Савелий Павлович молчал. Алевтина Зиновьевна положила тесто на верхнюю полку, закрыла дверцу трехкамерного "Стинола", обернулась:
- Чего молчишь-то, Сава? - и на секунду застыла в недоумении. - Савушка, что с тобой?
Савелий Павлович сидел на стуле, как-то странно навалившись всем телом на спинку. Руки его безвольно повисли, голова была откинута, рот приоткрыт. Обмякший, серый.
В первую секунду Алевтина Зиновьевна подумала, что муж умер, и дико перепугалась, но потом поняла - дышит. Мелко, неровно, но дышит. Женщина бросилась к телефону.
* * *
Приехавшая по вызову бригада "Скорой" констатировала отравление. Врачи колдовали над безвольным телом, а Алевтина Зиновьевна стояла в дверях, испуганно прикрывая ладошкой рот. Врач - совсем молодой парень, - наполняя шприц, быстро и сухо поинтересовался:
- Что ваш муж сегодня ел?
Алевтина Зиновьевна даже не поняла, что обращаются именно к ней, не расслышала, не сообразила.
- Что вы говорите?
- Что ваш муж ел сегодня в течение дня? - устало повторил врач.
- Я… Я не знаю. Утром позавтракал, как обычно. Потом на работе, наверное, пообедал.
- Грибы ел?
- Нет. Не знаю. Дома не ел, может быть, на работе…
- Так, ясно. Вашего мужа необходимо госпитализировать.
- Как? - Алевтина Зиновьевна растерялась. - А это обязательно?
Врач вздохнул, посмотрел на женщину странно, спросил:
- Если бы у вас случился обширный инфаркт, обязательно было бы везти вас в больницу?
- Я поняла, поняла. А куда вы его повезете?
- В восемьдесят вторую. Отделение токсикологии.
- Постойте, мой муж - сотрудник ФСБ.
- Ну и что? - не понял врач.
- Может быть, отвезти его в госпиталь ФСБ? - "Своим" Алевтина Зиновьевна доверяла больше, чем чужим. - Это на площади Курчатова.
Врач пожал плечами.
- Я знаю, где находится госпиталь ФСБ. Думаете, в простой больнице за вашим мужем будет иной уход?
- Нет, но… Я думала, может быть, так положено…
- Мы отвезем, - врач заглянул в лист медицинской карты, - Савелия Павловича в 82-ю, а вы можете позвонить в ФСБ. Если они решат, что его необходимо госпитализировать в ведомственную больницу и у них есть условия для содержания больных с острым токсическим отравлением, пусть приедут и заберут.
Савелия Павловича, по-детски притянутого ремнями к брезентовым носилкам, спустили вниз и погрузили в "РАФ" "Скорой помощи".
В это же время сидящий на чердаке соседнего дома с биноклем в руках Шептун поднял передатчик.
- Внимание всем, его увозят. Его увозят. Как поняли?
- "Первый", понял.
- "Второй", мы готовы.
- "Третий", жду сообщений.
Карета "Скорой" покатила по двору. Алевтина Зиновьевна, стоя у подъезда, проводила машину взглядом, затем поднялась в квартиру и, сняв телефонную трубку, набрала номер. На том конце провода послышались гудки, затем что-то щелкнуло, и бодрый, неестественно громкий голос сообщил:
- Лейтенант Литвинов. Слушаю вас.
- Это Рощенкова, - представилась женщина.
- Здравствуйте, Алевтина Зиновьевна. - Голос дежурного прозвучал так радушно, словно он разговаривал со старой подружкой. - Что случилось?
- Савелия Павловича только что забрала "Скорая помощь".
- Что с ним?
- Врач сказал: пищевое отравление.
- В какую больницу повезли Савелия Павловича? - деловито поинтересовался дежурный.
- В восемьдесят вторую. В токсикологическое отделение.
- Знаю такую. Алевтина Зиновьевна, я отправлю туда нашу бригаду, они перевезут Савелия Павловича в госпиталь на Курчатова, и я вам сразу же перезвоню. Не волнуйтесь, все будет в порядке.
- Только сразу перезвоните, хорошо?
- Конечно, Алевтина Зиновьевна. - Дежурный повесил трубку.
От волнения женщина не находила себе места. Она зашла в комнату сына, принялась наводить порядок, отгоняя дурные мысли. Дискетки, диски эти лазерные… Бардак. Все разбросано, бумажки какие-то. Как Савелий купил сыну компьютер, так прямо спасу не стало. То один кнопками клацает, то второй усядется. Ну Виталька ладно, он еще ребенок, а Сава-то, взрослый мужик, а туда же…
При воспоминании о муже Алевтина Зиновьевна едва не расплакалась. Квартира вдруг показалась ей ужасно пустой, холодной, заброшенной. Скорее бы Виталька из института пришел.
Тишина взорвалась телефонным звонком. Алевтина Зиновьевна поспешила к телефону, схватила трубку.
- Алло! Алло! Я слушаю!
- Алевтина Зиновьевна, это Литвинов. - Дежурный говорил преувеличенно бодро. - Все в порядке. Савелия Павловича перевезли в госпиталь ФСБ. Волноваться причин нет.
- Как он?
- Все хорошо. Отравление грибами. У нас сегодня на обед грибной суп давали. Савелию Павловичу сделали промывание желудка. Сейчас товарищ полковник в палате, спит. Врачи говорят, к утру уже будет в норме. Денька через три вы сможете забрать мужа домой. А навестить можно уже завтра.
- Слава богу! Прямо от сердца отлегло.
- Приемные часы с четырех до восьми, - сообщил дежурный.
- Как? - удивилась женщина. - А утром? Раньше же можно было с одиннадцати утра?
- У них завтра утром какая-то комиссия, поэтому госпиталь открыт для посещения с четырех. А послезавтра - как обычно.
- Хорошо, спасибо. - Женщина и правда почувствовала себя гораздо лучше.
- Не за что, Алевтина Зиновьевна. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
В трубке запищали гудки.
* * *
На всякий случай Пастух дежурил у телефона до двух часов ночи. Затем свернул аппаратуру, отсоединил шнуры, по пожарной лестнице спустился на первый этаж. Погрузив технику в легковую машину, за рулем которой сидел Шептун, он забрался на переднее сиденье, кивнул:
- Поехали, - и, предвосхищая вопрос, добавил: - Она ничего не заподозрила. Все прошло гладко. Поехали. Спать хочется, а завтра тяжелый день.
7 сентября, воскресение
06.15
Вероника проснулась от настырного звонка будильника. Механический петушок, стоящий на телевизоре, очумело выдавал электронные гитарные запилы "Def Leppard", гребешок его моргал красным, а в глазах вспыхивали желтые вурдалачьи огоньки. Вероника давно отказалась бы от этих часов, если бы не одно "но": будильник был способен поднять мертвого из могилы.
Громыхающее соло продолжало колотиться в стены, отчего старый рыжий кот с незамысловатой кличкой Бакс испуганно мяукал и прятался под кровать. Не любил он петуха. Давно свернул бы механическому гаду шею, да нельзя. Хозяйка вполне могла и хвост оторвать.
Вероника потянулась и нехотя выбралась из постели. За окном мягко расцветал сочный, как апельсин, осенний день. Над битумными жирно-черными крышами небо окрасилось розовым, однако дома все еще хранили серый оттенок ночи. Выглянув в окно, женщина с удовлетворением отметила, что ее любимая "копеечка" гордого цвета "коррида" цела и невредима.
До того, как получить квартиру в новеньком кирпичном доме неподалеку от метро "Речной вокзал", построенном - в наше-то время! - специально для сотрудников "Останкино", Вероника проживала в Текстильщиках, где ее "копейке" два раза крепко доставалось. И ведь что смешно: брать в машине вроде бы нечего, новомодных наворотов никаких. Ни кожаных чехлов, ни мощных колонок "Pioneer", так любимых нынешней молодежью, предпочитающей путешествовать на четырех колесах. Ну стоит дешевенький магнитофончик. Так за то время, что потратишь на взлом, заработать можно больше.
Выключив горластого петуха, Вероника пошла умываться. Совершив утренний туалет, заварила себе кофе, насыпала Баксу "Вискаса" в пластиковую миску и присела к окну выкурить сигарету и выпить обязательную утреннюю чашечку бодрящего напитка. Разглядывая торчащие из золотисто-зеленого массива деревьев белые многоэтажки, она размышляла о том, чем займется сегодня. Та самая "бомба", о которой большинство репортеров говорят едва ли не как о смысле жизни, еще даже не маячила на горизонте, рутина тем временем засасывала все глубже, а результат таков: восторженное, почти щенячье удовольствие от работы постепенно вытеснилось ощущением кабалы, повисшим на руках пудовой галерной цепью. И ее репортажи - еще пару лет назад яркие и сочные - вдруг стали блеклыми, лишенными какой-либо эмоциональной окраски, словом, скучными. А может быть, она просто плохой репортер? Предложил же ей "всемогущий старец" Геннадий Матвеевич перейти в какое-то очередное шоу. Так и сказал в лицо: "Могу поспособствовать"… Что-то случилось с ней, с ее душой. Что-то заметное другим даже больше, чем ей самой. И личной жизни никакой. Работа съедала все время с раннего утра до поздней ночи. А ведь ей уже тридцатник громыхнул…
Вероника не заметила, как сигарета в пальцах догорела почти до фильтра. Она раздавила крохотный окурок в старой чугунной пепельнице и посмотрела на настенные часы. Без десяти семь - есть время.
Налила себе еще кофе, взяла вторую сигарету. На термометре за окном ртутный столбик завис между цифрами семнадцать и восемнадцать. Мялся, бедолага, в нерешительности, не зная, что делать: то ли вверх двинуться, то ли устало скатиться вниз. Правда, это в тени. Солнце еще не осветило двор. Сперва оно прошествует по лицевой стороне дома, выходящей на Фестивальную, и только потом прольет золото на крыши "останкинских" "крутых" машин. Пока же на асфальтовой подъездной дорожке лежала прохладная угрюмая тень.
"А может быть, плюнуть на все и остаться дома? - подумала Вероника. - Просто посидеть у окна, покурить, понаблюдать, как вспыхивают вдруг апельсиново-оранжевым березы под окном".
Осень уже пришла, но была пока застенчивой, не развернулась во всю ширь. Через пару недель она осмелеет, и уж тогда держись. Заполыхает Москва. Деревья будут стоять яркие, празднично золотые, как купола церквей.
- Все, - скомандовала сама себе Вероника, давя в пепельнице наполовину недокуренную сигарету. - Пора.
Протопав в прихожую, она начала собираться, старательно энергичными движениями отгоняя дурную, ленивую расслабуху.
Торопливо проверив содержимое сумочки, женщина бросила туда записную книжку, натянула короткую замшевую курточку, туфли и принялась возиться с многочисленными запорами крепкой стальной двери. Лязг при этом стоял такой, что все воры в окрестностях должны были бы валиться штабелями с сердечными приступами.
Открыв дверь, Вероника шагнула за порог. Над лестницей, еще не успев рассосаться, парило облачко сигаретного дыма. Сам по себе сей факт не был особенно примечательным и заслуживающим внимания, если бы не одно "но". Соседи, живущие через стенку - Анатолий Дмитриевич и Мария Николаевна Брагины, - не курили в силу возраста. Соседи из квартиры напротив - Артем и Даша Ветровы - тоже не злоупотребляли сигаретами. Даша была на пятом месяце беременности, а Артем курил трубку и покупал исключительно голландский табак "Амфора", изысканный аромат которого при всем желании не спутаешь с едким сигаретным дымом.
Вероника замерла. У нее вдруг появилось острое желание шагнуть обратно в квартиру и захлопнуть за собой дверь. Неприятный холодок пробежал между лопаток, и были в нем предчувствие надвигающейся беды и обычный животный страх. Тут же вспомнились истории об убитых репортерах. В Москве подобные акции еще не стали нормой, но на периферии - давным-давно.
Вероника тряхнула головой и нервно усмехнулась. Надо же, до чего дошла! Все тот же прессинг, результат работы. Слишком много крови. Курить вполне мог один из многочисленных приятелей Артема и Даши. Сейчас, правда, не часто, но раньше у них постоянно собирались веселые шумные компании, куда приглашали и Веронику. В таких случаях курить всей толпой вываливались на лестницу. Может быть, и сейчас какой-нибудь заночевавший гость из их же телевизионной братии выполз получить законную порцию утренней отравы. Не пускать же дым в лицо беременной женщине.
Вероника закрыла дверь, вставила ключ в замочную скважину, повернула, с удовольствием выслушав уверенный железный лязг. Толстые стальные штыри вошли в пазы, превратив квартиру в настоящую крепость. Она успела еще подумать о том, что дверь на самом деле хороша, и услышать прямо за спиной крадущиеся шаги. В следующую секунду чья-то сильная рука обхватила ее за талию, вторая, неестественно холодная, скользкая, сдавила шею.
- Ты - Полетаева, - скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес незнакомец за спиной. - Вероника Глебовна Полетаева, репортерша. Так?
Сердце Вероники ухнуло в пятки, а в низу живота появилось противное тянущее ощущение. Наверное, это и называется настоящим страхом, когда, несмотря на реки адреналина в крови, нет сил пошевелить ни рукой, ни ногой, кивнуть или позвать на помощь. Легкие с шумом вбирают и выталкивают воздух сквозь стиснутые от ужаса зубы, и не более того. До сего момента она даже не подозревала о возможности существования такого ужаса.
- Вероника? - повторил мужчина и сдавил шею девушки чуть сильнее.
В глазах у нее поплыло, в ушах возник тупой неприятный звон. Казалось, еще секунда - и она потеряет сознание. Отпустив ее талию, незнакомец на ощупь расстегнул сумочку и принялся извлекать оттуда помаду, записную книжку, ключ от почтового ящика, ключи от машины, несколько упакованных в пластик пакетиков "Carefree", затем выудил журналистское удостоверение и поднял его выше.
- Полетаева Вероника Глебовна, - с удовлетворением и едва различимой насмешкой констатировал незнакомец. - Слушай меня. Стой и не шевелись. Повернешься - получишь пулю в голову. Будешь слушаться - ничего не случится. Поняла?
Вероника сглотнула.
- Я спрашиваю, ты поняла? - Человек тряхнул ее, приводя в чувство.
- Поняла, - выдохнула она, сама удивляясь тому, что может хоть что-то сказать.
- Вот и хорошо.
В ту же секунду кто-то стоящий у лифта нажал кнопку вызова, и кабина с гулом поползла вверх.
"Их двое", - подумала Вероника. Мгновением позже пришло понимание того, что это не смерть. Не стали бы убийцы хватать ее и вести какие-то разговоры. Выстрелили бы, когда открылась дверь квартиры, и вся недолга. Но тогда ради чего затеян весь этот маскарад?
Вероника едва заметно повернула голову. Она и так видела, что человек, стоящий за ее спиной, одет в простенькую матерчатую куртку. Куда больше ее интересовали руки. Точнее, кисти. Человек шевельнулся, и девушка увидела обтянутое тонкой резиной запястье.
"Перчатки, - догадалась она. - Эти двое не хотят оставлять отпечатков пальцев. Почему?"
- Не рыпайся, я сказал, - жарко выдохнул незнакомец ей в ухо. Затем последовал короткий и необычайно болезненный тычок под ребра.
Вероника охнула.
- А дернешься еще раз - убью, - серьезно пообещал мужчина. - Теперь слушай дальше, цыпа. Слушай и вникай. Ты останешься жива-здорова, если будешь точно следовать нашим инструкциям. Сейчас я положу в твою сумочку конверт, в нем фотографии и кассета. Кассету прослушаешь, когда сядешь в машину. Поняла? Отвечай!
- Поняла, - кивнула Вероника.
- Умница. Магнитофон у тебя есть, мы знаем. Что будешь делать дальше - твои проблемы. Все ясно?
Хватка чуть ослабла, и Вероника смогла перевести дух. Страх постепенно сползал с нее, как вторая кожа. Она словно рождалась заново.
- Ты поняла? - Человек схватил ее за плечо и тряхнул. - Не оборачиваться! Стоять! - тут же последовала короткая лающая команда.
- Да, - вновь кивнула она. - Да, поняла. Вы оставите конверт, я прослушаю кассету, когда вы уйдете.
- Молодец, умница. Все, цыпочка, теперь стой и не оборачивайся в течение десяти минут. Время пошло. Обернешься - пеняй на себя.
Створки лифта с грохотом раскатились в стороны, человек отпустил ее, сунул что-то торопливо ей в сумочку и широким тяжелым шагом побежал по лестничной площадке к лифту. Лязгнули роликовые катки, пластиковые дверцы, несмотря на резиновый уплотнитель, грохнули так, что эхо прокатилось по всему стояку от восьмого до первого этажа и наверх, до самого чердака. Кабинка пошла вниз.
Вероника боязливо, совсем чуть-чуть, шевельнулась, ожидая услышать знакомый рык: "Стоять! Не двигаться!" Однако выкрика не последовало, и девушка повернула голову. На площадке никого не было, сигаретный дым уже рассеялся, но воняло по-прежнему нестерпимо. То ли поганой московской "Явой", от которой она уже отвыкла, то ли еще чем-то более дешевым.
Лифт продолжал ползти вниз. Вероника, развернувшись, цокая каблуками, побежала к лестнице. Едва не переломав ноги, она скатилась вниз по ступеням к утробно приоткрытой пасти забитого мусоропровода, присела на корточки у окна и, повернув ручки, потянула раму на себя. Та не поддавалась. Девушка ударила кулачком по деревянному основанию, но это не помогло. Оконные створки скрипели петлями, не желая открываться, и лишь глотками пропускали сырой утренний воздух, разбавляя табачно-одуряющую смурь. Вероника наклонилась вперед и прижалась лбом к холодному стеклу.
Бум! - раскатилось по подъезду. Мотор лифта остановился. Она не могла слышать шагов и хлопка подъездной двери, но через секунду увидела, как из-под кирпичного козырька выбежали двое. Оба в джинсах, неприметных курточках и черных масках-шапочках. Один - высокий, статный, этакий отставной полковник на выданье; второй - пониже и покрепче, плечистый, со смазанной фигурой профессионального кабацкого вышибалы. Незнакомцы перешли на бодрую кавалерийскую рысь, пересекли асфальтовую дорожку и остановились у синей машины. Сверху Вероника не могла разобрать модель. Ей показалось, что это либо "тройка", либо "шестерка". "Жигули". Дальше произошло то, чего она никак не могла ожидать: крепыш-"вышибала", уже открыв дверцу со стороны водителя, неожиданно обернулся, посмотрел вверх, на окно лестничной площадки, за которым сидела на корточках Вероника, и, словно заметив ее, погрозил пальцем.
Девушка отпрянула. Страх вновь накатил огромной, сметающей все на своем пути волной. Она задохнулась, вскочила, отпрянула на шаг и тут же сообразила: не мог крепыш видеть ее, со света стоящего в тени не различить.
"Жигули" шустро отвалили от тротуара.
Вероника медленно поднялась по лестнице, остановилась, глядя на раскиданные по всей площадке вещи. На мгновение вновь почувствовала сильные резиново-холодные пальцы, сдавливающие шею, перевела дыхание, потерла ладонью лоб. На работу она уже опоздала. Будет ли скандал? Может быть. Но не каждый же день на тебя нападают в подъезде.
"Кассета, - вспомнила она. - Конверт, в котором кассета и фотографии".
Девушка откинула клапан сумочки и сразу же увидела коричневый конверт, в какие на почте запаковывают бандероли. Даже через плотную бумагу пальцы ощутили очертания магнитофонной кассеты.
"Прослушаешь, когда сядешь в машину", - сказал один из этих. Она не хотела слушать. Запись была составляющей частью нападения, а у нее не было желания переживать все снова.
- Не распускай нюни, - сказала Вероника вслух. - Ты же репортер, черт побери! Мало тебя били, что ли? Вон, когда делали репортаж о наркоманах, на Лубянке по роже получила и ничего, даже не заплакала. - Опустившись на корточки, она принялась собирать вещи и не глядя кидать их в сумочку. - А на Ярославском мент дубинкой врезал, извинялся потом, гад. И тоже ничего. Выжила же, не померла? А тут мелочь, говорить не о чем. Ну, напугали немного. С кем не бывает?