьма результативно пообщались, – сказал я компаньонам, когда Лепяго утёк в магазин. – Мусор нам даёт машину, рабочих и конвой, нас стеречь. Теперь мы у него под колпаком.
– Да ты что?! – испугался Вадик.
– Всё нормально, – хмыкнул я. – Видишь, ты сразу поверил, а уж мент и подавно так считает. События развиваются именно тем образом, о котором я говорил. Посему нехай Проскурин развлекается, думая, что контролирует ситуацию, а мы, когда потребуется, внесём свои коррективы. Ты как думаешь?
Последний вопрос предназначался Славе. Тот внимательно выслушал и, чуть подумав, кивнул.
– Сделаем, – заверил он. – Внесём, когда надо будет. Ты, главное, момент не упусти, а то вечно из-за тебя всё переделывать приходится.
– Ты, Вадик, стрелять умеешь? – поинтересовался я.
– Вообще-то да, – вскинул брови энтомолог. – А что, придётся?
– Не исключаю такой возможности. Даже несмотря на то, что очень не хочется идти на конфликт с местным начальством, вполне вероятно, что некоторые вопросы иначе будет просто не решить. Если мы найдём золото, могут возникнуть разного рода затруднения.
– Не хотелось бы, – с досадой изрёк Гольдберг-младший. – Я сюда не стрелять приехал. И оружия не взял.
– Сожалею, – откликнулся я, – и сочувствую как могу.
Слава заржал.
– Не нравятся мне твои игры, – заключил Вадик. – Знал бы, не вписался.
– Так ведь ничего ещё нету, – я развёл руками. – Зря боишься, может ничего и не будет.
– И не надо, – сказал Гольдберг, погрустнев.