Советским военным советникам и их переводчикам, работающим в Египте, оружие не положено, и защитить себя сами они не могут. И кого волнует, что здесь идет война, и израильтяне сутками напролет бомбят окрестности Суэцкого канала, да еще выбрасывают диверсионный десант на египетский берег? Кроме того, израильтяне не прочь захватить в плен парочку русских военных. В этом горящем аду переводчику Александру Полещуку приходится буквально выживать. Но он и предположить не мог, что судьба столкнет его лицом к лицу с майором израильского спецназа и вопрос жизни и смерти встанет ребром - кто кого.
Содержание:
Вступление 1
Часть первая. ЮЖНЕЕ СУЭЦА 1
Часть вторая. ГОРЬКОЕ ОЗЕРО 40
Примечания 80
Владимир Дудченко
Война на истощение
Вступление
Полещук перешел улицу и, оказавшись на Гоголевском бульваре, оглянулся на серую громадину здания Генерального штаба. Впрочем, это мрачное, сталинских времен, сооружение больше ощущалось, чем виделось с бульвара.
Он поежился от холода, поднял воротник плаща и пошел в сторону станции метро. Дойдя до памятника Гоголю, Полещук остановился, задрал голову и посмотрел на грустный облик писателя, поэтизировавшего Украину с ее удивительными вечерами на хуторе близ Диканьки. "Эх, рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую…" - вспомнил он песню Высоцкого, и мысленно добавил: "военную, хреновую…"
- Стоп, - подумал Полещук, - не такая уж и хреновая эта жизнь. Я молод, я вернулся, руки-ноги целы, голова в порядке, деньги есть, перспективы просматриваются… - Он еще раз бросил взгляд на Гоголя в бронзе и резко провел рукой по черным с курчавинкой волосам, стряхивая дождевую пыль. - Гоголь, Высоцкий… Чего ж так нерадостно?
Нахлынула тоска по тем не столь уж далеким институтским годам: театр на Таганке, куда попали почти случайно - спасибо Лешке Агарышеву, однокурснику, с его отцовскими связями в московском бомонде. Спектакль запомнился плохо, зато потом, за кулисами оттянулись на славу. Там и появился Володя Высоцкий, уже поддатый, с гитарой. И зазвучали его пронзительные песни, включая эту, кажется, про сумасшедший дом. Откуда-то появилось спиртное, пили, чего-то орали…
На душе было скверно. По бульвару по-московски быстрой походкой, поторапливаемые дождем, сновали прохожие с зонтами. На скамейках ни единого человека - холодно и сыро. Полещук вытер носовым платком мокрое лицо, достал из кармана пачку "Мальборо", выковырял из нее сигарету и щелкнул "Ронсоном". Сигарета под дождем зажглась не сразу. "Ну и погодка, - подумал Полещук, - как раз подстать отвратительному настроению. Куда же пойти?"
Он сунул сигареты в карман плаща и нащупал там коробочку с орденом. "Вот и решение, товарищ старший лейтенант, - осенило Полещука, - обмыть бы надо… Без публики, без оваций… А уж потом с батей, как положено, по-офицерски, старый полковник знает толк…" Полещук подошел к урне, швырнул в нее недокуренную сигарету, открыл коробочку и достал орден. Темно-рубиновая эмаль "Красной Звезды" тотчас же покрылась мелкими капельками дождя.
"Орденом откупились! Мерзавцы, мать их!.." - на Полещука вновь нахлынула волна возмущения. Он плюнул под ноги, бросил взгляд на мрачных чугунных львов в основании старинного фонаря возле памятника и решительно направился в сторону ресторана "Прага".
Ветер сдувал с деревьев остатки пожелтевших листьев, нудно моросил дождь. Озабоченным москвичам-прохожим не было никакого дела до хмурого молодого человека в модном, явно импортном плаще, ловившего ртом капли дождя. Лишь некоторые, похоже, удивлялись его не по сезону загорелому лицу. "Иностранец, наверное, из тех самых, - пробормотал мужичок с авоськой, - ишь как морду кофейную задирает. Небось, и дождя никогда не видел. Понаехало тут всяких…" Полещук его не услышал.
В респектабельной "Праге" ничего не изменилось. Полещук отдал в гардеробе плащ и поднялся в знакомый зал. Там было почти пусто. Он сел за стол и сделал неожиданно быстро подошедшему официанту скромный заказ, не глядя в меню: сто пятьдесят водки, бутылку "Боржоми" и холодные закуски. "Шеф, чего-нибудь повкуснее, пожалуйста, - сказал он. - Ну, селедочку, к примеру, или севрюжку… В расчете, что я не был в Москве и вообще в Союзе несколько лет. Только без черной икры…"
Молодой официант с некоторым удивлением посмотрел на Полещука и, еще раз оглянувшись на него, пошел выполнять заказ.
Наверное, нездешняя внешность Полещука и его элегантный костюм магически подействовали на халдея. И не успел Полещук докурить сигарету, как подоспела водка в графинчике и закуска. Не обращая внимания на официанта, Полещук налил полбокала водки, опустил туда "Красную Звезду", залпом выпил, достал орден и сунул его в карман. Молодой официант прерывисто дышал за спиной Полещука, не смея что-либо сказать. "Что, удивляешься? - повернулся Полещук, наливая в бокал "Боржоми". - Не надо. Работа была такая. Иди, иди старик, не пялься на меня за спиной…"
Водка - поразительный русский напиток. Полещуку стало тепло и уютно. От сердца, по мере поступления алкоголя в кровь, отлегло, настроение стало получше. Да нет, не то чтобы лучше, просто гнетущая душу обида чуток отодвинулась. Полещук налил еще, но уже в рюмку. Выпил. Посмотрел на сидевших за соседними столами москвичей и, как говорят в ресторанах, гостей столицы. "А сейчас для нашего гостя из солнечной Армении (Грузии, Узбекистана и так далее) прозвучит песня…" - вспомнил он ресторанную классическую фразу. Но вечер еще не наступил. И музыки еще не было.
…Когда и каким образом за столом Полещука появился Вовка по кличке Макнамара (по некоторому внешнему сходству с американским военным министром), его однокурсник, а следом за ним Боб Темкин, бывший институтский преподаватель, Полещук так и не вспомнил. Первый вроде бы вернулся из Сирии, а второй - хрен знает, откуда. Мир тесен, а пути из Генштаба частенько приводили офицеров, прибывших из загранки, в "Прагу".
Водка полилась рекой, зазвенели фужеры, зазвучала непонятная для всех гортанная речь, поползла на пол крахмальная скатерть…
- Товарищ лейтенант, что мне с этим гражданином делать? - Задумчиво вопрошал милицейский сержант, показывая на Полещука, сидевшего за решеткой "обезьянника". - Ведь пьяный вдрызг… Сопротивление оказать пытался…
- Чего, чего… Ты, наверное, не понимаешь, кого загреб, а? - Сказал лейтенант, разглядывая орден "Красной Звезды", удостоверение к нему, и загранпаспорт Полещука. На замызганном столе лежали: бумажник, мятая пачка "Мальборо", серебристая зажигалка, бумажник, записная книжка и кучка металлической мелочи. Милицейский лейтенант еще раз посмотрел на изъятые вещи, вытащил из пачки "Мальборо" сигарету, вздохнул, повертел в руках тяжелую зажигалку, щелкнул, глянул на газовое пламя и прикурил. Пыхнув ароматным дымом, лейтенант кивнул сержанту: "Кури, там еще есть. Да, брат, это тебе не "Прима"!" Он открыл бумажник. - Ого, неслабые деньги! - И стал листать загранпаспорт. - Ни черта не понимаю: орденская книжка, загранпаспорт… Все на имя гражданина Полещука. Нет, давай-ка от греха подальше, а то еще обломится, упаси Бог. Короче, видишь, здесь написано: "Оказывать владельцу всяческое содействие и пропускать беспрепятственно. И еще чего-то по-иностранному…" В общем, так, сержант. Бери дежурную тачку и доставь гражданина Полещука Александра Николаевича по месту жительства. Или куда укажет. Товарищ, похоже, очень непростой. Он хоть говорит?
- В основном на непонятном языке, товарищ лейтенант. Но иногда может и на русском говорить. Да, сами спросите!
- Давай, выводи его из "обезьянника", - приказал лейтенант. - Пообщаюсь с товарищем Полещуком.
- Товарищ лейтенант, он же сопротивление оказывал. Вот, поглядите, чуть руку не вывихнул. Мы его с Коляном еле повязали…
- А ты что думал, боевые ордена в наше время за просто так дают? Выводи, выводи…
Часть первая. ЮЖНЕЕ СУЭЦА
Глава первая
- Молодой человек! Минеральная вода, сок. Что будете пить?
Полещук с трудом открыл глаза и посмотрел на симпатичную стюардессу в синей униформе, стоявшую рядом с его креслом. Потом глянул на столик-тележку и вымученно улыбнулся девушке.
- Налейте мне вина. Красного. Лучше двойную порцию. Голова после проводов трещит…
Стюардесса понимающе усмехнулась, взяла со столика бутылку грузинского вина, немного плеснула в пузатый стаканчик и протянула его Полещуку. Мрачный и неразговорчивый сосед Полещука заказал сок.
- Девушка, вы что, издеваетесь над несчастным пассажиром? - Шутливо спросил Полещук, увидев едва прикрытое рубиновой жидкостью донышко стаканчика с эмблемой "Аэрофлота". - Я же просил двойную порцию.
- Не положено, - строго сказала стюардесса, - вот, если останется, я вам еще налью. И покатила свою тележку дальше по проходу. Полещук посмотрел девушке вслед и оценил ее ладную фигурку.
- А еще говорят, летайте только самолетами "Аэрофлота"! Да ни в жисть!
Сосед Полещука, неприятный толстый тип скривил рот и как бы про себя пробормотал, что других авиакомпаний в Советском Союзе не имеется. Стюардесса обернулась с профессиональной улыбкой на лице, но ничего Полещуку не ответила. Он залпом выпил вино, достал из дорожной сумки пачку болгарских сигарет "БТ" и закурил. Тип у иллюминатора, видимо, некурящий, бросил укоризненный взгляд на Полещука и уткнулся в газету "Правда". Судя по наколке на левой руке, соседа звали "Вова".
В салоне рейсового "Ил-18", летевшего по маршруту Москва-Каир, постепенно становилось шумно. Галдели распивающие "Московскую" мужики в "ковбойках", судя по виду, работяги, возвращавшиеся после отпуска в Хелуан или Асуан; чинно беседовали солидные дяди в одинаковых темных костюмах и при галстуках, скорее всего, военные советники, получившие цивильную одежду на складе "десятки"; тихо общались друг с другом два узкоглазых паренька, которых Полещук мельком видел в генштабовских коридорах: переводяги-двухгодичники, призванные на военную службу после окончания какого-то среднеазиатского университета.
Женщин среди пассажиров было немного. Это, без сомнения, были жены специалистов, летевшие к своим мужьям. Полещук, помотавшись с отцом, кадровым офицером, по гарнизонам, безошибочно идентифицировал офицерских жен. Особенно "бальзаковского" возраста и особенно из провинции.
Дым стоял коромыслом, женщины недовольно морщились, направляли на себя вентиляторы индивидуального обдува, но не протестовали. Ведь они впервые в жизни летели за границу, в ОАР, в неизвестный экзотический Египет. К сфинксам и пирамидам, а главное - к изобилию всевозможных товаров в лавках и магазинах, о чем им уже успели сообщить мужья в своих письмах.
Полещук встал с кресла и пошел в конец салона в туалет. Возвращаясь обратно, невольно услышал "лингвистический" спор поддавших работяг и остановился.
- Я и говорю ему: сабакин хер, товарищ, - оживленно рассказывал грузный мужик, державший в одной руке бутылку, а в другой - огурец, - а он, балбес, не понимает. Только башкой крутит и глазища черные таращит…
- Эх, ты, Ваня, почти год в Египте, а десяток слов не выучил, - с укоризной сказал его щуплый коллега, дымивший "Беломором". - В ихнем языке товарищ - значит рафик. Так-то.
Полещук не стал поправлять "сабакин хер" на "сабах аль-хейр", а молча прошел мимо. Не получается пролетариям всех стран соединяться, - мелькнуло в голове, - языковой барьер мешает…
Мерно гудели четыре турбовинтовых двигателя. Полещук посмотрел на ярко голубое небо в иллюминаторе и закрыл глаза. До Каира еще лететь и лететь…
* * *
…В день выпуска из института в Москве было необычно жарко для первого месяца лета. Новоиспеченные лейтенанты в новенькой офицерской форме цвета морской волны парились на плацу в ожидании начальства. На левом фланге каждого выпускного курса белой парадной формой выделялись ребята, получившие назначение на флот. Им, вернее их красивой форме, остальные немного завидовали.
Ожидание затянулось. Самые нетерпеливые из заядлых курильщиков начинали роптать. Кое-где за строем стали подниматься облачка сигаретного дыма.
- Прекратить курение в строю! - зашикали начальники курсов, а старшины, точнее, уже такие же лейтенанты, как все, потянулись разгонять нарушителей.
Наконец, на трибуне появилось руководство во главе с легендарным и всеми обожаемым "дедом" - генерал-полковником Андреевым Андреем Матвеевичем, начальником Военного института иностранных языков. За плечами "деда" было почти полвека службы в армии, две войны: финская и Отечественная, а на груди - иконостас орденов и Золотая Звезда Героя.
Любили слушатели института Андрея Матвеевича, несмотря на внешнюю суровость генерала и его высказывания типа: "Что вами командовать, что балеринами Большого театра - без разницы. Мне бы сейчас стрелковый корпус…" "Дед", наверное, не случайно упоминал именно корпус - в 1945 году его стрелковый корпус всего за несколько часов взял прусский Потсдам.
Впрочем, когда генералу Андрееву приходилось вручать боевые награды слушателям института, побывавшим на так называемых стажировках в "горячих точках" земного шара, он не скрывал гордости за своих подопечных "балерин". Молодцы, - говорил он, - вот, так и надо. Боевые переводчики!..
"Деда" сопровождали его заместители, начальник политотдела, начальники факультетов и какой-то высокий чин из руководства Министерства обороны. Прозвучали команды "Равняйсь! Смирно! Равнение на знамя!" и в сопровождении почетного караула перед строем выпускников поплыло боевое знамя института…
Вручение дипломов и коробочек с академическими "поплавками", а флотским лейтенантам еще и кортиков, прошло быстро. Подход, доклад, получение из рук генерала Андреева корочек диплома, отдание чести и возвращение в строй. Пошли в дело кортики, остриями которых лейтенанты вертели дырки на мундирах, чтобы прикрепить вузовские значки. Потом было традиционное прохождение выпускников торжественным маршем под оркестр. И налетевшая с объятиями и поцелуями толпа родственников… Белые рубашки под парадными мундирами молодых офицеров стали насквозь мокрыми от пота. В Москве в тот незабываемый день было жарко, да и волновались лейтенанты изрядно.
В общежитии института, которое иронично называли "Хилтоном", выпускники, сбросив тесные, сшитые в талию, мундиры, заранее заготовленной водкой накоротко "обмыли" лейтенантские звездочки и дипломы. Настроение у всех было приподнятое. Еще бы: позади пять (а у некоторых шесть) лет учебы с зубрежкой иностранной лексики, нудным конспектированием первоисточников классиков марксизма-ленинизма, изучением ТТХ боевой техники, решением тактических и оперативных учебных задач… В общем, прощай Волочаевская улица вместе с Танковым проездом! Восторг молодых лейтенантов омрачить, казалось, было невозможно ничем. Будущее им виделось только в розовом цвете. И неважно, кого куда распределили: в "десятку", ГРУ, КГБ или куда-то еще…
В комнату общаги, где собрались арабисты, заглянул Николай Пестышев, выпускник персидского отделения, уже бывший старшина курса. Высокий, сухощавый с жесткими чертами лица, отслуживший срочную до института, и нещадно гонявший салаг-однокурсников в первые казарменные годы, Пестышев, несмотря на свой армейский авторитет и справедливость в служебных требованиях, даже теперь вызывал о себе сложные чувства. Его всегда уважали и… побаивались… Полещук мгновенно сунул бутылку с водкой под стол.
- Саша, да перестань ты дергаться! - обиженно произнес Пестышев, зайдя в комнату и углядев маневр Полещука. - Я уже не старшина, а такой же лейтенант, как и ты…
- Извини, Николай, привычка. До сих пор не могу забыть твой командный старшинский голос: "Курс, подъем! Выходи строиться на утреннюю зарядку! Форма одежды - с голым торсом! Слава Богу, не заставлял нас, как некоторые рыть ночью яму, а потом зарывать…" Тебе налить?
- Еще спрашиваешь… Конечно, налей! - На обычно строгом лице Пестышева появилась улыбка. - Или бывшему старшине курса уже не положено?
Выпили. Пестышев подошел к раскрытому окну и выглянул на Танковый проезд.
- Сажин, это отсюда ты пустую бутылку швырнул? - Он повернулся к лейтенанту Виктору Сажину, в задумчивости сидевшему на койке. - Если б не провода, ни какому-нибудь полковнику, а целому начальнику парткомиссии было бы худо. Чуть на голову не упала…
- Ага, только виновного не нашли, - отозвался Витя. На его круглом лице засияла довольная улыбка. Слегка оттопыренные большие уши покраснели. - А не пойман - не вор.
Офицеры выпили еще по чуть-чуть, заводиться было нельзя - вечером лейтенантов ждал ресторан "Прага", где заблаговременно заказали зал. А надо было еще пообщаться с родителями, а затем успеть переодеться. Времени на все про все - в обрез.
…В "Праге" гуляли "по-гражданке". Как ни хотелось молодым офицерам пощеголять в парадной форме, решили не "светиться". Мало ли что. Вдруг кто-то переберет с алкоголем? И накроется заграница "медным тазом", да еще с последующим откомандированием в какую-нибудь "тьмутаракань" вроде туркменских Маров или Янгаджи. Эти учебные центры ПВО с дикой жарой, скорпионами и фалангами, мерзким мутным портвейном с сантиметровым осадком на дне бутылки, горьким отваром из верблюжьей колючки (от жажды) и многими другими "прелестями" многие из нынешних выпускников уже проходили, бывая там в командировках, больше желания не было. Загреметь в ТуркВО легче легкого, а вот выбраться оттуда - ох, как тяжело. Улица Полторацкого в Марах, например, навевала определенные воспоминания, разные, но отнюдь не всегда веселые. Кто был - тот не забудет и неприветливые взгляды аксакалов-туркмен в черных лохматых папахах (некоторые старики еще помнили скорых на расправу конников Буденного во время Туркестанского рейда 1-й конной армии весной 1926 года - попробуй, покажи им руками на своем лице усы легендарного командарма!), и арыки, в которые сваливались набравшиеся до предела потомки бойцов Красной Армии, и грязные, если можно так сказать, квартиры, с не менее грязными местными девицами, между прочим, русскими. И море отвратительной водки и вина "типа портвейн".
…Колонный зал "Праги" подавлял своим великолепием: зеленые мраморные колонны, лепнина с позолотой, огромные хрустальные люстры, белоснежные накрахмаленные скатерти, серебро приборов… Туда-сюда с подносами носились вышколенные официанты в бабочках. Праздничный стол, по меркам "Праги", был, конечно, небогатым: заказали - на сколько хватило первых лейтенантских денег. Все равно красота.
После нескольких рюмок, слегка захмелевшие лейтенанты ударились в воспоминания.