Ответом на слова начальника был дружный звяк стаканов и чашек.
- Вот и арестовывай его после такого жеста, - буркнул Самопалов.
- Не говори, - поддержал Николай. И резко поменял тему разговора: - Олег, помнишь, я тебе про бабу рассказывал?
- Какую бабу?
- Ну, ту, которая генералу звонила.
- Помню. Так что?
- Она сегодня у него на приеме была. Утверждает, что это кто-то из наших за нее вступился. Генерал специально у всех начальников отделов спрашивал об этом случае, но никто не признается.
- Вот дурка, - засмеялся Самопалов. - И чего тут скрывать-то?
Александр на этот разговор не обратил внимания. Он и не подозревал, что речь идет о нем.
11.11.1994 г. ПЯТНИЦА.
Москва. Управление. Кабинет Максимчука.
16.00
- Саня, зайди-ка ко мне! - Струшников был, как всегда, лаконичен. - И передай остальным нашим, чтобы через полчасика тоже подтянулись ко мне в кабинет.
- Понял, Палыч. - Максимчук опустил трубку и с деланным недовольством оторвался от бумаг. - Начальство требуют-с, - сообщил он Поспелову.
Курсант заканчивал стажировку и сейчас корпел над отчетом. Он посмотрел на Александра едва ли не с завистью - тот заимел право оторваться от бумаг на вполне законном основании.
- А минуток через тридцать и вас приглашают, - выдержав паузу, добавил Александр.
Сергей довольно ухмыльнулся.
Струшников встретил Максимчука с чуть насмешливым прищуром обычно холодно-непроницаемых глаз. Будто впервые его увидел, оценивающе скользнул взглядом по его ладной фигуре. Будто женщину осмотрел. Впрочем, нет, усмехнулся про себя Максимчук: мужчин оглядывают с головы до ног, а женщин с ног до головы…
- Садись, Саня, небольшой разговор есть. Интимный, так сказать. Несколько даже пикантный.
Озадаченный преамбулой, Александр сделал вид, что его ничем не проймешь. Непринужденно опустился в кресло. Закинул ногу за ногу. Приготовился слушать. Но первая же фраза начальника сбила с него самоуверенность, едва не повергла в шок.
- Ну-ка расскажи мне, краса и гордость московской милиции капитан Максимчук, Александр свет-Григорьевич, кто такая Валентина Сараева? Или Сарыева, как тебе ее привычнее, очевидно, именовать…
Максимчук ошарашенно вытаращился на Струшникова.
- А ты откуда ее знаешь, Палыч?
- Саня, должен тебя предупредить, что сейчас идет вполне официальный разговор. Пусть без протокола и магнитофонной записи…
- Владимир Павлович, вы мне можете объяснить, что случилось?
…А случилось вот что.
В этот день генерал в Доме журналистов проводил пресс-конференцию. Все шло нормально, газетчики привычно терзали его вопросами, щеголяли осведомленностью, пытались спровоцировать на дополнительную информацию… В общем, все шло как обычно.
Пока не подняла руку одна из присутствующих журналисток. Елена Яковлевна, очаровательная начальник пресс-службы Управления, естественно, предоставила ей слово. А та озадачила своим вопросом:
- Расскажите, пожалуйста, подробности проведенной в Грозном операции по освобождению взятого в заложники юноши, сына богатого еврея-коммерсанта.
По ряду соображений информацию об этом случае в сообщения для прессы не включали. Генерал скосил взгляд на Елену Яковлевну. Та чуть пожала плечами: не знаю, мол, откуда ушли сведения.
Собравшиеся журналисты между тем насторожились - заявка была интересной.
- Да, такая операция была проведена, - ответил уклончиво генерал. - К сожалению, в интересах следствия больше я ничего по этому поводу сообщить не могу… Во всяком случае, в данный момент.
После пресс-конференции к генералу подошли несколько журналистов. Дело обычное, такая картина нередко наблюдается после подобных мероприятий. Последней, терпеливо дождавшись окончания всех уточнений, подошла к генералу и та самая девушка.
- Я, наверное, не должна была задавать свой вопрос при всей аудитории…
- Ну что вы, - великодушно слукавил генерал. - У нас сейчас для прессы полная открытость. Просто в интересах дела мы не всегда можем…
- Я понимаю. У меня к вам имеется личная просьба.
- Весь к вашим услугам. - Уставший от общения с "четвертой властью" генерал, мечтая, чтобы все поскорее закончилось, изо всех сил старался казаться любезным.
- В освобождении этого парня принимал участие ваш сотрудник. К сожалению, я не запомнила его фамилию. Украинская какая-то. Зовут его Саша. Вы не могли бы передать ему мой телефон?
Она протянула генералу свою карточку. Тот озадаченно нахмурился - с подобными просьбами к нему до сих пор не обращались.
Генерал в этой жизни повидал немало, его трудно чем-либо удивить. Но тут подрастерялся. Покрутил лаковую бумажку в руках, не зная, что ответить. Потом проговорил:
- Простите, я не очень понимаю…
- Да что тут непонятного? - с досадой выпалила журналистка. - Я обидела его. Я потеряла его. А он гордый, он не станет меня искать. И он не знает, как искать меня. А я на все подряд пресс-конференции в последнее время хожу, и на каждой задаю этот вопрос. Потому что тоже не знаю, как и где искать его…
Генерал по-прежнему молчал, мало что понимая в сумбуре ее слов.
- Ну хорошо, хорошо, я передам, - наконец ответил он. - Просто передать и все?
- Нет, не все. - Валентина подняла глаза на генерала. На мужчину глядели два осенних озерца. - Передайте, пожалуйста, что я его люблю…
И она выбежала из просторного зала с расставленными овалом столами.
Генерал повернул лобастую голову к начальнику пресс-службы:
- Елена Яковлевна, вам доводилось когда-нибудь передавать подчиненным, что их кто-то любит?.. Мне лично нет. А ведь Максимчук, паршивец, женат… Пораспустились, понимаешь, политотдела на них нету! В блаженной памяти времена за такие признания он бы в парткомиссию на ковер точно угодил бы. А сейчас - демократия…
- Так это хорошо или плохо? - чуть усмехнулась Елена Яковлевна.
- Да кто его знает? - после паузы раздумчиво произнес генерал. - С одной стороны, конечно, хорошо, что некому теперь в чужую постель подглядывать. А с другой… Ну разве это дело, когда сотрудник едет на ответственное задание, а сам… любовь крутит, в общем.
Генерал оборвал себя на полуслове, начал складывать в папку бумаги. А потом вдруг улыбнулся. Немного смущенно улыбнулся и сказал:
- Вы знаете, Елена Яковлевна, мне, естественно, никогда женщины через начальников не передавали таких признаний. Времена не те были… Не то чтобы я завидую, но что-то в этом есть… Это ж надо, какую бабу окрутил… И как! Нет, все же позавидовать можно!.. Ну, я тебе, ловелас хохляцкий, покажу любовь!
…Струшников бросил на стол лаковую карточку. Максимчук взял ее в руки. Под фамилией "Сараева" была приписка от руки: "Там они меня звали на свой манер "Сарыева".
- Так кто она такая?
- Как вам сказать…Журналистка одна. Мы с ней в Грозном познакомились.
- Понятно. И вы с ней… - полковник выждал многозначительную паузу.
- Был грех, - понурился Максимчук.
- Понятно…
Струшников побарабанил пальцами по столу.
- Даже не знаю, что и делать-то с тобой, - сказал он. - Взгреть бы тебя на полную катушку. Да неохота шум поднимать из-за твоих амурных похождений. Еще, чего доброго, до жены дойдет, так она ко мне же прибежит жаловаться. Да и формулировки такой нынче нету: "За аморальное поведение…" Но выговорешник я тебе запишу, будь уверен. И придумаю за что. Примерно так: за действия, которые могли привести к срыву выполнения задания. Вот так вот!
- Мне звание получать, - не поднимая головы, напомнил Александр.
- Звание ему получать, - беззлобно передразнил Струшников. И добавил другим, понимающе-мужским тоном: - Хоть хороша подруга-то? А? Будешь звонить?..
Максимчук неопределенно пожал плечами.
- А если честно?
Максимчук, не поднимая головы, кивнул.
- Ну смотри у меня, кобелина!..
В дверь постучали. Вошли Олег Самопалов, Сергей Поспелов, остальные ребята. Шумно рассаживались на стульях.
- Значит, так, товарищи, - громко произнес Струшников. - Первым делом хочу сказать, что небезызвестный нам гражданин Губерман Яков Семенович взят под стражу. Срок ему, похоже, светит немалый. Второе…
Телефонный звонок прервал полковника. Он недовольно поднял трубку.
- Слушаю, Струшников.
- Владимир Павлович, это дежурный. Тут к вам посетитель просится.
- Скажите ему, что я в данный момент занят и что спущусь попозже.
- Извините, но он сказал, что, когда вы услышите его фамилию, согласитесь принять незамедлительно.
- Ну и кто же этот настойчивый гражданин?
- Его фамилия Мизеранцев.
- Кто-о???
Негромко переговаривавшиеся сотрудники удивленно умолкли, услышав изумленное восклицание начальника.
- Сергей Анатольевич Мизеранцев. Он сказал, что пришел забрать свою машину. И настаивает на личной встрече с вами.
До сих пор реакция не подводила Струшникова. Он, выдержанный, спокойный и невозмутимый, умел не теряться в самых непредсказуемых ситуациях. Но тут Владимир Павлович сидел будто окаменевший.
- Товарищ полковник, так как? - нетерпеливо переспросил дежурный. - Пропускать?
- Пропусти, - выдавил наконец Струшников. - Запиши в журнал и пропусти.
Он опустил трубку. Обвел глазами подчиненных, будто удивился, что они все здесь.
- Совещание отменяется, - проговорил наконец глухо. - Максимчук, Самопалов и Поспелов, останьтесь. Остальные пока свободны.
И уставился, пока все выходили, удивленные поведением начальника, на свои лежащие на столешнице сжатые тяжелые кулаки.
Москва. Управление. Кабинет Струшникова.
16.30
Мизеранцев вошел в кабинет, вежливо перед этим постучавшись. От двери громко со всеми поздоровался, чуть насмешливо склонив при этом голову. Ему никто не ответил. Максимчук разглядывал пришедшего с любопытством - будучи наслышанным о подполковнике - похитителе детей, он видел его впервые.
Посетитель прошел до середины кабинета и, не дождавшись приглашения сесть, остановился.
- Как видите, Владимир Павлович, наша с вами очередная встреча не заставила себя долго ждать. - Мизеранцев старался улыбаться приветливо и насмешливо. Но улыбка получилась несколько напряженная. - Так что мы можем продолжить нашу дискуссию на равных… Вы позволите у вас хотя бы присесть, поскольку заставить меня сесть вам не удалось?
Не дожидаясь разрешения, а быть может, понимая, что его не последует, он опустился в стоящее у стены кресло и небрежно развалился.
- Вот так-то, дражайший Владимир Павлович. Вы говорили о том, что, когда я покину места, как говорится, не столь отдаленные, буду иметь возможность изменить свои взгляды. Докладываю вам: освобожден вчистую. Взгляды не изменил. Более, чем раньше, уверен, что будущее страны за нами… Еще вопросы будут?
- Документы! - хрипло выговорил Струшников.
- Хотите убедиться, что я и в самом деле освобожден, а не сбежал из-под стражи? Очень справедливо. А главное - бдительно. - Мизеранцев не скрывал насмешки. - В духе, так сказать, времени.
- Хочу знать причины, по которым вас освободили.
Мизеранцев поднялся, подошел к столу и небрежно бросил сложенный лист бумаги. Струшников внимательно прочитал отпечатанный на машинке текст, хмыкнул и передал бумагу сидевшему ближе Максимчуку.
- Олег Владимирович, голубчик, - продолжал Мизеранцев, обращаясь к Самопалову и небрежно опершись на стол. - Где и когда я смогу забрать свою машину?
- Какую машину?
- Ну как же! Джип "чероки", лично мне принадлежащий. Который вы немного повредили из своего штатного оружия. Неужто запамятовали?
За Самопалова ответил Струшников. Он уже полностью овладел собой.
- Принадлежащий вам джип "чероки", гражданин Мизеранцев…
- Господин Мизеранцев, - поправил пришедший.
- Гражданин Мизеранцев, вы свою машину можете забрать в установленном порядке. Для решения этого вопроса совсем не обязательно было прорываться ко мне, спекулируя личным знакомством. Прошу представить заявление и копию постановления о прекращении уголовного дела. Я вас больше не задерживаю. Если вам больше нечего сказать, можете закрыть дверь со стороны коридора.
Бывший подполковник обвел глазами присутствующих. Враз, будто сдернул маску, сменил выражение лица. Теперь он глядел на собеседников без напускной бравады, искренне, открыто, с вызовом.
- Ну ладно, ребята, ладно. Я понимаю, что вы меня ненавидите, что вы меня презираете. Но скажите ради Бога, чего вы добились? Ну чего?.. Что вы изменили своим геройством в этой жизни? Что хотели бы изменить? Ведь не под силу вам искоренить зло и несправедливость, понимаете, не под силу!.. Вы все в этом деле жизнями рисковали. А ради чего? Вы себе не задавали этот вопрос? Я-то знаю, ради чего и ради кого рисковал жизнью. Но вы-то, вы?.. Посадили вы Губермана. Ура! Браво! Только ведь на его место придет какой-нибудь Гусейнов, Амбарцумян, Иванов - неважно, какой он будет национальности, но именоваться станет "новый русский". А вы ничегошеньки не выиграете от такой смены на сцене действующих лиц… Конфисковали вы у меня оружие и деньги. Ну и что? Кому от этого выгода? Государство от этого обогатится? Людовик какой-то говорил: "Государство - это я". Коммунисты учили: "Государство - это мы". Ну а сейчас-то государство это кто? Не настолько же вы наивны, чтобы причислять себя к тем, кто выигрывает от вашей деятельности…
Вам разве хоть чуточку лучше становится от того, что вы пытаетесь выводить нас на чистую воду? Или вы думаете, что меня уж очень ущемили? Ведь не настолько вы глупы, чтобы не понимать того, что боретесь с ветряными мельницами! Владимир Павлович, Олег Владимирович, вы, я понимаю, честные люди. Вы хотите, чтобы всем в нашей стране было хорошо. Но ведь такого никогда не было и не будет в обозримом будущем, как же вы этого не понимаете? Да и не только в обозримом - такого не будет вообще никогда! Не будьте же утопистами и кремлевскими мечтателями! Поймите: не нужна никому, в том числе и нашему народу, ваша честность. Потому что вы одиноки, потому что вас становится все меньше. Уже который год наши правители обещают народу стабилизацию экономики, снижение инфляции, темпов роста цен. А вместо этого обрушили на нас "черный вторник". Скажете, он уже позади? Правильно. Только это еще ни о чем не говорит. Потому что впереди обязательно будет какой-нибудь "черный четверг" или еще какой день недели. Обязательно наш народ втравят в какую-нибудь авантюру, в какую-нибудь войну… А вы так и будете сидеть со своей честностью!
- Мизеранцев! - негромко перебил его Струшников. - Вы вот упомянули про ветряные мельницы… А как бы вы определили жанр романа "Дон Кихот"?
- Ну, сразу не сообразишь, - споткнулся Мизеранцев. - Сатира, наверное, сатирическая комедия…
- Ошибаетесь. "Дон Кихот" - это трагедия. Это величайшая трагедия человека, который знает, каким должен быть справедливый мир, но который в конце концов осознает, что изменить действительность ему не под силу.
- Вот-вот! - обрадовался Мизеранцев. - Правильно, согласен…Так чего ради вы уподобляетесь этому полусумасшедшему старику, если сами понимаете, что мир изменить вам не удастся?
- Потому что сродни Дон-Кихоту Ламанчскому были и Коперник, и Джордано Бруно, и Галилей, и Франциск Скорина… Они все вместе, эти дон-кихоты, загасили костры инквизиции и стали предвестниками Возрождения.
Мизеранцев, не скрывая, рассмеялся:
- Владимир Павлович, увольте! Загасили-то они эти костры собственной кровью! А потому лучше не претендовать на славу Джордано Бруно!
Струшников попытался ответить что-то резкое, но его опередил Максимчук.
- Есть такая мини-историйка у одного моего друга. Метали бисер перед свиньями. И возмущались при этом: "Ну что это за свиньи такие: мы перед ними бисер мечем, а им хоть бы хны!" А свиньи смотрели и думали: "Вот свинство-то какое: мечут бисер прямо в грязь!" Но ничего не говорили - свиньи все-таки…
Мизеранцев какое-то время смотрел на Максимчука, соображая, что тот хотел сказать. Потом до него дошло, он в упор посмотрел на Александра:
- Это значит, передо мной не надо бисер метать? Я так понял?
- Я этого не сказал, - ухмыльнулся Максимчук. - Но ведь муху не обманешь!
На лице пришедшего заиграли желваки.
- Я тебе эти слова еще припомню! - яростно прошипел Мизеранцев.
- Добре, друже, - улыбаясь, согласился Александр. - Ну а теперь позволь напомнить, что тебе уже один раз указывали на дверь!
Мизеранцев обвел всех присутствующих тяжелым взглядом и вышел вон.
В кабинете воцарилась тишина.
Москва. Управление. Кабинет Струшникова.
17.30
На какое-то время в кабинете зависла тишина. Потом поднялся Максимчук, шумно отодвинув кресло, в котором сидел. Все невольно уставились на него. Александр все так же молча достал и положил на стол удостоверение. Извлек из-под мышки пистолет. Выщелкнул обойму, передернул затворную раму, сделал контрольный спуск, поставил "Макаров" на предохранитель и тоже положил перед Струшниковым. Отстегнул подмышечную кобуру и бросил "сбрую" на подоконник.
Лишь тогда сказал:
- Все, Палыч, с меня хватит! Сейчас же пишу рапорт на увольнение.
Струшников молча глядел на него. Молчал и Олег. Лишь Поспелов подал голос:
- Александр Григорьевич… Саша… Да разве ж можно так?.. Из-за чего?..
- Не можно, Сережа, а нужно, - отрезал Максимчук. - Если таких вот мерзавцев отпускают, мне некому и нечему больше служить.
- И что же дальше?
Полковник все же был самым мудрым из присутствующих. Именно он задал этот главный вопрос.
Мгновение назад Александр не смог бы ответить на него. Но теперь вдруг произнес, словно давно решенное:
- Меня уже приглашали к себе ребята из частной охранно-детективной фирмы "Панджшер". К ним и пойду.
- Гулящих жен для нуворишей выглядывать?
- А хоть бы и так, Палыч! Там хоть зря труд пропадать не будет. Это лучше, чем вот так мудаком себя чувствовать в глазах богатой сволочи!
Максимчук почувствовал, что на глаза ему наворачиваются слезы. Он попытался их сдерживать. Но потом махнул рукой, чувствуя, что это не удастся.
- Палыч, Олег, Серега! Что ж это за время такое, что ж это за страна такая!.. Ребята, ведь нельзя же так! Воры, убийцы, проходимцы сейчас правят бал! Кому мы служим, ребята? Кому нужна наша с вами честность и принципиальность, если мы рискуем жизнью, чтобы взять такого вот Мизеранцева, а его отпускают вчистую? Да и разве только его одного?
- Успокойся, Саня, - Струшников и сам говорил угрюмо, будто выполнял некую миссию, кем-то ему навязанную. - Если ты уйдешь, с кем же я останусь?
- Свято место пусто не бывает, - резко оборвал Максимчук. - Найдутся люди… А не найдутся - сам тоже уходи. Все пусть уходят! Может, тогда кто-нибудь в верхах что-нибудь начнет понимать. Палыч, дай стандартный лист. А лучше два. Один для рапорта на увольнение, а другой на отпуск по семейным обстоятельствам, пока первый будет по инстанциям гулять…
- Не дам!
- Палыч, да не могу я так больше!!!