- Вы приходите сюда и называете меня неудачником! - кипел он. - А сами-то вы кто? Сраный экономист в ментовской униформе? Сделка между "Юпитером" и "Дальнефтью" не может и не могла состояться - ясно вам?! И я это понял первым! Совместный проект, который готовили Боровский и Риневич, разорителен и вреден. Государственная казна могла недосчитаться миллиардов! Вы говорите, что у чиновников свои интересы? Пусть так! Но в данном деле наши интересы совпали!
- Их интересы в отношении Боровского и Риневича были аморфны и неопределенны, пока вы не вмешались в этот процесс, - сказал Турецкий. - Это вы напугали их. Это с вашей подачи развернулась травля на Боровского. Это вы сталкивали Боровского и Риневича лбами. При чем тут государственная казна?
- Профан! Тупица! А вы знаете, что они собирались тянуть нефтепровод в Китай?
- И что?
- А то, что это было заведомо провальное дело! Дело, которое могло обернуться для страны катастрофой!
- Я слышал, у вас был альтернативный проект, - спокойно заметил Турецкий.
- Был! - яростно кивнул Лось.
- Нефтепровод в Японию? - с пренебрежительной усмешкой осведомился Турецкий, чем еще больше подлил масла в огонь.
Лось чуть не взорвался от ярости, однако взял себя в руки и зачастил с клокочущей, не находящей себе выхода злобой в голосе:
- Я представил конкурентный проект по прокладке трубы в дальневосточный порт Находка с выходом в Японию. Китай - страна непредсказуемая, любые сделки с ней, тем более такие масштабные, чреваты дальнейшими осложнениями. И конечно же это будет большим ударом не только по личному благосостоянию бизнесменов, но и по благосостоянию страны. По крайней мере до тех пор, пока экономика России жестко привязана к сырьевому сектору. Я обосновал проект. Жестко и четко!
- И изложили его президенту.
- И изложил его президенту!
- Не забыв напомнить о политических амбициях Боровского. И о том, что огромная компания будет неуправляемой. И о том, что Риневич и Боровский хотят привлечь партнеров с Запада.
Турецкий говорил спокойно, но с таким жестким напором, что Лось даже опешил.
- Никакой дискуссии с Боровским и Риневичем у вас не было, - продолжил Александр Борисович. - В лицо вы им улыбались, а за спинами плели против них козни и интриги, подключив для этого государственную репрессивную машину. Вы раздавали взятки щедрой рукой и думали, что вам это сойдет с рук. Ваши лапы проникли всюду. Всюду!
Лось снисходительно и брезгливо улыбнулся. Лицо его вновь стало спокойным и скептичным. Похоже, олигарх окончательно взял себя в руки и теперь досадовал на себя за то, что дал волю чувствам.
- Взятки? - спокойно переспросил он. - Вы сказали - взятки? Да, я давал взятки. Я не виноват, что в нашей стране никакой вопрос не решишь, пока не дашь чиновникам на лапу. Это бизнес, господин следователь. Вы никогда не заключали сделок в России, поэтому вам все это и кажется диким.
Турецкий выдержал паузу, словно осмысливал все, сказанное бизнесменом, затем кивнул:
- Ясно. Значит, говорите, во всем виноват бизнес. Аркадий Владимирович, а как ваше здоровье?
- Что?
- Я слышал, после демобилизации из армии вы сильно болели.
Лось насторожился.
- Кто это вам сказал?
Турецкий пожал плечами:
- Я ведь сыщик и пользуюсь любыми источниками. Я знаю об операции, которую вы перенесли. И о том, что ваша болезнь была результатом травмы, полученной в армии. Травмы, которая привела вас к бесплодию.
Лось нахмурился:
- Вы переходите все границы, Турецкий.
- Знаю я и о той армейской драке, в которой участвовали вы, Боровский и Риневич, - продолжил Александр Борисович, не обращая внимания на последнюю реплику Лося. - И о кличке, которая у вас тогда была. Тогда вы еще не были всесильным Сохой, правда? Вас звали просто - Рябой. - Турецкий усмехнулся: - Интересно, Боровский и Риневич - потом, когда закрутилась вся эта чехарда с приватизацией, - узнали в вас того рябого паренька, которому они в молодости надавали подзатыльников? Наверняка ведь нет. Интересно, кто из этих двоих нанес вам тот роковой удар? Кого из них вы ненавидели больше всего?
Лось уставился на Турецкого своими водянистыми, остекленевшими глазами и произнес четко и раздельно:
- Пошел отсюда вон, мент. Убирайся отсюда к чертовой матери, пока я не приказал своим ребятам спустить с тебя шкуру.
Лицо Турецкого напряглось, под смуглой кожей заходили желваки, в глазах сверкнули искры сдерживаемой ярости. Он поднялся с кресла, пару секунд постоял молча, затем усмехнулся и сказал:
- Разговор еще не окончен, Аркадий Владимирович. Но продолжать его мы будем у меня в кабинете. До скорого свидания.
Затем повернулся и пошел к двери.
- Подождите! - окликнул его олигарх.
Александр Борисович остановился и обернулся.
- Вы правильно сделали, что стали копаться в прошлом, - сказал Лось. - Но, выражаясь грамматически, вы не в том месте поставили ударение. Да, драка была. И травму я получил. К сожалению, к врачу я обратился слишком поздно. Дурак был, думал - само пройдет. Но, уверяю вас, Турецкий, Риневич помер не из-за той старой драки. У вас слишком замылился взгляд, вы не видите очевидного.
Турецкий пожал плечами и взялся за ручку двери.
- И не думайте под меня копать! - крикнул ему вслед Лось. - Вы не сможете ничего доказать! Слышите? Вы - мелочь! Сошка, которую я могу раздавить в любой момент!
Александр Борисович вышел из комнаты.
3. Подсказка
"За что же все-таки Боровский убил Риневича? И почему сделал это так публично, поставив тем самым крест не только на своей карьере, но и на своей жизни? Значит, на кон было поставлено что-то, что стоило гораздо дороже карьеры и жизни. По крайней мере, для Генриха Боровского. Но что? Что это могло быть?"
Турецкий остановил машину у светофора.
Какая-то смутная мысль вертелась у него в голове, не находя внятного выражения. Даже не мысль, а лишь намек на мысль, ощущение того, что ответ на мучивший его вопрос находится где-то совсем рядом. Но ухватить это ощущение, поймать его, зафиксировать и превратить в четкую и ясную мысль ему никак не удавалось.
Зажегся зеленый свет. Турецкий тронул машину, и тут в кармане у него зазвонил телефон.
- Алло! - раздался в трубке юношеский баритончик Мишани Камелькова. - Александр Борисович, здравствуйте! Слава богу, я до вас дозвонился! Вы еще не в курсе?
- В курсе чего? - осведомился Турецкий.
Камельков кашлянул и ответил, понизив голос:
- Боровский повесился.
Турецкий почувствовал, как вспотела ладонь, сжимающая трубку.
- Как - повесился? - переспросил он.
- На тряпке какой-то. К койке ее примотал и… Да вы не волнуйтесь, он не насмерть. Слава Богу, вовремя вытащили. Мы вас разыскивали, но у вас телефон был заблокирован.
- Черт! Где он?
- Боровский-то? В лазарете, где ж ему еще быть? Ни с кем не разговаривает, молчит и все время таращится в потолок. Александр Борисович, у вас номер мобильника его жены есть? А то по домашнему прозвониться не можем, никто трубу не берет.
- Не знаю, поищу.
- Ну тогда сами ее и известите, о’кей? Вы сейчас в лазарет?
- Да.
- Ясно. Только врачи к нему пока не пускают. У него там что-то с голосовыми связками. И шок еще не прошел. Хотя вас, может быть, и пустят. Меркулову позвоните, он вас тоже искал.
- Хорошо.
- Да, кстати, - вновь затараторил Камельков, - я обогатил ваш список еще восемью фамилиями.
- Какой список? - не понял Турецкий.
- Ну, список армейских друзей Боровского. Тех, которые на фотографиях. Приедете - покажу. Ладно, до связи!
- Постой… А имя третьего… того, который стоит на снимке с Боровским и Риневичем… худой паренек с большими глазами… ты его узнал?
- Третьего? Да, узнал. Это Розен. Леонид Розен. С ним вообще какая-то чертовщина творится. Два года назад он пропал.
- Как пропал?
- А так. Уволился с работы, продал квартиру и отбыл в неизвестном направлении. С тех пор никто из его знакомых и родственников ничего о нем не слышал. Я, конечно, продолжу поиски, но пока…
- Ладно, Мишань, я понял. Сейчас мне некогда, приеду - договорим.
Александр Борисович отключил связь и сунул телефон в карман. Ему понадобилось не меньше минуты, чтобы прекратить разброд в голове, вызванный внезапным вмешательством Камелькова с его жутким известием, и собрать мысли воедино.
Значит, Боровский пробовал повеситься. Этого и следовало ожидать. Он один знает тайну, и тайна эта такого свойства, что хранить ее невыносимо. И рассказать о ней никому нельзя. И снова у Турецкого возникло ощущение, что он приблизился к разгадке.
Турецкий вновь и вновь прокручивал в голове слова Лося:
"Вы правильно сделали, что стали копаться в прошлом. Но, выражаясь грамматически, вы не в том месте поставили ударение. Да, драка была. Но, уверяю вас, Турецкий, Риневич помер не из-за той старой драки. У вас слишком замылился взгляд, вы не видите очевидного…"
Что имел в виду Лось, говоря об "очевидном"? И почему стоило копаться в прошлом, если Лось был ни при чем. Кого нужно искать? Что за тень настигла Риневича и Боровского из прошлого? Кто отбросил эту тень? И как сумела эта загадочная тень поссорить двух лучших друзей, превратив их в непримиримых врагов?
На повороте невесть откуда взявшийся "мини-ровер" лихо подрезал машину Турецкого. Александр Борисович собрался было отпустить пару ласковых слов в адрес безголового лихача, но тут он заметил, что за рулем сидит девушка, и сдержался. Привычка щадить нежные женские уши от смачной русской похабели взяла верх.
Внезапно Турецкий вспомнил, что нужно дозвониться до жены Боровского, Ляли, и рассказать ей об отчаянном поступке ее мужа. Домашний телефон ее молчит. Где же достать номер ее сотового? Стоп. Да ведь номер-то у нее был совсем легкий. Что-то связанное с годом рождения Боровского…
Турецкий напряг память. "Оператор у меня тот же, что и у вас. И сам номер легко запомнить. Первые три цифры - год рождения Генриха. Четыре другие - дата начала Второй мировой войны", - вспомнил он слова Ляли.
Ну вот, номер известен. Теперь главное, чтоб она соизволила взять трубку.
Тут мысли Турецкого перескочили на слова Мишани Камелькова. Имя третьего парня с фотографии - Леонид Розен - наводило на какое-то воспоминание, но вот на какое? Что-то связанное с Риневичем. С его словами о призраке, о тени из прошлого…
Александр Борисович припомнил детали своего разговора с Диной Друбич. Риневич сказал ей что-то такое об этом призраке. Он как-то обозвал его… Розовый бутон, так, что ли? Или "розовый бутончик"?.. Точно! "Розовый бутончик" - вот как Риневич обозвал эту тень из прошлого.
Розовый бутончик. Леонид Розен.
Александр Борисович вспомнил лицо Леонида Розена, которое он видел на фотографии. Помнится, оно тогда показалось ему странно знакомым. Так-так… Стало быть, следы Розена теряются два года назад. А что такого важного произошло в жизни Риневича или Боровского два года назад?
И в тот момент, когда обогнавшая Турецкого "мини", дергаясь, как паралитичка, и прижимаясь сверх меры к обочине, наддала газу и стала отрываться, Александра Борисовича вдруг осенило. Мысль была такой дикой и такой невообразимой, что он вжал тормозную педаль и, поморщившись от отчаянного визга покрышек, остановил машину.
- Вот черт! - воскликнул Александр Борисович и в приливе эмоций шлепнул себя по лбу ладонью. - Какой же я идиот! Вот она - очевидная вещь!
Теперь он точно знал, с кем ему нужно встретиться.
4. Разгадка
Как показалось Турецкому, со времени их последней встречи Ляля Боровская стала еще красивей. Те же каштановые волосы, те же огромные золотистые глаза, из которых, похоже, исходило сияние, те же чувственные губы, созданные для поцелуев, а не для слов.
Она молча посторонилась, впуская его в просторную прихожую.
- Почему вы не берете трубку? - спросил Турецкий.
Ляля растерянно улыбнулась:
- После того как забрали Генриха, я отключила телефон. Мне так легче… когда ни с кем не нужно разговаривать.
Александр Борисович сурово прищурился:
- Вас больше не интересует судьба вашего мужа?
- Он запретил мне навещать его. Сказал, что не хочет, чтоб я видела его… таким. - Ресницы Боровской дрогнули, и она добавила: - Зверем, посаженным в клетку. - Ляля сделала над собой усилие и вновь улыбнулась: - Что же мы стоим в прихожей? Проходите в комнату. Вы ведь пришли со мной поговорить, а не просто повидать меня, правда?
- Правда.
Они прошли в гостиную.
Усевшись в кресло, Турецкий поразмышлял с полминуты, с чего ему лучше начать (все это время Боровская молча смотрела на него, ожидая, пока он заговорит), и наконец сказал:
- Расскажите мне, что произошло между вашим мужем и Риневичем за день до того, как Риневич был убит.
- А почему вы думаете, что между ними что-то…
- Розовый бутончик, - сказал Турецкий.
Ляля вздрогнула и посмотрела на Александра Борисовича расширившимися глазами:
- Простите, что вы сказали?
- Я сказал "розовый бутончик", - вновь перебил ее Турецкий. - Мне кажется, вам давно пора все мне рассказать. Вашего мужа может спасти только правда. Чего бы она вам обоим ни стоила.
Ляля нервно прикусила губу. В глазах ее появились тревога и сомнение. Видно было, что принять решение ей очень непросто.
- Генрих защищает вашу честь, - сказал Турецкий. - И его можно понять. Но не думаю, что ваша честь слишком сильно пострадает, если вы мне все расскажете. Ваша проблема надуманная. Даже если то, о чем вы мне расскажете, вызовет кривотолки и сплетни… - Александр Борисович пожал плечами. - Что ж, любая шумиха рано или поздно утихает. Подумайте об этом, Ляля. На одной чаше весов - людская молва, на другой - жизнь вашего мужа. Вы должны принять решение, и принять его прямо сейчас. Что для вас важнее?
Ляля тяжело, прерывисто вздохнула.
- Хорошо, - хрипло сказала она. - Я расскажу вам… Если это поможет Генриху, я расскажу вам все. В тот вечер Риневич заехал к нам в гости… сюда, в нашу городскую квартиру. Но Генриха не было дома, он припозднился на работе. Тогда Риневич решил подождать Генриха. Мы были в квартире вдвоем. И… - Ляля приложила пальцы к вискам, словно у нее внезапно заболела голова. - И он был пьян…
…Риневич отхлебнул виски, затем встряхнул стакан и послушал, как кусочки льда постукивают о стеклянные стенки. Потом поднял стакан к глазам и посмотрел сквозь него на Лялю, прищурив левый глаз. Усмехнулся и спросил:
- Ну и как вы тут?
- Ты о чем? - не поняла Ляля.
- Еще не надоели друг другу?
Ляля улыбнулась:
- А почему мы должны друг другу надоесть?
- Ну мало ли, - пожал плечами Риневич. Он вновь отхлебнул виски и поставил стакан на стол. - Все-таки у вас очень необычный брак. - Риневич ухмыльнулся. - Можно сказать - один на миллион! Если не на миллиард.
Ляля пожала плечами и сухо ответила:
- У нас обычный брак. Такой же, как у всех.
- Да ну? - Риневич нагло прищурился. - Обычный брак? У вас? У моих лучших друзей? Да не может быть!
Ляля отвела взгляд и сказала негромким голосом:
- Олег, почему ты так себя ведешь?
- Как?
- Вот так… нагло. - Ляля вновь подняла взгляд на Риневича. - И еще - ты говоришь таким тоном, будто знаешь о нас с Генрихом что-то плохое.
Физиономия Риневича изобразила добродушие.
- Ну что ты, золотце. Разве я могу подумать о вас с Генрихом что-то плохое? Ведь вы же мои лучшие друзья. - Он залпом допил виски, брякнул стакан на стол и весело сказал: - Знаешь что, а включи-ка музыку! Помнишь, как мы с тобой тогда танцевали? В нашу первую встречу. Я еще сказал, что буду ждать, пока Геня надоест тебе, а потом использую свой шанс. Давай, как тогда, а? Ведь мы с тех пор ни разу не танцевали.
- Олег, я не думаю, что это хорошая идея. Я слишком устала за день и…
- Да брось ты, бутончик! - небрежно и весело перебил ее Риневич. - Ты ведь мой розовый бутончик. Я всегда называл тебя так в своем воображении.
Он встал с кресла, обошел столик и остановился перед Лялей. Затем сделал неуклюжий реверанс и дурашливо произнес:
- Силь ву пле, мадам! Ра-азрешите пригласить вас на кадриль-мандриль! Па де тру-а, и все такое!
Ляля нахмурилась, но Риневич крепко обхватил ее предплечье своими крепкими пальцами и почти рывком поднял на ноги.
- Что ты себе позволяешь! - вскрикнула Ляля. - Немедленно отпусти мою…
И тут Риневич поцеловал ее в губы - грубо, смачно, больно. Ляля вырвалась и влепила Риневичу пощечину. Голова Риневича мотнулась в сторону, но он не выпустил Лялю из объятий, наоборот, прижал ее к себе еще крепче.
- Вот это удар! - насмешливо сказал он. - Я думал, ты - мой розовый бутончик, а ты просто боксер какой-то. Майк Тайсон в юбке. Пардон, в платье. Кстати, давно хотел поинтересоваться, а что у тебя под платьем?
- Олег, ты пьян. Сейчас придет Генрих. Отпусти меня и уходи, пока не поздно.
Риневич сделал грустное лицо и, паясничая, вздохнул:
- В том-то и дело, бутончик. Боюсь, что уже слишком поздно.
Неожиданно его рука быстро скользнула по бедру Ляли и тут же оказалась у нее между ног. Ляля вскрикнула и изо всех сил оттолкнула от себя Риневича. Однако не тут-то было. Риневич лишь пьяно хохотнул в ответ, затем развернул Лялю и швырнул ее лицом на диван. Его сильные пальцы впились в ее волосы.
- Не нравятся мои поцелуи, сука? - рявкнул он, вдавливая рукой голову Ляли в диван. - А как насчет остального?
- Олег, пожалуйста… - стонала Ляля. - Пожалуйста, не надо…
Риневич грубо задрал ей платье.
- Ну-ка, посмотрим, что тут у тебя, бутончик… О! Да у тебя тут все, как у нормальной бабы! Значит, тебе можно засадить?
Ляля напряглась и попыталась вырваться, но алкоголь и какая-то странная, клокочущая, глухая ярость удвоили силы Риневича. Он засмеялся:
- Гляди-ка - чудеса медицины! Интересно, почувствую я себя педиком, когда буду тебя трахать, или нет? Ну-ка, попробуем.
Риневич принялся расстегивать ширинку. Однако попробовать он не успел.
Чья-то сильная рука схватила насильника за шиворот, оторвала его от Ляли и отшвырнула к стене. Риневич ударился спиной о радиатор батареи и застонал от боли. Однако быстро поднял голову и, увидев надвигающегося на него Генриха Боровского, молниеносным движением выхватил из кармана пиджака револьвер и направил его на своего бывшего друга.
- А ну стоять! - визгливо крикнул он.
Однако Боровский не остановился, тогда Риневич быстро перевел пистолет на Лялю.
- Стоять, я сказал! - снова рявкнул он.
Боровский остановился как вкопанный. Ляля тяжело поднялась с колен, оправила порванное платье, села на диван и закрыла ладонями лицо.
- Вот так-то лучше, - похвалил Риневич. - А то ишь какой грозный! Прямо как каменный гость!
Он натянуто засмеялся. Лицо Боровского оставалось бледным и неподвижным. Риневич перестал смеяться и воскликнул, указывая пистолетом на оцепеневшую Лялю и повысив голос почти до хриплого визга:
- Геня, старина, ты пойми - он же мужик! Тебе не противно, когда ты вспоминаешь, как мы когда-то были в душе? Ты же видел его член!