Картинка-то оказалась незамысловатой - как любая современная уголовная акция. Даже и выдумки особой ее исполнителям не потребовалось. Вот наглость - это да! И еще то, чему в последнее время дали осторожное такое название - коррупция. Наша коррупция, а не зарубежная, о которой только и известно. А у нас-то откуда она? Из-за рубежа притекла? Чего ж ей и не притечь, если почва для нее благодатная? И если вскопали, вспахали и удобрили ее на самом, что называется, президентском верху? Злопыхательство, да? Ну как же! А матерый уголовник и высокопоставленный мент в одной упряжке - это не коррупция? А взятка в двести тысяч долларов, которую передает один следователь другому, чином повыше, - тоже не коррупция?..
В общем, Косте с его настроением будет чрезвычайно полезно рассказать историю о том, как несколько партнеров решили списать перед Отечеством свои долги, ну, не платить налогов, а перекинуть эту ношу - со всеми вытекающими отсюда последствиями - на своего же товарища. Нет, не товарища, а подельника. А затем, чтобы выйти сухими из воды, заказали его. Кому? А кто у нас за хорошие бабки может беспрекословно и, главное, высокопрофессионально выполнить любой заказ? Да только правоохранительные органы! Не в общем, надо читать, а в частности, конечно. А дальше что? А дальше, как предложили еще большевики на первых порах своего существования, - отнять и поделить. Что, фактически, уже и делается. Точнее, дележка подходит к концу, и появляются некоторые недовольные тем, что части оказались неравными.
При всем желании помочь спасению старого товарища, которого сам же и предал, Олег Гриднев, готовый даже к публичному покаянию (что ж, и такое случается!), никуда не мог деться от объективной оценки своей деятельности. Слаб, что ли, человек? Да не в этом дело! Он же видел, как все они, коллеги по бензиновому бизнесу, стали "окучивать" своего же партнера, владевшего контрольным пакетом акций предприятия, построившего три десятка доходных автозаправочных станций с качественным обслуживанием и развитой инфраструктурой. Как буквально заставили его, в качестве платы за "крышу", расстаться с крупным универмагом на юго-востоке столицы, который перешел в руки… Нет, а вот этого уже не придумать! Костя ведь скажет: этого не может быть, потому что не может быть никогда! Тоже заезженная формула. Ничего страшного, у него появится возможность спросить у самой новой хозяйки этого супермаркета, когда та вернется с барселонского курорта. "Надо тщательно проверить! - прикажет он. - Мы не имеем морального права рисковать собственной репутацией!" И будет прав. Но - с одной стороны. Поскольку куратор дела Гусева - Ленечка Вакула - может абсолютно ничего не знать о финансовых делах своей молодой супруги. Такова жизнь…
Ох, забавная история!
Александр Борисович вспомнил о своем обещании относительно адвоката Штамо и позвонил своему старому другу, бывшему шефу питерского угро, а ныне начальнику ГУВД Северной столицы. Его просил о помощи Славка Грязнов. А теперь надо было срочно получить от адвоката все данные относительно тех "партий взяток". И заодно поинтересоваться, как он себя чувствует "в изгнании".
За этим занятием его и застал курьер от Дениса Грязнова, доставивший плотно запечатанный пакет с расшифровками.
Александр Борисович расписался в книжке у курьера, закончил разговор с Питером и вскрыл пакет.
Ничего не скажешь, аккуратная работа. Турецкий с удовольствием прочитал компьютерный текст, оригинал которого у девушек уже уничтожен, и удовлетворенно потер ладони. Еще бы заявление Гусева побыстрей - и можно к Косте. Даже нужно!
Он позвонил.
- Филя, черт возьми, вы где? Почему так долго?
- Мы поднимаемся, Сан Борисыч, - спокойно ответил Филипп. - У вас что, горит?
- Ну и вопросы же у тебя! - восхитился Турецкий, вставая и собирая со стола нужные бумаги.
- Ну и запросы же у вас! - парировал Филя, смеясь.
2
Меркулов окинул взглядом лежащую на столе кипу бумаг, которые принес ему в папке Турецкий, поднял голову, сумрачно посмотрел на Александра и сказал обреченно:
- Иди уж, я ознакомлюсь, позову… - И добавил привычно: - Не мешай работать.
Турецкий вышел в приемную и попал под прямой обстрел глаз Клавдии Сергеевны. По причине летней жары меркуловская секретарша позволила себе рисковую в ее возрасте роскошь - одеться легко. Не так, чтобы вызывать, скажем, у мужчин легкомысленные ухмылки, сдобренные изрядной долей мимолетной похоти, этого не было, а вот что было? Могли быть, например, ностальгические вздохи типа "где мои семнадцать лет?.. Где мой черный пистолет?.." и так далее. А так-то вроде все чинно. Вроде. Но полупрозрачная кружевная кофточка - явно нарочито тесна, юбка покороче, чем могла бы быть, и разрез на ней несколько… э-э, фривольный, и словно отлитая в бронзе, крупная нога лежит на другой ноге так, что… одним словом, вы куда это собрались, девушка, на ночь глядя? Вам случайно одной не скучно?
По-своему мудрая, опытная и щедрая душой и телом, но, увы, несколько безалаберная по жизни Клавдия вмиг расшифровала взгляд "Сашеньки". И расцвела бы еще больше, если бы это было возможно. Конечно, ее интересовали перспективы "пообщаться" с Александром. Тот повел себя мастерски: наклонился к ее ушку, увитому кудряшками душистых волос, вдохнул их аромат и прошептал:
- Человека спасаем.
- Как? - Она отстранилась.
- Не как, а от чего. От смерти, подруга. Я пошел, а ты держи руку на пульсе. К Косте - никого, включая генерального. Он должен мне дать ответ: либо - либо, понимаешь? Убьют - кто станет отвечать?
- Неужели все так? - печально вымолвила она, и это был не вопрос, а скорее констатация общеизвестного факта.
- Гораздо хуже… - тяжко вздохнул Александр и быстро вышел. Хорошая женщина Клавдия, и тоже по-своему…
- Ну рассказывайте все, что знаете, и подробно, пока Костя не призвал на голгофу.
Со слов Вадима Райского, который, как показалось Александру Борисовичу, уже и сам не рад был, что ввязался в этот процесс, стало ясно, какую роль ему приготовила следователь по особо важным делам Нина Георгиевна Ершова. Первое - быть достойным ее доверия, иначе говоря, стать послушным орудием в ее несравненных ручках. Ручки у нее были ничего, и она их, как бы невзначай сняв пиджак, активно демонстрировала. Ну и грудь, соответственно, которая то доверительно ложилась на стол, то возмущенно вздымалась, когда речь шла о закоренелом преступнике Гусеве, то… Короче, бюст ее отражал всю гамму чувств этой энергичной дамы. Далее она хотела абсолютной уверенности в том, что он не станет играть в чьи-то чужие игры. И, уловив в какой-то момент его пытливо-восторженный взгляд, устремленный на ее чувственную грудь, она снизошла до предположения, что в дальнейшем, если они найдут общий язык - понятно, в каком смысле, - вполне возможно, возникнут и иные интересы, ведь адвокат такой симпатичный. Не позволит ли он в другой обстановке называть его попросту… Вадиком? О, он обязательно позволит! Таков был его ответ, вполне искренний. Ему действительно всегда нравились такие женщины - энергичные, волевые, самостоятельные, которые все заботы, связанные с обоюдным желанием, обычно с успехом берут на себя. И она поняла это. А дальше разговор пошел вообще доверительный, какой не должны вести следователь с адвокатом. Если только они не родственники и не работают по разным делам.
Словом, все она ему объяснила, все показала и нарисовала ближайшие перспективы, в которых судьба подследственного была практически решена. Согласие адвоката работать в системе и не уклоняться в сторону гарантировало ему очень приличный гонорар. Не говоря уже обо всем прочем - дальнейших возможностях, связях на самом высоком уровне и прочее, и прочее. Грех было отказаться. Страшновато, правда, но они сами, вместе с Юрой Гордеевым, так и определили свою первостепенную задачу. Главное - она поверила Райскому. Почему - другой вопрос. Может, очень хотела. Может, была уверена, что от перспектив, нарисованных ею, отказываются лишь полные идиоты. А может, знала, что его отказ или обман в дальнейшем чреват для него самыми печальными последствиями. Поверила - и этого достаточно. Теперь главное - не разочаровать ее.
Это был вывод Вадима Райского.
Турецкий посмотрел на Филиппа и сказал:
- Ничего не поделаешь, Филя, придется тебе освободить площадь.
- Так а я уже все, Сан Борисыч, - радостно воскликнул Филипп. - Мавр свое сделал, как утверждает Вячеслав Иванович, а теперь может хоть удавиться, поскольку никому он больше не нужен.
Райский, читавший классику еще в институте, многозначительно ухмыльнулся, но комментировать не стал. В общем-то, правильно. Сделал дело - отойди в сторону, уступи товарищу.
А вот Гусев - тот не сразу понял, что за фигня происходит с его адвокатами. И пришлось ему какое-то время втолковывать, да стараться при этом, чтобы он поверил. Основными аргументами здесь оказались как раз "убийственные" факты, которые привел Вадим. На Егора Савельевича было просто жалко смотреть. Наверное, он все же хороший мужик, потому что плохой так бы не переживал. И единственным светлым моментом в его каторжной жизни, особенно за последние месяцы, оказалось известие о том, какие силы включились наконец в борьбу за его освобождение. Ей-богу, чуть не заплакал. Все остальное, связанное с решающими событиями, назревающими в следственном процессе, растолковывать ему уже не было нужды. Одно озадачило. Заявление по поводу перевода в другой изолятор. Он сначала не понял зачем, потом не поверил, что ему может кто-то конкретный угрожать. За долгие месяцы, проведенные в камере, он успел познакомиться с "сидельцами", пребывающими, как и он, в бесконечном ожидании суда. Доходило до того, что самое строгое наказание казалось лучше, чем эта изнуряющая неизвестность!
Так зачем же в другую тюрьму? Здесь хоть знакомые… если не сказать - свои.
Ему все растолковали, объяснили, тот написал, по-прежнему сомневаясь. Не осознал еще. Ну дай ему Бог…
Раздался телефонный звонок. Все замолчали. Костя угрюмо произнес:
- Заходи…
- Все, ребята, я за решением, - сказал Турецкий, поднимаясь. - Если есть дела, отправляйтесь. Держите связь. Если делать нечего, можете подождать, я думаю, у нас с Костей недолго.
- Мы подождем, - дружно сказали Райский с Агеевым.
Костя сидел так, будто и не приступал к чтению. Но когда он резким движением подвинул папку с документами к Александру, усевшемуся в кресло напротив, и Саня приподнял обложку, стало ясно, что все бумаги прочитаны и сложены так, чтобы соблюдалась определенная последовательность. Костя всегда отличался пунктуальностью и страстью к порядку.
- Что скажешь? - чтобы не тянуть резину, спросил Турецкий.
- Удивляет ваша оперативность. Что-то в последнее время я не замечал ее у вас при расследовании других дел. Нет, это неплохо, но всему должны быть причины, верно?
- Явная же туфта, Костя… И потом, когда обижают хорошего человека…
- А он хороший? - как-то очень равнодушно спросил Меркулов, будто был заранее уверен в отрицательном ответе. Но Александр оказался хитрее.
- Пусть грамотно доказывают, что он плохой. И - никаких вопросов. Но организаторы - люди куда хуже его, а это несправедливо, Костя.
- Поговорим о справедливости? - тем же ровным тоном предложил Меркулов.
- Лучше когда-нибудь в другой раз.
- А что, хорошая тема. Немодная, правда. Ну в другой так в другой… - Меркулов вздохнул и остро взглянул на Александра. - Чего смотришь? Ты в папку смотри, а не на меня. На меня, Саня, будут и сегодня, и завтра другие глаза смотреть. И по-другому. Ну что делать, пусть.
Турецкий вдруг сообразил и лихорадочно перевернул папку, заглянул в бумаги с обратной стороны.
Ну, конечно, можно было догадаться. Подписанное заместителем генерального прокурора Российской Федерации, государственным советником юстиции первого класса Константином Дмитриевичем Меркуловым, там лежало постановление о срочном переводе подследственного Гусева Е. С. (уголовное дело №… находящееся в производстве с…) из следственного изолятора 48/2 в следственный изолятор 48/1 в связи с… Впрочем, причина, придуманная Меркуловым, уже не интересовала Турецкого.
Он вскочил, сунул папку под мышку.
- Костя, - сказал с чувством, - не верил и был категорически не прав! С меня!..
- Будет трепаться, - отмахнулся Меркулов. - Копии этих показаний и заявления Гусева ко мне на стол. Сегодня же! - И он хлопнул по столу ладонью.
- Для вопросов? - не удержался Александр.
- О господи, Саня, хоть ты не умничай… Позвони Вячеславу, пусть он перезвонит этому своему знакомцу… ну ты знаешь, как его? Орешкин? Нет, этот уже давно не работает… Что с памятью?.. Готовцеву, вот, и скажет, что я лично отдал такое распоряжение. Бегом, ребятки, пока не опоздали…
Не понял Александр Борисович потаенный смысл сказанной его другом и шефом фразы насчет опоздания, но и размышлять на эту тему было некогда. Он примчался к себе и, пока Филипп с Вадимом читали постановление, созвонился со Славкой. Объяснив в двух словах, что надо делать, и особо подчеркнув Костину просьбу позвонить Готовцеву, Александр сказал, что сейчас сам подвезет постановление.
- У тебя, что ли, дел других нет? С курьером пришли. - Грязнов не понимал причины такой спешки. Турецкий и сам не понимал, почему вдруг возразил, что курьера надо еще дождаться, а под рукой - Филя.
- Отлично, - обрадовался Вячеслав, - с ним и пришли, вот мы вдвоем и подскочим в Бутырку. Мишке, значит, позвонить? А что, пусть его готовят, пока мы катим.
До конца рабочего дня Александр Борисович читал материалы по делу Гиневича, доставленные к нему из Приморья, и, наконец, разобрался в причине, по которой генеральный взял его под свой личный контроль. Он бы и не брал, да уговорил, оказывается, молодой министр финансов, с которым генеральный прокурор избегал не только конфликтов или ссор - об этом и речи не шло! - но просто временных недопониманий, выражаясь уходящим советским "канцеляритом".
За чтением рутинных протоколов прошло время, стало темно. И Александр Борисович, решив, что денек удался, то есть прошел достаточно плодотворно, стал собирать документы, чтобы убрать их в сейф. За этим занятием его и застал телефонный звонок Грязнова.
- Ну все, Саня, благое дело сделано. Он - в Матроске. А Мишка, - он имел в виду начальника СИЗО-2, то есть Бутырки, - так ни хрена и не понял. В общем, как и я, грешный. Говорю, так начальство решило, старик. Может, этому бывшему олигарху приличные условия создать хотят, чтоб он быстрее кололся. А Мишка возражает, говорит, что он его в недавно отремонтированной камере содержит, а там условия почти идеальные, всего двадцать пять человек на пятнадцать посадочных мест, холодильник, телевизор, "параша" новая, чего им еще надо? А что сидят они там по два-три года, так это мелочи, не стоящие внимания. В общем, не понял, но пошел навстречу. И даже "автозак" сам поторопил. Я ему коньячку отстегнул, из старых запасов, своим, думаю, не жалко, а?
- Посадочную площадку загодя готовишь? - пошутил Турецкий.
- Типун тебе! - заорал в трубку Грязнов - Сплюнь и перекрестись! - и нормальным уже голосом добавил: - Я позвонил Косте, ни для какой цели, просто справиться, как самочувствие, то, другое, а он пробурчал нечто такое, неразборчивое, а потом вдруг выдал. Сволочи вы все, говорит, совсем меня не жалеете… И - все. И - пока. Сань, чего у вас там произошло? С чего это он так? Давно я от Кости подобного не слышал… А может?.. Да нет, вряд ли…
- Ты о чем? - осторожно спросил Турецкий и подумал, что он, кажется, уже догадался. Вот где смысл последней, той, фразы Меркулова - пока не опоздали! Он наперед уже знал, что они могут опоздать. Что есть силы, которым все эти переезды Гуся - вострый нож в задницу! Что генеральный прокурор вряд ли одобрит такую его инициативу, ведь сказал уже, чтоб не лез в чужие разборки, пусть МВД само разбирается в собственном хозяйстве. Так ведь надо понимать. А Костя не только полез, но и, возможно, "сгубил" чью-то инициативу. Вот и реакция. Наверняка кто-то уже донес "заинтересованным лицам", те в Генпрокуратуру - что, мол, за самодеятельность? Мы так не договаривались! - ну а генеральный выдал Косте по высшему разряду. Забыл, наверное, что на Костиной памяти уже пятеро таких вот "генеральных" сменилось, оставив после себя только пыль в кабинете. Ну и нарвался, Косте ведь тоже палец в рот не клади.
- Ты б заглянул к нему, а? Просто, без дела.
- Не-а, - по-мальчишески упрямо ответил Турецкий, - он сам прекрасно знает, что надо делать. И как с кем разговаривать. А насчет сволочей… Славка, а кто мы есть на самом-то деле? Помнишь, из какого-то анекдота? Он говорит: "Какая сволочь! Ка-акая сволочь! Просто чудо, какая сволочь! Хочу такую!"
- Да это ты с песней спутал, там слова - "Ах, какая женщина! Хочу такую".
- Значит, это из другого анекдота…
- Ладно, не заскочишь?
- К дому тянет, Славик.
- А, ну да, правильно, Филипп мне рассказал про эту его бабу, ну следовательшу, и про вашу реакцию. Ты как насчет нее, а, Саня?
- Мысль есть.
- О-го-го! - загрохотал-захохотал Грязнов. - Ну так и знал!
- Я не про то, о чем вы постоянно думаете, ваше превосходительство, - изысканно-вежливым голосом сказал Турецкий. - У меня тут один план созрел. Но удача будет только в том случае, если Ершова клюнет. Вообще-то она рисковая баба, так что должна.
- Саня, ты с ней на рыбалку собрался? Могу присоветовать одно уютное местечко. Клев, какой тебе и не снился! А изба, Саня, что эти новорусские хоромы! Сеновал, запах! Даже жалко отдавать…
- Нет, ты не понял, но неважно, я завтра со Щербаком посоветуюсь, он мастер на такие штучки.
- Опять провокации? - грустно спросил Грязнов. - Брось, заскочи по дорожке.
- И не уговаривай. Семья - это святое. Я сегодня почему-то вспомнил собственную сентенцию, знаешь, что это такое?
- Неважно, излагай.
- Определение - хороший я или плохой муж - у Ирки зависит только от одного фактора: от объема имеющейся у нее информации. Так зачем же мне увеличивать долю негатива? Логично?
- А ты у-умный, Саня!
- Поэтому и поехал. Пока.