"Система Ло" отличалась хитроумием и изобретательностью и на несколько веков опередила экономическую мысль. Через две с половиной сотни лет, в 1973 году, когда международный золотой стандарт обмена наконец рухнул, мир признал именно фиатные денежные стандарты. И тем не менее проект Ло провалился. В чем был его изъян? Разумеется, у Ло хватало и привходящих проблем, усугубивших ситуацию. Он переоценил собственные способности и недооценил своих оппонентов, которых его система оставила не у дел. Ло попытался добиться слишком многого за слишком короткий промежуток времени. Сама идея предложить инвесторам государственные акции, а не фрагменты государственного долга, была настолько передовой, что с тех пор ее больше никто ни разу не пытался реализовать. Однако, помимо указанных, у предложенной шотландцем модели имелся еще один, гораздо более весомый недостаток. Справиться с ним сумел другой забытый гений денежной политики – как ни парадоксально, сделал он это больше чем за две тысячи лет до появления на свет самого Джона Ло.
Мудрость Солона
Реакция Спарты на изобретение денег была однозначной, но далеко не единственной в древнегреческом мире. Многие древнегреческие полисы с энтузиазмом взялись за внедрение денег, несмотря на дружный хор скептиков, напоминавших об их многочисленных недостатках. Подобная открытость, отмечал Аристотель, свойственна в первую очередь демократическим городам-государствам, где "все получают вознаграждение: народное собрание, суд, должностные лица". Наиболее показателен пример Афин: к V веку до н. э. они превратились в монетарное общество, внутри которого практически каждый аспект общественной жизни регулировался при помощи денег. Поразительным образом афинские граждане – вопреки скепсису своих поэтов, философов и драматургов – сумели обратить новое и потенциально опасное изобретение себе на пользу. Во многом это произошло благодаря одному из величайших философов, поэтов и политиков эпохи, расцвет деятельности которого пришелся, как это ни удивительно, на период первого в Афинах финансового кризиса.
В Афинах конца VII века до н. э. распространение денег оставалось общественной проблемой номер один. До недавнего времени полис был организован в традиционном духе – немногочисленный класс аристократов владел землей и сдавал ее в аренду издольщикам в обмен на часть урожая. Поскольку армия формировалась из аристократии, то между ней и крестьянством существовал негласный договор о взаимопомощи. Однако в монетарном обществе с его потенциалом социальной мобильности крестьяне, которых теперь в случае необходимости принуждали вступать в войско, выражали недовольство необходимостью выплачивать аристократии традиционную ренту. Но и землевладельцы перестали рассматривать свои угодья как наследственное достояние, требующее заботы, и стали воспринимать их как потенциальный источник дохода. Деньги самим фактом своего существования разрывали на части ткань общества. "Уступая корысти, объятые силой безумья, / Граждане сами не прочь город великий сгубить", – сокрушался Солон.
Более благоприятные условия для возникновения финансового кризиса трудно себе представить. Класс аристократов-кредиторов стремился увеличить свои прибыли и сталкивался с растущим противостоянием со стороны клиентов-простолюдинов. Конфликтов становилось все больше, однако норм, регулирующих имущественные и договорные права, не существовало – вместо них действовали только устаревающие на глазах традиционные запреты и обычаи. Не существовало и формальной регистрации собственности, если не считать стертых от времени камней, обозначавших границы владений. Переход от традиционного общества к монетарному провоцировал классовую войну, подстегиваемую долговым кризисом, причины которого грекам были очевидны: финансовые обязательства не могут полностью заменить собой обязательства социальные, а бесконтрольная свобода, обещанная деньгами, оборачивается разрушительной изоляцией. "Кривдой полны и владыки народа, и им уготован / Жребий – снести много бед за своеволье свое. / Им непривычно спесивость обуздывать…" – предупреждает Солон. Для разрядки ситуации требовалось принятие срочных мер.
Любопытно, что прецедент в истории уже был. Командная экономика Месопотамии, так и не сумевшая аккумулировать все составляющие, необходимые для появления денег, тем не менее выработала институт ссудного процента. Поэтому вавилоняне прекрасно понимали, что такое угроза кризиса; так же как впоследствии греки, они опасались, что наличие задолженностей теоретически способно ослабить военную мощь их городов: аристократический класс, составляющий костяк армии, в случае конфискации имущества за долги окажется полностью деморализованным. Самый ранний из известных примеров списания долга, достигающего таких размеров, что общество не способно выдержать его груз, относится примерно к тому же времени, что и возникновение самого института ссудного процента, то есть к правлению Энметены, владыки города-государства Лагаш в 2400 году до н. э. Эта традиция сохранилась в регионе вплоть до библейских времен в форме праздника – "юбилея", который, как сказано в книге Левит, евреям полагалось устраивать раз в 50 лет.
Но в Афинах на пороге VI века до н. э. применение этого испытанного средства столкнулось с фундаментальной проблемой. В полисе главенствовал культ науки и просвещения, и религиозная космология традиционного общества в качестве вектора для распределения власти здесь не годилась. Лозунг эпохи гласил: "Человек сам хозяин своей судьбы". Это означало, что вопрос о справедливости принципов распределения богатства и власти в монетарном обществе должен решать гражданин. В это время Греция импортировала очередное восточное изобретение – идею прощения долга. На ее основе появилось судьбоносное новшество, характерное только для своеобразной политической культуры Древней Греции. Неконтролируемые излишества монетарного общества должна сдерживать идея общественного порядка. Однако порядок этот не является отражением божественного порядка, царящего на небесах, нет – это человеческая, земная идея справедливости в обществе. И формулировать ее должна политика. Популяризатором этой радикальной идеи выступил тот же человек, который внес самый значительный вклад в диагностику проблем общества, – политик и поэт Солон. Избранный в 594 году до н. э. архонтом-эпонимом Афин, он приступил к проведению социальных реформ, впоследствии ставших известными как сисахфия ("стряхивание бремени"). В первую очередь она подразумевала отмену долгов, при этом радикально отличаясь от стратегий, применявшихся на Востоке. Ключевое решение о списании долга – кто выиграет, а кто проиграет – принималось в результате политического компромисса. Разумеется, жизненно важным условием его достижения была личность политика, инициировавшего реформу. "Трудно в великих делах сразу же всем угодить, – напишет Солон годы спустя, объясняя свою политику, – но меж двух я сторон камнем стоял межевым". Поэтический дар Солона позволил ему найти блестящую метафору, выражающую суть предложенных им революционных изменений. Для успешного функционирования монетарного общества старая система неподвижных межевых камней, регулировавшая жизнь традиционного общества с его неизменными социальными обязательствами, должна уйти в прошлое, уступив место новой, в рамках которой межевые камни – символ общественной справедливости – приобретают способность к адаптации, что вполне объяснимо: деньги по своей природе сулят обществу перемены. В мире, где человек сам несет ответственность за свою судьбу, источником легитимности нового символа справедливости может быть демократическая политика. Но "стряхивание бремени" этим не ограничилось. Реформа упраздняла издольщину, вводила систему налогообложения, ориентированную не на социальное происхождение граждан, а на их экономическое положение, и гарантировала право каждого гражданина на справедливый суд. Более чем два века спустя Аристотель отметил, что последняя реформа заложила основы демократии: "Если народ владычествует в суде, он становится властелином государства".
Однако наиболее важное значение имел другой аспект реформ Солона. Чтобы решающая роль в определении экономической справедливости перешла к политикам, требовалось создать новую, строго формализованную систему фиксации принятых решений и оценки их эффективности. Иными словами, требовался всесторонний свод законов, каковой Солон и представил обществу в виде выставленных на всеобщее обозрение трехгранных деревянных столбов с соответствующими записями, известных как кирбы. Построение Солоном демократического общества, основанного на уложениях закона, дало окончательный ответ на вопрос, как заставить деньги работать.
Денежный стандарт: божественный, деспотический или демократический?
Скептическое отношение к деньгам проявлялось с момента их возникновения, и по сей день не перевелись поклонники радикальных стратегий наподобие спартанской или советской. Но старейшая из скептических стратегий заключалась не в том, чтобы понизить роль денег в обществе или отменить деньги вообще, а в том, чтобы их переделать. В ее рамках деньги рассматриваются как явление в целом положительное, но нуждающееся в строгом надзоре. Монетарному обществу, полагают ее сторонники, время от времени требуется "настройка" – достаточно радикальная, наподобие объявляемого дважды в столетие "юбилея" (списания долгов) или одностороннего дефолта, либо более мягкая, например постепенное обесценивание денежного стандарта. Возможны и более оригинальные подходы – такие как беспрецедентный по смелости эксперимент Джона Ло, предпринявшего попытку провести структурное обновление концепции денег, полностью убрав из нее обещание стабильности. Но несмотря на все различия, и идеи шотландца, и предложения Солона объединяет одна общая черта: оба деятеля уделяли особое внимание гибкости денежного стандарта. Отсюда возникал вполне закономерный вопрос: на каких принципах должна осуществляться модификация этого стандарта?
Разные эпохи отвечали на него по-разному. В древневосточных цивилизациях с их "юбилеями" и периодическим списанием долгов считалось, что ответ дан свыше. Если верить книге Левит, деньги пятьдесят лет могут делать, что им заблагорассудится, после чего наступает благословенный миг: "…и объявите свободу на земле всем жителям ее: да будет это у вас юбилей". Однако научная революция, совершенная в Древней Греции, положила конец подобным взглядам на мир, якобы существующий в соответствии с божественным замыслом. И современное человечество – наследник той самой древнегреческой революции. Сегодня никому и в голову не придет предложить на заседании совета МВФ или комитета по денежной политике центробанка принять то или иное решение, руководствуясь религиозными убеждениями. Того же мнения придерживался и Джон Ло. Именно человек, утверждал он, а не Бог и не природа, должен принимать решение. В этом заключался смысл предложенного им нововведения в виде фиатных денег: вопросы выпуска денег и их стоимости в любой момент решаются политическими методами, а не зависят от воли случая.
В этом же тезисе крылся и фундаментальный изъян стратегии Ло: он полагал, что политику должен определять монарх. Ло верил, что король будет устанавливать денежный стандарт в соответствии с экономической эффективностью и социальной справедливостью и что все, кто пользуется деньгами, будут доверять монарху. Более того, он полагал, что это под силу только монарху. Демократии и республики, считал он, не способны эффективно управлять деньгами – они постоянно спорят, кто выиграет, а кто проиграет, и никто никому не верит на слово. Монархи – другое дело.
Мудрый правитель сводит все эти трудности к минимуму. Королю сподручнее бороться с ними, нежели совету, который, прежде чем проголосовать и принять решение даже по самой неотложной проблеме, тратит время на бесконечные споры… Король же действует сам по себе, он принимает во внимание только собственный взгляд на проблему; он может выделять королевству кредит, потому что только ему доверяют не только подданные, но даже и иностранцы.
Это старая и хорошо известная ловушка: убеждение, что только сильная рука одного-единственного человека способна установить справедливость в политике и доверие в финансовой сфере. В реальности, как показали события, свидетелем ряда которых был и сам Ло, все обстояло прямо противоположным образом. Со временем его мнение о том, что "короли всегда были и всегда будут способны платить по долгам", станет столь же диковинным и устарелым, сколь и сама идея абсолютной монархии.
Зато Солон, стоявший у истоков концепции денежного стандарта, нашел способ ее реализации. Определить, что справедливо, а что нет, можно только через механизм компромисса, составляющий основу демократической политики; выдержать проверку временем способны только обещания демократических правительств. В этом заключался секрет тонкой регулировки стандарта, позволяющий воспользоваться всеми преимуществами денег, защитившись при этом от их недостатков. В племенном обществе Греции периода Темных веков существовало понимание того, что все люди равны. Эта идея способствовала рождению другой – об универсальном стандарте ценности. В свою очередь, сочетание последней с восточным изобретением – бухгалтерским учетом – и научной революцией, полностью изменившей мировоззрение древних греков, и привело к возникновению денег. Вместе с тем древние греки с самого начала с подозрением относились к тому, что им сулили деньги, и первый же опыт существования монетарного общества подтверждал эти их опасения. Неизбежное противоречие, заключенное в деньгах – обещание, с одной стороны, свободы, а с другой – стабильности, – грозило погубить полис, едва открывший для себя все прелести просвещения. Солон нашел решение этой проблемы. Исходный стандарт экономической ценности, позволяющий деньгам служить средством организации не какого-то одного типа торговли или одной части бюрократического аппарата, а экономики и социальной жизни в целом, базируется на следующей политической посылке: все члены племени имеют равную социальную ценность. В то же время природа денег такова, что они делают возможной социальную мобильность и способствуют накоплению богатства и власти над окружающими. Любой жестко зафиксированный стандарт денежной ценности, таким образом, рано или поздно устаревает, и это устаревание грозит серьезными проблемами, ведь именно оно является причиной гражданских распрей. Государство должно принимать необходимые меры, чтобы гарантировать такую структуру финансовых обязательств, которая соответствует тому, что общество считает справедливым. Только политическая деятельность – в демократическом обществе, подверженном постоянным изменениям, – способна обеспечить создание подобного эволюционирующего стандарта. И только закон – принятый в результате обсуждения и формально зафиксированный – может воплотить этот стандарт в реальность.
Подобная стратегия использования потенциала денег сегодня так же важна, как и две с половиной тысячи лет тому назад. Однако традиция скепсиса в современной экономической мысли практически отсутствует – ей на смену пришли современное понимание денег и новая экономика, созданная на основе этого понимания. Мы уже видели, что подобное игнорирование скептического подхода чревато серьезными моральными проблемами. Наиболее красноречивый их симптом в мире, только-только выбравшемся из финансового кризиса, проявляется в первую очередь как ошибки экономической политики. Поэтому далее мы рассмотрим, какие практические выводы следуют в современном мире из общепринятого понимания денег.
12
Свадьба без жениха: как экономика забыла о деньгах…
Вопрос королевы
5 ноября 2008 года королева Елизавета II официально открыла новое отделение Лондонской школы экономики, старейшего в отрасли учебного заведения мира. После экскурсии по впечатляющему зданию (постройка которого, кстати, обошлась в 71 миллион фунтов стерлингов) королева встретилась с преподавателями школы. Формат церемонии был оговорен за несколько месяцев до визита, но, когда до назначенной даты оставалось семь недель, ведущий американский банк Lehman Brothers объявил о своем банкротстве, положив начало глобальному экономическому кризису, беспрецедентному по масштабам и негативным последствиям. Случай выглядел слишком удачным, чтобы им не воспользоваться, и королева задала собравшимся аристократам мировой экономической мысли очевидный вопрос: почему никто из них не смог предсказать этот кризис?
Вопрос бил не в бровь, а в глаз. Пресса активно тиражировала реплику королевы. Как так получилось, что все эти блестящие экономисты и получающие огромные зарплаты банкиры, со всеми своими изощренными теориями и компьютеризированными моделями, не смогли увидеть приближение катастрофы, сущность которой была неотделима от сущности всей экономической модели? Британская академия созвала конференцию с целью выработать ответ на этот вопрос, который и был направлен королеве в июле 2009 года. Он включал перечисление широко известных проблем, таких как глобальный макроэкономический дисбаланс, недостаточное управление банковскими рисками, излишний общий оптимизм, вызванный долгим периодом низкой инфляции, и слабое регулирование финансовой деятельности. Авторы отчета признавали, что ни одна из заинтересованных сторон не думала о том, что их деятельность может привести к финансовому катаклизму. Отвечая на вопрос королевы, они называли одну главную причину происшедшего: никто из крупных игроков не сумел взглянуть на ситуацию достаточно широко. "Подводя итоги, ваше величество, – писали представители Академии, – можно сказать, что при всем множестве причин, объясняющих неспособность предсказать наступление кризиса, главная из них сводится к тому, что самые блестящие умы как в нашей стране, так и за рубежом не смогли правильно оценить риски, грозившие системе в целом". Диагноз, поставленный Британской академией, гласил: "Каждый из участников процесса занимался своим делом, не выходя за рамки допустимого, но никто не дал себе труда посмотреть на всю картину целиком; индивидуальные риски не производили впечатления чрезмерных, но угроза всей системе как таковой оказалась огромной".