Наконец Есаул вышел из заведения, счастливо прижимая к сердцу пластиковый пакет с оскалившимся тигром и надписью "Happy New Year!". Новый год, правда, давно миновал, но пузырь и закусон, набранный на остаток сотни, создали для усача ощущение праздника. Опять же Инна так поулыбалась ветерану большого секса, что на душе потеплело. Он даже позабыл о таких мелких неприятностях, как "хвост", и, поднимаясь из подвала следом за мрачным маленьким Механиком, фальшиво промурлыкал свою любимую:
- "Есаул, есаул, что ж ты бросил коня? Пристрелить не поднялась рука…"
- Опробовал, что ли? - ворчливо произнес Механик.
- Как можно, Мех?! Даже пробку не отвинчивал. Вон, видишь, акцизная марка целехонькая…
- Ладно, топаем. Вон туда, в проходной двор.
- Как скажешь… Что, не отвязался этот?
- У киоска, видишь?
Есаул нахмурился. Кайф сломался.
- И долго мы так мотаться будем? - спросил он. - Жрать охота. Да и ноги все оттопал по Москве этой гребаной…
- Ничего, еще малость потопаешь, не рассыплешься. Сворачиваем!
Свернули. Все нормальные люди ходили тут по дорожке, мимо подъездов и палисадников очередной кирпичной пятиэтажки. По другую сторону дорожки был скверик с детской площадкой, на которой возвышалась грубо сляпанная снежная баба, торчала воткнутая в сугроб, на три четверти осыпавшаяся, но до сих пор не убранная новогодняя елка с обрывками серпантина и каких-то бумажных игрушек. Чуть дальше размещалась дощатая хоккейная коробка, обнесенная проволочной сеткой. На льду мотались десяток пацанов с клюшками, азартно переругиваясь сорванными голосами. А дальше стояло какое-то неправильной формы скопище "ракушек", "хлебниц" и других разномастных гаражей. Людей тут не было, владельцы этих машин зимой не ездили и оставили свою технику отдыхать до весны, поснимав с нее аккумуляторы, приемники, магнитолы, зеркала и даже резину. Вообще-то все скопище можно было миновать, никуда не сходя с дорожки, но Механик решительно свернул в ближайший проход между двумя ржавыми гаражами. Есаул едва протиснулся вслед за ним.
- Теперь быстро за "ракушку"! - отрывисто бросил Механик. - Присядь, блин, верста коломенская! Ниже, шапку видно.
Есаул, не обидевшись, присел. Механик тем временем юркнул за какую-то зачехленную и заметенную снегом машину.
Прождали не более полминуты. Парень в кепке неторопливо и с явной опаской прошел за гараж и в недоумении остановился. Видно было, что он колеблется - то ли выскочить из явно опасного автомобильного лабиринта, который тянулся метров на пятьдесят, то ли продолжать поиски. На свою беду, он выбрал второе, причем сунулся как раз в тот проход, где прятались Есаул и Механик. Он вот-вот должен был оказаться рядом с "ракушкой", за которой сидел богатырь, прижимавший к себе пакет с бутылкой. А вот машина, за которой прятался Механик, оказалась у него за спиной. Малый неслышно, как кот, выскользнул из-за машины и негромко спросил:
- Ищем кого-то, молодой человек?
Парень вздрогнул, обернулся, а в это время Есаул с неожиданной для такой махины прытью выскочил из-за "ракушки" и саданул его кулаком под дых.
- Х-ха… - "кепочка" согнулся, потерял дыхание, и Есаул одним тычком сшиб его на снег в проход между машинами. Еще мгновение - и Есаул насел на парня верхом, прижав ему коленями руки к бокам, а Механик, ухватив горе-сыщика за подбородок левой рукой, правой показал ему жутковатого вида самодельное оружие: увесистый кастет с четырьмя шипами-пирамидками на ударной части и ручкой, из которой после нажатия кнопок в одну сторону высовывалось отточенное, как бритва, ножевое лезвие, а в другую - тонкая трехгранная заточка, сделанная из штыка от мосинской винтовки.
- Усек? - прошипел Механик. - Говори тихо, но четко. Кто послал за нами стеклить? Менты?
- Нет, братаны… - еле ворочая языком, в ужасе пробормотал парень. - Я не мент, бля буду! Просто так зашел, побрызгать… Чего надо - берите, не режьте!
- Врешь, сука! - Механик приставил лезвие ножа к шее незадачливого топтуна. - Ты за нами еще в центре тащился, в метро ехал, а потом тому, что в пуховике, передал. Пять секунд на то, чтоб сознаться!
- Не мент я… - глаза у придавленного к земле мотались из угла в угол. - Меня братаны послали. Валера Гнедой.
- Не знаю такого. Дальше. Еще пять секунд имеешь на отдышку. Зачем послали?
- Хату вашу отследить. Вас у барыги засекли… - прохрипел парень. - А нам с Тимоном велели застеклить, где живете.
- Что еще про нас знаешь?
- Ничего…
Механик нажатием кнопки убрал ножевое лезвие в рукоять. В глазах парня на какую-то секунду промелькнула искра надежды. Но Механик знал, что жить пацану нельзя. Коротким и точным ударом сверху он вонзил штыковую заточку в угол глаза рядом с переносьем, по самую рукоять. Посланец Валеры Гнедого судорожно дернулся и затих. Выждав немного, Механик выдернул заточку. Крови из ранки вытекло не много - вся внутри осталась.
Есаул тем временем ловко выворачивал карманы. Бумажник у парня оказался тощий. Паспорт, права, записная книжка, 40 тысяч старыми и 250 рублей новыми. И еще какая-то ненадежного вида, то ли размокшая, то ли фальшивая, купюра в 100 баксов. Оружия не было, но плейер во внутреннем кармане куртки нашелся. Механик быстро оглядел его и сказал:
- Так и есть - рация. Самоделка, по-моему, но толковая. Вот здесь, в этой бляшке, в которую провода сходятся, - микрофон. В кнопках позже разберемся… Сейчас вроде выключена.
- С этим-то что делать?
- Под тент! - Есаул понял с полуслова, и они с Механиком проворно запихнули труп под машину, укрытую тентом. На снегу даже капли крови не осталось.
- К весне найдут, - прикинул Механик.
- Или к оттепели, по запаху… - заметил Есаул. - Пошли поскорее. А то еще зайдет кто-нибудь… побрызгать.
Отряхнув снег, налипший на одежду, торопливо вышли из-за гаражей, выбрались из проходного двора на улицу. Здесь Механик рассмотрел рацию-плейер. Есаул немного нервничал - все-таки труп позади оставили. Мог кто-нибудь случайно в окошко их возню увидеть. Да и вообще, хрен знает, может, второй, в пуховике и шапочке, Тимон этот, где-то близко и по рации братву скликает…
Механик, однако, не провозился с хитрой машинкой и полминуты. Талант, одно слово!
- Вот этот рычажок - как и на обычном плейере - выключатель. Это - настройка на волну, только вместо длинных и средних тут два УКВ-диапазона. Кнопка записи - на самом деле кнопка передачи. Нажал - и уже будет слышно, как мы с тобой ля-ля разводим. Микрофон, похоже, жутко чувствительный. А сейчас можно послушать, - Механик пристроил в уши наушники-пуговки, - о чем базар идет.
- А ты волну-то не сбил с настройки? - поинтересовался Есаул.
- Уж постарался… - отмахнулся Механик, вслушиваясь в трески и хрипы эфира. Пока ничего толкового оттуда не доносилось. Братаны не спеша пошагали в направлении своей родной девятиэтажки. Есаул утешал себя тем, что изредка приоткрывал пластиковый пакет и проверял целостность пузыря. Но пузырь даже при поимке неудачливого пацана не раскокали, и Есаулова душа только и жила мечтой о содержимом этой стеклотары.
Механика такая романтика не тревожила. Он беспокоился по другому поводу. Ему очень хотелось поймать вызов Тимона, того, в шапочке и пуховике. Он был явно похитрее и поосторожнее, чем его ныне покойный корефан. А потому наверняка был в этой паре старшим, если, конечно, их еще какой-нибудь друган поопытнее не курировал…
До девятиэтажки оставалось всего ничего, когда в наушниках затрещало и прорвался голос:
- Сом, хрен ли молчишь?! Скажись! Время связи.
Механик машинально глянул на часы - 19.30. Похоже, ребятки через каждые полчаса контачить обязались.
- Тимон, ты? - постаравшись говорить голосом, немного похожим на голос убиенного, осторожно спросил Механик.
- Я, блин, а кто же! - отозвался Тимон, видать, не из дальнего далека. - Чего, пива, что ли, глотанул, хрипатишься?
- А чо, нельзя?! - возрадовавшись, что Тимон не усек подвоха, ответил Механик.
- Где торчишь-то?
- За козлами этими иду. Похоже, рассекли они нас. Опять не в тот район привезли.
- Ну, Сомяра, ты чувак… Если мы их потеряем - нам яйца оборвут, усек?!
- Ты чем слушал, блин?! - обиженно прохрипел Механик. - Я чо, сказал, что потерял?! Просто они опять не домой идут. Точнее, к автобусу. Примелькался я, понял? Давай кати сюда, меняй на хрен. А то, если я в автобус сяду, они точно меня просекут.
- Е-мое, на чем я покачу-то? На яйцах, что ли? А три остановки на автобусе - это до фига! Ваш-то раньше прийти может, дурья башка! Секи дальше, до метро. Оттуда я их возьму.
- Хрен с тобой, золотая рыбка! До связи.
- Ладно, только, блин, не отключайся, будь на приеме.
Есаул, прислушиваясь к переговорам, беспокойно оглядывался, нет ли кого поблизости. Когда Тимон отключился, спросил:
- Ну, Мех, ты, биомать, орел! Радиоигру устроил… А на хрена? Смотри, засекут вашу трепотню менты…
- Не их диапазон - это раз. А во-вторых, УКВ-аппаратуру замучаешься пеленговать. Да и некому за этими трепами следить, как мне кажется, раз половина народа с незарегистрированными УКВ-рациями бегает - и ничего.
- А вдруг он тебя расколол?
- Не расколол. Пацан, такой же, как Сом. Чуток поумнее, может быть.
- Однако сюда ехать не захотел, - заметил Есаул, - может, все-таки заподозрил чего-то?
- Ни фига! - мотнул головой Механик. - Он по делу отказался. Думаешь, я надеялся, что он к нам приедет? Хрен ты угадал, товарищ капитан! Я просто проверял, на тачке он или пехом. И где находится. Теперь знаем: он у метро и без тачки.
- Прямо Штирлиц! - иронически восхитился Есаул. - А если он, допустим, соврал? Ты его вообще-то хорошо слыхал?
- Прилично.
- И он тебя тоже. Я лично, который от этого Сома несчастного всего пару слов слыхал, ни за что тебя с ним не перепутал бы. Даже по радио. В Афгане, помню, весь батальон на одну волну налезал, но я, блин, никогда своих взводных с чужими не путал.
- То ты, а то пацан.
- Ну ладно. Домой идем?
- Зачем? Пойдем второго делать. Надо ж все-таки разобраться, кто такой Валера Гнедой…
НИКИТА ВЕТРОВ
Все! Никита решительно захлопнул учебник. Надо дать мозгам передохнуть, остыть и помаленьку забыть о том, что завтра - последний экзамен зимней сессии. Башка сама все приведет в порядок, разложит по полочкам нужные сведения. А утречком, на экзамене, глядишь, позволит что-то сообщить. Если даже шибко не повезет и попадется какой-нибудь кислый билет - на трояк у Никиты ума хватит. А сейчас надо расслабиться. Телик посмотреть или какую-нибудь безобидную беллетристику почитать, чтоб не загружать мозги.
Никита улегся на диван, включил свой маленький телевизор - 14-дюймовую "Сони" - и, вооружившись пультом ДУ, стал нажимать кнопочки: "ОРТ", "РТВ", "Столица", "НТВ", "Культура", "TV-6", кабель, "СТС-8", "МузТВ", "RenTV", "31"… Одиннадцать каналов - смотри и любуйся. А можно еще и видачок подключить. Кассет вон полная полка. Только отчего-то Никите это было в лом.
Подложив под голову подушку и устроившись поудобнее, Никита остановил свой выбор на каком-то старом советском фильме, где бодрые морские пехотинцы и примкнувший к ним сухопутный радист вдевятером разгромили две фашистские батареи, взорвали какую-то плотину и уничтожили целую эскадрилью гидросамолетов. Пятеро погибли, но немцев перебили целую тучу. Весело так, с шутками-прибаутками, не паникуя и не закатывая истерик. Почти как их штатовские аналоги в современных американских боевиках, которых нынче показывают несравненно больше. Но, в общем, для башки, перегруженной знаниями, очень полезная разрядка.
Никита уже досматривал фильмушку, когда в дверях комнаты появилась мама.
- Ты уже не занимаешься? - строго спросила она.
- Все, - ответил Никита, - завершил!
- Когда я училась в институте, - назидательно произнесла мама, - то зубрила до тех пор, пока не засыпала за столом. А иногда наливала большую кружку крепкого кофе и вообще работала до утра.
- У каждого своя система, - проворчал Никита. - Дай отдохнуть, мам!
- Правильно, правильно! - поощрительно поддержал сына отец, появившийся на пороге комнаты. - Всякая метода должна быть экспериментально проверена. А он, между прочим, уже третий семестр сдает. И тьфу-тьфу - пока без "хвостов". Так что это говорит в его пользу. Мы-то с тобой учились в тоталитарную эпоху и заставляли себя учиться тоталитарными методами. А сейчас демократия, иной подход к делу. У тебя, Лидусик, была одна цель - получить диплом с отличием. Ты его получила? Получила. Какая у тебя была зарплата после вуза? Сто двадцать рублей. Сколько ты сейчас получаешь, на сорок пятом году жизни? Триста пятьдесят новыми. Что примерно семьдесят рублей доперестроечной эпохи. Да и то все правительство сбилось с ног, чтоб выплатить тебе эту сумму до 31 декабря прошлого года, а не мурыжить без зарплаты еще четыре месяца. Стоило ли мучиться, вызубривая все на пятерки?
- Стоило, - сказала мама, - у меня были очень хорошие знания. Просто их тогда не ценили… Надо было подхалимничать, активничать в комсомоле, лезть в партию - и тогда карьера была обеспечена. Мне все это было противно.
- Хорошо, допустим, что тогда знания не ценили. А сейчас ценят? Когда кандидаты и доктора наук моют стекла в небоскребах или разводят кошек на продажу?
Мама с папой опять завелись на политические темы и отправились в кухню, чтобы совместно покурить и перемыть кости большим начальникам, которым, разумеется, от этого даже не икалось.
Никита остался один, на экране уже показывали какую-то рекламу, то есть нечто, не вызывавшее у него интереса. Стремясь очистить голову от назойливо лезущих в голову сентенций из учебников и конспектов, он попытался думать о каких-то далеких от учебной программы вещах. И как-то само собой башка у него повернулась на воспоминания.
Прошло уже почти четыре месяца с той поры, когда он в одну прекрасную пятницу вернулся сюда, в эту знакомую комнату родительской квартиры, хотя по идее не должен был вернуться.
Тогда он второй раз в жизни - первый раз нечто подобное Никита испытал после Чечни - ощутил некую нереальность происходящего. То есть он некоторое время не мог поверить в то, что все уже кончилось, все позади, он дома и ему больше не угрожают те опасности, которые были совсем близко. Самое удивительное, что в этот, второй, раз ощущение нереальности было намного сильнее и острее, чем в первый.
Наверно, эта острота объяснялась тем, что время выхода из экстремальной ситуации было намного короче. Да и вхождение в эту ситуацию было пологим. Сначала просто призвали в армию, потом перебросили в сводный батальон на Кавказ, стали натаскивать к боевым действиям и только потом послали на штурм… В Чечне Никита пережил пик экстремальности в самый первый день, когда начались бои за Грозный. Потом в общем и целом его восприятие ситуации как экстремальной стало снижаться. Хотя, конечно, были дни, в которые шансы не вернуться резко увеличивались. Но, когда начались дежурства на блоках, сопровождавшиеся ночными перестрелками, это был уже совсем иной уровень экстремальности. А потом, когда Никиту отправили в родную часть, далеко отстоявшую от места заварухи, ощущение опасности стало отступать. Валяясь в казарме вместе с другими дембелями-"чеченцами" в ожидании, когда им оформят документы на увольнение, Ветров уже довольно четко представлял себе, что шансы погибнуть у него минимальны. Хотя, уже добираясь домой с вокзала, Никита отгонял непрошеные мысли о том, что это возвращение домой ему только снится…
В этот, второй, раз, осенью прошлого года, все развивалось во много раз быстрее - прямо как цепная реакция. И ведь уезжал-то отсюда, из этой комнаты, с относительно спокойной душой: не на войну ехал, не в чужие заморские края, а всего-навсего в одну из соседних областей. И не по коммерческим делам, которыми отродясь не занимался, а просто для того, чтобы повидаться с одиноким старичком, сыном тамошнего героя Гражданской войны Михаила Ермолаева, Василием Михайловичем. Собрать материал об антибольшевистском восстании, поднятом в 1919 году неким белым капитаном Александром Евстратовым, которое председатель губревкома Ермолаев успешно подавил. Единственным скользким местом было то, что у Никиты был дневник этого самого Евстратова, который он еще в доармейские годы похитил из государственного архива. Этот дневник содержал ценные материалы по истории восстания, но никогда не использовался, потому что многие годы пролежал в деле какой-то военной сенопрессовальни. Более того, дневник по описи не числился и не был подшит к делу по всем правилам, а просто подколот булавкой. Кто угодно мог проверить дело - в нем осталось именно столько листов, сколько значилось в заверительной записи. Но не будешь же использовать в курсовой работе и научной статье ворованный документ?! И Никита, узнав, что жив сын Ермолаева, решил "легализовать" свой "трофей" - представить дело так, будто документ этот нашелся в бумагах семейного архива Ермолаевых. Списался с 80-летним Василием Михайловичем, взял отпуск на фирме, где подрабатывал грузчиком, получил "добро" деканата на недельный пропуск занятий и поехал…
Он проездил даже меньше, чем собирался. Но то, что происходило с ним в течение той сумасшедшей недели, разительно отличалось от того, на что он рассчитывал.
Там, в этой чертовой области, он оказался втянутым в страшную, смертельную и невероятно жестокую схватку между бандами, мечтавшими захватить клад, зарытый еще в 1670 году одним из есаулов Степана Разина - Федькой Бузуном.
Смешно, но Никита даже в детстве, когда мальчишки любят читать про всякие таинственные истории, про разбойничьи и пиратские клады, особо этим не увлекался. Конечно, он с удовольствием смотрел все четыре советские версии фильма "Остров Сокровищ" (включая мультипликационную) и одну импортную. Занятно все-таки. Но никогда не мечтал принять участие в чем-либо подобном. И о том, чтобы стать возлюбленным бандитки-миллионерши, не мечтал. Даже во сне такое не снилось… А вот надо же - наяву произошло. Рассказать кому-то - поднимут на смех: во трепач-то! Впрочем, рассказывать о своих похождениях Никита не собирался. Это могло плохо кончиться, а Ветров не торопился на тот свет. Он и отцу с матерью словом не обмолвился. Когда рассказывал о поездке, придумал скучноватую историю о том, как общался со стариком Ермолаевым и его соседкой Степанидой Егоровной. Но ни о том, что ему там пришлось стрелять и убивать, ни о том, что несколько суток просидел в комфортабельном заточении у Светки Булочки, Никита не рассказал бы даже священнику на исповеди. Он, правда, к исповеди не ходил вообще.
Меньше чем за шесть дней Ветров испытал столько, что, казалось, прожил какую-то вторую, параллельную жизнь, которая вполне могла закончиться смертью, поставившей точку и на этой, относительно спокойной и даже скучной, жизни одинокого и замкнутого в себе студента, сосредоточенного на всяких научно-учебных делах, на добывании средств к существованию.
Сейчас, четыре месяца спустя, все происшедшее там, в областном центре и его окрестностях, а особенно в неразминированном со времен войны Бузиновском лесу, представлялось Никите каким-то кошмаром. А тогда, в ту самую "прекрасную пятницу", все было наоборот - казалось, что возвращение в Москву живым и невредимым есть сладкий сон.