Боровский молчал. Из его широкой груди вырывался хрип, кулаки были крепко сжаты, он не спускал потемневших глаз с Риневича.
- Ладно, - миролюбиво сказал Риневич. - Ты сейчас слишком взволнован. Надеюсь, ты все поймешь и успокоишься. Ты ведь всегда умел трезво оценить ситуацию. Пойми, старина, я не могу допустить, чтобы мой друг жил с мужиком. Ладно бы еще с мужиком, а то с этой… тварью из преисподней.
Боровский ринулся на Риневича, но тот вновь поднял револьвер, направив его на Лялю:
- Стоять!
Боровский резко остановился, словно натолкнулся на невидимую стену.
- Ишь, какой горячий, - ухмыльнулся Риневич. - Только дернись - обоих положу! - Он сощурил свои водянистые блекло-голубые глаза и сказал угрожающим голосом: - Завтра, Геня… Завтра об этом узнают все газеты. Я сделаю это для твоего же блага, старик. Иначе эта тварь, этот гребаный гермафродит не оставит тебя в покое.
Густые брови Боровского сошлись над переносицей, превратившись в сплошную черную полосу.
- Ты не посмеешь, - тихо сказал он.
- Я? - Риневич рассмеялся. - Еще как посмею! Ты меня знаешь, Геня, я всегда выполняю свои обещания. Но ты можешь все исправить. Нет, правда, сделай все сам! Вышвырни эту мразь из своего дома! Тогда все останется в тайне, и ты будешь жить, как прежде, как нормальный мужик.
Боровский молчал. Его сжатые кулаки побелели.
- Ладно, - миролюбиво сказал Риневич. - Даю тебе на размышление сутки. Решай. - Он поднялся на ноги, по-прежнему держа Лялю в прицеле револьвера. - А сейчас я удаляюсь. И не вздумай делать резких движений. Ты знаешь, я умею пользоваться этой игрушкой.
Риневич медленно, по стеночке, дошел до конца комнаты и нырнул в полутемную прихожую. Через мгновение Генрих и Ляля услышали, как хлопнула входная дверь.
- Вот так все и случилось, - сказала Ляля. - Я хотела уйти, но Генрих запретил мне. - Взгляд Ляли был опущен в стол, щеки ее порозовели, но глаза оставались сухими. - Я думала, что если я уйду, у него все наладится, - сказала она своим хрипловатым, низким голосом. - Но он не позволил мне уйти. Он сказал, что любит меня так же крепко, как все эти годы. Я сказала: "А как же Риневич? Ведь он выполнит свое обещание". А Генрих ответил: "Не выполнит. Не такой он идиот. В любом случае - доверься мне, я решу эту проблему". - Ляля вздохнула и добавила: - Вот и решил.
Лицо Турецкого было сосредоточенным, но за этой сосредоточенностью прятались смущение и растерянность.
- Н-да, - сказал он задумчиво, поглядывая на мужчину… (женщину?) из-под нахмуренных бровей. - Значит, вы сделали операцию два года назад?
Ляля кивнула:
- Да. Это Генрих помог мне решиться. Он нашел меня два года назад. Сказал, что в Москве давно уже делают такие операции и что он все оплатит. Сначала я не хотела… мне было страшно, понимаете? Но Генрих все время был рядом со мной. В конце концов он убедил меня. А потом… - Ляля подняла взгляд на Турецкого и сказала глубоким, четким голосом: - Потом мы поженились. Мы с Генрихом любили друг друга. И поверьте мне, это не просто слова.
Турецкому захотелось курить. Он рассеянно захлопал себя по карманам.
- Скажите, Александр Борисович, - снова заговорила Ляля, - мой рассказ как-то поможет Генриху?
- Думаю, да, - кивнул Турецкий. - Теперь можно доказать, что он действовал в состоянии аффекта. А это уже совсем другая статья.
Ляля шевельнула губами и тихо спросила:
- И вы… сделаете это?
- Это моя работа, - ответил Турецкий.
Тогда Ляля улыбнулась и произнесла всего лишь одно слово, и это было слово "спасибо".
Эпилог
Ирина Генриховна открыла дверь и увидела на пороге улыбающегося Меркулова. Седая шевелюра Константина Дмитриевича была аккуратно причесана, под расстегнутым пальто виднелись костюм, белоснежная рубашка и бежевый галстук. В одной руке Меркулов держал букет тюльпанов, в другой - бумажный пакет с явно угадываемыми очертаниями бутылки.
- А, здравствуй, Костя! - Ирина впустила Меркулова в прихожую, закрыла за ним дверь и поцеловала в щеку. - Ты, я смотрю, тоже с шампанским?
- Вообще-то, с коньяком, - ответил Меркулов. - А что, в этом доме наливают шампанское?
- Только женщинам, - лукаво улыбнулась Ирина. - В знак того, что женская интуиция - реальная сила, а мужская логика - сказка для несмышленышей.
- Гм… Интересный подход к проблеме полов. Это, кстати, тебе!
Он протянул Ирине букет тюльпанов, за что был вознагражден еще одним поцелуем.
- Так что там у вас за история с шампанским? - спросил он, сняв пальто и повесив его на крючок.
- Турецкий мне проиграл, - объяснила Ирина. - Он был уверен, что в схватке Боровского и Риневича виноват бизнес. А я с самого начала утверждала, что тут что-то личное. И, как видишь, оказалась права.
- Ясно. А где сам проигравший?
- Наводит лоск в ванной. По нашему контракту он теперь целую неделю будет мыть и драить всю квартиру. А вдобавок - ходить по магазинам и готовить ужины.
- Жестоко ты с ним.
- Ничего, это пойдет ему на пользу. - Ирина стукнула в дверь ванной: - Турецкий, ты слышишь? К тебе гость. Шурик!
- Уже выхожу, - отозвался из-за двери приглушенный голос Александра Борисовича…
Мужчины сидели в гостиной - в креслах перед окном - и пили коньяк, зажевывая его тонкими кружками лимона и поглядывая на заходящее солнце, окрашивающее белоснежные высотки в тревожный розовый цвет.
Ирина, вопреки своим угрозам, освободила Александра Борисовича от приготовления ужина ("Иди лучше лови своих бандитов, а на кухне от тебя одни растраты и катастрофы") и теперь резко стучала ножом о разделочную доску и гремела кастрюлями и сковородками. Из кухни уже стал доноситься слабый аромат жареного мяса, и мужчины жадно ловили этот запах носами.
- Зря ты отказался от дела Боровского, - с упреком сказал Меркулов. - Довел бы его до конца, а там… - Меркулов махнул рукой, словно указывал этим жестом на приятную перспективу, которая могла открыться перед Турецким.
Однако Александр Борисович покачал головой:
- У меня веские основания, ты же знаешь. Это называется "личная заинтересованность в исходе дела". Статья шестьдесят первая. Видишь ли, Костя, Боровский мне симпатичен, как бизнесмен и человек. Он первым в стране решился сделать свой бизнес прозрачным. А когда его жене стала угрожать опасность, он взял в руки оружие и защитил ее.
- Были и другие методы, - возразил Меркулов.
- Были, - кивнул Александр Борисович. - Но мужчина не всегда задумывается о методах, когда речь идет о спасении его семьи. К тому же Боровский действовал в состоянии аффекта. - Турецкий приложился к рюмке, подождал, пока горячительное прокатится по пищеводу, и покачал головой. - Нет, Костя, я не считаю его виноватым. И кроме того, я верю, что Лучкина достойно завершит это дело. И уж в любом случае, не хуже… да что там не хуже, намного лучше меня.
- Да, Алла - хороший следователь, - согласился Меркулов.
- К тому же работы осталось не так уж и много. Тамбовский живодер Вован дал четкие и недвусмысленные показания. И, несмотря на весь прессинг - а я уверен, что прессинг был, - не отказался от них. Он ясно показал, что заказчиком взрыва был Голиков. Никаких улик против Полякова нет. Да и дружки Вована подтвердили его слова. Так что все это дело, с таким трудом и с таким старанием сфальсифицированное Гафуровым, попросту разваливается. Но вот то, что он скрыл вновь открывшиеся обстоятельства…
- Н-да… - задумчиво сказал Меркулов. - Как говорил Ленин, "стена-то у вас есть, да стена гнилая. Ткни пальцем - и развалится". Гафурова, кстати, уже отстранили от следствия. В перспективе ему грозит большой "бадабум" за подтасовку фактов. И все это твоими стараниями.
- Да, ты говорил, - кивнул Турецкий. - Кстати, что это за дурацкое словечко "бадабум"? Уже второй раз слышу его от тебя.
Константин Дмитриевич улыбнулся:
- Из лексикона тамбовского Вована. А он его подцепил из фильма "Пятый элемент". Смотрел?
- Про больших мордастых тварей из космоса?
- Угу, - кивнул Меркулов, затем отпил из рюмки и добавил: - Наши-то местные твари пострашнее будут.
- Это точно, - усмехнувшись, согласился Турецкий.
Константин Дмитриевич допил свой коньяк, затем взял бутылку и освежил рюмки. Турецкий окинул насмешливым взглядом его рубашку и галстук и спросил:
- Ты-то чего так разрядился?
- А я с сегодняшнего дня в отпуске, - объяснил Меркулов. - Не одному же тебе наслаждаться. Да и не могу я работать в этом свинарнике, пока там заправляет Колесов. С души воротит.
- С каких это пор? - прищурился Александр Борисович.
- А с тех самых пор, как передал куда следует все твои записи. Кстати, ты знаешь, что Гафуров и Казанский уже под следствием?
Турецкий кивнул:
- Да. Только вот что будет дальше - не известно. Гафуров и Казанский не действовали самостоятельно. Они фабриковали, видимо, дела под непосредственным контролем Колесова. И думаю, что Колесов поимел с этого хороший барыш.
Меркулов вздохнул.
- Ты же знаешь, Саня, все теперь зависит не от нас с тобой, - грустно сказал он. - Дело это разбирается на самом верху. Президент в курсе всего, и исхода теперь может быть только два. Либо Колесова снимают с должности, либо нам с тобой дают пинком под зад - за то, что растревожили это вонючее болото и вывернули его наизнанку.
- И что остается делать нам?
Константин Дмитриевич посмотрел на Турецкого, улыбнулся и ответил:
- Пить коньяк и радоваться жизни, я полагаю.
Некоторое время они пили молча. Затем послышались легкие шаги Ирины, и жена Турецкого заглянула в комнату.
- Слышали известие? - спросила она звонким, веселым голосом.
- Какое? - хором спросили мужчины.
- По телевизору только что передали: сегодня специальным распоряжением президента генпрокурор Колесов был отстранен от должности. Подробности пока не сообщают.
Меркулов и Турецкий переглянулись. Потом Александр Борисович недоверчиво спросил:
- Ты это серьезно?
- А разве похоже на то, что я шучу? - вскинула брови Ирина. - Ладно, вы тут это событие обмойте как следует, а я пойду достану мясо из духовки. Оно как раз покрылось корочкой. Как вы оба любите.
Ирина снова ушла на кухню.
Мужчины еще немного помолчали. Наконец Меркулов задумчиво произнес:
- Что ж, это может быть хорошим началом.
- Или плохим концом, - скептично заметил Турецкий.
Меркулов пожал плечами:
- Подождем, поглядим… Время у нас есть.
И они вновь взялись за свои рюмки, и до самого прихода Ирины сидели в своих креслах, молча попивая коньяк и поглядывая в окно на то, как закатные лучи окрашивают белые дома в ярко-розовый цвет, цвет надежды или тревоги - смотря по тому, как повернется ситуация.