Глава 35
Можно было уезжать. Нет смысла больше здесь оставаться. Дружинин остановился. Марков уже стоял на крыльце и смотрел вопросительно.
– Я на вокзал, – объявил Дружинин. – Уезжаю.
– Зайди, хотя бы чайку попьем.
– Нет, спасибо.
Из дверей вышла пожилая женщина, взглянула на Дружинина и тут же отвела глаза.
– Миша, там в четырнадцатой комнате стекло разбили, – сказала она.
– Я посмотрю, Анна Никифоровна, – поспешно и заискивающе сказал Марков.
Женщина спустилась по ступенькам и пошла по усыпанной листьями дорожке. У нее была властная походка. Походка хозяйки.
– Главная здесь, да? – догадался Дружинин.
Марков молча кивнул. Дружинин протянул ему руку, прощаясь, и уже за воротами нагнал Анну Никифоровну, пошел рядом. Она покосилась, но промолчала.
– Я – Мишин знакомый, – сказал Дружинин.
Не знал, как иначе представиться.
– Вместе работали когда-то. Вы его, наверное, воспитывали, да?
– Когда это я его воспитывала? – осведомилась женщина.
– В детстве. Он ведь вырос здесь.
– Неужели?
– Да, – не очень уверенно подтвердил Дружинин. – А вы разве не знали?
– Его здесь отродясь не было.
– А как же…
– А вот так!
Женщина остановилась. Здесь была автобусная остановка. Сейчас она уедет – и ничего уже не расскажет.
– Никогда он в нашем доме не воспитывался, – сказала Анна Никифоровна, с прищуром глядя вдоль дороги – туда, откуда должен был появиться автобус. – Ни-ко-гда!
Так и сказала по слогам, чтобы было доходчивее. И поджала губы.
– Я ничего не понимаю, – признался Дружинин. – Он говорил мне…
– Он это не только вам говорил.
– Но ведь он вернулся сюда, он сюда стремился…
– Вы давно его знаете?
– Сегодня – первый день, – признался Дружинин.
– А говорите – вместе работали, – поймала его на слове Анна Никифоровна.
– Мы с ним в одной организации работали, но в разное время. Он – раньше, я – позже. Так что знакомы были, но заочно.
– Он безобидный вообще-то, – вдруг сказала Анна Никифоровна с тихой грустью.
Так говорят об убогих.
– А вы сами давно его знаете?
– Примерно год. Да, прошлым летом он появился, точно. Как раз год и есть.
– А раньше?
– Когда это – раньше?
– Когда он был маленьким.
– Да не было его здесь! – нахмурилась женщина. – Я с шестидесятого года работаю, всех по именам до сих пор помню.
Повторялась история, которая случалась со всеми в том, первом, "Антитерроре". Дружинин скрипнул зубами от досады и бессилия.
– Не знаю, что ему в голову взбрело. Приехал – вот он я, встречайте. У него с головой что-то, я сразу поняла. Думала, он бомж какой-нибудь, хочет к нашему дому прибиться, впереди-то зима. Уже решила его прогнать, а потом вижу – безобидный он, только с приветом, ну так мало ли таких? Пусть живет. Он всем рассказывает, что здесь воспитывался, а мы и не разубеждаем. Он по хозяйству нам помогает, за то получает приют и питание – и всем хорошо.
– Значит, не ваш он?
– Нет, – сказала Анна Никифоровна. – Я пыталась с ним поговорить. Должны же быть у человека родители, родственники какие-то. А он свое гнет – я тутошний, детдомовский, и плачет, плачет, слезы размазывает – ну чисто ребенок! Я и отступилась.
Из-за поворота показался автобус. Анна Никифоровна вздохнула и поправила платок.
– У него рана на голове, вот здесь, сзади, – сказал Дружинин. – Это откуда?
– Не знаю я. Не при мне было. Может, с детства?
Глава 36
Тюремный коридор был пуст. Только два бойца "Антитеррора" стояли, направив стволы автоматов в сторону, где прятался невидимый враг. Дружинин выглянул из-за спасительной металлической двери, но Удалов сказал у него за спиной негромко:
– Не лезь туда, Андрей! – И Дружинин вернулся в камеру.
Заключенных отсюда вывели, перевели на другой этаж, и теперь камера служила штабом. Начальник тюрьмы – здоровяк с толстым бабьим лицом – сидел на нарах, расстелив на коленях поэтажный план тюрьмы. "Антитерроровцы" в боевой экипировке обступили его полукругом.
– Вот здесь он заперся, – показал место на плане начальник тюрьмы. – Поворот направо в тупичок. Там всего одна дверь, по правой стороне.
– Камера? – уточнил Удалов.
– Нет, что-то вроде подсобки. На моей памяти никого там не содержали.
– Дверь какая?
– Дверь железная, – вздохнул начальник тюрьмы и вытер пот с широкого лба. – Вот как здесь, такая же точно.
– Что у него из оружия, кроме пистолета?
– Кажется, больше ничего.
– Как же он тогда контролера взял в заложники? – буркнул Удалов.
Он знал по опыту, что работа для "Антитеррора" очень часто появляется там, где кто-то не очень тщательно выполняет свои обязанности. Сегодня был как раз такой случай, и Удалов не скрывал раздражения.
– Окна там есть? – спросил он.
– Нет.
– А отверстия вентиляционные?
– Нет.
– Есть! – сказал молчавший до сих пор контролер, и все одновременно повернулись к нему, отчего он смутился и даже зарделся.
– Где? – отрывисто спросил Удалов.
– Оно выходит в соседнюю камеру.
– Покажите на плане.
Контролер подошел и зачем-то снял с головы фуражку. Мял ее и безмолвно рассматривал план.
– Вот эта комната, где он засел, – подсказал Удалов. – Вот дверь. А вентиляционное отверстие где?
– Здесь, в этой стене. – Контролер ткнул в план желтым от никотина пальцем.
– Точно! – вспомнил начальник тюрьмы. – Оно зашито листом…
– Тихо! – негромко, но четко произнес Удалов и опять обернулся к контролеру. – Отверстие большое?
Контролер еще больше зарделся, чувствуя вину перед своим начальником, и молча показал руками размер отверстия.
– Высоко от пола?
– Под самым потолком.
Удалов поднял голову, осмотрелся, прикинул и послал одного из бойцов за стремянкой.
– Там лист железный?
– Да, – кивнул контролер. – Но там есть такие зазоры…
Он сблизил большой и указательный пальцы, показал. Миллиметров пять или шесть – не больше.
– А что же это за камера такая, где можно изнутри запереться? – спросил Удалов.
– Внутреннего замка там нет, – с сомнением произнес контролер.
Удалов вопросительно посмотрел на начальника тюрьмы.
– Нет, – подтвердил тот.
– Вы же говорили – он заперся.
– Я что – проверял? – сказал начальник тюрьмы, заметно раздражаясь.
– Тьфу ты! – с видимым облегчением выдохнул Удалов.
Задача, еще минуту назад казавшаяся неимоверно сложной, теперь сильно упрощалась. Удалов на радостях даже похлопал начальника тюрьмы по плечу – словно в обещание больше на него не сердиться.
– Поможете нам, – сказал он контролеру. – Покажете, где там что. Вот с ним пойдете, – показал на Дружинина. – Андрей, будешь там шум производить. Начни ломать этот лист, будто хочешь его вывернуть. Отвлеки клиента. А мы от двери зайдем.
Дружинин кивнул.
Принесли стремянку.
– Твое оружие, Андрей, – засмеялся Удалов.
Смех у него был сухой и натянутый. Как всегда во время операций.
Вышли из камеры, направились по длинному, ярко освещенному коридору. Впереди шли двое "антитерроровцев", за ними – Дружинин с контролером. Контролера на всякий случай облачили в бронежилет, и он с удивлением и любопытством разглядывал на себе никогда прежде не виденную одежку. Замыкали шествие Удалов и еще двое бойцов. Это и было все их воинство. Остальных ребят еще накануне, как назло, забрали на охрану Аникина. Тот вылетал в Красноярск, и его охране придали для надежности бойцов "Антитеррора".
– Здесь! – почти беззвучно прошептал контролер и показал рукой на дверь.
Отсюда им с Дружининым предстояло действовать.
Удалов приблизил свое лицо к лицу Дружинина, так что их шлемы сомкнулись с глухим стуком, и прошептал:
– Ты нам дай пять минут на то, чтоб осмотреться. Когда мы будем готовы, я к тебе кого-нибудь из ребят пришлю – чтоб у нас все синхронно получилось.
Дружинин кивнул. Удалов напутственно похлопал ладонью по его шлему.
– И не бойся себя обнаружить, – добавил он. – Пусть клиент уже сейчас напрягается.
Контролер и Дружинин вошли в камеру. Здесь был спертый, кислый воздух. Забранная сетчатым колпаком лампа ярко освещала внутреннее убранство камеры. Нары, параша в углу, умывальник. На крохотном столике – хлебные и табачные крошки. Чья-то жизнь, к которой Дружинин прикоснулся внезапно и мимолетно.
Вентиляционное отверстие было невелико. Пятна ржавчины на металлическом листе проступали сквозь краску. Дружинин приставил к стене стремянку, старательно издавая при этом шум, но подниматься наверх не стал, сел на нары, спиной к стене. Контролер опустился напротив, но Дружинин показал ему быстрым жестом – пересядь! – и тот поспешно подчинился. Дружинин хотел, чтобы они сидели под стеной с отверстием, здесь они были в относительной безопасности. Все-таки у того, в соседней камере, был пистолет.
– Да, не дворец, – усмехнулся Дружинин, оглядываясь по сторонам. – Сколько же здесь людей мыкается? Четверо? Пятеро?
– Это восемнадцатая камера. – Контролер закатил глаза, вспоминая. – Двенадцать человек здесь.
– Двенадцать? – изумился Дружинин.
Даже если всем стоять – и то не слишком развернешься.
– А что делать, – осторожно сказал контролер.
Он уже давно с этим свыкся и к удивлению гостя отнесся спокойно.
– Послушай-ка, это ведь у вас пацан повесился, – вспомнил вдруг Дружинин.
– Какой пацан?
– Который в метро хотел бомбу взорвать. Кочемасов его фамилия. Разве не слышал?
– Ну почему же, – степенно сказал контролер. – У нас он был, точно. Только этажом ниже.
– Как же он повесился в такой толчее? – Дружинин обвел рукой тесную камеру.
Контролер оглянулся на дверь – плотно ли прикрыта, – после чего склонился к Дружинину и прошептал:
– Он, может, и не повесился вовсе.
В его взгляде были волнение и страх от сознания того, что он сейчас делает. Но остановиться он уже не мог. Таким уважением проникся к Дружинину, что готов был поделиться с ним своей страшной тайной.
– Он один сидел в своей камере, утром его нашли мертвым. А ночью, говорят, к нему кого-то заводили.
– Кого заводили? – спросил Дружинин.
Контролер замялся. Но по нему было видно – знает.
– Ну! – сказал требовательно Дружинин.
– Скворцов у него вроде бы гостевал.
– Скворцов – это кто?
– Он здесь у нас исполнения приговора дожидался.
– "Вышку" ему определили, что ли? – догадался Дружинин.
– Ага, – с готовностью подтвердил контролер.
Он, казалось, даже обрадовался понятливости собеседника и тому, что не надо ничего объяснять.
– А зачем Скворцова к мальчишке приводили?
– Этого я не знаю.
– Так, может, спросить у него?
– У кого? – опешил контролер.
– У Скворцова этого.
– У него уже не спросишь, – усмехнулся контролер. – Его расстреляли.
– Когда? – упавшим голосом спросил Дружинин, хотя уже почти наверняка знал ответ.
– Той же ночью.
Да, именно так. Дружинин сжал в руках автомат – даже костяшки пальцев побелели.
Распахнулась дверь, в камеру заглянул один из бойцов "Антитеррора".
– Поехали, Андрей! – скомандовал он, и Дружинин мигом сбросил с себя оцепенение.
Он по стремянке поднялся к зашитому листом отверстию и принялся бить по листу прикладом автомата. Там, за стеной, кто-то закричал испуганно и истошно:
– Я замочу заложника! Не вздумайте штурмовать! У меня "макаров"!
Вдруг – громкий шум, крики. Это продолжалось две или три секунды – и тишина.
– Дружинин! Отбой! – послышался удаловский голос из-за стены.
Дружинин спустился вниз. Контролер сидел на нарах с белым как мел лицом.
– Все, – буркнул Дружинин.
Террориста волокли по коридору, заломив ему руки за спину. Голова его была разбита, капли крови падали на истертый кафель, и от самого тупичка тянулась кровавая дорожка. Недавний заложник шел сам. Смотрелся он молодцом, но припадал на правую ногу – наверное, подвернул.
Начальник тюрьмы шагнул вперед, но Удалов отстранил его движением руки – мы сами его определим куда надо, – и террориста поволокли дальше.
– Должен приехать замминистра, – сказал начальнику тюрьмы Удалов. – Он наверняка захочет побеседовать с этим терминатором.
– Это можно сделать в моем кабинете.
– Оч-чень хор-р-рошо, – врастяжку произнес Удалов.
Операция завершилась успешно, и у него теперь было отличное настроение.
– Можно грузиться, Федор Иванович? – спросил кто-то.
– Ждем замминистра, только потом уезжаем.
Начальник тюрьмы рядом переминался с ноги на ногу.
– Я хотел у вас кое-что спросить, – сказал Дружинин.
Начальник тюрьмы с готовностью обернулся. В глазах его прочитывались участливость и явное желание помочь.
– Про Скворцова, – сказал Дружинин. – Расскажете?
И увидал, как что-то внезапно полыхнуло в глазах начальника тюрьмы. Уже потом он понял – это был страх.
Глава 37
Когда по традиции собрались за празднично накрытым столом, бросилось в глаза, как их мало: Удалов, Дружинин и еще несколько бойцов. Все остальные были в Красноярске, с Аникиным.
– Малыми силами сегодня обошлись, – сказал Удалов. – Всем – спасибо. Действовали четко, как на учениях.
По той же традиции первый тост произнес командир. Выпили. Дружинин подцепил вилкой маринованный грибок, но не удержал – грибок упал на старенькую скатерть.
– Пентюх! – сказал в сердцах Дружинин.
– Реакция уже не та, – подначил его кто-то. – В прежние времена он этот грибок перехватил бы на лету.
– Хватит вам! – сказал Дружинин мрачно. Удалов внимательно всмотрелся в его лицо, но промолчал. Только через четверть часа, когда за столом стало шумнее и ребята заметно расслабились, Удалов положил руку на плечо Дружинина и предложил:
– Подышим воздухом?
Но в осеннюю сырость идти не хотелось, отправились в удаловский кабинет. Удалов, едва прикрыв дверь, прямо от порога спросил:
– Это ты после сегодняшней операции такой смурной?
– Дело не в операции, Федор Иванович. Я там разговорился с контролером, а он мне интересные вещи рассказал.
– Про Скворцова? – догадался Удалов.
– Да. А вам разве известна эта фамилия?
– Я ее сегодня услышал в первый раз, когда ты о Скворцове спросил у начальника тюрьмы. У него, бедолаги, глаза едва не вылезли из орбит.
– А как он потом сразу замкнулся – заметили?
– Да, тема для него, похоже, неприятная. Так кто же этот Скворцов?
– Петю Кочемасова не забыли?
– Да где уж…
– Он, оказывается, сидел в одиночке. В этой самой тюрьме. Все время был один в камере. И только на одну ночь к нему подсадили человека. Это была та самая ночь, когда Петя Кочемасов умер. Повесился, как сообщалось официально. Так вот – его соседом по камере и был Скворцов.
– Ты думаешь, что Скворцов его и убил? – с сомнением спросил Удалов.
– А вы сейчас тоже так будете думать, Федор Иванович. Потому что еще не знаете самого главного. Уже после смерти Кочемасова, в ту же самую ночь, Скворцова расстреляли.
– Кто? – опешил Удалов.
– Спецкоманда, "расстрельщики". Он был приговорен к высшей мере наказания и в этой тюрьме ожидал исполнения приговора. Вот и дождался.
Удалов покачал головой – слишком неожиданный поворот принимала история.
– Мне Сухарев, друг старшего Кочемасова, еще тогда, во время нашей беседы, дал понять, что Петя Кочемасов – не тот человек, который полезет в петлю. И вообще, спросил меня Сухарев, как вы себе представляете самоубийство в тюрьме? Он, правда, мог не знать, что Петя сидел в одиночке, но какого черта он вообще сидел в одиночке, скажите мне, пожалуйста! В той камере, где я сегодня побывал, сидят двенадцать человек. А там и четверым негде развернуться. Зато Петя сидел один. Значит, его специально от всех изолировали – чтобы можно было его убрать без помех.
Удалов с мрачным видом вышагивал по коридору. Чем дольше шагал, тем мрачнее становился.
– И вдруг решают, что слишком уж просторно Кочемасову в камере, и подсаживают смертника, – продолжал Дружинин. – Смертник и подследственный – в одной камере! Это недопустимо, невозможно! Но кто-то же это сделал?! Он и убил Петю, этот Скворцов, я уверен. Не знаю, чем его купили, но приговоренный к смерти становится очень покладистым, я думаю. За один подаренный день жизни он может сделать все, что угодно. Вот он и сделал, что велели. А те, кто ему что-то обещал, своего обещания выполнять и не собирались и расстреляли его той же ночью. Схема-то какова, Федор Иванович! Ни к чему не придерешься! Люди просто сделали свою работу – привели приговор в исполнение. И поди докажи, что они убирали ненужного свидетеля.
Удалов наконец прекратил хождение по кабинету, остановился перед телевизором, включил его и, стоя напротив, смотрел в экран, явно ничего не видя. Думал. На экране проплывали какие-то пейзажи. Березки, еще летние, с листвой, клонили ветви к реке. Картина была тиха и грустна. Идиллия.
– Но они же не могли этого сделать по собственному почину! – глухо сказал Удалов. – Чтобы на такое решиться, надо иметь высоких покровителей.
– Кто-то там, на самом верху, в этом был заинтересован.
– Но мальчишка-то чем им мешал? – с внезапной болью в голосе произнес Удалов.
– Он был им нужен только как подставка – бомбу в метро пронести. И сразу после этого его убрали. Я пока не понимаю, зачем им все это было нужно, Федор Иванович, но к этому должны быть большие шишки причастны…
– Кто-либо из правительства, – задумчиво сказал Удалов.
– А почему бы и нет? Ведь история с Воронцовым – я же вам рассказывал – на те же мысли наводит. Он, оказывается, выжил и был вывезен в Москву. Кто его спрятал? Зачем? Что это за люди, которые на машинах подъезжают прямо к самолету и забирают Воронцова, которого разыскивал "Антитеррор" – правительственная, между прочим, спецгруппа. Это может сделать только тот, кто близок к правительству.
По телевизору тем временем начался выпуск новостей.
– Вокруг нас все время какая-то возня, – сказал Дружинин. – Вспомните, как на меня орали после операции в метро. Кто эти люди, кстати?
– Наши кураторы, – пожал плечами Удалов.
– От правительства?
– Ну конечно.
– Вот видите! – почти торжествующе сказал Дружинин. – От правительства! Вон как они осерчали на нас за то, что мы младшего Кочемасова сразу не убили. Хотелось им, наверное, поскорее увидеть его мертвым, да мы не оправдали доверия. И чем это вам не доказательство, Федор Иванович?
– Все прогнило, – процедил сквозь зубы Удалов. – Куда ни оглянись – ворье и бандиты.
На телеэкране в это время выступал Аникин перед собравшимися на площади людьми. Он был красив со своей благородной сединой и честным взглядом.
– Я думаю, он выиграет на выборах, – пробормотал Удалов.
И Дружинин понял, к чему это было сказано.