- Колись, Вадик, - снисходительно заметил Гордеев. - Только в этом твое спасение. Что они тебе предложили?.. Впрочем, ты уже на этот счет высказался - яснее и не требуется. Ты уговариваешь подследственного, или обвиняемого, как вы там для себя решили, сотрудничать с ними, и за это он может надеяться на снисхождение. Ну а если у суда вдруг что-то не сложится и Гусеву впаяют на всю катушку, ничего страшного, тебе разрешат принести кассационную жалобу, не поможет - надзорную… Улита едет, когда-то будет. Так, глядишь, со временем смогут вообще снять с человека судимость. Судебная ошибка - мало их, что ли?
- Погодите, погодите, - заторопился Райский, хмурясь и мучительно растирая свой лоб обеими ладонями, - вы что-то не о том.
- Ну почему сразу уж и не о том? - деланно возмутился Денис. - Мы-то как раз о том, что последствия для адвоката, пошедшего на сговор с обвинением и понуждающего своего подзащитного дать против самого себя ложные показания, могут быть истолкованы в коллегии адвокатов исключительно однозначно. Со всеми вытекающими чрезвычайно неприятными выводами. Разве ж не так? Юра, я чего-нибудь путаю?
- Ох, Вадька, дурак же ты, ей-богу! Им-то наплевать, а вот ты вылетишь как пробка!
- Юра, я не понимаю, как ты… как вы?!
- Не перегибай палку, Вадик, сломается и тебе же первому влупит по лбу. А это очень больно. Давай поступим следующим образом. Будем считать твое сообщение версией, которая тебе была подсказана… кем, лучше бы, конечно, услышать это от тебя, потому что, если мы угадаем сами, тогда ты нам будешь просто не нужен. Даже помехой можешь оказаться. Такие дела. А твою версию мы можем с Денисом принять к сведению, чтобы затем выстроить свою линию защиты. И при этом подсказать тебе, как вести себя с заказчиками, чтобы не проколоться ненароком. Как, кстати, не продешевить при этом. Сорвать свой "микст". Больше того, я, пожалуй, готов взять тебя в компанию, но при условии, что ты не станешь вести двойную игру и поклянешься в этом вот здесь, перед нами. Да тебе будет и самому невыгодно. Заложить тебя - для нас проблемы не составит. А с другой стороны, и тебе не придется поступаться своей совестью, которая у тебя все-таки есть, я знаю. Гибкая, но есть. Ну решайся наконец, остаешься или уходишь? Но тогда и фрукты эти забирай.
Райский поднял с пола свой портфель, подержал в руках и вдруг со злостью отшвырнул его в сторону. А Гордеев облегченно рассмеялся и сказал:
- В жестокой и бескомпромиссной борьбе между честью и гонораром победа оказалась на стороне… чего? Чести, разумеется. Ничего, Вадик, с гонораром мы тебя тоже не обидим. Было б с кого получать… Денис, сделай одолжение. Покажи Вадиму портрет Леночки Казначеевой.
Грязнов протянул Райскому сложенный пополам факсовый отпечаток. Вадим развернул, тупо в него уставился и покачал головой - не то укоряя себя, не то восхищаясь обликом задумчивой женщины. После недолгой паузы произнес растерянно:
- М-да-а… Ну той до этой далековато… слов нет.
- Так на чем особенно настаивала Нина Георгиевна? Кроме того, что просила впредь именовать ее в твоих разговорах со мной Еленой Александровной?.. Вы с ней, вообще, где беседовали? У нее в кабинете, в Следственном комитете? Или в фонде у Брусницына? - язвительно спросил Грязнов.
И вот тут окончательно Райского сдуло. Похоже было на то, что все, чем старательно "накачали" его заказчики, вышло вон. И Вадим обрел наконец способность рассуждать здраво и прагматично, чем, надо сказать, и нравился Гордееву, с улыбкой прощавшему приятелю многочисленные его "заблуждения"…
3
Филипп Кузьмич Агеев просто обожал устраивать мелкие провокации. Хлебом не корми - дай душе порезвиться. Ну и кулакам - тоже, но без тяжких последствий. Не "в умат", как выражаются уголовники. То есть так, чтоб мама родная потом все-таки узнала пострадавшего. И, как в прошлом говаривал легендарный советский лидер, в этой связи (с непременным ударением на букву "я") задание Вячеслава Ивановича пришлось ему "в цвет".
А этот термин уже из другого лексикона. "Выйти в цвет" - такое выражение пришло к сыщикам еще из царской охранки, а туда перекочевало из охотничьей терминологии. Так охотник по каплям крови, оставленным на земле, выходил на подраненную дичь, "в цвет". Ну а в охранке появился, естественно, другой смысл - охота на человека.
Итак, задание было "в цвет", и Филя немедленно договорился с Володей Демидовым, что тот подыграет ему в нужный момент. Это ведь очень впечатляет, когда на помощь растерянной женщине вдруг, невесть откуда, является добрый спаситель в образе этакого скромного на вид человека, в критический момент проявившего недюжинные, прямо-таки поразительные способности! Да его ж после этого надо немедленно начать усиленно и страстно уважать! И чем крепче и чаще, тем, извините, лучше! А что "спасаемая дама" наверняка пожелает проявить чисто женскую - какую же еще! - благодарность, причем по самому высокому счету, об этом Филя узнал все от того же Вячеслава Ивановича, а тот, соответственно, из своих источников. Значит, требовалось только создать максимально правдивые, естественные условия для выполнения ответственного задания. Оставляя при этом отдельные аспекты морали и этики в стороне, ибо настойчивое добывание истины иной раз заставляет исполнителя относиться к вышеуказанным общечеловеческим понятиям с некоторой снисходительностью.
Чтобы в дальнейшем не ошибиться и не спутать нужный объект с посторонней женщиной, Агеев с Демидовым подъехали к Следственному комитету МВД и подождали, пока дама выйдет. Наконец, сидевший с ними в машине Вадим Райский показал на невысокую, крашеную блондинку, крупную в плечах и бедрах, но с узкой талией. Она немного косолапо шла от дверей к закрытой автостоянке на таких высоких фигурных каблуках, что ее явно коротковатые ноги с рельефными, как у бывшей спортсменки, икрами, в общем-то, представлялись даже по-своему стройными. А кривизна - ну что ж, может, она в юности конным спортом занималась.
Позже, когда они высадили Райского и остались вдвоем, чтобы приступить к операции, Демидыч скептически заметил:
- Филя, ты только не надорвись, говорю как профессионал профессионалу. Ну а что касается портрета лица, то…
- То что? - мрачно спросил Филипп. - Оно в данном случае не показатель. Ну, скажем, ничего особо выдающегося. А фигура - так даже вполне ничего.
- Ты ведь знаешь великую истину, что искусство требует жертв? - успокаивал Демидыч. - А в нашем деле жертвы не всегда оправдывают затраченные усилия. Но мы идем на них, как все остальные бойцы невидимого фронта!
- Чего это тебя на трибуну потянуло? Вроде повода нет, - уныло заметил Агеев.
- Я к тому, Филя, что женщины подобного типа, по моему глубокому убеждению, никогда не доверяют своему первому впечатлению. Поэтому и про любовь с первого взгляда можешь сразу забыть. Ты ж не рискнешь заявить ей, что она - красавица, а ты всю жизнь только и мечтал о такой, как она, любовнице? Не рискнешь, ибо она не поверит ни единому твоему слову. И, больше того, немедленно насторожится, и тогда тебе там больше делать нечего. На твоей мякине ее не проведешь. Да и, судя по информации, тертая баба. К чему я говорю? А к тому, Филя, что подъехать к ней ты сможешь только в том случае, если она будет в полнейшем шоке, а твой внешний вид недвусмысленно продемонстрирует ей твою истинную героическую сущность. И что из этого следует? Догадываешься, нет? Это значит, что мне придется поработать с тобой, Филя, без всякого снисхождения. На совесть. Иначе никакого доверия.
- Ну ты все-таки не очень… - помолчав, пробурчал Филипп. - Мне ж с людьми встречаться. Ну, грим там, пластырь - это еще ладно, боевые шрамы украшают, шрамы, Демидыч, а не следы мордобоя, усекаешь разницу?
- Ох, - вздохнул Владимир, - вечно с тобой сложности… Попробую…
Дальнейшие события развивались практически в соответствии с составленным заранее планом.
"Гелендваген" Нины Георгиевны Ершовой нырнул под квадратную арку во внутренний двор, лихо подкатил к дверям подъезда "сталинки" на Кутузовском проспекте, в котором она с недавних пор проживала. Там автомобиль развернулся и сдал на стоянку, возле низкой оградки, окружающей древонасаждения и кустарники. Нина Георгиевна, совершившая вечернюю пробежку по магазинам, типичную для одиноких женщин, устало выбралась из машины, забрала с соседнего сиденья несколько тяжелых пакетов со всякой всячиной и, активизировав сигнализацию, вразвалочку, словно утка, направилась к своему подъезду. Нести покупки было неудобно.
Филя наблюдал за ее действиями, сидя на подостланной газете, на ступеньках небольшого крыльца. При ее приближении он поднялся и учтиво поклонился.
- Я не ошибаюсь, вы - Нина Георгиевна? - спросил он, и в глазах его засверкали чертики, которые вполне могли сойти за откровенное восхищение женщиной.
- Да, - сразу нахмурилась она и стала совсем некрасивой. - А что вам надо? Вы - кто?
- Извините, не представился, - улыбаясь, произнес он, - я был уверен, что Вадим нашел возможность сказать вам обо мне. Зовут меня Валера. Валерий Разин к вашим услугам, если желаете. Давайте, я помогу вам донести. - И он протянул руки к ее пакетам.
- Ничего не понимаю, - сухо ответила она, отстраняясь. - Почему я должна что-то знать о вас? И при чем здесь какой-то Вадим? Он - кто?
- Я совсем сдвинулся, увидев вас, - рассмеялся Филя. - Вадим Райский, адвокат. А я его - ну как сказать? - "личка". Охраняю то есть.
- Разве он нуждается в охране? - Филя увидел, что она вспомнила, о ком речь. - А вы-то что здесь делаете? Решили и меня тоже поохранять? Нет необходимости. Благодарю вас. А Вадиму Андреевичу - да? - передайте, чтоб он не делал глупостей. Тогда и нужда в охране у него отпадет. Всего хорошего, молодой человек.
"Нахалка, - беззлобно подумал Филя, - это я-то молодой? А впрочем, ей это в будущем, возможно, и зачтется…"
- Вы меня, извините, Нина Георгиевна, не поняли. Или я так бестолково пытаюсь объяснить. Постойте еще минуточку, я постараюсь уложиться. Вадим просто боится сейчас выходить на вас.
- Да? Странно! И с чего бы это? - Она не верила ни одному его слову - и это было весьма заметно.
"Ах ты моя надменная!.." - подумал Агеев, а сам продолжал:
- После вчерашней встречи с вами, у Игоря Петровича, - Филя понизил голос почти до свистящего шепота, - у Вадима и в консультации, и дома раздалось несколько неприятных и тревожных для него телефонных звонков. Мы сейчас проверяем, но трудно определить, поскольку разговора, как такового, практически не было. Одни угрозы.
- Какие? - Ершова поставила наконец на землю свои пакеты, и в одном из них предательски звякнуло стекло. "Наверняка не "боржоми", - подумал Филя, - это хорошо, может пригодиться".
- Ну ему сказали, типа того, что если влезешь в дело и отодвинешь Гордеева - вы знаете, о ком речь…
Она кивнула - уже с интересом, хотя по-прежнему с недоверием.
- Так вот, откажись, мол, пока не поздно. Причем сказано было в резкой и безапелляционной форме. Он даже подумал, что за ним проследили, когда он ехал на Старую Басманную, понимаете? - Филипп говорил уверенно, поскольку обладал полной информацией, почерпнутой из исповеди Райского, которую ему передал Денис. - Ну и, возможно, сделали определенные выводы. Естественно, пришлось думать и ему - угрозы были нешуточные. Нет, он просил передать вам, что от вашего с ним договора он не отказывается и работать будет. Гордеев, конечно, не простой орешек, но физическое его состояние сейчас таково, что он просто вынужден будет принять предложение Вадима о помощи. Тот же, как известно, вначале и сам предполагал привлечь себе в помощники Райского, так что ничего странного не произойдет. Вот, собственно, это он и просил меня вам передать. А теперь, - Филя открыто улыбнулся, - полагаю, я могу быть свободным? Или все-таки помочь донести до двери этот ваш груз?
- Подождите, - на лбу Ершовой появилась складка, указывающая на озабоченность. - Вы говорите - мы, мы, а кто это "мы"? Могу я узнать? Или это очередная адвокатская тайна? - с легким сарказмом спросила она.
- А никакого секрета нет, - бесхитростно ответил Филя. - Детективное агентство "Светоч". Оно достаточно известное.
Тут Филипп не врал, такое агентство действительно было в Москве, и командовал им один из бывших муровцев, который отлично знал Вячеслава Ивановича. Так что временно внести в список оперативников некоего Валерия Сергеевича Разина и выписать на него соответствующий документ для Грязнова-старшего никаких сложностей не представляло. Филя, видя все еще недоверие на лице Ершовой, профессиональным жестом достал из кармана потертую (не новую, значит) малиновую "ксиву", ловко раскрыл ее и поднес к глазам Нины Георгиевны. Опытный глаз следователя сразу определил подлинность документа. Что, собственно, и требовалось доказать.
Филя, глядя, как тает ее настороженность и выражение лица становится спокойным, снова продемонстрировал, что откровенно любуется ею. Скромно так показал, без наглости, присущей традиционным покорителям женских сердец. И отметил, что попал в цель. "Мадам задумались". Возможно, она размышляла: "Может, и в самом деле попросить помочь донести до дверей на пятом этаже?" Или ее соображения распространялись еще дальше? Тут оставалось только гадать. И Филя решил помочь, ускорить "трудное решение вопроса".
- Вы меня еще раз извините, Нина Георгиевна, давайте я вам все же помогу, негоже, - он выдал одну из самых обаятельных своих улыбок, - красивой женщине таскать на себе тяжести, даже если они и приятно звякают? Но только мне тогда надо будет приткнуть машинку куда-нибудь. - Он показал на свою "девятку", стоящую на проезжей части и явно мешающую проезду других машин. - Минутное дело. Впрочем, можете оставить здесь свои авоськи, давайте я их только перенесу на тротуар… - Он бесцеремонно сгреб все пакеты разом и бережно поставил их на ступеньку у подъезда. - Вы поднимайтесь, а я быстренько уберу машину и поднесу.
- Код знаете? - только и спросила она.
- А для этого надо просто внимательно посмотреть на кнопки с цифрами, выбрать наиболее часто употребляемые и найти нужную комбинацию. - Филя по-приятельски подмигнул ей и улыбнулся. - На спор готов управиться в течение минуты.
- Ишь ты! - с симпатией посмотрела на "Валеру Разина" следователь по особо важным делам. - Ну хорошо, я вас там подожду. - Она показала пальцем наверх. - А транспорт свой можете поставить вон там, - она кивнула на прогал между машинами у оградки и, видимо мысленно проклиная свои каблуки, безумно неудобные для хождения по магазинам, ковыляя, ушла в подъезд.
За беседой на дворе, слушая в улитке наушника ее многозначительное "содержание", наблюдал с площадки пятого этажа Володя Демидов.
"Ну-с, приступим", - сказал он себе, когда услышал, что лифт пошел вверх.
Кабина остановилась на пятом этаже. Отъехала в сторону створка двери грузового лифта, и на площадку шагнула женщина. Шагнула, не поднимая головы и глядя себе под ноги. Но выйти так и не успела. А все дальнейшее вмиг превратилось для Нины Георгиевны в сплошной, безумный кошмар.
От резкого толчка в грудь она влетела обратно в кабину. Новый удар сверху почти опрокинул ее, заставил съехать спиной на пол. Еще мгновение, и дверь закрылась, будто заклинилась, а на Нину грубо навалился огромный мужик, который, хрипло сопя и рыкая, похожими на гигантские клещи руками с поразительной легкостью разрывал на ней одежды, отбрасывая клочья в стороны. Прижатая и скорченная на полу, в разодранном белье и с ногами, закинутыми над головой, она не могла не то что закричать, позвать на помощь, она даже вздохнуть толком не могла - так страшно сдавил, сжал ее со всех сторон этот дикий гигантский зверь. А грубые его пальцы с жадным остервенением мяли и терзали ее голое уже тело - ноги, живот, раскрытую грудь…
Никогда не представляла, что станет жертвой безумного маньяка! В сдавленную грудь почти не поступал воздух, и она стала терять сознание, как-то слишком отстраненно понимая, что вот так приходит смерть.
Но Нина поторопилась. Избавление пришло неожиданно, в тот момент, когда у нее перед глазами уже поплыли багровые круги, становившиеся все ярче и готовые вспыхнуть последним пламенем. Она не поняла, что произошло. Сперва исчезла убийственная тяжесть. И она со всхлипом потянула в себя воздух. Потом в голове что-то страшно загрохотало. Позже Филя объяснил ей, что грохот был не в ее голове, а в лифте, который он умудрился-таки открыть и увидел жуткую сцену насилия.
Маньяк, или кто он там был, озверел до такой степени, что и сам, видно, потерял способность соображать, что происходит вокруг. И это обстоятельство дало неоспоримые преимущества Филе, то есть, надо понимать, Валере. Конечно, с подобным зверюгой ему бы нелегко справиться, но тот оказался хоть и сильным, но трусливым, как все маньяки-насильники. А его изобретательности хватило лишь на то, чтобы противопоставить ловкости охранника быстроту ног. Короче говоря, он удрал, поскольку даже отработанные удары и приемы неожиданного защитника Ершовой были для него как слону дробинки. Зато он оставил Филе впечатляющий такой фингал под левым глазом - отличная "ручная" работа - и обрушился вниз подобно танку, сорвавшемуся в пропасть.
Филя не стал его догонять. Все его внимание было приковано к женщине в растерзанной одежде, точнее, без всякой одежды, поскольку несколько жалких лохмотьев одеждой назвать язык не поворачивался. Он бережно поднял ее на руки. Он отыскал в дамской сумочке, валявшейся на полу лифта, ключи и открыл дверные замки. Агеев внес Нину в квартиру, освободил от лохмотьев и, наполнив ванну, уложил в горячую воду. А потом, принеся из кухни табуретку, уселся возле ванной в ожидании, когда пострадавшая придет в себя.
Вызывал ли он милицию? Да какая, к черту, милиция, если в элитном доме такое вот происходит среди бела дня?! Конечно, нет, потому что все его мысли до сих пор были сосредоточены исключительно на Нине Георгиевне.
И она, слушая его чуточку насмешливый комментарий к показавшейся неправдоподобным сном истории, приключившейся с ней, и видя себя абсолютно голой перед внимательными и пристальными, будто прожигающими кожу, глазами чужого, в сущности, мужчины, почему-то не испытывала никакого стыда, неудобства или неловкости. А иронизировал он не над ней, а над собой - ну надо же, и на шаг, оказывается, нельзя отпускать от себя красивую бабу! Вот так и сказал, именно бабу, а не женщину там или, не дай бог, еще следователя. А красивая баба - вдруг именно своей кожей и ощутила она - это так жарко, так приятно. Да и по глазам его видно, точнее, по зреющему над скулой синяку, что не прошло даром это происшествие и для него, для спасителя, который… Ох, да что там стесняться-то? Видно же, как он смотрит и ведь надеется, поди, что обязательно последует с ее стороны благодарность. А почему бы ей и не последовать? Вот прямо сейчас? Тем более что раз насилия, как такового, не произошло, не успел совершить свое гнусное дело маньяк, значит, и сожалеть не о чем, кроме как о потерянной одежде.