Эти основополагающие аспекты здешней жизни я быстро уяснил из первого же разговора со своими новыми сослуживцами.
Отужинав формальной казенной овсянкой, я улегся в комфортабельную по армейским понятиям постель, погрузившись в безмятежный сон, и привиделись мне в нем комбат и Басеев. Офицеры внутренних войск стояли на дымящихся развалинах зоны, за покосившимися столбами с обвисшей и перепутанной колючей проволокой, и яростно грозили мне - явно и бесповоротно недосягаемому - крепко сжатыми кулаками.
К чему бы?
3.
Начались армейские заграничные будни. Далекие, впрочем, от какого- либо однообразия.
С вечера заполнив канистры на дивизионной колонке, я сразу же после завтрака подъезжал к базарчику, где "эмигранты" впаривали своим военнослужащим соотечественникам разную хренотень, закупаемую ими в оптовых магазинах Западного Берлина, которыми, в свою очередь, заправляли также российские аферисты.
"Эмигранты" ждали меня, а вернее, ворованный дешевый бензин, с нетерпением выстраиваясь за ним в очередь.
Тут же, на базарчике, предлагались выставленные на продажу подержанные "жигули", гнилые "мерседесы" и иная потрепанная техника, отслужившая цивилизованным жителям Европы и ныне предназначенная для экспорта и реэкспорта в строго восточном направлении.
Обменяв лагерные рублики на марки, я стал обладателем внушительной суммы и в перспективе подумывал о приобретении приличного автомобиля, однако на сей счет Михал Иваныч категорически рекомендовал мне не торопиться, поскольку, по его словам, дивизиону предстояла возможная передислокация.
- Деньги не трать! - предупредил он меня. - Никаких тряпок, никаких видео-шмидео, вообще - ничего! Отоваришься по моей конкретной команде.
Видимо, полковник Покусаев знал, о чем говорил. Сам он по крайней мере никаким барахлом себя не обременял, оставляя закупку товаров на некий одному ему ведомый "день икс", и я послушно следовал примеру своего командира - человека, безусловно, практического склада ума, искушенного как в коммерции, так и вообще в жизни.
Покуда я выполнял ежедневную норму продажи казенного горючего, полковник вел в своем кабинете прием посетителей, большинство из которых составляли все те же "эмигранты". Им предоставлялась дешевая водка и сигареты с военторговского склада, служебные квартиры для временного проживания и удостоверения служащих группы Западных войск, заменявшие многим отсутствующие в наличии паспорта. О каких-либо визах не приходилось и говорить: большая половина ошивавшихся около дивизиона торговцев проникла на немецкую территорию пешим нелегальным порядком, преодолев польскую, а иной раз и российскую, и украинскую границы.
При посредничестве этой бойкой публики полковник организовывал распродажи списанных военных грузовиков и запасных частей к ним, что приносило ему, подозреваю, солидные дивиденды.
Приторговывал также господин Покусаев и водительскими удостоверениями, имея хорошие связи с военной экзаменационной комиссией, ведавшей их выдачей.
То есть морально разложенный утратой коммунистических идеалов, полковник стремительно катился вверх по наклонной плоскости коррупции и злоупотреблений, отстегивая, как признавался мне, изрядную долю в заоблачные командные инстанции, откуда получал положительные резолюции на свои злодеяния, оформленные зачастую в форме благообразных приказов по дивизиону.
Например:
"В целях освобождения территории парковочной стоянки от дефектного автотранспорта в количестве десяти автомобилей марки "МАЗ", чей капитальный ремонт, соответствующий пройденному километражу, считаю экономически нецелесообразным, что подтверждается экспертным заключением, приказываю:
Реализовать данные автотранспортные средства как металлолом с выплатой покупателю - немецкой фирме "Несоня" - по две тысячи марок за каждую убранную с территории автомашину.
Контракт по предоставлению фирмой подъемного крана и трейлера для погрузки и транспортирования дефектной техники прилагается.
Расчет с фирмой "Несоня" произвести в виде наличного платежа."
Печать несуществующей в материальной природе фирмы полковник носил в кармане своего кителя, где, вероятно, умещались фантомы подъемных кранов и трейлеров, а реальные же новенькие "МАЗы", приобретенные за наличные деньги служащими соседнего гарнизона, отбывали частным порядком в страну своего изготовления.
Полковник подставлял свой карман под прорехи в кармане государственном с проворностью собирателя дождя в пустыне Гоби.
Всякого рода проверок и инспекций Михал Иваныч не опасался, полагая, что если что-то не сходится в бухгалтерии, то человек с человеком сойдется всегда; к тому же контрольные органы тоже получали полагающиеся им куски, слепо составляя надлежащие благолепные акты, и всерьез спрашивали с полковника лишь за дезертиров, сбегающих к немцам с прошениями о политическом убежище.
Дезертиров немцы выдавали, мотивируя беспочвенность притязаний на статус беженца начавшимся разгулом демократии в бывшем СССР, хотя приютов для бродяг власти пооткрывали в количестве изрядном.
Наличие столь обильного числа приютов, где толклась публика едва ли не со всего света, Михал Иваныч объяснял просто:
- Немцы тоже люди, тоже воруют. Одному из тысячи статус дадут, а бабок на общее мерориятие спишут немерено, чего удивляться?
Но волновали полковника не столько беглецы срочной службы, сколько их собратья из офицерского состава. Не видя никакой перспективы на службе в отечестве, многие сверхсрочники и молоденькие лейтенанты сбрасывали форму и, даже не собираясь обращаться к официальным властям, попросту растворялись на вольных западноевропейских просторах, вполне удовлетворенные своим новым положением капиталистических бомжей.
Выявление лиц, склонных к данному типу побега, считалось среди особистов и командования одной из наиважнейших задач.
С получением оперативной информации на квартиру потенциального дезертира незамедлительно отправлялся дежурный офицер со взводом автоматчиков, и далее в крытом вагоне неблагонадежное лицо препровождалось под конвоем до приграничного города Брест. И - ку-ку, Германия!
- На что они рассчитывают? - искренне озадачивался Покусаев. - Денег нет, делать ничего не умеют… Предатели хреновы. Даже Родину продать и то толком не знают как… Сапоги, одно слово!
В магазинчике, открытом неподалеку от дивизиона евреями- эмигрантами из Тбилиси, куда я зашел обозреть ассортимент товара, мне встретилась одна из офицерских жен, взволнованно беседующая с продавцом - пожилым вислобрюхим типом с небритой рожей и хитрющими зенками.
- Наум, помогай! - говорила офицерская жена. - Спрячь меня, иначе - хана!
- Неужели так припекло? - сочувственно вопрошал торговец.
- Ты не представляешь! Дома сидят в засаде, меня ждут; муж в наручниках… Говорят, сегодня же нас отправят!
- Ну хорошо… - продолжал недоумевать Наум. - С тобой вопрос решим, а как же супруг?..
- Нужен он мне, алкоголик паршивый… Главное - у меня все деньги с собой… Пусть катится! Нечего языком трепать, что пойдет фрицам сдаваться!
- У меня хочешь пожить? - прищурил масляные глаза человек за прилавком.
- Какие вопросы, Наумчик! Я знаешь, как готовить умею! Борщ, харчо…
- Иди в машину, женщина… Эй, сержант, давай отсюда, я закрываю!
Собрав дань с лоточных торговцев, ютившихся под забором дивизиона со своим барахлом азиатского производства и соответствующего качества, я прибыл к начальнику, застав его в состоянии удрученной задумчивости. Механическим жестом отправив пачку переданных мною денег в ящик письменного стола, он задал внезапный вопрос:
- Можешь водить тягач?
- Не пробовал.
- А вот попробуй, Толя, попробуй…
- Всегда готов.
- Тогда прямо сейчас и начнешь… С Богом. Дам тебе толкового прапорщика в дрессировщики. Осваивай технику, через три дня выезжаем на важное задание, чтобы с тягачом, как с велосипедом управлялся, ясно?
- Нам же завтра в Шпиренберг за сигаретами ехать…
- Сам съезжу. С Богом. Ты занимайся. Задание, можно сказать, государственного значения. Международного, можно сказать…
- Разрешите идти?
- Прапорщику о задании ни слова… Скажи… э-э…
- Мечтаю быть!..
- Ну… типа того. В общем, приказано овладеть воинской специальностью, с Богом, и точка.
- Смежной, - заметил я, имея в виду свое прошлое инструктора конвойной роты.
- Про ту специальность, - сказал Покусаев, кашлянув, - в приличных местах прошу не упоминать.
И перекрестился, мелко и истово, словно в испуге, тряся головой.
Вскоре я сидел в кабине мощнейшего транспортного средства, слушая деревянный голос инструктора:
- Рулевое управление служит для поворота направо, налево и в другие стороны совместно с перемещением рукояти указателя куда поворачивать…
Управление тягачом я освоил в рекордные сроки и, немало гордясь таким достижением, радостно отрапортовал о нем полковнику, чье настроение в последние дни по неизвестным причинам отличалось стабильной мрачной подавленностью.
- Тогда собирайся, - угрюмо приказал мне начальник. - Форма одежды - полевая, возьми с собой все ценные вещи и деньги, убываешь в командировку. Да! - Он раскрыл сейф, достав оттуда два "макарова". Один из пистолетов передал мне. - Засунь за пояс, никому не показывай… Трогаемся ночью, а пока можешь взремнуть.
Не задавая лишних вопросов, я покинул кабинет руководства.
Ровно в час ночи, когда дивизион почивал глубоким сном, Михал Иваныч, сопровождаемый дежурным офицером и начальником караула, снял бирки с охранными печатями, висящие на суровых нитках, просунутых в стальные петли ворот секретного подземного ангара, открыл многочисленные запоры, и мы проследовали в бетонное чрево хранилища, где стояли стратегические тягачи с зачехленными ракетами новейшей конструкции.
- Сержант Подкопаев… займите место водителя… - кивнув на один из тягачей, приказал мне полковник торжественным голосом.
- Есть! - Я нырнул в кабину "урагана", начиная уяснять причину ночной поездки: мы вывозили оружие, не предназначенное для всеобщего обозрения, направляясь, вероятно, к железнодорожной ветке, где располагалась специальная погрузочная станция.
Взревел дизель, сизые выхлопные газы заполонили подземелье, откуда неторопливо выползала многотонная махина перевозчика ракет. Я зажег фару-искатель, высветившую погруженные во тьму здания дивизиона, и тут в кабину забрался, усиленно крестясь, Михал Иваныч.
- Ну, Толя, с Богом! - произнес он свою сакраментальную фразу. - Рули осторожно, не рядовой состав везем… И не табачные изделия. Пистолет взял?
- Конечно.
- Ценная вещь… На черном рынке две тысячи марок дают…
Мы выехали за ворота дивизиона, направляясь к автобану. Только тут я, всецело поглощенный управлением тяжелого транспортного средства, заметил на коленях полковника портфельчик, из которого, порывшись, он извлек портативную рацию с цифровым табло, проговорив в ее микрофон:
- Я "Одуванчик", как слышите, прием?!
- "Одуванчик", я "Поле", - откликнулся чей-то далекий, бесцветный голос. - Доложите о маршруте.
- Базу покинул, прохожу участок номер один.
- Вас понял, будьте на связи при переходе на участок номер два.
- Контроль? - спросил я полковника.
- Ага, - кивнул он, нервно закуривая.
- Четко работают, - прокомментировал я.
- Они такие… - сказал Покусаев неопределенно.
Внезапно меня посетило некое подозрение.
- Мы… надеюсь, ракету не на продажу везем? - спросил я, стараясь привнести в интонацию юмор.
- Честно? - отозвался полковник. - Если честно, Толя, то, может, я бы ее и впарил, с Богом, но таких покупателей здесь не найдешь… А до Ирака нам с тобой не доехать. Направо сворачивай!
- "Одуванчик", мы видим вас, - подала голос рация. - Остановитесь через пятьсот метров.
В зеркальце бокового обзора я внезапно увидел сигнальные огни полицейской машины. Точно такие же огни вспыхнули и впереди, на темной обочине…
- Полиция! - сказал я растерянно.
- Все правильно, - рассудительно кивнул Михал Иваныч. - Машины сопровождения. Тормози. И вылезай.
- Зачем?
- Тебе что, мать твою, боевой приказ нужен, по-человечески не понимаешь?! Или с тобой по-военному разговаривать, на "вы"?
Вздохнув, я заглушил дизель, спрыгнув на землю и тут же очутился в окружении лиц в полицейской форме и в гражданских костюмах, что, однако, плохо скрывали принадлежность их владельцев к категории погононосителей.
Вокруг звучала немецкая речь. Один из гражданских пожимал руку Михал Иваныча, широко моему командиру при этом улыбаясь.
Я ничего не понимал…
Где мы? Что это за публика? Когда наконец последует команда тронуться дальше?
Михал Иваныч указал мне на полицейскую машину. Произнес возбужденно:
- Садись, поехали, с Богом… По пути все объясню. Ну, чего ты сегодня как отмороженный? Не выспался?
Мы разместились на заднем сиденье; за руль сел полицейский в форме, рядом с ним - военный тип в гражданском.
- Такие, мой мальчик, дела, - начал Михал Иваныч, извлекая из своего портфеля плоскую бутылочку с виски и совершая из бутылочки основательный глоток. - Значит, получаю я тут на днях приказ командования: вывозить дивизион из Германии. В район озера Байкал. Увлекательный приказ, как полагаешь?
- Полагаю, не очень, - сказал я.
- Во-от! Ну, и чего делать?
Меня осенило. Я вспомнил слова господина Покусаева о бездарных придурках, которые не в состоянии даже продать с толком собственную Родину. Кажется, я понял теперь смысл такого его тонкого замечания. Как и природу полнейшего равнодушия полковника к разного рода распродажам и барахолкам.
Мы приехали к немцам, сдав им стратегическую ракету!
Мне невольно открылось, что тот, кому многое дано, еще больше берет себе сам.
- Так, - сказал я. - С вами все ясно, полковник. Вы получите какой угодно статус. И, наверное, гонорар, хотя утверждали, что ракета товаром не является. А что уготовано мне?
- А помнишь, Толя, я говорил, что твой английский тебе вскоре пригодится? - проникновенно вопросил полковник. - Вот и настал черед… Ты тоже можешь подать заявление, рекомендацию я устрою…
Меня поневоле начал разбирать нервный смех.
- Ты зря смеешься, Толя, зря… Я уже старый, а ты молодой, все впереди… Я ведь тебя специально с собой взял, с прицелом… - Последовал новый глоток. - Ну, сам сообрази: чего бы ты после моего отъезда делал, а? Сначала бы по особым отделам затаскали, а потом услали к чертям на острия рогов… А тут шанс, Толя, шанс… Ты уж меня извини, но я ведь по-человечески, с Богом…
Я уже не слушал своего набожного и одним уже этим грешного командира, лихорадочно соображая, как в данной ситуации поступить.
Шкурный поступок перебежчика в полковничьем мундире мной категорически осуждался, но в описании последствий нашего путешествия в тыл противника старый негодяй, несомненно, был прав: меня, конечно бы, не посадили, но поизмывались бы надо мною изрядно, причем наверняка бы всплыла подоплека моего перевода в Германию из внутренних войск, объяснить которую сколь-нибудь внятно я бы не смог. А там, перебирая нить, добрались и до беглого осужденного, и до перипетий моей службы в конвойной шестнадцатой роте…
- … с Богом! - донеслось до меня окончание фразы.
- В общем, Михал Иваныч, скажу так, - произнес я. - Подлец вы, конечно, законченный…
- Да, - с горестной готовностью согласился полковник.
- Но, - продолжил я, - если бы вы отчалили без меня, мне все равно бы светило небо в крупных булыжниках…
- В астероидах! - уточнил Покусаев.
- Вот именно, - согласился я. - А потому… мне ничего не остается, видимо, как передислоцироваться в лагерь противника. Хотя желания - никакого.
- Счастья ты своего еще не понял! - сказал Михал Иваныч. - Рыба ищет где глубже, а человек - где вобла. С икрой. А тебе все на блюде преподнесли. С вилочкой. На здоровье, мол! Кстати. Отдай пистолет. Поносил - хватит.
- Не отдам, - ответил я. - У вас свой есть. Точно такой же. Его и продавайте. А мне с пистолетом будет спокойнее в страдающем от преступности западном обществе. И еще: я имею право на моральную компенсацию от вас, гражданин бывший полковник. За ваше сегодняшнее благодеяние. Так?!
- Ну… имеешь… - прозвучал покорный ответ.
- Теперь. А вы действительно уверены, что меня не вернут обратно? На растерзание?
- Не-ет! - замахал руками Покусаев. - Они понимают… Ты им, кстати, сразу же заяви: родился, мол, в Америке, давайте сюда консула, буду просить гражданство!
- И дадут консула?
- Дадут-дадут!
- С Богом? - уточнил я.
- А-а как же!
4.
Полицейский автомобиль остановился у казармы немецкой воинской части.
Нас попросили освободить салон, проводив через проходную в роскошный кабинет местного военачальника: со стенами, отделанными темным полированны деревом, оленьими и кабаньими головами, кожаной мебелью и старинными бронзовыми торшерами.
За столом, по своей величине напоминавшим небольшой аэродром, сидел белобрысый человек лет сорока в светлой спортивной куртке, надетой на свеженькую шелковую рубашку. У человека было открытое приятное лицо.
- Вы полковник Кусачкин? - произнес он по-русски с сильным акцентом, указав пальцем в сторону Михал Иваныча, замершего по стойке "смирно".
- Так точно-с… - просипел мой бывший начальник, не удосужившись подкорректировать произнесение своей фамилии, и согнулся в каком-то нелепом полупоклоне, подобострастно выпятив толстую задницу, туго обтянутую галифе.
Мне было жаль чистого узорчатого ковра, на котором я стоял, иначе бы сплюнул, точно.
Человек, сидевший за столом, посмотрел на мою физиономию и снисходительно улыбнулся. Затем продолжил:
- Мы выполнили свое обещание, господин Кусачкин. Ваша семья у нас, и прямо сейчас вы отправляетесь на Запад.
- Сердечно признателен, - молвил подлый предатель.
- Идите, вас проводят. - Человек за столом небрежно махнул рукой.
Не меняя позы, характерной для лиц, пораженных приступом аппендицита, полковник, пятясь задом, вышел вон из кабинета. И - из моей жизни.
- Садитесь, сержант, - указал белобрысый на кресло. - Чай, кофе? Водка?.. - Он принужденно рассмеялся.
- У вас здесь что, кафе? - спросил я. По-английски.
- О да, я совершенно забыл! - воскликнул он, также переходя на язык моего детства и отрочества. - Вы же американец…
- Американцы, - заметил я, - живут в некотором отдалении от того места, где мы находимся.
- Американцы живут везде, - возразил хозяин кабинета. - Итак. Анатоль, да?
- Примерно, - не стал оспаривать я.
- Что будем делать? У вас есть выбор: возвратиться в свое подразделение или просить политического убежища.
- У кого просить? У вас?
- Нет, зачем же? У нас существуют специализированные учреждения. Но. - Он выдержал паузу. - Я мог бы вам серьезно посодействовать.
- Содействуйте, - согласился я.