– Меня здесь как волка обложили, – пожаловался Шаповал. – Скоро выть начну.
– Недолго осталось – потерпи.
– Не хочу, – честно признался Шаповал. – Я эти рожи уже видеть не могу.
– Ты о ком?
– О врачах. Улыбаются, а в глазах, знаешь, такой стальной блеск и затаенный интерес. Я для них что-то вроде подопытного кролика. Они на мне диссертации защищают, а у меня уже шарики за ролики заходят…
Шаповал внезапно умолк, и они услышали, как кто-то с той стороны двери возится с кодовым замком. Щелкнула задвижка, дверь распахнулась, но этого мгновения Дружинину хватило, чтобы перемахнуть через кровать и упасть на пол. Теперь он лежал в узкой щели между кроватью и стеной и вряд ли мог быть обнаружен.
Вошедших было несколько. Дружинин видел только их ноги и определил – все мужчины, только одна женщина. Наверное, молодая. Ножки упругие и будто точеные. Очень хотелось приподняться и посмотреть ей в лицо, но это было невозможно.
– Здравствуйте. Как вы себя чувствуете? – Мужской голос, спокойный и уверенный.
– Спасибо, нормально. – В голосе Шаповала радости совершенно не ощущалось, судя по всему.
– Вы обедали?
– Еще нет.
– Вот и отлично.
– Ничего отличного не вижу, – буркнул Шаповал.
– Зато я вижу.
Старый, плешивый и очень желчный – таким Дружинин представлял себе обладателя этого голоса. Он один только и говорил, все остальные молчали.
– Я смотрел ваши сегодняшние данные. Они обнадеживают.
– Меня они обнадеживают уже давно, – раздраженно сказал Шаповал.
– Значит, мы с вами мыслим одинаково, – миролюбиво сказал голос. – Все готово?
Это, наверное, кому-то из сопровождающих.
– Да, – ответил другой голос.
– Пожалуйста.
Тишина, только слышен какой-то шорох. Снова голос "плешивого":
– Возьмите шприц, Оля. – И затем: – Так, все в порядке. Через три минуты приступаем.
Наверное, сделали Шаповалу укол. Вот почему он их так не любит.
Пауза. Ноги всех вошедших неподвижны. Сгрудились у кровати, чего-то ждут.
– Пора, – опять голос "плешивого". – Вы меня слышите?
– Да, – ответил Шаповал.
– Давайте побеседуем с вами об операциях, в которых вы участвовали. Часто приходилось выезжать на задания?
– Часто.
– Уже привыкли? Не волнуетесь?
– Ну почему же? – спокойно сказал Шаповал. – Все мы человеки.
– Значит, все-таки есть страх?
– Не страх. Так – мандраж какой-то.
– А были ли какие-то операции, которые запомнились лучше других?
– Конечно.
– Расскажите о них.
– Одна из последних – в метро.
– А что там было?
– Мальчишка собирался подложить бомбу на станции "Белорусская".
– Это было очень опасно?
– Для пассажиров? – уточнил Шаповал.
– Лично для вас.
– Для меня – нет, конечно. И не такое случалось.
– Почему же вы этот случай выделяете?
– Террорист очень необычный. Нехарактерный. Тем и запомнился.
– Я-то думал, что дело в повышенной опасности…
– Нет, – сказал Шаповал. – Просто странная история – вот и запомнилось.
– А ваша последняя операция?
– Это когда меня зацепило?
– Да.
– И вспоминать не хочется.
– Почему?
– Потому что все очень бестолково было.
– Что именно бестолково? Сама операция?
– Не-е-ет, – протянул как будто в задумчивости Шаповал. – Поначалу все нормально шло, и даже удачно. Андрюха, молодчага…
– Андрюха – это кто? – уточнил голос "плешивого".
– Андрюха Дружинин, мой друг. Он спецподготовку проходил – по ведению переговоров с террористами – и одного из налетчиков там, в банке, "расколол" в два счета, мы даже не ожидали, если честно. Тот со страху едва не начал маму звать…
Было слышно, как Шаповал фыркнул.
– В общем, повязали мы его и в банк проникли тихо и без шума. И все вроде отлично шло. Потом мы срезали двух остальных налетчиков, а один из них – тот, который потом меня и ранил, – уполз. И дальше вот пошел настоящий бедлам.
Шаповал вздохнул.
– Рассказывайте, – ободрил его голос "плешивого". – Мы вас слушаем. Что вам в той операции не понравилось?
– Вот этот последний эпизод. Мы загнали раненого налетчика в комнату, откуда ему уже никуда выхода не было. Правило первое: блокируй его и не давай носа высунуть. А мы расслабились, дверь из-под контроля выпустили.
– И он на вас напал?
– Да. Выскочил и выстрелил.
– В вас?
– Нет, в Андрея он целился.
– В Дружинина? – уточнил "плешивый".
– Да.
– И вы это отчетливо видели?
– Если кто-то целится – траекторию полета пули я вам могу нарисовать еще до выстрела, – снова фыркнул Шаповал. – У меня за спиной шесть месяцев спецподготовки, между прочим.
– Так чего ж вы в таком случае под пулю полезли? Не ваша она была.
Пауза.
– Ну! – требовательно сказал "плешивый".
– Ты не "нукай"! – с непонятным Дружинину ожесточением сказал Шаповал.
И его собеседник тоже, наверное, опешил, потому что опять возникла пауза.
– А почему вы говорите мне "ты"? – поинтересовался наконец "плешивый".
– Потому что тебе, штатская крыса, ничего этого не понять.
– Дмитрий Григорьевич, достаточно! – произнес другой мужской голос, помоложе.
– Что там с ним? – Это опять "плешивый".
– Давление поползло.
Было слышно, как судорожно задышал Шаповал.
– "Штатскую крысу" я вам прощаю, – миролюбиво сказал "плешивый". – Но все-таки – почему вы под пулю бросились?
– Потому что друг он мне! – крикнул озлобленно Шаповал. – Дороже брата! Мы с ним всегда вместе башку под пули подставляем, и если с ним хоть что-то случится…
– Достаточно! – с беспокойством произнес "моложавый". – Хватит на сегодня, Дмитрий Григорьевич. Иначе у нас будут проблемы.
– Оля! Теразон внутривенно, два кубика! – распорядился "плешивый".
В его голосе прорезались раздражение и недовольство. Дружинин из своего укрытия видел, как один из посетителей палаты отошел от постели раненого и стал вымерять шагами расстояние от стены до стены. Наверное, это и был "плешивый" – Дмитрий Григорьевич. Старший здесь, как понял Дружинин. А Олины ножки приблизились, сейчас она делала укол. Колготки у нее были с мелким рисунком – что-то вроде крохотных звездочек. Если бы здесь не было так много людей, Дружинин непременно протянул бы руку и погладил эту ножку. Были бы визг и большая суматоха. Бедолага Шаповал от неожиданности, наверное, упал бы с кровати.
– Как он там? – осведомился из дальнего угла Дмитрий Григорьевич.
– Мерцание нормальное, давление стабилизировалось.
– Что ж он слабый такой? – сказал с досадой Дмитрий Григорьевич.
Ему никто не ответил, а он, наверное, ожидал ответа, потому что сказал после паузы резко и недовольно:
– Ну!
– Я думаю, у него нервная система износилась. Психоэмоциональная устойчивость никудышная…
– Толку не будет, ты думаешь?
– Он ни на что не годен уже, Дмитрий Григорьевич.
Их бесцеремонность потрясла Дружинина. Они обсуждали состояние Шаповала так, будто его самого здесь и не было. Дружинин готов был встать и сказать этим людям все, что он о них думает, но его останавливала необъяснимая бессловесность Шаповала. Если бы тот хотя бы слово произнес… Но он молчал. И несколько растерявшийся Дружинин ничего не решился предпринять.
Он был так озадачен этим странным разговором, что слишком поздно обнаружил исчезновение Оли. Только что стояла у кровати – и вот ее уже там нет. Дружинин обеспокоенно повел взглядом в одну сторону, в другую и вдруг обнаружил Олины ножки – совсем рядом. В опасной близости. Если она останется здесь, то может запросто его увидеть. Он поднял глаза, скользнув по Олиным ножкам, выше по кровати – и встретился взглядом с Олей. Это была та самая девушка, с которой Дружинин проник в бокс. Она стояла и во все глаза смотрела на Дружинина. Похоже, даже растерялась немного.
– Ну? – все так же требовательно сказал Дмитрий Григорьевич.
– Все, всплывает, – произнес непонятную фразу "моложавый".
– Отлично. Закончили.
Дмитрий Григорьевич вышел первым, свита устремилась за ним, а замыкала шествие Оля. Она закрыла за собой дверь – и воцарилась тишина. Дружинин позволил себе перевести дух.
– Толик! – позвал он негромко.
В ответ – молчание. Дружинин поднялся с пола. Шаповал лежал на спине, задумчиво разглядывая потолок. Дружинин заглянул ему в глаза. Они были мутные – неживые.
– Толик! – вновь позвал Дружинин, почувствовав что-то вроде испуга.
Ресницы Шаповала дрогнули.
– Уф-ф! – выдохнул Дружинин.
Он похлопал Шаповала по щеке. Тот пробормотал что-то бессвязное. Он, похоже, находился под гипнозом. Вот почему врачи вели себя так бесцеремонно.
Шаповал пришел в себя минут через пять. Часто-часто заморгал, его взгляд – уже просветлевший – сфокусировался на Дружинине.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Дружинин.
– Мерзко.
– У тебя были врачи. Это ты помнишь?
– Помню, как они зашли сюда. Потом – укол. И после этого провал.
– Они вгоняют тебя в транс, Толик.
– Ты был здесь?
– Я спрятался и все слышал.
– И что было?
– Что-то вроде доверительной беседы.
– О чем?
– О твоей службе. Влезают тебе в душу, чтобы ты все им рассказал – что с тобой было и почему ты поступил так, а не иначе.
Шаповал устало прикрыл глаза. Его ресницы подрагивали.
– А смысл? – спросил он после долгой паузы.
– Хотят тебя комиссовать вчистую – раз уж ты подал рапорт об уходе.
– Я не хочу ничего этого, Андрюха. Я устал. Мне плохо. Если ты мне друг – вызволи меня отсюда.
Он был бледен и все так же не размыкал век.
– Как они меня замучили! Я чувствую себя подопытным кроликом.
– Ты потерпи, – попросил Дружинин.
– Не хочу! Мне не нужна эта медкомиссия, поверь. Если уж я действительно ухожу из "Антитеррора", то какая, к черту, разница – со справкой я уйду или без. Я готов просто удрать, исчезнуть. Только ты мне помоги.
Он, конечно, заслуживал лучшей участи. Дружинин порывистым движением обнял его и пробормотал:
– Толян! Друг! Давай я увезу тебя отсюда. Они не имеют права так измываться над тобой.
Мысли хаотично теснились в голове.
– Федя, конечно, разъярится и будет орать. Ну и пусть! Да и вообще – при чем здесь Федя? Я тебя спрячу, Толян. Отправлю к Светке, отлежишься там, а дальше будет видно.
– Хорошо бы, – мечтательно произнес Шаповал.
– Завтра же, Толян! – решительно сказал Дружинин. – Я здесь с машиной. Спрячу тебя в багажнике и вывезу отсюда.
Глава 27
Оля оказалась единственной купальщицей в бассейне. Огромная водная гладь – и никого, кроме нее. Дружинин вышел на край бортика и в растерянности остановился. Лампы дневного света отражались в воде тысячами бликов.
– Ныряйте! – сказала Оля. – Теперь нас будет хотя бы двое.
Дружинин нырнул, долго плыл под водой и вынырнул далеко впереди Оли.
– Ого! – уважительно произнесла она. – Это не вас в прошлом году отчислили из сборной по подводному плаванию? За то, что двое суток не всплывали.
– Вам смешно, – буркнул Дружинин. – А мне вот не по себе.
– Почему?
– Я такого безлюдья в бассейнах не встречал.
– Людей мало, каждый имеет возможность подобрать такое время, когда никого нет и никто не мешает.
– А разве не веселее с кем-то?
– Веселее, – засмеялась Оля. – Потому я сейчас с вами.
Она перевернулась в воде и поплыла прочь. Почему-то ничего не спрашивала о случившемся днем, как будто ее совсем не интересовала причина, по которой молодой и симпатичный медик вдруг спрятался за кровать больного. Дружинин чувствовал некоторую неловкость, но пока ничего не предпринимал.
– Какой факультет вы оканчиваете? – спросила Оля.
Слова отражались от стен и водной глади, возвращаясь гулким эхом.
– Можно я не буду отвечать на этот вопрос? Только вы не обижайтесь, ладно?
Дружинин был уверен, что она не обидится. Профиль этого учреждения такой, что здесь наверняка все стараются как можно меньше распространяться о себе.
– А я и не обижаюсь, – сказала Оля.
Значит, он не ошибся. Но почему все-таки она ни о чем его не спрашивает?
– Сколько мы здесь можем плавать? – осведомился Дружинин.
– Хоть до утра.
– Роскошная жизнь! Мне здесь нравится.
– Только скучно, – сказала Оля.
– Не может быть! – не поверил Дружинин. – Здесь столько всего…
– Всего – это чего?
– Можно заниматься спортом, можно пойти в сауну, можно посмотреть фильм…
– А просто пообщаться с людьми здесь можно? – скептически оценила возможность отдохнуть Оля. – Пройтись в толпе, потолкавшись…
– Толпы я здесь не видел, – признал Дружинин. – Но разве это плохо?
– Это невыносимо! Это жутко! Я схожу с ума от этих пустых помещений!
Она подплыла совсем близко. Но почему она ни о чем его не спрашивает? Дружинина мучила эта неопределенность.
– Я могу утонуть – здесь, в бассейне, – и никто этого даже не заметит, пока не спустят воду.
– Но я же рядом! – проявил благородную готовность Дружинин.
– И ты бы меня спас?
Ее губы совсем рядом. И жаркое дыхание. В глазах вопрос.
– Да, конечно, – ответил Дружинин, не делая ни малейшей попытки увернуться.
Оля жадно припала к его губам, обхватив руками шею Дружинина, но это продолжалось лишь несколько мгновений – она отпрянула и поплыла прочь. Дружинин нырнул, нагнал ее под водой и снизу обхватил руками, но не увлек за собой в глубину, а развернул и подтолкнул к бортику, и так потихоньку выталкивал Олю из воды, как это делает дельфин с тонущим человеком.
Поднялись на бортик, Оля показала рукой – сюда! – и они оказались в крохотной комнатке с кушеткой. Наверное, массажный кабинет или комната дежурной медсестры. Оля была тиха и податлива. Успела снять верхнюю часть купальника, пока Дружинин освободился от плавок. Оба были возбуждены и сосредоточенно-молчаливы. И оба были голодны.
Сначала Оля постанывала, потом стала вскрикивать. Получалось громко, но они не обращали на это внимания. Дружинину казалось, что он перестал жить. Душа отлетела и помчалась к звездам. Было темно, но совсем не страшно. Звезды приближались и приближались, пока в какой-то миг не вспыхнули совсем ярко, превратившись в океан огня. Душа стремительно рухнула вниз, все обрушилось, и сам Дружинин свалился с кушетки. Он совершенно обессилел и не мог даже приподнять голову.
Безмолвие тянулось вечно. Потом Оля сказала еле слышно:
– Тарзан!
Наверное, это была похвала.
– Я совсем одичал, – признался Дружинин. – Забыл о том, что существуют женщины.
– И все досталось мне, – сказала счастливая Оля.
– Тебе надо отсюда уехать.
– Почему? – удивилась Оля.
– Нельзя в двадцать лет запираться в такую богадельню. Ты сойдешь здесь с ума.
– Я тоже думала, что сойду с ума. Но теперь появился ты.
– Я уеду отсюда.
– Когда? – всполошилась Оля.
– Завтра.
– Ты шутишь?
– Нисколько.
– А когда приедешь снова?
– Не знаю.
Оля вздохнула, опустила вниз руку и с нежностью погладила Дружинину живот.
– Тарзан! – прошептала она мечтательно.
Теперь уж точно не спросит о случившемся в палате Шаповала. Ее это, похоже, совершенно не интересует.
– Дмитрий Григорьевич – это главный, да? – не выдержал Дружинин.
Олина рука замерла на его животе.
– Да, – сказала она со вздохом. – Главный. Самый-самый.
Наверное, очень его боялась.
– Боишься его? – засмеялся Дружинин.
– Если честно – да.
Глава 28
Вторым халатом Дружинин запасся загодя. Рано утром, когда солнце едва поднялось над верхушками деревьев, он отправился к медицинскому боксу. Вокруг не было ни души. Остывший за ночь воздух замер.
Когда после нажатия кнопки голос в переговорном устройстве сказал: "Слушаю!", Дружинин произнес фальцетом:
– Седьмая!
– Три, – сказал голос.
– Шесть, – добавил необходимую до суммы "девять" цифру Дружинин.
Щелкнул замок. Путь был открыт. Внутри здания Дружинин никого не увидел. Как и накануне, отжал планку двери восьмой палаты и вошел. Шаповал стоял у зарешеченного окна. Стекло было матовое, и непонятно, что он там высматривал.
– Привет! – сказал Дружинин и бросил другу халат: – Держи!
Шаповал облачился в белое, ни о чем не спрашивая. Знал, что Дружинин наверняка уже все продумал, и полностью ему доверял.
– Как ты себя чувствуешь, Толик?
– Нормально.
– Идти можешь?
– Даже бегать и прыгать. Хочешь, покажу?
– Мне не надо. Побереги силы. Может быть, тебе еще придется сегодня и побегать, и попрыгать.
Вышли в коридор. Здесь по-прежнему было пустынно. Здание они покинули беспрепятственно и теперь шли по асфальтированной дорожке.
– Тебя в твоей пижаме, конечно, не выпустят, – на ходу размышлял Дружинин. – Ладно, наденешь мою куртку, в конце концов.
– А ты?
– Я буду в рубашке. Кому какое дело, в чем я еду в собственной машине? Может быть, мне жарко.
На стоянке было всего несколько машин. "Антитерроровский" "Форд" Шаповал узнал сразу.
– Ого! – засмеялся он. – Это тебя Удалов колесами снабдил?
– Да, Федя молча санкционировал нашу операцию.
Сбросили халаты. Шаповал облачился в куртку, но больничные штаны его выдавали.
– В машину! – скомандовал Дружинин. – Не свети портками!
Оглянулся – и увидел Олю. Она шла по дорожке совсем недалеко от них и совершенно не замечала Дружинина. Они провели ночь вместе, а в пять часов, когда Оля забылась неглубоким и счастливым сном, Дружинин покинул ее комнату, не попрощавшись. Потому, наверное, она его и не замечала – обиделась.
– Оля! – негромко окликнул Дружинин.
Не хотел уезжать не попрощавшись. Она остановилась и смотрела строго. Значит, действительно обиделась. Дружинин направился к ней.
– Ну что ты, в самом деле, – сказал он примирительно. – Я ведь тебя предупреждал, что сегодня уеду.
– Мне-то какое дело? – парировала Оля и даже поджала губки – так сердилась.
– Я еще приеду, – пообещал Дружинин, подходя к ней вплотную. – Потому что ты – прелесть.
Протянул руку и погладил Олину шею, потом рука скользнула вниз, на грудь. И в следующий миг Оля влепила Дружинину пощечину. Получилось очень звучно. Опешивший Дружинин отпрянул, а Оля развернулась и торопливо пошла по дорожке прочь.
– Какая сцена! – осторожно сказал Шаповал, когда ничего не понимающий Дружинин сел в машину.
– Ч-черт! – бросил Дружинин и завел двигатель.
Он непременно обсудил бы с Шаповалом случившееся, если бы им не предстояло сейчас преодолевать контрольный пункт при выезде. Из стеклянной будки вышел охранник и направился к машине, сонно щурясь. Дружинин приоткрыл окно и крикнул, придав безразличие голосу:
– Открывай, брат! Покидаем отчий дом!