– Хотя справишься ли быстро? Сможешь, как Рэмбо: одна нога здесь, другая там?
Пацаненок не понял ничего, кроме слов про Рэмбо – вот это он знал. И с готовностью кивнул.
– Слетай к директорскому кабинету, посмотри, ее цветы на месте или нет.
Светлана покусывала губы. Шаповал сохранял серьезный вид. Мальчишка умчался вихрем и так же быстро вернулся.
– Есть цветы! – доложил он.
Шаповал торжественно-высокомерным взглядом обвел обступившую их ребятню, потом взял Светлану за руку и повел к выходу. Светлана несколько успокоилась и уже не стеснялась подаренных ей цветов.
– А вообще очень похожи, – признала она. – Я тоже сначала подумала, что ты возле кабинета директрисы…
– Ты правильно подумала, – с тем же серьезным видом подтвердил Шаповал. – Всего их было шесть. Три я сорвал и три оставил. Зачем же забирать все?
Светлана прикрыла лицо ладонью и рассмеялась. Даже мочки ушей порозовели. Шаповал вышагивал рядом с невозмутимым лицом.
– Вот теперь я тебя узнаю, – сказала Светлана.
Она его таким с прошлого приезда и запомнила: с ним было легко и весело.
Глава 33
Удалов очень рассчитывал на добытые им личные дела первых "антитерроровцев", и поэтому полный провал поисков, о котором ему доложил Дружинин, его чрезвычайно обескуражил, он даже не стал этого скрывать. Вышагивал по кабинету и покусывал губы.
– Все эти бумаги – фальшивка, – сказал Дружинин.
– Что фальшивка – личные дела?
– То, что касается службы этих ребят в "Антитерроре" – участия в операциях, сведений о ранениях, о наградах, – скорее всего подлинно. А вот исходные материалы – явная липа. Все эти аттестаты, справки из детдомов…
– Но почему? – воскликнул Удалов. – Зачем это сделано?
– Они что-то хотели скрыть.
– Они – это кто?
– Люди, в чьем распоряжении "Антитеррор". Может быть, есть другие личные дела, настоящие? И если там, в правительстве, попросить…
– У кого? – с горечью усмехнулся Удалов.
– У тех людей, которые вам передали эти бумаги.
Удалов покачал головой:
– Ты, наверное, думаешь, что я пришел к какому-нибудь министру и он передал мне эти папки? Нет, Андрей, так я их не получил бы. Вряд ли чиновники, ответственные за эти документы, знают, что они у меня. В любой структуре всегда есть какие-то маленькие люди, на которых никто и внимания не обращает. Сидит себе человечек, зарабатывает на хлеб. И только он сам знает, какими возможностями располагает. Если к нему найти подход, он всегда поможет. И эти папки, – Удалов показал на них рукой, – самые что ни на есть настоящие, поверь. Вот только внутри них почему-то липа зацвела.
– Они что-то хотели скрыть, – опять повторил свою мысль Дружинин.
– И ты знаешь – что?
– Могу только догадываться. Они скрывали тайну происхождения этих ребят.
– А смысл?
– Смысл надо искать.
– Вот и ищи, – напутствовал Удалов.
– Где?
– В папках этих, Андрей.
– Там нет ничего. Проверено.
– Ты всех обзвонил?
– Нет. Я же вижу – бесполезно.
– Ну уж нет, – сказал Удалов. – Успокоишься, только когда доведешь дело до конца.
– Мне везде отвечают, что таких воспитанников у них не было.
– А ты продолжай! – жестко сказал Удалов. – Звони, звони и звони!
Его упрямство уже бесило Дружинина, но невозможно было об этом сказать командиру.
– Слушаюсь! – буркнул Дружинин.
Удалов сделал вид, что не заметил его настроения. На том они и расстались.
На следующий день Дружинин снова отправился к Смирницкому. Все повторилось: и чай, и попытки Смирницкого поведать о своих успехах, и бессмысленные звонки с заранее предугадываемым результатом.
– Алло! Это из Москвы вас беспокоят. Подскажите, пожалуйста, в вашем детдоме был воспитанник по фамилии Кислов?
Кислова не было. И Ужгородцева не было. И Болдырева. Эти люди жили какой-то призрачной жизнью. У них была реальная жизнь раньше. Были отец и мать, были друзья, они ходили в школу, а летом отправлялись в загородные лагеря. Потом у них это прошлое отняли, выдав справку о липовом сиротстве. А они даже не попытались протестовать. Крамаренко в беседах с ними говорил о своем детдомовском детстве. И даже жене лгал. Для нее он был сиротой.
– Алло? Петрозаводск? Я вам звонил по поводу Маркова. Вы посмотрели архивы?
Дружинин давно уже тяготился этими бесплодными поисками.
– А вы имя Маркова знаете? – уточнили из Петрозаводска. – Его не Михаилом случайно зовут?
– Михаил, правильно! – напрягся в ожидании Дружинин.
– Он сейчас здесь, в нашем детдоме, и работает.
Этого не могло быть! Просто невероятно!
– Вы будете с ним говорить?
– Да! – крикнул в трубку Дружинин. – Да! Дайте мне его!
Этого не могло быть! Он не верил.
– Алло? Марков слушает.
Нормальный мужской голос. Судя по всему – молодой.
– Михаил! У меня к вам только один вопрос! – торопливо сказал Дружинин. – Вы когда-нибудь служили в спецгруппе "Антитеррор"?
Молчание.
– Михаил! – нетерпеливо выкрикнул Дружинин. – Служили? Да или нет?
– Да, – отозвался Марков. – Служил.
Но ведь Крамаренко говорил, что они погибли – все! Или Марков, как и Крамаренко, не участвовал в последней операции "Антитеррора"?
– Группа выполняла задание в Африке, – решил не темнить Дружинин. – Вы знали об этом?
– Я не просто знал. Я принимал участие.
Значит, они не погибли?
– Я слышал, что там, в Африке, произошла катастрофа, – осторожно напомнил Дружинин.
– Да. Ребята погибли.
– А вы? – вырвалось у Дружинина.
– Я летел первым рейсом. А на втором заходе вертолет разбился.
– Сколько человек улетели первым рейсом?
– Из группы – я один. И еще этот парень, которого я сопровождал.
– А кого вы сопровождали?
– Человека, которого мы разыскивали.
– Фамилия! – нетерпеливо-требовательно выкрикнул Дружинин.
– Чья?
– Того человека, которого вы разыскивали! Воронцов, так? – У Дружинина уже не оставалось в запасе терпения.
– Да, Воронцов, – подтвердил Марков.
Он несколько растерялся, похоже.
– Значит, Воронцов остался в живых?
– Да.
– Где он сейчас?
– Я не знаю.
– А где вы видели его в последний раз?
– В Москве.
– Когда?!
– В день прилета. Мы из Конакри прилетели спецрейсом, нас прямо на летном поле рассадили по разным машинам, и больше я его не видел.
– Кто его увез? – спросил Дружинин, едва сдерживая дрожь нетерпения. – Кто забрал Воронцова?
– Я не знаю.
Но и этого было более чем достаточно. Воронцов, оказывается, был жив. И его даже видели в Москве. Вдова Кочемасова говорила, что вряд ли все, что сейчас произошло, обошлось без прямого или косвенного участия Воронцова. Прежде это казалось Дружинину бредом. Прежде, но не теперь.
Глава 34
Михаил Марков казался едва ли не братом-близнецом Дружинина – такой же высокий и плечистый. Не отличить, если посмотреть со спины. Вот только в глазах опасливость и затаенное беспокойство. Дружинин показал ему "антитерроровский" значок. Марков ожил и порывисто протянул руку. Он вертел значок в руках, и что-то такое появилось в его лице – то ли радость узнавания, то ли печаль воспоминаний о давних днях коснулись его своим невидимым крылом.
– Номер странный, – сказал Марков задумчиво. – У нас у всех он был с буквой А.
– Я знаю, – подтвердил Дружинин. – Видел такой у Крамаренко.
Марков резко вскинул голову:
– Вы встречались с Сашей?
– Да.
Дружинин забрал у него значок и спрятал в карман.
– Как он там? – спросил Марков.
– Плохо.
– Что такое? – осведомился Марков, нахмурившись.
– Его убили.
– На операции?
– Он уже не служил в "Антитерроре". Никто из того, вашего, состава не попал в теперешнюю группу.
– Значит, группу все-таки набрали заново?
– А почему вы не захотели вернуться на службу?
Марков скривил губы и тяжело засопел. Он был сейчас похож на обиженного ребенка.
– Ноги моей там не будет!
– Почему? – искренне удивился Дружинин.
– После того, что они сделали со мной… Как они поступили со мной…
У Маркова дернулась щека. Дружинин опустил глаза, чтобы этого не видеть. Не выносил ничего такого.
– С утра до вечера – допросы, – пробормотал Марков. – Они называли это беседами – какие это, к черту, беседы! Ко мне было такое отношение, будто сразу после всех этих "бесед" меня посадят в "воронок" – и на лесоповал, лет на десять.
– Это тогда, после возвращения из Конакри? – догадался Дружинин.
– Да. Они совершенно меня извели, я даже не мог понять, чего от меня хотят. Наверное, просто срывали злость.
– Злость? За что?
– Группу ведь угробили. Все ребята погибли. Получалось, что операция сорвалась.
– Но ведь вы нашли пропавшего Воронцова, – напомнил Дружинин.
– И что? – с мукой во взгляде сказал Марков. – Мы потеряли всех! Всех!
Он отвернулся. Засыпанные облетевшей листвой дорожки были пустынны. За полупрозрачной стеной по-осеннему темных деревьев белело здание детского дома. Набегающий с той стороны легкий ветерок приносил запах щей и теплого хлеба.
– Ты все бросил и приехал сюда, – сказал понимающе Дружинин.
– Да. Как только от меня отвязались, я не задержался в Москве ни на день. Даже не заехал на базу, сразу сюда. Больше ехать было некуда. Так обозлился, что даже выбросил свой значок.
Это очень серьезно. Значит, уезжал из Москвы навсегда.
– Кто же тебя так мордовал? – участливо поинтересовался Дружинин.
– Поверь, я даже не знал, что это за типы. Начальство какое-то, имели право.
В разговоре возникла пауза. Дружинин подгадывал момент, когда можно подступиться к главному, ради чего он и приехал в Петрозаводск. Марков безучастно разглядывал давно не крашенный забор.
– Расскажи мне о вашей последней операции, – решился наконец Дружинин. – Все, что ты знаешь!
– А знаю я не так уж много, – равнодушно сказал Марков. – Я – боец, мое дело было выдвинуться к объекту, захватить его, пострелять, если это требуется.
– Ты мне об этом не рассказывай, я и сам ученый, – засмеялся Дружинин, давая понять, что беседа у них пойдет вполне доверительная. – Расскажи про это воронцовское дело. С чего все началось? Когда ты услышал о нем впервые?
– Это было в прошлом году, летом. Что-то уже началось, но я до поры ни о чем даже не догадывался… – Марков рассказывал, глядя перед собой с задумчивым прищуром: вспоминал, как все было. – Первым командир новости узнает, а уж потом все остальные. Начал командир к себе раз за разом Марину вызывать…
– Марину Роншину? – уточнил Дружинин.
– Да. Через некоторое время выяснилось, что ее готовят в подставки.
– В каком смысле?
– Подставляют кого-нибудь из наших к человеку, который нас интересует. Якобы случайное знакомство, то да се.
– И к кому ее готовились подставить? К Воронцову?
– Да.
– Вы его в чем-то подозревали?
– Да на черта он нам сдался! – сказал Марков с непонятным Дружинину раздражением.
– Ты его так не любишь, да?
– Из-за него погибли все мои товарищи!
Вот в чем было дело.
– А насчет подозрений – это не для нас песня, – сказал мрачно Марков. – За нас было кому решать, а мы – лишь исполнители. Лично мне этот Воронцов был совсем ни к чему, как и всем нашим, а вот приказали им заняться – и занялись. Подослали к нему Роншину, сами сели на хвост и отслеживали все его передвижения как миленькие, потому что – работа.
– Ты хотя бы знал, почему вы им занимаетесь?
– Знать-то знал. А все равно было странно.
– Что странно? – не понял Дружинин.
– Не для нас была та работа. Не наш профиль. Мы там, где взрывы, стрельба. Где заложников захватили. А здесь – какие-то аферы. Ну при чем тут "Антитеррор"?
Марков даже пожал плечами. Он до сих пор не переставал удивляться и ничего не мог понять в событиях годичной давности. Дружинин задумчиво пощипывал бородку и терпеливо ждал продолжения.
– В общем, некоторые деляги навострились убегать с деньгами за границу. Там кошмарные деньжищи были: у одного – десять миллионов долларов, у другого – пятнадцать. Мы должны были через этого Воронцова на них выйти.
– Почему именно через Воронцова?
– Чья-то умная голова додумалась, что эти жулики не поодиночке давали деру, что кто-то все это организовывал. Мозговой трест. Понимаешь? Вот и хотели выйти на организаторов.
– Воронцова вы тоже подозревали?
– А мы всех подозревали, – спокойно сказал Марков. – Воронцов и вправду выехал за границу. Он не слишком туда рвался, насколько я знаю, но Роншина его постоянно подзуживала: поедем да поедем.
– Ей-то что за интерес? – удивился Дружинин.
– А как же! У нее – задание. Мы должны были на организаторов выйти да еще разыскать всех этих беглецов. А где их искать? Только за границей, не в Москве же. Уехали они вдвоем в Англию – Воронцов и Роншина. Мы вылетели следом. Потом им вдруг загорелось в Африку лететь. Роншина настаивала, чтобы мы не препятствовали, говорила, что надо идти до конца. – Марков сделал паузу и вздохнул. – Вот и пошли до конца.
– А в Африке что-то прояснилось? – вернул разговор в нужное русло Дружинин.
– Кажется, да.
– Почему – "кажется"?
– Потому что я до сих пор ничего толком не знаю. Прилетели мы на остров – это у побережья Гвинеи-Бисау. Высадились, нас встретила Марина. Докладывала она командиру, я даже не все расслышал. Там какая-то банда была, они все это и организовали: похищали деньги, выманивали людей. Сама Роншина держалась неплохо, хоть ей и пришлось пострелять, а вот Воронцов был ранен.
– Кем?
– Не знаю. Кем-то из той банды, наверное. Там, на острове, я ничего толком не узнал, а потом, уже когда с Воронцовым в Москву летели, не спрашивал его ни о чем. У меня какое-то отношение к нему было…
Марков замолчал, задумался.
– Да просто я не знал, как к нему относиться. Для нас он был почти враг, за врага мы его и держали. А когда я его, раненого, с острова вывозил, мне сказали, что он вроде как бы нам помог. Поди разберись. В общем, я от него держался подальше. Мое дело – его сопровождать, а остальное – не мои заботы.
– А деньги нашлись?
– Какие деньги?
– Пятнадцать миллионов долларов, которые Воронцов переправил за границу.
– Почем мне знать? – сказал Марков. – Я на острове пробыл всего минут двадцать, да и то рядом с вертолетом. Что там было, что нашли, чего не нашли – я и тогда не знал, и сейчас не знаю.
– И Воронцов ничего об этом не говорил?
– Я с ним не разговаривал, – напомнил Марков.
Дружинин вздохнул.
– И о Кочемасове ты ничего не слышал? – поинтересовался он.
– Ничего.
Не так уж много нового, если разобраться.
– Ты сказал по телефону, что с Воронцовым расстался в аэропорту.
– Мы прилетели на Чкаловский аэродром. Воронцова вывели из самолета первым, посадили в "Волгу" и увезли.
– Кто были эти люди?
– Я не знаю.
– Ну хотя бы предположить можешь?
– Ну откуда мне знать!
С ним больше не о чем было разговаривать. Рассказал обо всем, что знал. Дружинин спрятал в карманы куртки озябшие руки. Стал накрапывать дождик, мелкий, почти неощутимый.
– Нравится тебе здесь? – спросил Дружинин и повел взглядом по сторонам.
– А что ж, – ответил бесцветным голосом Марков. – Привык.
– Кем работаешь?
– Кем придется. По кухне помочь или ремонтом заняться. Еще грузчиком могу, зимой – истопником…
Он перечислял свои многочисленные профессии с необъяснимым равнодушием, и это было удивительно для Дружинина. Позади у Маркова была служба в "Антитерроре", стрельба и кровь, и ту суматошную жизнь он бросил в одночасье, променяв ее без сожаления на работу грузчика и истопника. Те люди, которые вынудили его это сделать, были жестоки. Извели своими беседами-допросами и выбросили за ненадобностью.
– Они тебя о Воронцове расспрашивали? – негромко спросил Дружинин.
– Кто? – вскинул голову Марков.
– Люди, которые тобой занимались по возвращении из Африки. Ведь так?
– Да.
Качали информацию – так это называется.
Где-то далеко, за деревьями, закричали дети. Потом раздался смех.
– А ты знал, откуда ребята в ваш "Антитеррор" приходили? – закинул удочку Дружинин. – Я слышал, что было много детдомовских.
Смотрел на Маркова во все глаза. Будто ожидал, что тот ему наконец раскроет эту тайну.
– Все почти были детдомовские, – сказал Марков. – Кто откуда.
– И Крамаренко?
– И Крамаренко тоже.
– А ты не помнишь, из какого он был детдома?
– Он калининский, кажется.
Все та же песня. Дружинин едва сдержал вздох разочарования.
– А о ранениях Крамаренко ты мне не можешь рассказать? У него вот здесь, на щеке, – Дружинин показал, – был шрам.
– Это его на Новом Арбате зацепило, – вспомнил Марков. – Как раз перед нашим отлетом в Африку. Какой-то доходяга из своей машины принялся прохожих обстреливать из карабина, из "сайги". "Сайгу" знаешь?
– Знаю, – кивнул Дружинин.
– Припарковал машину к тротуару, открыл окошко – и пиф-паф. Один убит, двое ранены. К тому времени, как мы приехали, там уже всех прохожих разогнали, все оцепили, а мы должны были его брать. Сашка подполз к самой машине, а мы этого психа с другой стороны отвлекали выстрелами. Все нормально идет, и вдруг он ни с того ни с сего оборачивается, видит Сашку и стреляет ему прямо в лицо. Хорошо, что по касательной, только кожу поцарапало. Из-за этого ранения Сашка и в Африку не полетел – повезло, можно сказать.
Обо всем этом Дружинин знал, и его больше интересовала другая рана.
– А вот здесь, – он показал на грудь, – у него еще один след от пули. Это тоже "антитерроровская" рана?
– Нет, – качнул головой Марков.
Сейчас скажет о детском доме, обреченно подумал Дружинин.
– Это ему на память о детдоме, – сказал Марков. – Проткнули его железякой.
– У него там огнестрельная рана! – не выдержал Дружинин. – Ты видел?
– Видел, – спокойно ответил Марков.
– Что ж ты – не можешь огнестрельную отличить?
– Мне Шурик сам рассказывал, откуда она у него взялась. Почему я должен ему не верить?
Резонно, конечно.
Дождь усиливался.
– Пойдем под крышу, – предложил Марков. – Зябко.
Он поднялся со скамьи, не дожидаясь ответа. Дружинин подчинился. Марков шел впереди, чуть ссутулив плечи. Воротник плаща был поднят. Под короткой стрижкой, в затылочной части, Дружинин вдруг заметил рубец. Он шел от шеи к правому уху – такой розовый и приметный.
– Ты был ранен? – поинтересовался Дружинин.
– О чем ты? – спросил, не оборачиваясь, Марков.
– Этот рубец, на голове…
– С детства, – коротко ответил Марков.
Конечно, это не была рана, полученная во время службы в "Антитерроре". Потому что в личном деле Маркова не было никаких упоминаний о ранениях.