Когда все кончилось и стон Булочки слился в единый звук с Никитиным стоном, она опять не отпустила его до самого финала.
С чувством блаженной усталости Ветров откинулся на подушку и заснул до утра. А утром схватил в объятия расслабленную, только что пробудившуюся Светку. И снова были жар, буйство, ожидание и восторг…
Уезжал Никита не на "Мерседесе", а в каком-то фургончике с надписью "Хлеб". Светка проводила его до подземного гаража и сказала:
- Не тяни с генералом. Лучше всего, если ты подъедешь к нему уже завтра. Во всяком случае, позвонить ему надо. В десять вечера подойдешь к той станции метро, на которой тебя сегодня высадят. Запомни машину и шофера, они будут те же.
Фургончик довез Никиту до метро "Каширская". Оттуда было неудобно ехать домой, зато очень удобно - в университет. Что Никита и сделал, явившись на экзамен с одной лишь авторучкой. И вытянул счастливый билет.
ЗВОНОК ГЕНЕРАЛУ БЕЛКИНУ
Как ни странно, когда Никита добрался домой, то общий план объяснений с родителями по поводу своего ночного отсутствия у него успел сложиться.
Во-первых, надо было похвалиться отличной отметкой. Это должно было резко снизить остроту момента.
Войдя в квартиру, где аппетитно пахло борщом, Никита, едва сняв куртку и ботинки, пожаловал на кухню. Мама посмотрела на него мрачновато.
- Явился, гуляка?! - произнесла она сурово, но с радостью, что сын пришел живой, здоровый и даже не похмельный.
- Так точно! - доложил Никита с улыбкой. - Замечаний не имел. Вот зачетка, убедись.
- Везет дуракам, - сказала мама, внимательно посмотрев на отметку и подпись экзаменатора, будто подозревая, что Никита их мог подделать. - Что спрашивали?
Это тоже уводило разговор в сторону от ночных похождений, и Никита не без удовольствия стал пересказывать весь ход экзамена во всех подробностях. Рассказ занял почти столько же времени, сколько сам экзамен, и за это время мать успела закончить приготовление обеда. Поэтому Никита завершал свое повествование, уже поглощая борщ.
Тем не менее, хотя рассказ об экзамене и изложение ответов на вопросы (на самом экзамене Никита сказал гораздо меньше, чем сейчас) в общем успокоили маму, она все-таки не успокоилась по поводу ночного отсутствия сына. Вот тут настала пора реализовывать то вранье, которое Ветров придумал на пути домой.
- Мам, - сказал Никита. - Ты зря беспокоилась. Я себе нашел новую работу. Видишь, какие у меня есть корочки?
И он вынул из кармана темно-алую книжицу, на лицевой стороне которой было золотистыми буквами написано "Красный рабочий", а на обороте большими буквами - "ПРЕССА".
Мама так и села.
- Господи! - воскликнула она. - Зачем тебе эта политика?! Хватит того, что ты едва-едва в девяносто третьем году не затесался к баркашовцам! А теперь к Анпилову потянуло? Или к Андреевой?! У тебя ум есть?!
- Мамочка! - вскричал Никита. - Ты посмотри на разворот? Видишь, печать стоит с орлом? И надпись мелким шрифтом: "Газета областной администрации". Я ж там был осенью, разве не помнишь? А "Красный рабочий" - просто старое название. Все у них в области привыкли к такому. Не называть же ее, допустим, "Белый капиталист"? Подписчики потеряются.
Тут надо заметить, что удостоверение было отпечатано еще в те времена, когда газета действительно принадлежала областной администрации, доставшись ей в наследство от бывших обкома и облисполкома Совета народных депутатов. После того как она, печатая официозную информацию, окончательно прогорела, ее выставили на торги, и Светка приобрела ее, превратив на три четверти в рекламное издание. Орленая печать тоже еще не была заменена, и Светкины люди, выписывавшие Никите эту ксиву, с удовольствием пришлепнули ее для солидности.
- Все равно, - убежденно произнесла мама, - журналистом быть очень опасно. Их стреляют или берут в заложники. Тебе опять захотелось в Чечню? Но уже без автомата, а "с лейкой и блокнотом"? Боже ты мой! Что за сын!
- Ну что ты, мама! Какая Чечня?! Видишь должность? "Постоянный корреспондент по Москве и Московской области"? Дальше Серпухова, Можайска или какой-нибудь Шатуры меня никто не пошлет!
- Допустим. Но почему ты убежал из дому вечером и пришел только после экзамена?! Это что, редакционное задание? И почему тебе звонила женщина?
- Мама, это не женщина, а редактор, - согласно путевой заготовке объявил Никита. - Она была здесь в командировке, и ей поручили со мной связаться, потому что им надо ставить в номер мою статью о Ермолаеве, а заодно сообщить, что я принят в штат редакции.
- И ты всю ночь провел у нее в гостинице!
- Вовсе не в гостинице. У нее здесь родственники, и мне пришлось остаться ночевать, потому что мы слишком долго правили статью. Я написал так, как надо для научного журнала, а им нужно для массового читателя.
- Но позвонить оттуда было нельзя?
- Нет, - сказал Никита, чувствуя, что несет околесицу, ибо все начиналось как раз с телефонного звонка. И конечно, мать задала ему вполне логичный вопрос:
- Но ведь она же тебе звонила?
- Она звонила из автомата от метро, а я бегать в час ночи в поисках телефона не собирался.
Как ни странно, это почему-то маме понравилось. Она почти успокоилась и, выставляя на стол второе, сказала:
- Тебе, между прочим, утром звонили с фирмы. Интересовались, как ты сдаешь экзамены, и напомнили, что твой отпуск на сессию через два дня кончается. Как ты все это будешь совмещать? Дневной вуз, работу грузчиком и газету?
- Жизнь обязывает, мама! - сказал Никита. - Зато теперь буду иметь две тыщи новыми в месяц. Разве плохо? При том, что у папы восемьсот, а у тебя - триста пятьдесят. Вполне можно жить.
- В провинциальной газете платят тысячу? - удивилась мама.
- Представь себе! - объявил лже-корреспондент. Никита точно не знал, сколько платят посткорам провинциальных газет, но у него имелся приличный остаток от тех десяти миллионов старыми, которыми его снабдила Светка при отправке в Москву, и он мог выплачивать себе "зарплату" еще примерно полгода.
- Ужас! - вздохнула мама. - Что за ерунда?! Мальчишке с полутора курсами университета платят тысячу, а специалисту с двадцатилетним стажем - триста пятьдесят!
- Рынок! - важно произнес Никита, довольный тем, что успешно погасил мамин стресс. Теперь можно было спокойно звонить генералу Белкину.
Вытащив полученную от Светки бумажку, Ветров подошел к телефону и набрал семь цифр. Номер оказался занят.
- Куда ты звонишь? - насторожилась мама, ибо привыкла, что Никита почти никуда не звонит. - Опять этой редакторше?
- Мама, она уже уехала, - отмахнулся Никита. - Просто мне надо выполнять редакционное задание.
- Боже мой, какая важность! - саркастически пробормотала мама. Было похоже, что она переживает по поводу того, что Никита будет зарабатывать две тысячи в месяц, а она по-прежнему 350 рублей.
Никита снова набрал номер и услышал длинные гудки. Через полминуты трубку сняли, и девичий голос отозвался:
- У аппарата.
- Можно попросить Юрия Петровича?
- Извините… - девушка осеклась, поскольку, видимо, не предполагала услышать незнакомый голос. - Разве вы не знаете? Дедушка умер.
Никита растерялся, но только на минуту.
- Печально… - произнес он с глубоким прискорбием. - И давно это случилось?
- Перед Новым годом. 27 декабря. А вы, простите, кто?
- Я из газеты "Красный рабочий", - Никита довольно уверенно объявил свой новый статус, - Ветров Никита Сергеевич, постоянный корреспондент по Москве и области. Понимаете, ваш дедушка в молодости, скорее в детстве, партизанил на территории области, которую я здесь представляю. Причем, по некоторым данным, совершил подвиг, о котором сейчас рассказывают легенды. Вы об этом что-нибудь слышали?
- Честно говоря, нет. А что ж вы раньше-то не интересовались?
- Ну, во-первых, я только-только приступил к работе, и мне дали это задание. У нас в области, - Никита произнес это так, будто был не коренным москвичом, а "тамошним", - проживала Иванова Зоя Михайловна, которая была с ним в одном партизанском отряде. Но она, к сожалению, сильно болела последние годы, у нее были нарушения памяти, и достоверность ее рассказа вызывает сомнение. К тому же она тоже умерла два месяца назад. Известно, что с ними тогда были еще две женщины. Но их имен и фамилий мы не знаем. Может быть, дедушка вел с ними какую-то переписку?
- Никита Сергеевич, - сказала генеральская внучка, - я вам ничем помочь не могу. Но через два часа придет папа, может, он вам что-то подскажет. Его зовут Андрей Юрьевич.
- Хорошо, я перезвоню…
Мама, которая прислушивалась к разговору, была явно довольна, что сын получил такое мирное задание. Времена давнишние, милые добрые старички и старушки. Опять же как будущему историку - полезно. Это не копаться в грязном белье политиков, не кататься в "горячие точки", не лезть мордой в дела мафии.
У Никиты, напротив, настроение упало. Обычно все деды, как ему представлялось, даже те, которые ближе ста километров к фронту не подъезжали или были в таком нежном возрасте, когда ничего, кроме пустышки, удержать не могли, страсть как любят вспоминать о войне. Или хотя бы о том, как 9 мая 1945 года громко кричали "у-a! у-a!" вместе со всем советским народом. При этом, конечно, собственная роль дедов в достижении победы заметно гипертрофировалась. Все зависело от количества принятых граммов.
А уж авиаторы известные любители рассказывать байки. Соперничать с ними могут только моряки. Поэтому, если покойный Юрий Петрович ничего не рассказывал внучке о своем партизанском детстве и некоем фантастическом подвиге на немецком объекте, то и рассказывать скорее всего было нечего. Если ему, как говорила Светка, должно было 68 исполниться, значит, он 1930 года рождения. То есть в 1943 году ему было 13 лет. Пионер-партизан, стало быть. Никита припомнил, как когда-то, ужас как давно, в 1985 году, его принимали в пионеры и он слушал на сборах рассказы о Вале Котике, Лене Голикове, Марате Казее, Зине Портновой и еще о ком-то, кого он уже позабыл. Честно сказать, он и о тех, чьи фамилии сохранились в памяти, уже ничего не помнил. Чем они прославились, когда погибли, сколько им было лет… В нынешней истории этим ребятам места не было.
Что же касается рассказов старушки Ивановой, то если ей долго кололи обезболивающие, да еще и склероз был, то у нее вполне могли какие-то галлюцинации пойти. К тому же небось бабка, пока лежала, смотрела телевизор. А там что ни час - боевик со стрельбой и взрывами. Все это намешалось, переплелось в голове, вот она и выдала это все в качестве воспоминаний. А Светка на полном серьезе решила искать проходы на "остров Сокровищ". Лучше бы Есаула с Механиком искала. Наверняка, если б она их сумела перехватить, то, попав в подвал на хлебозаводе, эти два гада долго не продержались бы.
Тем не менее Никита через два часа вновь набрал номер. На сей раз трубку снял мужчина:
- Белкин слушает.
- Андрей Юрьевич? - спросил Никита на всякий случай.
- Так точно, - отозвался Белкин-младший, и Никита прикинул, что сын у Юрия Петровича тоже в немалом чине. Намного менее уверенным тоном, чем при беседе с внучкой, "собственный корреспондент" "Красного рабочего" изложил суть дела. Андрей Юрьевич его не перебивал и слушал внимательно.
- Я про всю эту историю мало что слышал, - ответил сын пионера-партизана. - Но могу сказать, что нечто такое место имело. Хотя, насколько мне помнится, рассказывать об этом он не любил и подвигом не считал. Помню, я, еще когда сам был пионером, предлагал ему сходить к нам в школу на сбор и рассказать, как он в детстве партизанил, а он отказался. Заявил, что правду сказать не может, а врать - не хочет. Уже под старость, года два назад, стал что-то писать. Но так и не закончил. Вообще-то отец оставил довольно большую рукопись. Но его почерк читать очень трудно. К тому же я знаю, что он писал не мемуары, а повесть, и насколько она, как говорится, документальна - вопрос сложный. Опять же я ее толком и не читал - глаза устают.
- А он никогда не называл вам имена тех девушек, которые были с ним там, на этом немецком объекте?
- Ну, во-первых, конечно, Зоя Иванова. Она была у них в партизанском отряде фельдшером. Вы ее мне называли сами. Он с ней переписывался до последнего времени. Потом отец упоминал какую-то Клаву, но она погибла в 1945 году. А еще он несколько раз говорил о Дусе. Фамилий ни той, ни другой не помню.
- А вы бы не могли мне дать рукопись посмотреть? Ну и рассказать, конечно, все, что знаете об этой истории?
- Посмотреть, конечно, можно. Тем более что я как раз сегодня свободен. Ну и рассказать, что знаю, мог бы. Адрес знаете?
- Знаю.
Никита прихватил с собой диктофон и записную книжку с ручкой, для солидности.
На сей раз мама довольно спокойно перенесла Никитин выход из дома. Во-первых, было еще светло, а во-вторых, она была убеждена, что он идет не к женщине. К тому же Никита не стал говорить, что он и сегодня скорее всего ночевать не придет. Правда, сейчас было всего два часа дня, и Никита предполагал, будто часа за три он успеет обернуться туда-сюда и заскочит домой прежде, чем поедет к десяти на "Каширскую".
Добравшись до "Сокола", найдя нужный дом и поднявшись к квартире, Никита нажал кнопку звонка.
Открыл ему усатый, коротко подстриженный, седоватый, но крепкий мужик среднего роста, в спортивном костюме.
- Здравствуйте, я - Ветров, из "Красного рабочего", - и Никита с удовольствием показал свою краснокожую книжицу.
- Понятно, - кивнул хозяин, мельком заглянув в "ксиву", - а я Белкин Андрей Юрьевич. Заходите.
Квартира была большая, четырехкомнатная, но никак не скажешь, что там до недавнего времени жили аж два генерала. Почему два? Потому что в столовой, куда Андрей Юрьевич провел Никиту, на стене висела большая цветная фотография, где были изображены отец и сын в полной форме, при всех регалиях. Только отец в старой - советском кителе, а сын - в российской.
- Вы очень похожи на Юрия Петровича, - заметил Никита.
- Еще чуть-чуть поседею, - усмехнулся Белкин, - совсем не отличить будет. Присаживайтесь!
Никита сел, достал диктофон. Андрей Юрьевич усмехнулся.
- Давайте пока без этой штуки. Для начала надо определиться, о чем будет разговор.
- В общем-то, я почти все по телефону сказал, - заметил Никита. - Нам в редакцию написала письмо Зоя Михайловна Иванова. Она попыталась рассказать о том, что весной сорок третьего года вместе с вашим отцом и еще двумя девушками, которых вы назвали Клавой и Дусей, уничтожила секретный немецкий объект на озере Широком. Но у нее был рак на последней стадии. Жила на одних обезболивающих. К тому же то, что она рассказала в письме, очень сбивчиво и непонятно. Даже неясно, что был за объект, из чего состоял, чем он был важен. И не очень понятно, почему такое, видимо, очень сложное, задание выполняла группа из трех девушек и тринадцатилетнего мальчика.
- Как раз это самое простое, - ответил младший Белкин. - Их просто-напросто никто туда не посылал. Они туда попали случайно.
- Как это "случайно"?
- Убегали от немцев и хотели спрятаться. А потом оказалось, что попали на секретный объект. Правда, недостроенный. Ну а потом им как-то удалось перебить охрану и захватить этот бункер или что там еще было. Подробно он не рассказывал.
- Но согласитесь, что если объект был секретный, то его даже в недостроенном виде, наверно, не бабка с клюшкой охраняла… И даже не два эсэсовца…
- Понимаете, Никита, я и сам много раз спрашивал, но отец не очень любил говорить. Хотя, если по правде сказать, разговоры у нас с ним на эту тему были очень давно. Когда я еще в школе учился. У него не было привычки говорить: "Вот я в твои годы…" Мать так иногда говорила, когда я баловался или двойки получал, а он - нет. Она скажет: "Как тебе не стыдно! Отец в твои годы уже немцев убивал, а ты стекла в школе бьешь!" Я, конечно, спрашиваю: "Папа, а как ты немцев убивал? Они же большие, а ты маленький был?!" А он мне не отвечал, только на мать ворчал: "Нечего ему, дураку, об этом рассказывать!" Да и дома он бывал не много. Особенно пока в войсках служил. А когда на испытательную работу перешел - я службу начал. Виделись раз в год, а то и реже. Вот только последних три года вместе. Он - в отставке, а я - на службе. Оба нелетающие. Да и меня на сокращение наметили… Так что о войне мы с ним мало говорили. Тем более что он как летчик не воевал, партизаном был, потом в пехоте, а я в Афгане двести пятьдесят четыре боевых вылета сделал. Войны разные. А о том, во что наши ВВС превратили, приходилось беседовать. Я боюсь, эти разговоры его и доконали. А у него, согласно летной книжке, за время службы было четыре вынужденных посадки, три катапультирования… Даром это не проходит. Да и война в детстве не шутка. Успокоить его пытался, но разве уговоришь? Вот на этой фотографии мы улыбаемся, даже обнялись, а его тогда полчаса пришлось упрашивать. "У тебя, - говорит, - советская форма есть?" На полном серьезе не хотел фотографироваться. "Лучше б ты остался советским полковником, - сказал, - чем до власовского генерала дослужился!" Трехцветный флаг не переносил. "Белые под этим флагом Антанте Россию продавали, Власов - Гитлеру, а вы - натовцам! А при царе под ним только купеческие суда ходили! Продажный этот флаг!" Я, конечно, про то, что служивый человек живет по приказу и по уставу, а не выбирает, какую форму носить и какому Государственному флагу России честь отдавать. А он свое: "Ты присягал кому?! СССР. Обязывался его защищать, не щадя крови и самой жизни? Обязывался! Хрена ли ты его не защитил?!" Ну что тут скажешь? Так вот и жили… Это я все, конечно, не для печати говорю.
- А когда ваш отец книгу начал писать?
- Давно. Сперва хотел только про испытательскую работу написать, но потом сказал, что лучше, чем у Галлая, не получается. Бросил и даже сжег, кажется. А потом начал писать эту. Начинал как мемуары, а после решил переделать в повесть. Нам не читал и не показывал. "Помру, - говорил, - тогда и прочтете". Отчего, почему - не комментировал. Запирал в ящик стола и ключ уносил, чтоб Анютка не подсматривала. Это дочка моя. Он вообще-то на нас с женой здорово сердился, что мы парня так и не завели. Обрубили авиационную династию. Дед был летчиком, отец и я. А вот этот мышонок у нас ничего общего с авиацией иметь не захотел, - Белкин посмотрел за спину Никиты, слегка подмигнув.
Никита обернулся. Вообще-то он не стал бы называть такую девушку "мышонком". Это папа, который, наверно, помнил, как она в колясочке пищала, мог ей такое ласкательное прозвище придумать. Но теперь-то, лет в двадцать, этот ребенок был ростом почти с Никиту даже в домашних шлепанцах. А если ее еще поставить на каблучки, такие, как у Светки, то получится на полголовы выше. И вообще смотрелась неплохо даже в домашнем грубошерстном свитере водолазного образца и спортивных брюках с лампасами. Длинные гладкие темно-русые волосы, поблескивая, ниспадали на плечи. Прямо как в той рекламе: "Wella. Вы великолепны!" Но самое занятное - на бело-розовенькой овальной мордашке не было даже миллиграмма косметики.
- Вам чаю поставить? - спросила она, равнодушно поглядев на Никиту.