Я противился действию препарата, но не всегда с успехом. Меня будто кто-то тянул за язык, чему немало способствовал своими напористыми и беспрерывными вопросами Баркасов.
- …Кто приказал тебе убить Шалычева?
Баркасов уже перешел на "ты".
- Кто такой Шалычев?
- Губернатор.
- Я его не знаю.
- Нет, он тебе хорошо известен.
- Я никого не убивал!
- Ложь! Кто отдал приказ? Говори!
- Я не помню!
- Ты убил его! Вспомни - Шалычев. Отвечай, быстрее!
- Я ничего не знаю!
- Знаешь! Говори!
- Я не могу вспомнить…
- Мы знаем, что приказ ликвидировать Шалычева отдал полковник Кончак. Это так?
- Не помню! Не знаю!
- Повтори - Шалычева приказал убить Кончак. Ну!
- Я не убивал этого… Шалычева!
- Черт знает что! - опять вклинился разгневанный Абросимов. - Он что, издевается над нами?! "Не помню", "не знаю", "забыл", "я там не был"… Мать его!.. Ты точно вколол два кубика?
- Посмотрите, на столе пустая ампула. Я сам ничего не понимаю. Ладно, спроси что-либо бытовое… Например, о семье.
- У вас есть семья?
- Мне сказали, что есть.
- Как это… сказали?! Кто сказал?
- Полковник Кончак.
- А сами вы об этом не знали?
- Нет.
- Господи, что он несет?!
Абросимов схватился за голову:
- Хватит, к черту! Сделай ему еще один укол!
- Товарищ полковник, это чревато…
- А мне плевать! Делай, что тебе приказано!
Баркасов сокрушенно покачал головой, но послушно направился к столу, где в медицинской кювете лежали ампулы и шприцы.
Я попытался собраться. Мне нужно во что бы то ни стало использовать минутную передышку в допросе для медитации.
Концентрация, предельная концентрация!
Я вызвал в памяти лицо своего Учителя, отшельника Юнь Чуня. У меня никогда не было отца. И теперь я часто представлял на его месте этого замечательного во всех отношениях китайца.
Глаза, мне нужно приблизить его глаза! Я чувствовал, как с меня ручьями течет пот. Все мое тело сотрясали конвульсии.
Помоги мне, Учитель, прошу тебя! Умоляю…
Ближе, еще ближе… Ближе!
Лицо Юнь Чуня постепенно закрыло весь мир. Его глаза стали бездонными черными озерами, откуда медленно стали вздыматься, вырастать два искрящихся смерча.
Они все убыстряли свое вращение, постепенно продвигаясь в мою сторону…
Укол я не почувствовал, лишь ощутил горячую волну, хлынувшую по жилам в мозг. Она постепенно накаляла черепную коробку, лишая остатков здравого рассудка.
Быстрее! Еще немного, еще чуток…
Смерчи склонили свои верхушки к моему лицу и вот-вот должны были проникнуть внутрь тела через глаза, отдав свою могучую энергию моей ослабевшей воле.
Вот-вот… Всего лишь один миг. Один миг и доли миллиметра…
Не успел! Баркасов снова начал задавать вопросы. Я не хочу на них отвечать. Не хочу, не хочу! И не буду!..
Еще одно, последнее усилие… Ну! Ну-у!!!
Как сильно колотится сердце, словно хочет разорвать грудную клетку и выскочить наружу…
Я пытаюсь не слушать, что говорит Баркасов, но его вопросы вливаются в мои уши, как вода, и нет у меня сил держать язык на привязи. Я готов его откусить, однако мышцы лица не повинуются моей ослабевшей воле.
И я говорю.
Слова сами вылетают из гортани, я ненавижу себя за способность связно излагать мысли, но "сыворотка правды" монотонно продолжает мотать мои нервы на барабан, отжимая в осадок голую правду.
Баркасов склонился надо мной и спрашивает на повышенных тонах:
- Где твоя семья?
- Не знаю. Я ее ищу.
- Но ты ведь не уверен, что она у тебя есть?
- Мне сказали…
Вопросы сыплются, как горох из мешка: "Как зовут жену? Сына?..", "Где они?", "Почему не знаешь?". И еще один… еще… и еще вопрос… И нет им ни конца ни края.
Я машинально отвечал, притом совершенно искренне, - пока я и не мог по-иному, - а сам тем временем изнемогал от титанических усилий, пытаясь подключиться к энергии Юнь Чуня.
Наконец!
Я чувствовал, как слабеет мое тело и в мышцы вступает жуткая слабость, - эта доза "сыворотки правды" могла свалить с ног и слона, - но сделал последнее, титаническое усилие…
Я понимал, что если у меня сейчас ничего не получится, то просто умру от разрыва сердца. Но смерти в этот момент я боялся меньше, нежели подчинения своей воли этим двум вурдалакам в человеческом обличье.
И я коснулся!
Мои глаза вмиг выпили до дна черные озера глаз Юнь Чуня, и закипающий вал "сыворотки правды" столкнулся с волной космического холода.
Столкнулся - и остудил мою бурлящую кровь. Она сначала покрылась шугой, а затем и вовсе заледенела.
Все! Я полностью овладел эмоциями.
И начал свою игру.
Меня спрашивали, я отвечал, большей частью правду, потому что просто не знал иных ответов на вопросы, продолжавшие сыпаться как из рога изобилия. Но время от времени, когда считал нужным, вносил в ответы некоторые коррективы.
И при этом постепенно вводил себя в транс по методу индийских йогов - как меня учил этому Юнь Чунь.
Мои жизненные ритмы замедлились. Язык стал менее шустрым и начал давать сбои. Не будь я сейчас привязанным к стулу, я бы двигался как сомнамбула - в замедленном темпе.
Мой пульс едва прощупывался и был редким, как у человека в коме, я почти не дышал в общепринятом смысле слова.
Температура тела продолжала снижаться, и со стороны могло показаться, что я вот-вот отдам концы. Подобный процесс можно наблюдать у медведей, когда они впадают в зимнюю спячку.
Однако мой мозг работал как и прежде, а все чувства были обострены до предела.
Сквозь неплотно сомкнутые веки я наблюдал суету вокруг себя, когда до них дошло, что я вот-вот могу распрощаться с жизнью.
Баркасов давал нюхать мне нашатырь и упрекал Абросимова за то, что тот приказал ввести дополнительную дозу "сыворотки правды".
А полковник орал на него, обзывая тупицей, и требовал что-нибудь сделать, дабы заставить работать мое сердце в нормальном ритме.
Мне начали делать какие-то уколы, принесли даже грелки с теплой водой и обложили все тело, потом снова подсунули под нос флакон с нашатырем…
В конце концов я сам прекратил переполох, подняв температуру тела почти до нормальной, и несколько стабилизировал пульс, но сделал вид, что нахожусь без сознания.
- Уф, наконец-то, - с облегчением выдохнул Баркасов. И вытер пот с лица бумажной салфеткой. - Теперь точно оклемается, - сказал он уверенно.
- У него какие-то странные реакции, - нервно проговорил полковник. - Неужели снотворное могло вызвать такой сильный криз?
- В сочетании с "сывороткой правды" - вполне возможно. Я предупреждал, что доза…
- Захлопни пасть! - прикрикнул на него Абросимов. - Поговорили на эту тему - и будет. Видишь, дыхание у него нормальное, щеки порозовели… Выдюжит. Главное заключается в другом - почему он не дал верный ответ практически ни на один важный вопрос?
- Может, ему память стерли? - осторожно спросил Баркасов.
- Майор, у тебя ведь высшее медицинское образование. Хотя врач из тебя…
- При чем здесь мое образование?! - с обидой в голосе перебил Баркасов полковника. - Будто вы забыли, кто меня забрал из НИИ в военную разведку. Между прочим, это было восемь лет назад.
- Напрасно забрал, - грубо ответил Абросимов. - Может, там от тебя толку было бы больше. Что такое стереть память? Не знаешь? Это значит - сделать из человека полного дебила. А Карасев не глупее нас с тобой. Вспомни оперативную информацию о его ликвидациях. Все выполнялись по высшему классу.
- Возможно, появилось что-то новое, и Кончак…
- Этот сукин сын способен на что угодно! - злобно окрысился Абросимов. - Но стертая память - это чистой воды фантастика.
- Тогда что?
- Или он может держать удар твоей наркоты, что тоже из разряда "очевидное - невероятное", или…
- Амнезия?.. - догадался Баркасов.
- Скорее всего.
- Такой вариант не исключен…
Полковник в раздумье потер левый висок и сказал:
- Я сначала не поверил… нашему человеку из отдела внутренней безопасности, когда он сообщил, что Карасев нашелся и будто у него с головой что-то не в порядке. И где нашелся - в Непале! Как он туда мог попасть?
- Об этом известно только спецам из отдела планирования операций.
- Мать их!.. - выругался Абросимов. - К ним и на хромой козе не подъедешь. К их информации у нас доступа нет.
- А почему Карасевым заинтересовался ОВБ?
- По той же причине, что и мы. Убийство Шалычева. - Полковник натянуто ухмыльнулся. - Все как в старом анекдоте - скидывай штаны, власть переменилась. Теперь правит бал партия Шалычева, и высокопоставленные дружки бывшего губернатора землю копытами роют, чтобы докопаться до истины. Им главное - найти заказчика.
- Так вот откуда рога растут…
- Вот именно - рога. Потому и шерстят сейчас возможных кандидатов на киллера. В том числе и ликвидаторов всех спецслужб страны.
- А как ОВБ вышел на Карасева? - спросил Баркасов.
- Не знаю. У них свои, специфические методы.
- Да уж… - неприязненно буркнул Баркасов.
- Но в списке потенциальных кандидатур на ликвидатора Шалычева он стоит едва не на первом месте.
- То есть точно пока не определились?
- Нет.
- А если потрясти Кончака? Ведь Карасев - его протеже, судя по информации.
- Кончака? Чур тебя! - Абросимов сделал вид, что крестится. - Не приведи господь его тронуть. У Кончака влияние на нашего шефа побольше, чем у всех начальников отделов и служб, вместе взятых…
Я понял - идея допросить меня с применением "сыворотки правды" Кончаку не принадлежит.
Я подозревал это и во время "прокачки" - уж очень наивными и беспомощными были вопросы Баркасова. Полковник Кончак знал обо мне гораздо больше.
Правда, не о том периоде, что начался в моей жизни с момента взрыва самолета над Гималаями, в котором я летел. Не знал он и подробностей моего чудесного спасения от верной гибели.
Зная его недоверчивый сверх всякой меры и жесткий характер, можно было с большой долей вероятности предположить, что Кончак, несмотря на мою амнезию, все равно так или иначе попытается вывернуть меня наизнанку.
Любыми методами и средствами.
Впрочем, я сильно сомневался, будто он поверил, что я на самом деле утратил память. Единственным объяснением его странного безразличия к моей одиссее была успешная операция по Толоконнику, в которой я принял участие.
Это я понял благодаря прозрачным намекам Волкодава.
И он и Сидор очень опасались, что после того, как Кончак доложит начальству о результатах акции в Греции, ему захочется разобраться со мной по полной программе.
И Кончака можно было понять: в мою историю трудно поверить, тем более профессиональному разведчику, привыкшему любую проблему рассматривать под углом происков спецслужб других государств.
Уж кто-кто, а полковник точно знал, что, несмотря на окончание "холодной войны", наши новоявленные "партнеры" все равно не прекратили своих операций, в особенности по внедрению агентов.
И не потому, что они такие бяки. Отнюдь.
Просто у разведчиков свои законы и свой кодекс поведения. Хочешь мира - готовься к войне. Так говорили древние.
С той поры мало что изменилось. Мозг человека запрограммирован на уничтожение. И ничего тут не поделаешь.
Несмотря на изменившуюся в стране ситуацию, поневоле втянувшую военную разведку в грязные разборки власть имущих, Кончак, как профессионал до мозга костей, продолжал выполнять свой долг так, как его учили и как он этот долг себе представлял.
А еще я понял из разговора Абросимова с эскулапом-недотепой и палачом-дилетантом в одном лице: мои приключения в Катманду и Афинах их не волновали.
Я лежал на кушетке возле двери. Они стояли у окна и разговаривали едва не шепотом. Но не потому, что опасались меня, а по устоявшейся привычке людей такой профессии не доверять стенам.
Однако я слышал почти каждое слово. Уметь слушать - это своего рода талант. И его нужно совершенствовать постоянно.
Из того, что донеслось до моих ушей, я сделал вывод, что любопытство к моей персоне отнюдь не праздное. И оно как-то связано с именем полковника Кончака.
Абросимова мало волновал какой-то губернатор Шалычев, которого угрохал неизвестный киллер.
Этот вопрос его беспокоил по совершенно прозаической причине - он пытался найти на меня серьезный компромат. На меня и на полковника Кончака.
Зачем? Внутриведомственные интриги? Или нечто большее?
Я вполне мог убить Шалычева. И даже по приказу полковника Кончака. Но я этого и впрямь не помнил. Кстати, когда мне рассказывали о моей прошлой жизни, фамилия губернатора не упоминалась.
Имен вообще не было названо. Я так понял, что больше всего обо мне знал Волкодав, но и он, как истинный профессионал, отделался общими фразами.
И я был даже благодарен ему.
Пусть проклятие, обрекшее меня на жизнь наемного убийцы, останется для моей ныне пустой головы хотя бы до поры до времени чем-то эфемерным, беспредметным, как дурной сон.
И еще одно меня волновало: как я попал в поле зрения Абросимова и тех, кто стоял над ним? Кончак сдать меня не мог - это точно. Абросимов его противник, а может, и личный враг.
Немного зная Кончака, я мог дать рубль за сто, что врагов у него очень мало. Живых. А остальным он просто не доверял. Тем более не мог он доверять явному сопернику за влияние в системе ГРУ.
Волкодав и Акула тоже исключаются. Это простые, бесхитростные парни. У них если друг - то это действительно друг, без всяких но. А если враг - то ему можно лишь посочувствовать.
Судя по достаточно скудному досье, обо мне Абросимову и иже с ним было мало что известно. Только общие сведения - и ничего более. Конкретные данные отсутствовали напрочь.
Там были всего лишь сведения о человеке, владеющем приемами боевых искусств Востока. Возможно, он был киллером мафиозных структур, поднанятым военной разведкой для выполнения какого-то сверхсекретного задания, скорее всего связанного с ликвидацией некоего "объекта".
И все.
Ничего из ряда вон выходящего, как я понял по достаточно прозрачным намекам Волкодава.
Как бы невзначай, без определенной цели, он говорил, что спецслужбы многих стран и в былые времена, и сейчас используют для некоторых, особо щепетильных дел "болванчиков", чаще всего не имеющих представления, на кого они работают.
Это делается для того, чтобы самим спецслужбам не вываляться по уши в грязи, а в случае провала операции или засветки исполнителя сдать этого подставленного со всеми потрохами. Если, конечно, не удастся его ликвидировать, чтобы спрятать концы в воду.
Обычно исполнитель "заказа" практически никогда не знает, кто истинный заказчик. Это мне было известно из личного опыта.
Таким не шибко хитрым способом спецслужбы, во-первых, реализовывали свои планы, не имеющие ничего общего с гуманными принципами человеческого сообщества, во-вторых, умывали руки, а в-третьих, - ко всему прочему, - нередко повышали свой рейтинг перед околпаченными налогоплательщиками, именуемыми "народом".
- Он ищет семью. - Абросимов сказал это с нажимом и еще раз повторил: - Семью!
- Вы полагаете… - начал было Баркасов.
- Стоп! Закройся. По-моему, он уже очнулся.
Полковник подошел к кушетке и потеребил меня за плечо.
Я застонал и медленно открыл глаза.
- Где я? Что со мной? - Я постарался, чтобы мои вопросы звучали совершенно искренне.
- Все нормально, все нормально, Карасев…
Абросимов смотрел на меня с каким-то странным выражением, будто решал задачу со многими неизвестными.
Похоже, я оказался в одном ряду с "иксом" и "игреком", неким "зетом", величиной, всплывшей в уравнении абсолютно случайно, из-за чего решение задачи стало весьма проблематичным…
Меня снова определили в ту же самую камеру, каменную гробницу.
Там все осталось без изменений, кроме одного - моя койка приобрела вполне цивилизованный вид. Мне дали матрас, почти новое постельное белье и подушку - не блином, а свежеиспеченной пышкой.
Опер
О-о, нет… Так болеть голова просто не может. А если и может, то не моя…
Где выключатель? Куда он девался, чтоб его!..
До чего хочется пить… Пи-ить… Где-то рядом с кроватью должна быть тумбочка, а на ней бутылка минералки.
Где эта чертова тумбочка?! Нет ее, словно испарилась… Да, все-таки нужно включить свет.
Интересно, почему я ищу выключатель лежа?
Я с трудом открыл глаза - и очутился неведомо где. А точнее, в темном (скорее сером) пространстве без окон и дверей!
Меня охватило тупое удивление, когда я попытался рассмотреть в этом пространстве знакомые предметы.
Их просто не было.
Нет, это точно ночной кошмар! Сон, видение, сглаз, нечистая сила… Или я уже ТАМ?..
Меня вдруг охватил страх, не поддающийся разумному толкованию.
Я попытался заговорить, чтобы разрушить наваждение, но лишь просипел, как проколотый воздушный шарик.
Я хотел принять сидячее положение, но незримые путы приковали меня к земле стальными цепями. Мне удалось лишь с трудом поднять голову, чтобы тут же вернуть ее в прежнее положение; голова была даже не чугунной, а словно налита свинцом.
Может, пока я спал, изменилась сила земного притяжения?
Или все-таки мое предположение насчет того, где я сейчас нахожусь, правда? Свят-свят!..
В полном отчаянии я мысленно включил правую руку, чтобы пошарить рядом с собой. И наткнулся на человеческие тела, лежавшие едва не в обнимку.
Сколько их - трое, четверо? И кто они? Неужели такие же грешники, как я?
А иначе зачем бы им обретаться, как и мне, в темноте и в полной неопределенности? То есть в бесконечности, если изъясняться научными терминами.
Где я, в конце концов?!
- Маркуша, чего тебе? - вдруг раздался женский голос. - Лежи спокойно… И не тяни на себя одеяло, мне холодно!
Маркуша?! Что еще за Маркуша? Может, это я Маркуша? А и верно, как меня зовут? Кто я? И вообще - при чем здесь одеяло?
- Отстань, Стрёма! - раздался хриплый, прокуренный и недовольный мужской бас.
- Кто вы такие? - выдавил я из себя, чтобы хоть что-то сказать.
Я был изумлен до крайности. Нет, не так - потрясен до глубины души. Уж не знаю отчего. Наверное, я не ожидал, что в окружающей меня бесконечности все-таки существует жизнь.
- A-а, проснулся, голубок…
Послышалось шевеление, и я увидел, как темная слитная масса на полу - на полу?! - раздробилась на несколько продолговатых черных пятен. Теперь я понял, что нахожусь в каком-то помещении.
Это открытие меня воодушевило и немного успокоило.
В помещение начал откуда-то проникать свет. Его хватало лишь для того, чтобы еще больше подчеркнуть неуютность освещенного пространства, захламленного черт знает чем.
Спичка, чиркнувшая в вязкой и душной тишине, сняла часть моих вопросов мгновенно.