- Тут и фотографии даже есть.
- Давай, печатай мне все!
Уже с готовой распечаткой в руках Астафьев поднялся наверх, на второй этаж. Женщин он застал в обширной гостиной. Юлька и Елена занимались тем, что прикидывали, как им перешить новое платье с учетом настоящих порезов, кроме того, вокруг них кружилась разбитная визажистка, Оксана, беспрерывно тараторившая на смеси хохляцкого с французским. Все трое при этом были в минимуме одежды, причем у Батовой этот минимум был стопроцентный. Но, уж кого-кого, а Астафьева она стесняться не собиралась.
- Ба, Юрик! - восхитилась она. - Заходи. Хоть один живой мужчина будет в нашем монастыре.
- А что, у нас тут есть и неживые мужчины? - спросила, с нервным смешком Елена.
К удивлению Юрия, в комнате была еще одна женщина, Инна Воскресенская. В этот раз она была в простом, стального цвета шелком халатике, и, сидя в сторонке, на диване, пила кофе.
- А где моя половина? - спросил Юрий.
- Она спит, - пояснила Елена. - Что-то ее сегодня на сон все тянет. Разбудить?
- Не надо. Налейте мне лучше кофе, да я пойду читать этот детектив, - он потряс пачкой листов.
- А что тут у вас? - поинтересовалась Воскресенская. Сегодня Юрий видел ее ближе, чем вчера. Признаться честно, Инна была очень красивой женщиной. Даже сейчас, в этом возрасте, у ней была превосходная, белая и чистая кожа, очень красивые, серого цвета глаза, и хотя в этом утреннем наряде вокруг них были видны сеточка морщин, но Юрий не мог не отметить сей природный феномен. Красивые женщины были для Астафьева как наркотик, он ими загорался мгновенно. Так что он, вопреки своему намерению, сел на один диван с Воскресенской, принял из ее рук чашечку с кофе, и начал рассказывать дамам красивые сказки.
- Тут история самых страшных преступлений, происшедших на этом острове за последние пять лет.
- Ой, как интересно! - восхитилась Юлька. Она уже влезла в свое платье, и Астафьев оценил его очень высоко. При всем том, что это серебристое платье с вкраплениями нежно-жемчужного цвета было до полу, но спина была открыта почти до пояса, а фигура была столь обтянута, что Юрий понял, почему Юлька щеголяет сейчас нагишом. Нижнее белье и этот наряд были просто несовместимы. Глубокое декольте так же не оставляло для посторонних глаз никаких тайн.
- И откуда это все у вас? - настаивала Инна. - Из полиции?
- Нет, от местных журналистов. Хороший материал для размышлений.
Он глянул на часы, торопливо допил кофе.
- Ладно, надо мне заняться этим серьезно, а то вы все со своими красотами меня отвлекаете. Налью еще кофе, и пойду.
Он поднялся, и, уже уходя, сказал: - Да, Юлька, ты чего мучаешься? Закажи себе длинные перчатки, и все будет тип-топ. Никто твоих порезов не увидит.
Астафьев ушел, и женщины несколько минут говорили о чем угодно, но только не о перчатках.
- Ты с ним спала? - спросила Воскресенская Юльку.
- А тебе это зачем?
- Просто очень интересный мужчина. Вот мне и интересно, он так же хорош в постели, как и внешне?
- Еще лучше, - подтвердила Юлька. - На моей памяти это лучший любовник, которого я только знала в этой жизни.
- И он, что, в самом деле, такой крутой мент? - настаивала Инна.
- Кто тут у нас крутой мент? - раздалось с порога. Это поднявшаяся на минутку по естественной нужде Ольга Малиновская услышала знакомые словосочетания.
- Да, про мужа твоего говорим, - не моргнув глазом, ответила Юлька, - он же у тебя крутой парень в своем ментовском деле.
- Да, это точно. Он в своем деле ас, волкодав, - зевая, согласилась Малиновская.
- А он как у тебя, опер, или так, по кабинетам больше трудится? - спросила Инна.
- И то и другое. И опер знатный, и как аналитику ему цены нет.
Ольга попробовала, было, посидеть с девками, снова занявшимися платьем, налила даже себе кофе, но потом ресницы ее начали слипаться.
- Да, Елена, а что будет с телом Василия? - между тем спросила Юлька.
На это неожиданно ответила Инна.
- Не беспокойся, Оль, мы дали поручение менеджерам, через два дня его отправят в Москву грузовым рейсом. У нас как раз пойдет туда самолет, он привозил тут разное имущество для Русского бала.
- Спасибо тебе большое, Инна.
Елена даже прослезилась. Потом все снова поплыло перед глазами Ольги.
- Да что я сегодня такая сонная! - выругалась она, когда чашка упала из ее рук, и этим разбудила Ольгу.
- Да, иди ты, отоспись! - предложила Юлька.
- Да, что со мной сегодня, сплю целый день!? - Продолжала возмущаться Ольга.
- Выспись, - посоветовала и Ленка. - Это на тебя весь этот напряг так действует. Я в монастыре почти двое суток спала.
- Хорошо, - согласилась Ольга и тут же снова задремала.
- Да иди ты, поспи! - толкнула ее в плечо снова разнагишавшаяся Юлька.
- Ладно, пойду, - Ольга нашла в себе силы встать и уйти в спальню. Вслед за ней засобиралась и Воскресенская.
- Скоро Олежек должен подъехать, пойду, приму человеческий вид.
Когда она удалилась, Елена спросила: - Эта стерва тоже спала с твоим мужем?
- Не знаю. А с чего ты это взяла? - удивилась Юлька.
- Она так нежно сказала его имя.
Юлька чуть задумалась. С Еленой они быстро сошлись, так бывает среди женщин, и секретов от нее Батова не держала.
- Может быть. Хотя Олег мне про это ничего не говорил. Но он тянет в постель каждую симпатичную телку, так что и это могло быть.
Она посмотрела на лежащее на столике платье, и решительно сказала: - Знаешь, Лен, а Юрка прав. Все-таки лучше перчаток нам ничего не придумать. В них, конечно, будет жарко, но, что делать.
- А можно в них навертеть дырок, так это будет даже красивенько! - внесла свой вклад в обсуждение проблемы визажист Оксана.
Они так увлеклись этой проблемой, что день прошел для них незаметно. Но, только три женщины на этой вилле были отягощены такими смешными проблемами. У всех остальных дела были гораздо серьезней.
ГЛАВА 16
Тем временем Астафьев, найдя на этаже небольшой уголок для раздумий, поглощал досье Харымова. Да, это действительно были самые крупные происшествия, происходившие на этом острове, угонов машин, или пьяных драк тут не было. Несколько листов Юрий отложил в сторону, рядом с диваном.
"Двадцать шестое мая две тысячи первого года. В своей вилле убит глава небольшой нефтяной компании Андрей Бочаров. Киллер перебрался через забор по сходящимся веткам деревьев, миновав систему телеслежения, убил трех овчарок, телохранителя, и, пробравшись на второй этаж двумя выстрелами в голову застрелил Бочарова. Жена, спавшая в соседней спальне, ничего не услышала".
На фотографии были явно видны два пулевых отверстия во лбу жертвы.
"Шестое сентября две тысячи второго года. Загадочная смерть Абрама Гербенштейна, одного из столпов Российского страхового бизнеса. Машина сорвалась в пропасть на крутом вираже. Единственное, что указывает на убийство, это пробитый правый баллон. По заключению экспертов, такую пробоину могла оставить пуля. Доказать ничего не удалось".
Эта бумага также отправилась в пачку рядом с диваном.
"В своей сауне умер от инсульта академик Арнольд Соломонович Рубинштейн, один из видных деятелей Росатома. Удивляет только то, что до этого шестидесятилетний академик не проявлял ни каких склонностей к болезни мозга. Был очень спортивным, по два часа играл в большой теннис. Независимые эксперты, нанятые вдовой покойного, нашли в древесине, которой была обита изнутри сауна, остатки очень токсичного нервно-паралитического газа. Перед этим приходил ремонтировать сауну некий кипрский умелец, плохо говоривший по-русски. Волосы густые, усы пышные, очки роговые, рост метр шестьдесят пять, средней полноты, прихрамывает на левую ногу".
- В сторону, - пробормотал Юрий.
Астафьев уже кончал свое чтение, когда зазвонил его мобильник. Номер был ему незнаком.
- Да, Астафьев слушает.
Юрию ответил голос с типичным греческим акцентом.
- Простите, говорят, вы много раз звонили мне?
- Кто это?
- Это отец Василис. Мне дал этот телефон ваш друг Харымов.
- А, понятно. Что вам нужно, святой отец?
- Вы можете приехать ко мне сейчас?
- Зачем?
- У меня есть кое-что только для вас. Это очень срочно.
- Хорошо, через полчаса я буду у вас.
Юрий угадал со временем. Именно через полчаса его "Джип" остановился около дверей церкви святого Петра. Рядом на стоянке была только одна машина, старенький "Форд". Юрий, оглянувшись по сторонам, прошел в церковь. Но, только разогнувшись сразу за низким входам, он резко остановился. В воздухе остро пахло сгоревшим порохом. Астафьев выхватил из кобуры свою "Беретту", и, сняв с предохранителя, двинулся вперед. В церкви стоял привычный полумрак, но тело священника он увидел сразу. Оно лежало за столиком аналоя, как раз в солнечном луче, пробивавшемся в единственное с этой стороне окошко. Оглянувшись по сторонам, Юрий пробежал вперед, и, наклонившись, начал искать, как можно расстегнуть попу сутану. Это кончилось тем, что он только испачкал в крови руки. Между тем от всех этих толчков священник вдруг застонал, и Астафьев начал приподнимать его тело. Тот пришел в себя, и тихо спросил: - Ты… кто?
- Я Астафьев. Это вы мне звонили.
Священник поднял руку, и изобразил нечто, похожее на крестное знамение.
- Что? - не понял Юрий.
- Крест, - прохрипел раненый.
И Юрий догадался. Он расстегнул рубашку, и показал священнику свой крестообразный шрам. Тут раненый вздохнул с облегчением. После этого он начал шептать на ухо Юрия.
- Одна… проститутка в Тебризе сказала… что Мансур хочет с тобой посчитаться…
Он хотел что-то еще сказать, но потом тело его резко дернулось, а затем обмякло. И тут же в церкви загрохотали шаги сразу нескольких человек. Резкий голос на чужом языке прокричал несколько фраз, которые Юрий понял и без переводчика.
- Встать! Руки вверх! Вы арестованы!
ГЛАВА 17
- Я в пятый раз заявляю, что я не убивал отца Василиса. Я приехал уже после того, как в него стреляли. Он при мне был еще жив.
Тон Астафьева был монотонен, как сигналы точного времени, но и его терпению приближался конец. Этот бессмысленный по своему идиотизму допрос продолжался уже четыре часа, и вопросы следователя были столь же однообразны, насколько и глупы.
- Если он был жив, то, что он вам сказал? Почему вы не говорите нам? - настаивал грек. Переводчик, тот самый, что переводил в свое время его разговор с Папандреу, старался переводить не только дословно, но и точно передать агрессивную интонацию следователя. А Юрий продолжал.
- Я уже говорил вам, что я не знаю греческого языка. То, что он сказал имя Сократоса, это я расслышал, больше ничего не понял.
Сидевший напротив Юрия тучный человек лет сорока пяти, поморщился. Заместитель прокурора города Лимассол Григор Костадинос, был большим другом комиссара Солона Либератиса, и к Сократосу Михаилидису был настроен, мягко говоря, весьма лояльно. Пока переводчик толковал ему ответ задержанного, он закипал, как доходящий до кондиции чайник. Ему жутко надоел этот разговор, и Григор решил закончить его резко, и как он думал, убедительно.
- Хватит запираться, Юркас Астафьевас! - Стукнув по столу, закричал он. - Против вас есть неопровержимые улики. Вот!
И он вытащил из ящика стола полиэтиленовый пакет с несколькими гильзами.
- Это гильзы из вашего пистолета! Их нашли на месте преступления.
Юрий усмехнулся, и отрицательно покачал головой.
- Может, они выпущены из такого же пистолета, как тот, что был со мной, но точно, что не из моего. Кстати, почему они тут? Почему вы не отдадите их на экспертизу?
- Если я их отдам, это будет вам смертным приговором!
- В таком случае, я хочу, чтобы меня быстрей приговорили.
Григор рассердился не на шутку. Он, в самом деле, вызвал какого-то полицейского в штатском, и быстро накарябав несколько слов в фирменном бланке, отдал ему пакет. После этого он торжествующе посмотрел на Астафьева.
- Ну, вы этого хотели? Теперь вас не спасет никто!
- Тогда я еще раз хочу спросить, почему до сих пор не вызван мой адвокат?
- Вы его получите! Завтра! Вместе с обвинительным заключением! Сейчас я велю проводить вас в камеру.
Юрий пожал плечами.
- В камеру, так в камеру.
Камера на поверку оказалась типичным обезьянником, чуть почище, чем в родном Кривове. Большая комната, с одной стороны она была открыта для наблюдения. До пояса обезьянник был забран железом, а сверху уже шла вертикальная решетка. Что тут было замечательно, это хорошо налаженная система вентилирования. Юрий с содроганием сердца вспомнил запах, который исторгало из себя подобное же заведение у них в Кривове. За годы службы "обезьянники" подобного типа пропахли бомжами так, что их было легшее взорвать, чем проветрить. Тут же можно было дышать, было не жарко, и не прохладно.
- Закрыли, фараоны хреновы, - пробормотал Астафьев, рассматривая свое новое жилье.
Что было в этом заведении бестолково, с точки зрения Астафьева, это само расположение камеры. Дежурная часть этого управления располагалась в стороне от камеры, так что творилось внутри, оттуда было не видно. Правда, время от времени, раз в полчаса, мимо камеры с угрожающим видом проходил толстый полицейский с дубинкой на поясе.
Были в камере и задержанные, один, типичный бомж, не посмевший даже занять место на обширных нарах, и спящий калачиком в углу. Был еще один коренастый бедолага, дремавший в позе ямщика на облучке. Этот старожила камеры показался Астафьеву жутко знакомым. При вхождении Юрия он только чуть приоткрыл глаза, а потом снова их закрыл, делая вид, что спит. Юрий так же отошел к дальнему концу камеры, забрался на нары, и прикрыл глаза. Ему надо было обдумать создавшуюся ситуацию, но ему мешал этот бородатый парень. Юрий попробовал выкинуть его из головы, но мысли невольно возвращались к его дремлющему соседу. Он явно его знал, где-то видел, и это уже было опасно. Астафьев уже начал злиться оттого, что никак не может вспомнить, где он его видел. Но в этот момент тот пробормотал что-то по-испански, и Юрия как-то сразу осенило.
"Утро, "Золотой якорь", этот морячок блевал около крыльца. Фу ты, черт! А я уж думал, что это снова мой личный киллер".
Теперь он мог бы сосредоточиться на главном, кто его так подставил. Но, тут снова загремели запоры, и в камеру втолкнули очень высокого, худого парня с типично кавказским лицом. Он и пробормотал себе под нос что-то соответствующее моменту, угрожающее, с явным применением исконно русских слов. После этого он забрался на нары рядом с Астафьевым, и тут снова начал качать права.
- У, ш-шакалы! Мусора кипрские!
- В чем дело, брат? Кто тебя так обидел? - спросил Юрий.
Тот обрадовано обернулся к Юрию.
- Ты тоже наш, русский, да? Слюшай, брат, это что за люди в этом самом Кипре, а? Я сюда отдыхать приехал, а меня вместо этого в кутузку посадили, да!
- И за что тебя так? - заинтересовался Юрий. При этом его не покидало ощущение, что он видел где-то этого парня. С его памятью так происходило часто. Врезался какой-нибудь человек в память, и навсегда. Но этого кавказца Юрий явно видел где-то не так давно.
- Да слюшай, зашел в кабак, хотел шашлык-машлык кушать. Тут какой-то пьяный этот самый, грек, вылил мне на штаны вино! Ну, я его толкнул в сторону, говорю ему: "Эй, что ты делаешь!" Он свалил столик, потом еще один. Так и пошло! Все драться ко мне полезли. Набежали эти, в погонах, и сюда меня притащили. Он виноват, а меня на нары, да? Меня так даже в Москве не обижали!
- Да, крохоборы, - согласился Юрий, невольно представивший, что там было на самом деле, и от этого разулыбавшийся. - Тебя как зовут то?
- Алибек я. Алибек Мукашев.
- А я Юрий. Откуда родом?
- С Дагестана, Махачкала.
- А сейчас где живешь?
- В Москве. Торгуем мы с братом. Сюда отдохнуть приехал, и вот…
Этот мирный разговор был прерван лязгом ключей и скрежетом открываемой решетки. Все с любопытством уставились на входную дверь. На пороге показался среднего роста типичный грек, довольно хорошо поддатый. При виде его Алибек буквально вскинулся с места.
- Вот-вот, этот козел! Из-за его и меня загребли!
Он соскочил с нар, и, подскочив к новенькому, схватил его за грудки. Тот в свою очередь схватил за грудки дагестанца, и что-то быстро залопотал по-своему, по-гречески. Астафьев, и оживившийся морячок кинулись разнимать дерущихся. С большим трудом им удалось их разнять, так что минут через десять киприот и дагестанец лежали на разных концах нар, а между ними как два щита - Астафьев и морячок. Того, как, оказалось, звали Сальвадором. Он действительно оказался испанцем, отставшим от своего корабля. Все это они выяснили часа за полтора оживленных переговоров между всеми обитателями камеры. Как ни странно, связующим звеном между ними оказался бомж, знавший, похоже, все языки мира. Именно он с хриплым хохотом переводил разговор грека Юрию, потом говор испанца, рассказывая при этом на какой-то чудовищной смеси языков. Сам же он говорил не на русском, а на какой-то древней помеси славянского, как понял Астафьев, на сербском. Ближе к полуночи все начали уставать от этого бессмысленного общения. Первым задремал Юрий, потом сморило и морячка. Все остальные так же притихли, было непонятно, спят они, или просто замерли, чтобы не мешать другим. Только бомж, которого все уже звали просто Фредом, все ворочался в своем углу, почесывался, да, время от времени сплевывал в угол. Вскоре затих и он. Теперь не спали только двое.
Алибек никак не мог притвориться спящим, мешал его бурный, кавказский темперамент. Задание, что он получил от Мансура, было простым и понятным. Более того, оно было почетным. Решетки, замок, все это было ерунда, он открыл бы все возможные двери за считанные секунды, этому его обучали. Но, сначала нужно было выполнить главное дело. Мешало только одно - не спал этот чертов грек. С одной стороны Алибек был ему даже благодарен, все же с его помощью он легко оказался тут, в одной камере с нужным ему человеком. Но, с другой стороны, что же он так долго не спит!? Наконец, уже в третьем часу ночи захрапел и грек.
Тогда Алибек приподнял голову, осторожно прислушался, потом осмотрелся. Света было мало, но достаточно, чтобы рассмотреть лица всех его соседей. До лежащего рядом Астафьева было каких-то полметра. Русский лежал на спине, и это было удобно. Алибек еще никого не душил, хотя проходил этот вид убийств в лагере подготовки боевиков в Южном Йемене. Он приподнялся и подготовился к броску.