Абросимов полистал подшитые в папку листы, отпечатанные на лазерном принтере.
- Карасев Андрей… оч-чень занимательная личность… Во-первых, наемный убийца у одного из мелких стервятников. Которого он сам и… Впрочем, туда ему и дорога. Не так ли?
- Вам виднее…
- Это точно… Да и другие, кого Карасев отправил вперед ногами, не заслуживают особого сочувствия. Потом ему присудили высшую меру, хотя он и спас от верной гибели сотрудника уголовного розыска. Правда, Карасев даже не захотел подать прошение о помиловании. Вспоминаете?
- Извините - нет.
- Возможно, возможно… Итак, дальше. А вот дальше еще интересней: приговор приводят в исполнение, труп… ха-ха… сжигают… но Карасев, словно птица Феникс, восстает из пепла в нашем специальном тренировочном центре, где участвует в спаррингах на татами в качестве "куклы". Все верно?
- Не помню.
- Ничего, вспомните… Итак, в спецзоне он долго не задерживается. Карасев опять умирает. На этот раз, кажется, окончательно и бесповоротно - наша контора свои тайны хранит весьма тщательно. Вы следите за нитью моих рассуждений?
- Зачем? Мне это совершенно не интересно. Чья-то жизнь - не моя проблема.
- Не скажите. Вы отобрали столько чужих жизней, что они-то как раз и стали вашей самой большой проблемой.
- Я не могу вам ответить ни да, ни нет. Увы. Я ничего не помню.
- Не знаю, не уверен… Амнезия недостаточно изучена наукой, чтобы можно было принимать все ваши отговорки на веру. Но про то ладно. Продолжим?
- Как вам угодно. - Я безразлично пожал плечами.
- Продолжим. Карасев, получивший в спецзоне кличку Ерш, что обозначает на блатном жаргоне задиристого бывшего авторитета или проще - сильную личность, вдруг снова оживает… прямо-таки мистика… для непосвященных… И где? Где, Карасев?
- Знал бы, сказал… - буркнул я.
- А мы напомним. В Южной Америке, в тренировочном центре мафиозного синдиката, готовящем киллеров международного класса. Там Карасеву сделали пластическую операцию, и теперь его не смогли бы узнать даже хорошие знакомые… - Абросимов отложил папку в сторону. - А дальше одни домыслы, непроверенные факты и вообще белые пятна. В том числе и история, приключившаяся с вами в Непале.
- Хотите сказать, что я был в Непале?
- Уже сказал. Но с какой стати вы там оказались, как вам удалось выжить после авиакатастрофы - согласитесь, в наше время мы в чудеса не верим, - и эта ваша амнезия…
- Наверное, у меня были крылья, коль я сумел выжить в авиакатастрофе.
- Не нужно иронизировать. Факт остается фактом, как его ни толкуй.
- Так уж и факт?
- Все, давайте оставим Непал в покое! - Абросимов был раздражен. - Если понадобится, эту темную историю мы сможем живописать во всех подробностях.
- Нет возражений.
- Идем дальше. Ваш почерк зафиксирован в Южной Америке, Испании, Югославии, Колумбии, а теперь и в Греции. Но опять-таки все это одни догадки, пусть и обоснованные с точки зрения спецслужб, однако цена им - рубль в базарный день. И снова фактов - ноль.
- Простите - что значит "мой почерк"?
- А то и значит, что ликвидации были проведены безупречно и с большой выдумкой. У вас талант стратега, Карасев.
- Не замечал…
- Зато другие заметили. Правда, некоторые слишком поздно. Как, например, Шалычев и иже с ним. Помните Шалычева?
- Вы меня уже достали с этим Шалычевым. Говорю вам - у меня амнезия.
- Кстати, в тот период вы работали на нас, - неумолимо продолжал Абросимов. - Правда, не совсем официально. Хоть это вы помните?
- Очень смутно. Все как в тумане…
- И, судя по весьма скудным данным, якобы выполняли какое-то задание у черта на куличках. По меньшей мере в тысяче километров от столицы.
- Возможно. И скорее всего, так оно и было.
- Как же! - воскликнул Абросимов. - Вы были в столице!
- Это вы так утверждаете…
- Это не голословное утверждение, а факт.
- Меня кто-то видел?
- В том-то и дело, что нет. Вы просто фантом, милейший.
- Тогда о каком факте идет речь?
- Ваш почерк.
- Создается такое впечатление, что вы пытаетесь повесить на меня всех собак.
- Отнюдь. Ликвидация Шалычева (я в этом уверен на все сто процентов) - ваших рук дело. Господин губернатор отдал концы так "красиво", что до сих пор и милиция, и служба безопасности на ушах стоят, чтобы узнать хоть самую малость.
- Заказные убийства раскрываются редко. Почитайте прессу, там все сказано.
- Согласен. Это когда наемный убийца подстережет свою жертву, например, в подъезде дома. Или где-нибудь на улице.
- А где был убит этот… Шалычев?
- Ах, Карасев, Карасев… Может, перестанем играть в прятки?
- Я не играю.
- Уж кто-кто, а вы-то должны знать, где это случилось.
- Может быть, и должен. Но не знаю.
- Упрямец… - Абросимов с трудом сдержался, чтобы не сказать мне какую-то резкость. - Добро, так и быть, - сказал Абросимов. - Я расскажу вам, как все было. Киллер проник в правительственное здание, охраняемое с величайшим тщанием, и смог уйти незамеченным в тот самый момент, когда были блокированы все входы и выходы. И это при том, что Шалычев был убит практически на глазах своих коллег, а тревогу в здании объявили спустя считаные секунды после гибели губернатора. Вот такая беллетристика.
- Занятно. И все-таки повторю еще раз: я не знаю Шалычева и не убивал его. Зачем мне чужие "подвиги"?
- Какая вам разница?! - Абросимов взвился словно ужаленный. - Карасев, вас нет! Понимаете, вы теперь как зеленый человечек, пришелец. Паспорт у вас поддельный, идентифицировать вашу личность невозможно: лицо другое, кожу на подушечках пальцев вам пересадили, так что папиллярные линии вообще отсутствуют - эдакий феномен, ошибка природы. Что еще?
- Вы хотите сказать…
- Угадали, Карасев. На все сто угадали. У вас отсюда есть только два выхода. Помните "Кавказскую пленницу"? Или мы вас сосватаем, или…
- Или что?
- Нет, к прокурору мы вас не поведем: вы ведь призрак. А наша судебная система воспитана на голом материализме.
- Это точно…
- Впрочем, будь призрак в состоянии хорошо заплатить, то сразу нашлись бы и адвокаты, плюющие на мистический ужас, и судьи, готовые принять взятку хоть от Мефистофеля. Да не оскудеет рука дающего…
- Почему бы вам не связаться по моему поводу с полковником Кончаком? Если все, что вы мне тут наговорили, правда, он подтвердит. Мне уже надоело говорить, что у меня потеря памяти.
- Э-э, батенька, не тут-то было. У полковника своя свадьба, а у нас своя. Мы с ним решаем разные задачи и обмениваться информацией не имеем права.
- Помнится, на первом допросе…
- Это была просто беседа, - перебил меня Абросимов. - Беседа, Карасев.
- Пусть так. Так вот, вы тогда сказали, что Кончак меня вам передал. Как это понимать?
- Очень просто - тогда я вас просто не знал. И мне были интересны ваши реакции.
- А теперь?
- О-о, сейчас я вижу - вы именно тот человек, что нам нужен. Только вы, и никто иной, в состоянии выполнить одно очень важное задание.
- Естественно, для блага государства и демократии…
- Вы опять иронизируете, Карасев. Это, кстати, хорошо. Значит, у вас есть надежда на выздоровление.
- Я в этом не сомневаюсь. Еще один ваш укольчик - и все будет в ажуре.
- Мы просто делаем свою работу. И стараемся исполнять ее с максимальной эффективностью.
- Цель оправдывает средства…
- Для киллера вы хорошо начитаны.
- Это недостаток?
- Отчасти. Когда в одном человеке объединяются две ипостаси - абстрактный образованный мыслитель и жестокий прагматик без внутренних тормозов, - его невозможно обуздать.
- Так уж и невозможно…
- Действия подобного индивидуума нельзя спрогнозировать, а значит, неизвестно, в какую сторону он направит свой разрушительный сплав столь разноплановых натур.
- А вы не можете себе представить такой поворот, что я не хочу больше заниматься тем, чем раньше? И не по причине капризной натуры. Просто я перегорел и уже не гожусь для таких подвигов.
- У вас нет другого варианта. Я вам говорил, что мы не отдаем прокурору тех, кто на нас работает. Или работал.
- Вы считаете, что я боюсь смерти? - Я слегка покривил губы в презрительной ухмылке.
- Подумай я так, наша первая встреча была бы и последней, - жестко сказал Абросимов.
- И что вас подвигло на еще одну встречу?
- То, что вы подходите нам по всем статьям.
"Хотелось бы мне знать, кому это "нам"", - подумал я с отвращением. Если под этим выражением понимается государство, то или народ за последнее время сильно измельчал, или армия прогнила насквозь, если они обращаются за помощью в щекотливых делах к сомнительным личностям с темным прошлым. У них что, своих кадров нет?
Есть, вспомнил я Волкодава и Акулу. Да еще какие…
Но тогда почему Абросимов готов на все, лишь бы заполучить меня? Будто нет в их конторе спецов, которые могут выполнить практически любое задание.
Вывод напрашивался единственный: Абросимов и компания задумали сомнительное предприятие, не имеющее ничего общего с главными задачами спецслужб.
Что это за предприятие? Знать бы…
Да ладно тебе… Все равно из этого зверинца так просто не сбежишь. А значит, придется какое-то время идти на поводу у Абросимова. Куда денешься…
Впрочем, выход у человека всегда есть. А тем более у того, кто уже был за гранью. Страшно умирать только первый раз.
- Вы прекрасно подготовлены как физически, так и психологически, - между тем продолжал Абросимов. - Это вы доказали тем, что напрочь проигнорировали звуковой генератор. Чем здорово удивили наших психологов-аналитиков.
- Каким образом?
- После обработки звуком на таких частотах человек может продержаться не более недели. В лучшем случае.
- А в худшем?
- Сходит с ума на четвертый день. Сначала наступает бессонница, затем расстройство зрения и речи, потом появляются слуховые галлюцинации, переходящие в зрительные. Своеобразная белая горячка. Как у законченных алкоголиков. Но вот только выйти из нее очень трудно, а часто - и невозможно.
- Нет.
- Что - нет?
- Я отказываюсь. Вы мне все осточертели. - В груди начал ворочаться, просыпаясь, кровожадный зверь. - Осточертели! Красные и белые, правые и неправые, мафиози и демократы… Все! Или кончайте меня, или…
- Или отпустите к семье. Так?
- Допустим. Я ведь на вас работал. И наверное, честно.
- Да, работали. И претензий к вам нет. Ну и что с того?
- У меня амнезия. Я ничего не помню. Ничего!
- Мы вас вылечим.
- Зачем я вам нужен?!
- В свое время узнаете. Вы не просто нам нужны, а очень нужны.
- Я очень сомневаюсь, что смогу быть вам полезен. Я никто, ничто, и звать меня никак. Вы сами говорили, что я фантом. Христа ради, отпустите меня - и я исчезну для всех навсегда.
- Не могу. И не хочу, - жестко отрезал Абросимов.
- Почему?!
- Я не имею права сорвать важную операцию только потому, что поддался сентиментальному порыву. Говорю сейчас абсолютно честно. Не могу! Не имею права.
- Тогда о чем дальше говорить…
Я пожал плечами и встал. После минутного взрыва эмоций в моей душе вновь образовалась звенящая пустота. А пошло оно все!..
- Здесь шлепнете или куда отведете?
- Садитесь! Садитесь и не умничайте, Карасев! Может, вам неизвестно, что в ГРУ тупых не держат?
- Да? - Я скептически ухмыльнулся.
Абросимов сделал вид, что не понял моего сарказма.
- Мало того, - продолжил он, - чтобы попасть в нашу контору, нужно пройти жесточайший отбор. Да, мы разные по личным качествам, характерам, устремлениям, среди нас есть очень неприятные типы, но вот что касается профессионализма - этого у нас не отнять.
- А какое я имею отношение к вашему "профессионализму"?
- Самое непосредственное. Вы, наверное, отметили, как быстро и полно было собрано на вас досье.
- Чего проще, - буркнул я. - Вы можете сейчас лепить мне все, что угодно. Я как чистый лист бумаги - что вы на нем напишете, то можно считать правдой. Только это совсем не так.
- С вашим утверждением можно спорить, но это не все. У меня для вас есть еще и сюрприз. И пока вы с ним не познакомитесь, не нужно принимать окончательное решение - быть или не быть. Игры, в которые мы играем, весьма серьезны, а ставки в них настолько высоки, что вам даже трудно представить.
- Плевать мне на ставки! И на ваш сюрприз.
- Напрасно. Все равно вам придется на него посмотреть. Поверьте, вы не разочаруетесь…
Что он задумал?
В словах Абросимова был какой-то интригующий подтекст. Полковник меня и впрямь заинтересовал.
Я сидел перед ними и просчитывал обстановку. И в душе смеялся над их хваленым "профессионализмом".
Если бы только Абросимов знал, что, несмотря на мои наручники, вооруженных автоматами десантников за дверью, пистолет и мышцы Ливенцова, они все при моем желании потенциальные мертвецы.
Меня так и подмывало сбросить стальные браслеты, отобрать у Ливенцова его козырную пушку и сделать из нее металлолом.
Но я немедленно подавил в себе этот совершенно неожиданный для меня мальчишеский порыв.
Во вражеском окружении боец хэсюэ-гун никогда не станет демонстрировать свои возможности из-за тщеславия. Только глупец выворачивает карманы с деньгами перед публикой, где может оказаться искусный вор…
Из комнаты я вышел уже без наручников.
Меня сопровождали только Абросимов и Ливенцов. Едва я оказался на улице, как к нам подкатил невзрачный "уазик".
Бросив быстрый взгляд по сторонам, я только утвердился во мнении, что сбежать отсюда трудно. Чтобы не сказать - невозможно.
Мы находились в тюремном дворе, окруженном каменным забором в два человеческих роста с "колючкой" поверху.
Две сторожевые вышки торчали по сторонам железных раздвижных ворот, как средневековые бастионы.
А притаившиеся на них парни в десантных комбинезонах, прильнув к лазерным прицелам современных снайперских винтовок, следили за каждым моим движением.
Конечно, не привяжи Абросимов к моим ногам "гири" сюрприза, я бы не замедлил использовать даже такую, казалось, совершенно безнадежную возможность для побега.
Тем более, что солдатики целились в меня для понта, лишь исполняя приказ.
Им и в голову не могло прийти, что найдется безумец, способный отважиться на такое, с их точки зрения, совершенно безнадежное предприятие, как побег из зоны.
Перекрестный огонь с дистанции в двадцать - тридцать метров сводил его шансы к нулю. Ведь они не знали об "Алой ленте" Шивы Разрушителя…
Впрочем, расскажи им кто-нибудь о том, что "объект" в перекрестье прицела может вдруг "размножиться" на несколько близнецов, когда просто непонятно, куда целиться, они вряд ли поверили бы.
Такое нужно видеть. А лучше - никогда с этим не встречаться, чтобы не повредиться рассудком.
Я безропотно дал усадить себя в "уазик", с виду обычную таратайку, а на самом деле бронированный фургон с клеткой для заключенных и треногой с пулеметом, готовым к стрельбе.
Абросимов сел рядом с водителем, а Ливенцов устроился на откидном сиденье возле пулемета.
Мы выехали за ворота.
Мне показалось, что по обе стороны дороги - лесные заросли. Несмотря на металлические жалюзи, плотно закрывающие стекла кузова, и принудительную вентиляцию, я все равно чуял ни с чем не сравнимый запах оттаявшей после первых морозов хвои и опавших листьев, едва прикрытых снегом.
Мы ехали; и чем больше километров разматывалось под колесами "уазика", тем тревожней становилось на сердце.
Я даже не предполагал, что ждет меня впереди.
Но колючие иглы неприятного предчувствия вонзились в мой "защитный экран", и поток злобной, угнетающей разум энергии хлынул в образовавшиеся микроскопические бреши, расширяя их с неумолимым напором и постоянством и затопляя уже и так немногочисленные островки невозмутимости и спокойствия, возведенные мною за часы медитаций.
Я никогда не был оптимистом…
Опер
В дверь стучали не переставая.
По звукам было похоже, что кто-то не только молотил кулаками, но и пинал дверное полотно ногой.
Я попытался встать, но вместо этого свалился с кровати, запутавшись в простыне.
- Иду! - крикнул я, сражаясь с озверевшим куском материи, обвившим тело как удав. - Уже иду… Какого черта!
Мой друг, капитан милиции Славка Баранкин, не вошел в квартиру, а ввалился.
- У тебя что, совсем крыша поехала?! - заорал он, хлопая дверью. - Я уже полчаса выстукиваю здесь походный марш, а он дрыхнет, как медведь зимой. А уже вечер, между прочим. Опять бухал? Посмотри в зеркало на свою небритую рожу… Фу, противно! И вообще - завязывай, Серега, с пьянкой…
Он перевел взгляд на мое одеяние и умолк, сраженный наповал, - я как пришел в обносках из торбы Маркуши, так и завалился в них спать, предварительно допив все спиртное, которое только мог отыскать в шкафах.
- С ума сойти…
Славка как стоял, так и опустился на кухонный табурет, не отводя от меня ошалевших глаз.
- Ты… ты как?.. Откуда все это?!
- От верблюда, - вяло огрызнулся я.
И жадно припал к трехлитровой банке с остатками помидорного рассола.
- Ну ты даешь…
Баранкин наконец умолк, созерцая меня с видом забитого провинциала, который, впервые попав в большой город, нечаянно забрел на "стрелку", где повстречал полуголую проститутку.
Пользуясь моментом затишья, я избавился от тряпья и залез под душ.
Глянув в зеркало, я решил все-таки побриться, хотя оно было вроде и ни к чему. В гости я не собирался, а Баранкину моя двухнедельная щетина до лампочки - чай, не барышня.
Но коль уж решил…
Когда я снова появился на кухне, Славка колдовал над газовой плитой.
- В доме шаром покати… - бубнил он, наблюдая, как в сковородке плавится кусок маргарина. - Хорошо хоть, картошка осталась… Ты когда ел последний раз? Похудел, как тифозный.
- Когда ел? Утром, - вспомнил я подвальную ночлежку бомжей. - Чай пил.
- Жанка не приходила? Я ей звонил.
- Не знаю. Меня не было дома.
- Значит, не приходила, - подытожил Баранкин. - А иначе дождалась бы.
- Дела давно минувших дней…
- Брось! Еще вчера она тебе на шею вешалась, о любви лепетала…
- Заткнись, мать твою!.. - сорвался я неожиданно. И тут же устыдился своей грубости: - Извини, Слав…
- Ладно, чего там…
- У Жанны теперь другой мужчина, более надежный, чем я. - Я сказал это спокойно и отстраненно. Женщины всегда в моей жизни значили мало. Как поется в песне: вот она была - и нету… За исключением мамы.
Но это совсем другое…
- И наверное, более состоятельный, - зло сказал Баранкин. - Мы ведь с тобой словно белые вороны: взяток не берем, планы оперативных мероприятий не продаем, так сказать, "заинтересованным лицам"… мордам мафиозным. - Славка смачно выругался. - А зарплаты нашей ментовской хватает только на маргарин, бутылку дешевой водки и ливерную колбасу.
- Плевать, - буркнул я в ответ.